– Не возражаешь?
– Нет, не возражаю. Мог бы и меня угостить.
– Ты же не куришь. Уже три года как бросил.
– Хватит препираться, Макс, дай закурить.
Тот молча протянул ему пачку, и Роуленд выудил оттуда сигарету. С непривычки никотин ударил ему в голову, и она приятно закружилась. Никогда раньше Роуленд не испытывал такого удовольствия от курения.
Они проехали уже несколько миль, и только тут Макс заговорил:
– Видишь ли, мне еще ни разу не доводилось видеть покойников. Даже, если это чужие для меня люди. А тут – такая молоденькая девушка, которую я к тому же знал. Думаешь, я разнюнился?
– Да нет, это вполне естественно. – Роуленд не сводил взгляда с дороги. – Твои родители еще живы, у Шарлотты тоже. Кроме того, смерть нынче не бродит по улицам в открытую. Она затаилась в больницах, подвалах, а мы наблюдаем ее только на экранах. Не чувствуй себя виноватым, Макс. Ты-то тут при чем?
– Наверное, дело в том, что я существовал словно в раковине, – ответил Макс. – Теперь, после всего случившегося, я начинаю презирать себя за это. Ты не поймешь. К тебе это не относится.
Роуленд ничего не ответил. Он думал о своем отце, о матери. Смерть ее была такой же мрачной, как и жизнь. Она умерла в отделении для раковых больных больницы Северного Лондона. Он вспомнил два несчастных случая при восхождении в горы, свидетелем которых стал в Кайрнгормских горах, об убийствах, связанных с наркотиками, о которых он писал, работая в Вашингтоне. Он не думал – не позволял себе думать – о холоде, который пробирал его в разгар летнего дня в морге вашингтонского управления полиции. «Мы хотели бы, чтобы вы опознали тело, мистер Макгуайр. Вы в состоянии это сделать?..»
– Знаешь, что они мне сказали? – Макс по-прежнему смотрел прямо перед собой. – Что в последнее время в этот район хлынул поток наркотиков.
– Мне они сказали то же самое.
– Господи, Роуленд! А ведь через десять лет эту дрянь, возможно, будут покупать мои дети! Через десять лет! Нет, даже меньше… Алексу сейчас восемь, а Кассандре было всего шестнадцать.
– Н-да.
– Когда мы покупали этот дом, то думали… – Макс яростно махнул рукой в сторону. – Мы думали: привезем детишек в деревню, будем держать их подальше от Лондона, будем воспитывать, как в старые добрые времена – собаки, прогулки, деревенская школа, свежий воздух…
– Сейчас нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Тебе это известно, Макс.
– Тут крутится слишком много денег. Огромные владения, частные школы, загородные виллы. Слишком много богатеньких детей и беззаботных родителей. Эта чертова Морли – мать Кассандры – вечно где-то болталась, а отец девочки занят тем, что шляется по всей Европе с молоденькой женой.
– Ладно тебе, Макс, от наркотиков страдают самые разные люди. Съезди как-нибудь в муниципальный приют и найдешь там кого угодно. Богатые, бедные – какая разница!
– Ты прав, конечно же, прав. Я знаю, что… – Макс помялся и махнул рукой в сторону окна. – Видишь проселочную дорогу? Она ведет как раз к тому амбару. Полицейские сказали, что некоторые из бродяг все еще находятся там. Их продержат там еще двадцать четыре часа. Может, меньше, поскольку они, как я думаю, не очень-то сговорчивы. Роуленд, я хочу напечатать статью об этом.
– Я тоже.
– Я хочу, чтобы кто-нибудь отправился туда, поговорил с бродягами. Я бы и сам пошел в этот чертов амбар, но…
Роуленд с трудом подавил улыбку.
– С твоим-то произношением? В твоей-то одежде? Они с тобой даже не станут разговаривать!
– Конечно, это мог бы сделать ты. – Макс испытующе глянул на друга. – Но ведь ты теперь не репортер, а редактор отдела. Ты завтра должен возвращаться в Лондон, а нам нужен человек, который смог бы побыть здесь еще пару дней, поговорить с бродягами, со школьными подружками Кассандры Морли, выяснить, что им известно. Кто-нибудь молодой, кто сможет разговорить их…
– Я знаю, кого ты имеешь в виду, Макс, и сразу отвечаю: нет.
– Но почему? Она – хороший репортер. Ведь только вчера ты сам собирался использовать ее.
– То было вчера, а то – сегодня, – сухо парировал Роуленд. – Ты же не слепой, Макс, ты видел ее вчера вечером. Она же живет на автопилоте.
– Ее можно вывести из этого состояния. Шарлотта говорит, что ее психика надломлена из-за Паскаля…
– Из-за чего конкретно она надломлена, не имеет никакого значения. Она выглядит больной. Настоящий лунатик! Я уже не хочу прибегать к ее помощи, чтобы раскрутить историю Лазара. Я вообще не хочу иметь с ней никаких дел и прямо заявляю тебе об этом.
Макс промолчал. Он уже привык к предвзятости и упрямству Роуленда. Однако он чувствовал, что на сей раз доводы друга не лишены смысла. Он пожал плечами.
– Так или иначе, давай сперва доберемся до дома. Мне надо поговорить с Шарлоттой. А уж потом будем решать. Здесь – направо, а потом – налево.
Проезжая мимо особняка, Роуленд прибавил скорость. Тут стояло несколько полицейских машин. Затем он свернул к дому Макса. Только поднявшись по ступеням крыльца, он вдруг вспомнил о Линдсей и об их вчерашней стычке. Сегодня он должен был извиняться перед ней или, как она это сформулировала, ползать перед ней на коленях. Из кухни донеслись женские голоса. Сейчас было не до извинений и тем более не до ползания на коленях.
Войдя на кухню, мужчины сразу поняли, что в их отсутствие что-то случилось. В воздухе царило напряжение. Шарлотта была бледной как полотно, а по виду Джини можно было предположить, что она недавно плакала. Она стояла в некотором отдалении, повернувшись ко всем спиной, и не обернулась даже тогда, когда вошли Макс с Роулендом. Макс еще не успел открыть рта, как Шарлотта бросилась к нему на шею и, всхлипывая, принялась рассказывать о том, как сюда прибежала Сьюзан Лэндис, потом – ее муж, как наконец объявились полицейские и принялись задавать вопросы.
– Макс, речь идет не только о Кассандре, но и о Майне Лэндис. Прошлой ночью они были вместе. Они вдвоем ходили в тот амбар.
– И Майна – тоже? Где она сейчас?
– В том-то и дело, Макс! Никто не знает. Она исчезла. Ее нет дома, нет в особняке, нет среди бродяг, нет в амбаре. Только что снова позвонил Роберт Лэндис. Похоже, бродяги утверждают, что вчера ночью она уехала оттуда. На машине, с каким-то мужчиной.
Шарлотта находилась на грани слез. Макс обнял ее за талию и ласкою прижал к себе.
– Не надо, милая, – проговорил он. – Ты не должна расстраиваться. Подумай о ребенке.
Роуленд отвел взгляд в сторону. Наблюдая Макса и Шарлотту в такие моменты, он всегда бывал тронут и в то же время начинал ощущать собственную ненужность и одиночество. Они словно начинали говорить на своем языке – мужа и жены, – который был недоступен ему, Роуленду, и выучить который ему, вероятно, уже не суждено. Он заметил, что Линдсей отвернулась одновременно с ним и принялась возиться с чайником, стоявшим на плите. Одна из собак заскулила.
Роуленд подошел к окну и выглянул в сад. На кухне тикали часы. Внезапно на него навалилась усталость. Линдсей готовила кофе, Макс и Шарлотта продолжали разговаривать приглушенными голосами. Некоторое время они стояли обнявшись, но затем Макс заставил жену сесть на стул. Джини выглядела совершенно больной. Лицо ее было бледным и напряженным. Она наблюдала за супружеской парой, и зрелище это, как показалось Роуленду, доставляло ей необъяснимую боль.
– Могу я кое-что сказать, – внезапно заговорила она резко, перебивая Шарлотту. – Мы все тут только теряем время. Роберт Лэндис просил, чтобы Макс ему перезвонил. Он сейчас в полиции, в Челтенхэме.
– Слушай, Джини, хватит тебе. – Линдсей загремела чайником на плите. – Давай не начинать все заново! Пусть Шарлотта расскажет все так, как ей хочется. Не мешай ей. Она, кстати, на восьмом месяце беременности, если ты до сих пор не заметила.
– Этого трудно не заметить, – фыркнула Джини. Шарлотта посмотрела на нее с упреком и удивлением. Макс нахмурился.
– По-моему, Джини, ты не очень хорошо отдаешь себе отчет в происходящем, – заговорил он. – И подобные реплики с твоей стороны неуместны. Так что, если не возражаешь…
– Прекрасно. – В тоне Джини уже отчетливо угадывалась враждебность. – Но все это словоблудие бессмысленно. Оно продолжается уже целый час, если не больше.
– Это не словоблудие, Джини. – Шарлотта взяла мужа под руку. – Мы с Линдсей просто пытаемся понять, что же произошло. Возможно, Майну похитили. Возможно, ее уже тоже нет в живых. Могло случиться все, что угодно, даже самое страшное.
– Похитили? По словам очевидцев, все выглядело иначе. – Джини повернулась к Максу. – Макс, может, хоть ты выслушаешь меня? Свидетели, с которыми говорили полицейские и Лэндисы, совершенно определенно заявили, что Майна не была под воздействием наркотиков, не находилась в бессознательном состоянии. Ее никто не затаскивал насильно в машину. Если они говорят правду, все выглядит очень просто…
Она умолкла, не договорив. Шарлотта заплакала. Макс склонился над женой и принялся ее успокаивать. Лицо Джини приняло упрямое и дерзкое выражение. Впервые с их первой встречи Роуленд ощутил сильную неприязнь по отношению к этой женщине. Впрочем, не только он один. Аналогичные чувства испытывали все находящиеся в комнате, и она тоже ощущала это. Ее лицо покраснело, но затем краска вновь отлила от него. Откровенно игнорируя всех остальных, она вновь заговорила, обращаясь к одному только Максу:
– Макс, ведь совершенно ясно, как все было. Зная, что родители ни за что на свете не позволят ей идти в этот амбар, девчонка наврала им. Наверняка она курила «травку» – другие это видели…
– Ее мать говорит, что она ни за что не сделала бы этого, Джини, – вмешалась Шарлотта. – Чтобы Майна курила марихуану? Еще раз уверяю тебя: это невозможно. Она и к обычным-то сигаретам не прикасалась. Сьюзан Лэндис сказала, что…
– Да прекрати ты ради Бога! – раздраженно отмахнулась Джини. – Неужели ты всему этому веришь! Матери всегда последними узнают о таких вещах. Послушай, Макс, свидетели дали четкие показания. Пусть они не смогли описать автомобиль и мужчину, но утверждают, что Майна поехала с ним по собственной воле. Из-за ее вранья ее никто не хватился, поэтому у того, кто увез ее, была фора в десять часов. Если Майну найдут, это не искупит фантазий ее родителей о том, какая она «послушная и хорошая девочка». Подростки никогда не ведут себя так, как ожидают их родители. В противном случае не было бы столько трупов. – Джини возвысила голос, и Роуленд почувствовал еще большую враждебность по отношению к ней.
– Ради всего святого, – начал он, с трудом сдерживая холодную ярость, – что с вами происходит? Если вы полностью лишены чувств, то пощадите хотя бы чувства других. Проявите хоть немного снисхождения…
– При чем тут снисхождение! Я пытаюсь рассуждать трезво.
– В таком случае думайте, прежде чем что-то сказать. Умерла молоденькая девушка. Я обнаружил ее тело. Мы с Максом проторчали возле него почти целую ночь. Шарлотта и Макс знали ее…
– Мне это известно. Но она мертва. Теперь уже никто из нас не в силах помочь Кассандре Морли. Но мы могли бы помочь Майне Лэндис, если бы не стояли здесь, сложа руки и разводя нюни.
– Черт побери! – взорвался Роуленд. – Какого дьявола вы вообще лезете во все это! Почему бы вам не посидеть молча? Судя по вашему вчерашнему поведению, это ваше естественное состояние, особенно в последнее время.
В комнате воцарилось молчание. Женевьева Хантер отступила назад, словно ее ударили. В лицо ей бросилась кровь. Она посмотрела на Роуленда, а затем обвела комнату невидящим взглядом. После этого Джини опустила голову, отвернула в сторону лицо и, схватив брошенную на спинку стула куртку, метнулась мимо Роуленда к двери. С негромким возгласом отчаяния Линдсей сделала несколько шагов в ее сторону.
– Подожди, Джини! Куда ты?
– На улицу. Мне нужно подышать.
Дверь громко хлопнула за ее спиной. На кухне вновь повисло долгое молчание. Роуленд, стоя у окна, видел, как женщина быстро пересекла сад и пропала из виду. Линдсей, взглянув на Шарлотту, тяжело вздохнула.
– Роуленд, ты не должен был так говорить. Джини и без того плохо. Она не хотела никого обидеть.
– А я плевать на это хотел! Кто-то должен был ей это сказать. Пусть прогуляется. По мне, так пусть вообще идет пешком в Лондон. Макс, давай я позвоню Джону Лэйну или Крису Хаксли. До кого-нибудь одного наверняка дозвонюсь. Если тот или другой в Лондоне, они могут быть здесь через час.
– Позвони из моего кабинета. Впрочем, пойдем вместе. Надо позвонить Лэндису.
Мужчины вышли из комнаты. Оставшиеся на кухне Линдсей и Шарлотта обменялись взглядами. Линдсей пересекла комнату и села рядом с хозяйкой.
– Ох, Линдсей! – вздохнула Шарлотта. – Я уже жалею, что пригласила ее. Может, это нехорошо с моей стороны, но я действительно жалею.
– Я не обвиняю тебя, Шарлотта, да и ты не огорчайся. Она стала совершенно невыносимой. Все утро вела себя просто как… Я ее такой никогда не видела.
Шарлотта кинула на подругу обеспокоенный взгляд.
– Она встала в шесть утра. Я проснулась, потому что услышала, как она ходит, но потом снова уснула. Слушай, Линдсей, она утверждает, что спала как убитая, но я уверена, что это не так. Она все время пыталась дозвониться Паскалю.
– Ей это удалось?
– Нет. – Шарлотта помялась, затем встретилась взглядом с Линдсей. – Между ними все кончено, Линдсей? Она тебе что-нибудь говорила? Мне кажется, они разошлись. Я сразу подумала об этом, увидев ее вчера.
– Точно не знаю, но мне тоже начинает так казаться. Почему он так долго не приезжает? Сначала он собирался задержаться там на пару недель, потом они превратились в четыре, после этого он обещал приехать к Рождеству. Понимаешь, Шарлотта, это должно было быть первым Рождеством, которое они собирались провести вместе. Она купила елку, подарки для него, упаковала их… Я видела, как счастлива она была, ожидая его. Это была прежняя Джини.
– И он… не приехал?
– Нет. – Линдсей огорченно покачала головой. – Я узнала об этом лишь спустя некоторое время, а поначалу думала, что все произошло так, как планировалось. Нет, рождественскую ночь она провела в одиночестве.
– Совсем одна? А как же ее мачеха?
– Та была в отъезде. Джини утверждает, что провела Рождество с какими-то друзьями, о которых я слыхом не слыхивала. Я-то знаю: она лжет, потому что не выносит, когда ее жалеют.
– Да, знаю, – грустно покачала головой Шарлотта. – Вот Роуленд и не стал ее жалеть. Ах, зачем он только сказал такую фразу! Я понимаю, он не спал целую ночь, был расстроен, но все же… Иногда он бывает таким нечутким!
– Кто знает, может, это пойдет ей на пользу? – наморщила лоб Линдсей, бросив взгляд на Шарлотту. – Ты понимаешь, что она имела в виду, говоря о пятнадцатилетних девочках?
– О том, как они себя ведут? Да. Мне не хочется помнить об этом, но я помню.
– Так что в свои слова она вкладывала глубокий смысл. Это для нее – очень личное. Думаю, она отчасти отождествляет Майну с собой. Знаешь, сколько лет ей было, когда они впервые встретились с Паскалем?
Шарлотта не знала об этом, и Линдсей просветила ее. Она описала их первую встречу в Бейруте и роман, что продолжался ровно шесть недель. Рассказала о грубом вмешательстве отца Джини.
Шарлотта слушала молча. Ее охватывало все большее смятение.
– Так что, как видишь, – закончила Линдсей, – дело не только в том, что она по-прежнему любит Паскаля и прожила с ним весь последний год. Тут все гораздо глубже. Корни того, что происходит с ней сейчас, уходят на много лет назад.
– Я не хочу больше ничего слышать.
Шарлотта встала. На ее милом лице было написано беспокойство. Беспомощно разведя руками, она заговорила:
– Как все это ужасно, Линдсей! Бедная Кассандра! Майна, Джини, любовь, ложь… Вся эта злоба и несчастья… Вчера вечером мы сидели за ужином, а Кассандра все это время лежала где-то там, в поле. Это так жутко, так страшно! Я боюсь…
Она принялась собирать грязную посуду, словно, наводя порядок на столе, могла поправить порядок в этом мире.
– Я хочу пойти с мальчиками на улицу, – вдруг произнесла она. – Не могут же они весь день играть на втором этаже. Отведу их к друзьям в поселке, а потом наведаюсь к Сьюзан Лэндис. Не надо сейчас оставлять ее одну.
– Шарлотта… – предостерегающе начала Линдсей.
– Я знаю, знаю. – Шарлотта снова была на грани слез. – Но ты сама мать, Линдсей, ты должна понимать. Я обязана сделать хоть что-нибудь. Мне невыносимо тут находиться, Линдсей. Здесь я больше не чувствую себя дома. Я просто не вынесу.
8
В течение целого часа после ухода Шарлотты Линдсей пыталась хоть чем-то себя занять. Роуленд с Максом закрылись в кабинете, и до нее доносились лишь бормотание их голосов да треньканье телефона. Она чувствовала себя покинутой и никому не нужной. Джини все еще не вернулась, и Линдсей не находила себе места от волнения. Она прибралась на кухне, вышла на улицу и обошла сад, достигнув ворот, выходивших в поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71