Глаза Джефферсона стали еще больше.
– У нас теперь все будет в порядке, спасибо, – проговорила я, обнимая Джефферсона. Мне нужно было почувствовать, что он рядом. – Мы возвращаемся назад и… О, нет! – воскликнула я. – О, нет!
– Что еще? – спросил полицейский, выпрямляясь и уперев руки в бока.
– Наши чемоданы и мой бумажник!
– Вы оставили его здесь и ушли? – недоверчиво спросил полицейский.
– Я была напугана, когда не обнаружила брата на месте, и я…
– Откуда вы?
– Из Вирджинии, – сказала я, не в состоянии сдержать слез.
Полицейский сдвинул фуражку на затылок и, вытащив из заднего кармана блокнот, раскрыл его.
– Хорошо, давайте разберемся. Ваше имя и адрес, – сказал он. Я сообщила. – Кого вы ждете? – спросил он.
Я посмотрела на Джефферсона.
– Моего брата, – быстро ответила я.
– Хорошо. Дайте мне краткое описание украденных у вас вещей, – попросил он, и я описала ему все.
– Да, там еще был такой ужасный человек. Он наблюдал за мной до того, как я побежала искать Джефферсона, – сказала я.
– Гм. У нас тут бродит несколько таких, но вы все-таки опишите мне его. – Я все подробно описала. – Хорошо, я подам рапорт, – сказал полицейский. – И мой вам совет, молодая леди, никуда не уходите с того места, где вы должны встретиться с братом.
– Хорошо, – пообещала я и повела Джефферсона назад к скамейкам. Даже его фломастеры и раскраска были украдены.
– Кто забрал наши вещи? – спросил он.
– Я не знаю точно.
Я чувствовала себя оглушенной, на меня свалилось больше, чем я могла вынести.
– Я есть хочу, – пожаловался Джефферсон. – Когда мы будем ужинать?
– Ужинать? Джефферсон, у нас украли все деньги. Мой бумажник украли, понимаешь?
– Но я хочу есть, – простонал он.
– Я тоже, но нам никто ничего не даст без денег.
– А мы скажем, что заплатим завтра, – предложил он.
– Они не поверят, Джефферсон. Они нас не знают, это – Нью-Йорк. Мама была права, – пробормотала я. – Мама была очень права.
Я прижала Джефферсона к себе покрепче.
– Мы просто заснем и постараемся не думать о еде, пока Гейвин не приедет.
Сдерживаемые мной слезы прорвались наружу и хлынули по щекам.
– Не плачь, Кристи, – успокаивал меня Джефферсон. – Гейвин скоро приедет.
– Да, – я улыбнулась сквозь слезы. – Гейвин уже едет.
Я поцеловала Джефферсона и прижала к себе. И, обнявшись, мы заснули.
Тот, на кого можно положиться
– Вот вы где! Взволнованная этим криком, я открыла глаза и увидела Гейвина. Он улыбался, глядя на меня, уперев руки в бока и поставив чемодан рядом. На нем были темно-синие рабочие брюки, белая футболка и черная легкая куртка. Никогда я не была так счастлива, как сейчас, когда увидела его. Хотя со дня нашей последней встречи прошло не так уж много времени, он выглядел намного старше и выше. Джефферсон крепко спал, положив голову мне на колени. Изнуренная, я легла на скамейку и крепко заснула. Я понятия не имела о том, сколько времени прошло, но, казалось, что уже очень поздно. Даже в таком оживленном месте, как это, уже почти не было торопливо снующих людей. Я протерла глаза.
– Гейвин, я так рада, что ты здесь, – сказала я.
– А я искал и искал тебя. Я уже почти отчаялся найти. Я мимо этого места уже один раз проходил, но нас не было видно из-за спинки скамейки. Но, к счастью, я решил еще раз посмотреть.
Я кивнула, и затем все вновь на меня навалилось: то, что сделал дядя Филип, наше бегство, поездка в автобусе в Нью-Йорк, ужасное разочарование от встречи с моим отцом, исчезновение Джефферсона, кража наших вещей. Не успев предупредить Гейвина, я просто разревелась. Мои рыдания разбудили Джефферсона.
– О, Кристи, – воскликнул Гейвин. – Бедная Кристи! – Он обнял меня, и я уткнулась лицом ему в грудь. Мое тело сотрясалось от рыданий. – Все хорошо. Все будет хорошо.
– Что случилось? – спросил Джефферсон, сонно растирая ладонями лицо. – Гейвин! – закричала он от радости.
– Эй, племянничек, как поживаешь? – спросил Гейвин, шутливо потрепав Джефферсона по спутанным волосам.
– Я хочу есть, – немедленно заявил Джефферсон, а у нас нет денег.
Он нахмурился.
– Нет денег? А в чем дело? – Гейвин посмотрел на меня.
Я подняла голову и начала рассказывать о всех тех печальных событиях, случившихся с нами в Нью-Йорке. Гейвин сочувственно покачал головой и задумался.
– Ну, первое, что мы сделаем, это раздобудем поесть чего-нибудь горячего. Там есть небольшой ресторан, я проходил мимо, когда искал вас. Идемте, – скомандовал он, подталкивая меня, – горячая еда мигом поставит вас на ноги.
Тыльной стороной ладони он нежно вытер слезы с моей щеки и улыбнулся.
– Мои новые игрушки украли, – пожаловался Джефферсон. – Купишь мне другие?
– Посмотрим, Джефферсон, не все сразу, – мудро заметил Гейвин.
Каким он был сильным и уверенным, и как я была рада его видеть. Мое сердце радостно забилось, и страх, приковывавший меня к скамейке, исчез.
Я взяла Джефферсона за руку, а Гейвин – меня. Он взял чемоданы и повел нас в ресторан. Сделав заказ, Гейвин рассказал, как он сразу же, после моего отчаянного звонка, поехал к нам.
– Я оставил записку на холодильнике и уехал. Папа расстроится, но мама его успокоит. Я пообещал позвонить им, как только смогу. Я не сказал, что вы убежали, – быстро добавил он, – но Филип может позвонить им сам, или они ему. Ты не расскажешь мне подробнее о том, что произошло, – попросил он, – и почему вам пришлось убежать?
Я показала взглядом на Джефферсона и отрицательно покачала головой.
– Позже.
Гейвин понимающе кивнул. Теперь, когда Джефферсону принесли еду, он снова оживился. Он рассказывал о нашей поездке, подробно описывая людей в автобусе, то, что он видел, нашу поездку на такси по Нью-Йорку, и полицейского, который поругал его за то, что он ушел далеко от меня.
Ближе к концу нашей трапезы, Гейвин задал самый важный вопрос.
– Что вы собираетесь делать теперь?
– Я не вернусь в Катлерз Коув, Гейвин, – твердо и решительно заявила я.
Некоторое время Гейвин изучающе смотрел на меня, а затем облокотился на спинку стула.
– Так, у меня с собой все деньги, которые я накопил для поездки, но нам их надолго не хватит, – рассудил он. – Куда вы хотите поехать? Что вы собираетесь предпринять?
Я задумалась на мгновение. Тетя Триша была далеко, мой отец находился в бедственном положении, но было еще одно место. Я была там всего один раз с моими родителями, но я тогда была такой маленькой, что едва помню, что там было. Время от времени я украдкой слышала разговоры мамы с папой об этом месте и о милой тете Шарлотте.
– Я могу поехать в Лингбург, в Вирджинию, а оттуда – в Мидоуз, – сказала я.
– Мидоуз?
Гейвин с интересом поднял брови.
– Это старое фамильное имение, помнишь? Я упоминала о нем в письмах. Это там, где та самая старшая сестра старухи Катлер – Эмили, так ужасно обошлась с мамой. Я там родилась. Ну, вспомнил? – спросила я.
Гейвин задумчиво кивнул.
– После смерти отвратительной старой Эмили, мои родители ездили туда навестить тетю Шарлотту. Один раз я тоже ездила с ними. Я едва помню этот визит, но я звонила тете Шарлотте и ее мужу, Лютеру. Она подарила мне цветную вышивку, на которой изображена канарейка в клетке, я ее до сих пор храню. Она сама ее вышила. Это самое лучшее место для нас, Гейвин. Никто не додумается искать нас там.
– Лингбург, гм, – проговорил Гейвин.
– Мидоуз находится на расстоянии пятидесяти миль от маленькой деревушки под названием Апленд Стейшн. Но я не помню, чтобы там ходили автобусы. Это очень глухое местечко. Как ты думаешь, хватит ли твоих денег на билеты до Лингбурга? А потом, может быть, такси довезет нас до места.
– Я не знаю. Я узнаю, сколько стоят билеты, но ведь у вас с Джефферсоном нет ни одежды, ни других вещей. Не думаешь ли ты, что…
– Я не вернусь в Катлерз Коув, – повторила я, и на моем лице застыло выражение гнева и решимости. – У нас получится. Мы найдем выход. Я пойду работать, и у нас будут деньги. Я сделаю все, что угодно, лишь бы не возвращаться, – уверенно добавила я. – Я буду посудомойкой, буду мыть полы, все, что угодно.
Гейвин пожал плечами, пораженный моей решимостью и твердостью.
– Хорошо, пошли к кассе и узнаем, сколько будет это нам стоить, – сказал он.
– А мне купите игрушку? – спросил Джефферсон. Он залпом выпил остатки молока и доел крошки, оставшиеся от куска яблочного пирога на его тарелке.
– Посмотрим, – ответил Гейвин.
Ему хватило денег на билеты до Лингбурга, но после этого у него осталось только 27 долларов. Джефферсон захныкал, когда мы начали ему объяснять, что нам нужно беречь каждый пенни для покупки еды и такси до Мидоуз.
Наконец, Гейвин успокоил его, купив недорогую колоду игральных карт и пообещав научить его десяткам разных игр во время поездки.
Нам пришлось прождать еще час до отправления автобуса. После того, как Гейвин сводил Джефферсона в туалет, мы снова расположились на скамейках в зале. Пока Джефферсон был занят, забавляясь с картами, я рассказала Гейвину о том, что сделал со мной дядя Филип, опуская ужасные подробности. Он слушал, и глаза его с каждой секундой темнели все больше и больше. Я видела, как выражение его лица из изумленного и жалеющего стало гневным, когда из моих глаз снова полились слезы, они так и жгли глаза.
– Нам нужно обратиться в полицию, вот что, – решил он, и его черные глаза так вспыхнули, что в это мгновение больше походили на отполированный черный мрамор.
– Я не хочу, Гейвин. Я не хочу больше иметь дело ни с дядей, ни с моей тетей, ни с их ужасными детьми, – простонала я. – Кроме того, они всегда найдут способ все запутать и во всем обвинить меня и Джефферсона. Я просто хочу быть от них подальше. Все будет хорошо, пока я с тобой, – добавила я.
Он покраснел на мгновение, а затем снова принял прежний уверенный вид, который напомнил мне папу, особенно его манеру расправлять плечи и грудь.
– Никто больше тебя не обидит, Кристи, никогда, и не только пока ты со мной, – пообещал он.
Я улыбнулась и пожала ему руку. Затем я прижалась щекой к его плечу.
– Я так рада, что ты приехал к нам на помощь, Гейвин. Я больше ничего не боюсь. – Я закрыла глаза и, почувствовав его дыхание, улыбнулась и расслабилась.
Каким-то чудом я снова обрела надежду. Гейвин ехал с нами и развлекал Джефферсона, пересчитывая с ним игральные карты или считая телеграфные столбы, поэтому наше путешествие в Лингбург показалось нам короче, чем оно было на самом деле. Дождь, сопровождавший нас в Нью-Йорке, кончился, и почти на протяжении всего нашего путешествия над нами было голубое небо и белоснежные облака. Однако, несмотря на то, что мы отправились в путь рано утром, из-за многочисленных остановок и задержек мы должны были прибыть в Лингбург не раньше вечера. Мы старались потратить как можно меньше на ланч, чтобы сэкономить деньги. Гейвин заявил, что не так уж голоден, и съел только конфету, но когда мы приехали в Лингбург, у нас осталось только восемнадцать долларов и тридцать центов.
Рядом с автовокзалом стояли два такси, водители которых разговаривали, облокотившись на свои машины. Один был высокий и худой, с длинным лицом и острым носом. Другой же был ниже ростом и более дружелюбный.
– Апланд Стейшн? – переспросил высокий. – Да это почти пятьдесят миль. Платите пятьдесят долларов, – объявил он.
– Пятьдесят? У нас столько нет, – печально сказала я.
– А сколько у вас есть? – спросил он.
– Только восемнадцать, – ответил Гейвин.
– Восемнадцать! Вы не сможете нанять машину до Апланд Стейшн за такие деньги.
Я чуть было не расплакалась от отчаяния. Что нам теперь делать?
– Ладно, – махнул рукой другой, увидев, что мы уходим. – Я живу в двадцати пяти милях по тому направлению и сейчас собираюсь домой. А довезу вас до Апланд Стейшн за восемнадцать.
– Безумный Джо все сделает за деньги, – злобно проговорил высокий.
– Спасибо, сэр, – сказала я.
Мы все устроились на заднем сиденье машины. Это была старая машина с рваными сиденьями и грязными окнами, но она была на ходу.
– К кому вы едете в Апланд Стейшн, ребята? Это место стало почти городом привидений, – поинтересовался водитель.
– К Шарлотте Буф. Она моя тетя и живет в старом поместье Мидоуз.
– Мидоуз? А-а, я знаю это место, только от него мало что осталось. Я не смогу отвезти вас прямо туда. Мои покрышки и амортизаторы не выдержат. Вам придется пройтись немного пешком от главной дороги.
Он рассказывал о том, как маленькие города постепенно умирают, об экономике на меняющемся Юге и почему теперь все не так, как было раньше, когда он был молодым.
Луны не было видно, но звезды светили ярко, и мы еще несколько минут могли рассматривать местность за окном, но уже через полчаса после того, как мы выехали из Лингбурга, сгустились темные тучи, как занавес скрывшие от нас небеса. Дома фермеров и крошечные деревеньки вдоль дороги становились реже, и расстояния между ними увеличивались. Казалось, что мы, живущие в реальности, вторглись в мир сна и сумерек, спустившихся на дорогу. Одинокие сараи и дома, в которых до сих пор жили люди, появлялись и снова исчезали в темноте, и их силуэты то тут, то там виднелись на фоне деревьев или в заброшенных полях. Я представила детей, не старше Джефферсона, которые не меньше его боятся теней, скользящих по полям, когда ветер воет на крыше и дует из всех щелей.
Джефферсон придвинулся ко мне поближе. Ни одной машины не попалось нам навстречу. Казалось, мы едем на край света и легко можем сорваться с этого края. Радио в машине замолкло из-за помех. Водитель попытался его настроить, но потом сдался, и дальше мы ехали в относительной тишине, пока не увидели знак «Апленд Стейшн».
– Приехали, – объявил водитель. – Апленд Стейшн. Не закрывайте глаза, а то проедете мимо, – сказал он и засмеялся.
Я не помнила, большой или маленький этот городок. Сейчас, когда и главный универмаг, и почта, и маленький ресторанчик были закрыты, этот городок действительно казался призрачным.
Наш водитель провез нас немного дальше и остановился у начала длинной дороги, ведущей в Мидоуз. По сторонам дороги стояли два каменных столба, увенчанные гранитными шарами, но вокруг столбов проросли небольшие кустарники и деревца, и все выглядело так, как будто здесь уже многие годы не было людей.
– Дальше я не смогу проехать, – сказал водитель. – Мидоуз в миле пути по этой дороге.
– Спасибо, – Гейвин отдал ему деньги.
Мы вылезли из машины, и он уехал. Мы стояли в кромешной тьме. Ночь опустилась так быстро, что я не видела лица Гейвина. Джефферсон крепко вцепился в мою руку.
– Я хочу домой, – заныл он.
– Надеюсь, кто-нибудь еще живет здесь, – прошептал Гейвин, и я неожиданно подумала: а что, если нет? Могло произойти что-нибудь такое, что вынудило их уехать. – Это может оказаться бесполезной прогулкой в темноте, – предупредил Гейвин.
– Она не будет бесполезной, Гейвин, – пообещала я.
– Гм.
В нем уже не было той уверенности, на которую я так надеялась раньше. Он взял меня за руку, и мы двинулись по темному, посыпанному гравием шоссе с рытвинами и ухабами.
– Я понимаю этого таксиста, когда он не захотел везти нас по этой дороге, – сказал Гейвин.
Из густого леса справа доносился таинственный шум. Я вздрогнула и резко повернулась, чтобы посмотреть, что там.
– Это всего лишь филин, – заверил меня Гейвин, – он сообщает нам, что мы на его территории. Так сказал бы мой папа.
Чем больше мои глаза свыкались с темнотой, тем четче вырисовывались вершины кустов и деревьев. Они походили на ночных сторожей, охраняющих лес от непрошенных гостей.
– Мне холодно, – пожаловался Джефферсон.
Я знала, он просто хочет, чтобы я прижала его к себе крепче. Теперь, когда затих филин, единственными звуками, долетавшими до нас, были наши собственные шаги по гравию.
– Я до сих пор не вижу никаких огней, – проговорил Гейвин.
Наконец мы увидели верхушки кирпичных труб и вытянутую остроконечную крышу дома, темный силуэт которого призрачно вырисовывался на фоне еще более темного неба. Он был похож на гигантское угрюмое чудовище, неожиданно появившееся из темноты.
– Мне здесь не нравится, – запротестовал Джефферсон.
– Утром здесь будет более приятно, – пообещала я не только ему, но и себе.
– Там свет, – с облегчением произнес Гейвин. В окне первого этажа мы увидели тускло мерцающий свет. – Похоже, они пользуются свечами или керосиновыми лампами, – прошептал он.
– Может, электричество отключилось из-за грозы, – предположила я.
– Не похоже, что тут недавно был дождь, – ответил Гейвин.
Бессознательно мы оба перешли на шепот. Когда подошли поближе, мы различили парадное крыльцо. Огромные круглые колонны обвивала густая виноградная лоза, которая походила на щупальцы какого-то ужасного чудовища, стиснувшего дом в своих объятиях. Мы прошли между двух уцелевших бордюров, которые уже потрескались и пооткалывались. Остановившись, мы разглядывали мрачный парадный вход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40