В этом изобретении из китового уса я даже не могу вздохнуть, так что и не вздыхаю. Вместо этого надеваю свое любимое розовое бархатное пальто без застежек, но с широким поясом.Потом – двадцать минут неловкой тишины в такси. Он поглощен своими мыслями, а я умираю от желания спросить его о Луизе, но молчу, потому что боюсь, как бы ответ не оказался мне противен. Мы высаживаемся у “Дыни” – там полно модненьких мальчиков и девочек, у мальчиков экстравагантные бородки, а у девочек – экстравагантный пирсинг, у тех и у других штаны болтаются на бедрах, держатся на честном слове где-то на середине ягодиц.– У меня такое чувство, будто я приехала на школьную дискотеку за дочерью. – Я вдруг понимаю, что вся эта затея никуда не годится. И что здесь делаю я в таком виде?– А у меня такое чувство, что ты меня завернула, завязала сверху бантик и вручила своей подруге.Это его первое развернутое предложение за последние двадцать минут. Но я его игнорирую и гну свое:– Здравствуйте. Я приехала забрать Хани из пятого класса. Честное слово, Фрэнк, я себя чувствую как пенсионерка.– Если бы это была школьная дискотека, то ты была бы мамой, в которую влюблены все мальчики, так что перестань волноваться. Пошли поищем их. – Он по-доброму улыбается мне в первый раз за вечер, берет за руку и ведет за собой.Мы протискиваемся сквозь плотную толпу орущих бородато-пирсингованных подростков. Музыка грохочет, интерьер – в стиле “индастриал”: бетон, серая краска, трубы. (Удивительно, как такой интерьер никогда не выходит из моды. Помню, еще лет пятнадцать назад я ходила в такие же заведения, и тогда нам казалось, что это очень современно.) За длинным баром открывается большая комната с посадочными местами – угловатыми бетонными столами, жесткими стульями и неудобными, обтянутыми грязно-коричневой тканью скамейками. Не самое уютное место, но лучше, чем ничего. Адриан и Луиза сидят за прямоугольным столом, пьют коктейли из стаканов. Мы их первыми заметили – теплая сухая ладонь Фрэнка незаметно пожимает мою, потом он отпускает меня.– Bay! – громко присвистывает Адриан, вскакивая со своего места. – Выглядишь ослепительно, – говорит он нормальным языком образованного человека, чем окончательно сбивает меня с толку.Я застенчиво чмокаю его в щеку. Пожалуй, я пока не буду торопиться снимать пальто. Шпилька из прически зверски впивается мне в череп.– Привет, – шепчет Фрэнк Луизе.Она сегодня очень мила, как цветочек-ангелочек. Взгляд девственницы и тело обольстительницы. Тут же становится ясно, как я перестаралась. Ее брючки с вышивкой в индийском стиле держатся на бедрах, открывая загорелый и до неприличия плоский живот; шелковая маечка подчеркивает округлую упругую грудь и мускулистые плечи. На макияж она потратила часа три, но выглядит так, словно не красилась вовсе. На такой макияж клюют все мужики: заявляют, что женщина “красива от природы”, пока не увидят ее без косметики. Но Луиза действительно красива от природы. Даже с ненакрашенным лицом она похожа на Мадонну, только свежее и милее. А с косметикой и вовсе сногсшибательна.А я-то вырядилась, раскрасилась. Даже пальто мое сюда не вписывается – в таком виде только в оперу.– Выглядишь потрясающе, - говорит Фрэнк Луизе.Послушать нас, так мы подростки на первом свидании.– Ты тоже неплохо смотришься. – Луиза стреляет глазами из-под прикрытых ресниц. – Присаживайся.Адриан ставит рядом с собой скамейку, и я тоже сажусь. К сожалению, не могу ответить ему взаимным комплиментом, потому что мой ухажер выглядит как полный придурок (выражаясь словами Фрэнка). Под всем этим тряпьем несомненно скрывается симпатичный мужчина, но он как будто намеренно навешивает на себя всякую дрянь, чтобы не показаться красивым. Во-первых, его бороденка. В честь нашего свидания Адриан подровнял ее почти под корень, в итоге из его в принципе очень недурного подбородка торчит крохотный пучок черных волос. За огромными очками из цветного оргстекла в духе Боно< Солист знаменитой ирландской рок-группы “U2”, известный своей общественной деятельностью. >, только розовыми, его глаза похожи на глазки кролика. А Боно я терпеть не могу. (Боно! Боно! Что все с ним носятся как полоумные?) Так что его усилия пропали даром – в целом его лицо напоминает большеглазую муху. Смотрим ниже. Золотые цепи и браслеты и мешковатый бежевый спортивный костюм, размера на два больше, чем нужно, но в области паха штаны сидят подозрительно плотно. Во всяком случае, в костюме Адриану явно удобно, и под ним ничего нет, так что мне видна мускулистая грудь, в меру привлекательная. Видимо, сказывается мой возраст, потому что я не могу сосредоточить внимание на рельефных мышцах голой груди, а вместо этого пытаюсь представить его в поношенных джинсах и кашемировом джемпере. Ему бы очень пошло. Зачем он носит столько колец на одном пальце? Может, у него и на ногах колокольчики? Он что, никогда Али Джи< Чрезвычайно популярный в Британии комик, шоумен и рэп-певец. > не видел?– Что будешь пить? – спрашивает Адриан, прижимаясь ко мне бедром.– Коктейль с шампанским, пожалуйста.– Тут такого не подают, подруга, – смеется он.“Подруга”! Мужчин, которые так обращаются к женщинам, надо сразу расстреливать.– Тогда бокал шампанского, дружок. – Мне тоже, – говорит Луиза. – Привет, Стелла. Выглядишь классно.– Спасибо, ты тоже.– А мне пива. – Фрэнк очень странно на меня смотрит, как будто вот-вот рассмеется.Люди то и дело проходят мимо нашего столика. Сидим как в зоопарке: мол, здесь и такие экземпляры встречаются. Но я понимаю, почему Адриан выбрал это место – он сюда отлично вписывается. Периодически он отвлекается от нашей потухшей компании (Фрэнк странно напряжен, пока в голову ему не ударяет хмель, Луиза раздражающе болтлива, я слишком озадачена абсолютно непонятным языком, на котором изъясняется Янгста), чтобы приветствовать очередного знакомого странным жестом или бессмысленным “йо”. Фрэнк, видимо, тут тоже кое-кого знает. Мы с Луизой сидим счастливые хотя бы тем, что нас вывели в свет и что в данный момент мы не так одиноки, как обычно.– Я хочу есть, – в конце концов заявляет Фрэнк. – Стелла, уверен, тоже, можно даже не спрашивать. Каков план действий, друг?– Думал, мы тут посидим немного, расслабимся. Потом перекусим где-нибудь по дороге. Я заступаю в одиннадцать. – Адриан вытаскивает из кармана пачку контрамарок. – Вот, вы все в списке. Комнаты для VIP. Все дела там... въезжаешь? – Он многозначительно шмыгает и улыбается.О нет, только не это. Наркотики! Нет, нет, нет! Не выношу наркоты – это первый пункт в моем списке того, что не должен делать человек старше двадцати пяти лет. (Главные три пункта: 1 – наркотики, 2 – тантрический секс, 3 – мелирование или другое заметное использование осветляющего средства. И это только вершина огромного айсберга.) Все эти мужчины среднего возраста в немодных костюмах, обнюхавшиеся кокаина, вызывают у меня глубочайшую депрессию. Тусовщики, которым давно за тридцать и которые, наглотавшись экстази, танцуют в своих гостиных, надевают карго, машут руками и делают вид, что на дворе все еще 1988-й, и жизнь прекрасна, и все еще впереди... Что может быть печальнее? И все-таки еще более жалкое зрелище – те, кто свою юность провел в библиотеках и лабораториях (вместо того чтобы прогуливать школу и пробовать наркотики, как это делают во Франции, – мы считаем, что лучше перебеситься в юном возрасте), а теперь ходят под вечным кайфом, обожравшись кокаина, и думают, что наконец-то стали “крутыми” в свои сорок два. Благодаря Доминику я знакома со многими такими типами – он и сам был не прочь иногда нюхнуть. Время от времени он со своими клиентами уезжал на “мальчишники”, которые никогда не обходились без пары таблеток витамина Э. Возвращался под утро, возбужденный, и долго ползал по мне, пока ему не удавалось меня разбудить и возбудить. Когда же я наконец просыпалась, то обнаруживала, что его наркотический запал погас, а пенис сморщился до состояния улитки (это бывает от экстази). Маленькой, крохотной улитки. Кому понравится думать, что у партнера пенис похож на улитку? Никому, поверьте на слово.Понимаю, мои суждения терпимыми не назовешь, и знаю, что многим моим вполне симпатичным и милым ровесникам возраст не мешает употреблять наркотики. Но я считаю, что некоторые вещи, в том числе наркотики, могут быть только прерогативой молодежи. То, что в двадцать лет выглядит как безрассудство и глупость, в сорок уже больше похоже на отчаяние и безысходность. Для меня кокаин – это пустой взгляд и бессмысленный словесный понос – мерзкое сочетание, неизменно вызывающее отвращение и злость. Гадость, просто гадость. А теперь мы еще и самые старые тусовщики города. Этого следовало ожидать. Давай, Стелла, дерзай.Переходим к ужину, точнее, к одному из тех ресторанов, где все красиво и шикарно, – сюда приходят в дорогих мехах и без нижнего белья. Кстати, еда здесь отвратительная. Как только вся наша компания усаживается за столом, мы с Луизой исчезаем в направлении дамской комнаты.– Ну? – спрашивает она из соседней кабинки.– Ну, – отвечаю я.И две струйки журчат в унисон.– По-моему, все идет отлично. – Хм-м-м.– Ты Адриану очень понравилась.– Я рада.Пошуршали бумажкой, смыли. Через кабинку от нас женщина выпускает низкую протяжную ноту, как на трубе. Меня всегда удивляет, как и зачем люди копят в себе газы до посещения общественных мест – в ресторанах туалеты буквально набиты женщинами, которые словно специально ждут момента, когда их зад припадет к деревянному сиденью унитаза и разразится газовым взрывом.Мы с Лу встречаемся у раковины. Мое странное, непристойно губастое лицо всплывает в зеркале и повергает меня в глубокий шок. Мы смотрим друг на друга и ухмыляемся. Из дальней кабинки доносится стон облегчения и радости, словно ее обитательница только что достигла долгожданного оргазма. Мы с Лу моем руки и хихикаем. Потом она простодушно откидывает свои белые локоны и широко открывает рот, проверяя, не застрял ли в зубах шпинат.– Как думаешь, я Фрэнку понравилась? – спрашивает она.– Да.– Нет, в другом смысле.– И в этом смысле тоже. – Я обновляю румяна на скулах. – Можешь не сомневаться, у тебя же есть вла... в общем, необходимые интимные места, так?– Стелла!– Что? Я тебе правду говорю.– Ты думаешь, я ему правда понравилась?– Господи, Лу! Я тебе уже дважды ответила. Ты не слышала?– Нет, ты уверена, – она цепляется за мою руку, – что тебе не будет обидно? Просто у тебя сегодня такое странное настроение.– Наверное, потому, что мне сейчас пришлось выслушать часовую лекцию о хип-хопе, – улыбаюсь я. – Извини. Но это меня развеселило, – указываю я на кабинку, где засела музыкальная женщина.– Я заметила, что ты Адриану очень понравилась.– Если бы я была глухой, мы составили бы отличную пару.– Так ты точно уверена, что не против... Ну, насчет Фрэнки?О, теперь уже “Фрэнки”? Я экспрессивно вздыхаю, что означает: “Как вы мне надоели, отвалите же все от меня”.– Совершенно уверена. И пожалуйста, перестань спрашивать меня об этом, Лу.– Просто он потрясающе классный. – На лице Луизы расплывается такая блаженная улыбка, какой не увидишь даже на лицах новообращенных христиан в день крещения.– Хм. Не боишься ошибиться, Лу? Сказать ей? Или нет? Язык чешется. Но я вовремя напоминаю себе, что Фрэнк никогда плохо со мной не обходился, что его личная жизнь меня не касается и нельзя вот так портить вечер своей подруге. То есть язык-то у меня все равно чешется, но я его держу за зубами.– А что у вас было вчера? – спрашиваю я, взлохмачивая волосы для большей сексуальности. – Когда вы ходили смотреть картины?– О, он прекрасно рисует, правда? Просто замечательно. – И тут ее прорвало: – Мне нравится старомодная живопись. Нравится, когда человек просто умеет рисовать. Или писать маслом, как правильно? Ты видела его наброски? Очень красивые. И тот, где ты, – такой милый...– Я? Он никогда меня не рисовал. Он спец по коровам. Как ты, наверное, заметила.– Да, но у него есть такой крохотный рисунок – там вы с Хани. Неужели ты не видела?– Ах, этот... – Я вру. Сознание того, что у Фрэнка есть тайно сделанный рисунок, неважно, с Хани я там или без, будоражит. Но это восторженное чувство обсуждать с Луизой я не собираюсь. – И что потом?– Когда?– Вчера. Когда ты налюбовалась на его коров, включая меня.– А, – смеется она. – Потом мы выпили чаю, я все ему рассказала о себе.– В том числе о том, как тебя бросил отец Алекса?– О да. Он мне так сочувствовал. Что мне в нем нравится – не только это, конечно, – так это его доброта. Но такая мужская, грубая доброта, без лишних соплей и сантиментов. Ты не находишь?– В некоторой степени... – и вовремя прикусываю язык. Но честное слово, лицемерие Фрэнка вполне заслуживает высших похвал. – Внешне – да.– В смысле?– Да так, неважно.Лу пожимает плечами и захлопывает пудреницу.– А потом он меня поцеловал.Фу! Хотя мне даже нравится, когда строчка из песни оказывается уместна в разговоре.– А как он тебя поцеловал? – спрашиваю я.– Ртом, конечно. Губами.– Хм, нормальный поцелуй? Знаешь, мне всегда казалось, что Фрэнк из тех, кто способен на винный поцелуй.– А что такое “винный поцелуй”?– Ну, мужчины думают, что это очень сексуально. Во время поцелуя они заливают тебе в рот вино из своего рта. Я заметила, что обычно так делают типы, которые мнят себя изощренными асами в сексе.– Господи, – поражается Луиза. – Неужели кто-то еще на это покупается?– Видимо, да. Они считают, что это сексуально, что это заводит.– Однажды я такое проделала, в школе, с грушевой настойкой.– Понятно. В этом-то и суть – никто не целует тебя с хорошим французским вином. Меня тоже однажды так поцеловали, с каким-то мерзким коктейлем... Естественно, если вино гнусное на вкус, оно вытекает у тебя изо рта, а он начинает слизывать его у тебя с подбородка.– Как собака.– Точно. Вообще-то я даже удивилась, что этот трюк не использовал доктор Купер.– Он скорее из тех, кто любит голый массаж с маслом, судя по твоему описанию.– Фу, голый с маслом! А на бутылочке с массажным маслом непременно написано “Чувственность”.– Чувссссственность, – хихикает Луиза. И мы обе хохочем.– Чувссственный масссаж с массслом, – шипит Луиза. – И массаж он делать совершенно не умеет. Мнет тебя как кусок теста и еще хрипит в ухо: “Расслабься”. А масло стекает между ягодиц и попадает куда не надо – полный кошмар.– Да уж, – подхватываю я. – Потом еще пару дней ерзаешь с этим маслом в заднице и ходишь – точнее сказать, скользишь, – а пахнешь, как старая хиппи.Луиза согласно кивает. Мы продолжаем обновлять макияж. Обожаю Луизу за то, что она разделяет мое отвращение к голому массажу с маслом.– С языком? – небрежно кидаю я, выдержав некоторую паузу. – Поцелуй с Фрэнком – он был без вина, что радует, но с языком?– Нет, Стелла, – смеется она. – Он поцеловал меня по-дружески, на прощанье. Но в губы. В общем, на самом деле это я поцеловала его, а он поцеловал меня в ответ.– Ясно.– Очень быстро, но я заметила, что целуется он хорошо.– Правда?– Да, – говорит она. – Чувствуется опыт.– Да, опыта ему не занимать, – соглашаюсь я. – Нам, пожалуй, пора.Мы идем к двери, и в это время выходит женщина из позорной кабинки.– Какая невоспитанность, – фыркает она. – Надо знать место и время для подобных разговоров.– Горох – очень странный фрукт, – замечает Луиза.– Чем больше ешь – тем звонче пук, – завершаю фразу я.Мы выкатываемся из дамской комнаты, давясь от смеха, довольные этой детской шалостью. Я сама не уследила, как развеселилась.Я заметила, что люди, проводящие большое количество времени в шумной обстановке, например в ночных клубах, совершенно не умеют общаться. Адриан с трудом составляет предложения, зато к десерту он стал очень выразителен в жестах (возможно, это объясняется тем, что он пару раз бегал в туалет и возвращался оттуда очень оживленный). Начал он с того, что убрал прядь волос с моей щеки, потом стал кормить меня своим пудингом, а после перешел к поглаживанию моей лодыжки – этому я сопротивлялась как могла, поскольку серьезно опасалась, что его огромные кроссовки измочалят мои сапоги. Фрэнк уронил салфетку и, поднимая ее с пола, мог лицезреть происходящее под столом. Из-под стола он вынырнул с сердитым лицом, чем очень меня порадовал.– Итак, – говорит Фрэнк, кладя руку на плечо Луизе так, что его ладонь оказывается чуть ли не у нее на груди. – Куда теперь?– Тусоваться, – отвечает Адриан, проделывая тот же трюк своей рукой. К сожалению, моя грудь значительно крупнее Луизиной, хоть и не такая упругая. Поэтому в результате этой манипуляции он фактически схватил меня за грудь. – Черт! Извини, – конфузится Адриан, но его двигательные функции отстают от мыслительных, поэтому он в смятении все еще сжимает мою левую грудь, будто дыню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23