– Фрэнк, имей хоть каплю приличия. – Он трахал Стеллу, – поправляется Фрэнк. Крессида в затруднении, вид у нее не слишком радостный.– Это было давно, – утешаю я, – один или два раза.– Ну, по-моему, больше, чем два, – со смешком вставляет Руперт. – Ой. – К нему вдруг вернулась память. – Ой, да. Ой, черт! Проклятье! Черт побери. Э-эм, Кресс?– Да, – отзывается она ледяным тоном.– Кресс, видишь ли... Дорогая, понимаешь... Дело в том...– Дело в том, что мы были женаты, – перебиваю я его лепет. Иногда эта английская тряпка выводит меня из себя. – Это было сто или двести лет назад. После Кембриджа.– А ты об этом не знала? – спрашивает Фрэнк.– Нет, – тихо отвечает Крессида.– Вот черт. Прости, дорогуша, – извиняется Фрэнк.– Мы были очень молоды, и это было ошибкой, – убеждаю я ее. – Катастрофой. И длилось всего тридцать секунд.Фрэнк смеется, но тут же изображает раскаяние.– Я имела в виду наш брак, - недовольно зыркаю на него я.– А теперь вы просто... друзья? - гундосит Крессида.– Да, – отвечаем мы с Рупертом хором.– И ты забыл упомянуть об этом, когда рассказывал мне о себе за ужином? – вопрошает Крессида, пристально глядя на Руперта.– Похоже, так. – Руперт заливается румянцем.– И ты спишь в ее доме.– Дорогая, я живу в Шотландии. Где мне еще спать?– В гостинице, – твердо говорит Крессида.– Но у меня две свободные комнаты, – встреваю я. – В этом огромном доме полно места. К чему лишние траты. И потом, он приезжает сюда не чаще чем раз в год.Фрэнк опять коротко гогочет. По-моему, он не самого лучшего мнения о Руперте. Когда мы с ним познакомились в Париже, Фрэнк сказал, что все представители среднего класса – членоголовые.– Правда? – спрашивает Крессида. Мы ее явно не убедили.– Правда, – уверяю я. – Честное слово. И если тебя это интересует, официально заявляю, что мы с Рупертом не трахаемся.– Нет, – в ее голосе снова звучат холодные нотки, – не интересует.– Значит, – весело продолжаю я, тактично умолчав, что на самом деле ее это очень даже интересует, и нечего врать, – никаких проблем нет, так?– Конечно, нет, – подытоживает Руперт, обняв Крессиду за плечи и целуя в щеку.– Просто это как-то, хм, ненормально. Разве нет? – спрашивает Крессида, не реагируя на поцелуй. – Но думаю, вы считаете это просто современным отношением к жизни.– По-моему, это вполне нормально. Неужели лучше, когда двое людей, которые раньше питали взаимные чувства и даже были женаты, теперь не хотят иметь ничего общего и шарахаются друг от друга как психи?Как это меня бесит! Так по-английски, так по-ханжески. Нет, в самом деле. Вот Руперт. Он был когда-то важной частью моей жизни. И я по сей день очень нежно к нему отношусь, в некотором смысле. И что мне теперь делать? Перестать с ним общаться только потому, что однажды мы спали в одной постели? Он меня не бил, не оскорблял и вообще был очень милым. Мы просто поженились не совсем обдуманно, но вполне обдуманно разошлись. И вот теперь какая-то Крессида, да и не только она, позволяет себе смотреть на меня свысока только лишь из-за того, что мы с Рупертом друзья и он иногда останавливается в моем доме на ночь. Почему? Почему это считается странным, если это самые что ни на есть нормальные отношения? Мой дядя Анри так любил свою бывшую жену, что пару раз в год спал с ней по старой памяти, и что? Кого это вообще касается, какое этим лицемерным, ничтожным ханжам дело? Так или иначе, в этих кругах приводить в пример дядюшку Анри не стоит.– Нет, – медленно говорит Крессида, – наверное, это не лучше.– Ну тогда, ради всего святого, ведите себя как взрослая женщина! – говорю я, слегка переборщив в интонациях и вызвав тихое “полегче” со стороны Руперта.– А вас не волнует судьба вашей дочери? – робко спрашивает Крессида.– Хани? А что с ней? – Еще немного, и я окончательно выйду из себя. Я знаю, к чему она клонит. Сто раз это слышала.– При моей работе...– Крессида работает гувернанткой, – поясняет Руперт. – Но она делает карьеру. То есть она работает только в очень богатых семьях.– Просто я часто вижу, – продолжает она, – как развод сказывается на маленьких человечках.– Случается, – соглашаюсь я. – Что ж, к счастью, у нас с Рупертом не было маленьких человечков. (Честное слово, я была свято уверена, что “маленькие человечки” – это эвфемизм для “карликов”. Наверное, у таких людей, как Крессида, все английские слова – эвфемизмы.)– Но с вашим вторым мужем...– Мы не были женаты. Крессида вздыхает:– Ну, с вашим партнером. В социальном и личностном плане, – цитирует она, как отличница-зубрилка, – ребенок развивается наилучшим образом в условиях полной семьи с двумя родителями.– Да что вы говорите, – вежливо удивляюсь я. – Замечательно.– А ваша дочка, – продолжает Крессида, – растет без отца, понимаете?– Зато с матерью, которая помешана на сексе, – с улыбкой добавляет Фрэнк.Его попытка свести все к шутке не удалась. Фрэнк – просто уникум. Даже бровью не повел, ни тени смущения на лице.– Многие дети растут без отца, – говорю я многозначительно, в упор глядя на Фрэнка. – Ничего с этим не поделаешь, Крессида. Вряд ли матери-одиночки стали таковыми оттого, что однажды утром им пришла в голову гениальная мысль забеременеть и потом разойтись с мужем. По-моему, никто не желает своему ребенку расти безотцовщиной.Крессида трогает меня за руку:– Я не имела в виду, что вы сделали это нарочно.– Надеюсь, что нет. Ну так что же вы тогда имели в виду? Будьте любезны объяснить вкратце, потому что уже поздно и мне очень хочется спать.– Да ничего особенного, я так просто...– Спасибо, что поделились с нами своими соображениями. Кстати, хочу вам всем заметить, что, по моему убеждению, развод еще не означает конец дружбы между супругами. И если родители живут раздельно, это вовсе не значит, что их ребенок непременно страдает энурезом и психическими отклонениями.– Простите, если я некорректно выразилась, – бормочет Крессида. – Но я действительно считаю, что семья имеет большое значение...– Мы все считаем, что семья имеет большое значение, – резко обрываю я. – Только у одних из нас близких родственников оказывается больше, чем у других. Вот и вся разница.– М-м, – мямлит Крессида, которая явно не изменила своего мнения, но в отличие от меня готова к примирению.– А что касается секса, то, откровенно говоря, я не понимаю, почему, родив ребенка, я должна была превратиться во фригидную монашку. Не просветите меня в этом отношении? Видите ли, я не занимаюсь сексом на глазах собственной дочери. Я не прихожу к ней в комнату со словами: “Эй, детка, гляди, какого мама мужика себе урвала. Хочешь посмотреть, доченька?”– Хм, вы правы.– Рада, что мы это выяснили. Я иду спать. К своему ужасу, понимаю, что вот-вот заплачу.– Нет, – говорит Фрэнк, кладя руки мне на шею и массируя плечи. – Останься.Но его забывчивость меня сейчас тоже раздражает. Вот поэтому я и не могу поговорить с ним в открытую. Мне он очень нравится, мы славно провели вечер, но вот упомянули безотцовщину, а он и глазом не моргнул, да еще шуточки отпускал. По-моему, у него проблемы с моралью. Да, с нравственными ценностями. Извините за громкие слова, но этот человек бросил свою собственную дочь. И у него хватает наглости шутить по поводу моей одержимости сексом!– Пожалуйста, не уходи, – просит Руперт. – Выпей чего-нибудь. Вот, возьми мой бокал, – и протягивает мне бокал с кальвадосом.– Пожалуйста, – вторит ему Крессида.– Хорошо. – Я поворачиваюсь к Крессиде: – И прошу прощения. Я слишком бурно реагирую на подобные разговоры.– Все нормально. С моей стороны было неосмотрительно поднимать эту тему. Я слишком много выпила.– Нет. Просто не люблю, когда люди начинают воспитывать меня, говорить, будто у меня странный подход к воспитанию дочери, что я богема.Фрэнк сует мне мятый носовой платок, и я сморкаюсь.– Ну, формально, ты действительно из богемы, – вежливо вставляет Руперт, за что получает по голове мастерски запущенной подушкой.– У Хани в жизни есть мужчина! – объявляю я, указывая на Фрэнка. – Так что ей не грозит вырасти лесбиянкой, до смерти боящейся мужчин. И у нее есть крестный отец – Руперт. И у нее есть я, а я люблю ее больше всех на свете. У нее прекрасная няня. Друзья. Отец обожает ее, посылает ей подарки, факсы, звонит по телефону. Он видится с ней при каждой возможности. К сожалению, сейчас он живет на другом конце земли. Но я совершенно спокойна за ее будущее. А теперь давайте сменим тему.Некоторое время мы сидим в тишине.– Как насчет фильма? – шепчет Фрэнк.– А который час?– Почти два.– Давай посмотрим в другой раз. Я бы хотела завтра поспать подольше, но Хани все равно встанет рано. А завтра выходной, и я не пригласила Мэри.– Ладно, ты, наверное, права.– Я иду наверх принимать ванну, – говорю я и встаю. На ногах я держусь не слишком уверенно – не надо было залпом пить бренди Руперта.– А я иду спать, – сообщает Фрэнк.– А ты как? – спрашиваю я Руперта. – Не устал? Уже два часа ночи.– Да нет, не очень, – отвечает Руперт, косясь на Крессиду, которая изучает пол.– Крессида, ты тоже можешь остаться, – улыбаюсь я ей, направляясь к двери. – Спокойной ночи.Пусть сами разбираются. Хотя она не похожа на девушку, которая даст на первом же свидании. Да что там, я же ничего в этом не понимаю, – может, она очень даже похотливая самка.Быстренько принимаю ванну и засыпаю, как только моя голова касается подушки. Последняя пьяная мысль перед погружением в глубокий сон: “Интересно, а как будет выглядеть Фрэнк, если его перекрасить в шатена?” 12 – Я принесу тебе сок, – шепчет Фрэнк, словно возникнув из моего сна.Глаза слепит свет. У меня жуткая пульсирующая мигрень, голову словно схватила чья-то огромная рука и сжимает, сжимает, сжимает...– О-о-о, – стону я, отчаянно пытаясь вспомнить, что было вчера вечером. А вспоминаю я всегда туго – сплю очень крепко, будто в кому впадаю, с похмелья же соображаю еще хуже. – А ты что делаешь в моей постели?– Стелла, я не в твоей постели, а в твоей спальне, - улыбается Фрэнк.– А. – Я приподнимаюсь на подушке.– Мне видно твою грудь, – радостно сообщает Фрэнк. – Ты замерзла?– Эй... не смотреть! – Я натягиваю одеяло и подтыкаю его со всех сторон. – Который час? Где Хани? И почему ты здесь и строишь мне глазки? Перестань смотреть, я сказала. Ты пожираешь меня глазами, как... как похотливый самец.Фрэнк смеется, прикрывает глаза ладонью и протягивает мне стакан.– Твой папа оставил записку. Хани проснулась вчера в девять вечера и, видимо, потом долго не могла уснуть, потому что спит до сих пор. Он пошел по магазинам, в записке спрашивает, не хотим ли мы встретиться с ним в шесть в баре “Рида”. Руперта и Крессиды нигде не видно, и дверь в его комнату закрыта. Сейчас полдесятого. Прости, что расстроили тебя вечером. Но ты им тоже спуску не дала, – улыбается он. – И если ты себя чувствуешь примерно так же, как я, то, думаю, стаканчик сока тебе не помешает. А еще на кухне есть свежий чай. В памяти всплывают события вчерашнего вечера. Кажется, я нахамила Крессиде... или она нахамила мне? Перематываем дальше: Фрэнк, коктейли с личи, карри...– Ах да, на автоответчике сообщение от Доминика, – говорит Фрэнк. – Спрашивает разрешения прийти на ланч. Он в Сардесон.– Боже, – хриплю я, – как мне плохо. Будь добр, позвони ему и скажи, пусть приходит. Я спущусь через пару минут. Дома еда какая-нибудь есть? Душевное тебе спасибо за сок. Думаешь, с Хани все в порядке?– Наверное. Просто она впервые так поздно заснула. Сходить проверить?– Нет-нет. Пусть спит. А теперь выйди, пожалуйста, я хочу встать.Он поворачивается и направляется к двери.– Ах да, Фрэнки?– М-м?– Мне вчера тоже было очень весело. А теперь иди, мне надо одеться.Фрэнк подмигивает и вежливо закрывает за собой дверь.За ланчем собралась вся наша большая семья, которой я вчера вечером пугала Крессиду.Папы, правда, нет – он у своего портного. Но зато здесь Руперт, с ним скромная, молчаливая Крессида, Доминик со своей супругой Кейко (она ужасно высокая, особенно для японки), я, Фрэнк и Хани, которая, проснувшись только в десять, приветствовала своего отца без обычного восторга и весь день не слезала с коленей Фрэнка. (Я вижу, что Доминик это заметил и ему не понравилось.) Хани в восторге от куклы, которую ей подарила Кейко, и она очень приветлива с Домиником, просто с Фрэнком она еще приветливее.Несмотря на грандиозное похмелье, мы с Фрэнком сходили в магазин, нафаршировали и запекли двух куриц и целый грузовик тыквы. Фрэнк героически взял на себя чистку тыквы, нарезку пастернака, а я приготовила стручки фасоли. Мы накрыли стол в кухне и рухнули без сил в полдвенадцатого, размышляя, не опохмелиться ли. Фрэнк все-таки выпил стаканчик “Кровавой Мэри”. А я решила подождать до обеда.Руперт с Крессидой объявились к полудню. Она – свежа, но немного взъерошена, он – излучает довольство и, возможно, сексуальную удовлетворенность.– Как вкусно пахнет, – говорит Крессида. – Курица?– Да. Хорошо выспалась? Или устала? – нагло спрашиваю я. – Все-таки легли поздно.– О, – беспомощно бормочет Крессида. – О... – Краснеет и смотрит в пол.– Прекрасное утро, – громогласно заявляет Руперт, потирая руки. – Омлетика нет?– Нет, обед скоро. Выпей кофе – в кухне есть. На ланч придет Доминик.– Ой.– Не такой уж он страшный, Руперт. Если останетесь с ним наедине, то можете обменяться впечатлениями обо мне.– О господи.. – округляет глаза Крессида. После обеда, когда я загружаю посудомоечную машину, Кейко хватает меня за руку:– Ты показывай альпом! – И так раза три или четыре подряд, все время широко улыбаясь.– Какой альбом? – не могу понять я.На что Доминик, который сидит на полу и пытается развлекать уже слабо сопротивляющуюся Хани, комментирует:– Думаю, она хочет посмотреть свадебный альбом.– Я не знаю, где он, – ною я. – Где его сейчас искать?– Он на третьей полке в кабинете на втором этаже, – сообщает Доминик. – Если только ты его никуда не перекладывала.– Альпом, – повторяет Кейко и улыбается так широко, что я пугаюсь, как бы она не треснула пополам.– Портвейна никто не хочет? – спрашивает Руперт. И я тут же вспоминаю, что выходные, оставаясь в городе, Руперт предпочитает проводить в хмельном тумане.– Да, пожалуй, – отвечают все, кроме меня.Я в это время отправляюсь наверх на поиски свадебного альбома. На это уходит минут десять, поскольку альбом я куда-то упрятала. В конце концов он находится, весь покрытый пылью, на гардеробе в спальне.Я спускаюсь вниз с толстым альбомом в кожаном переплете.– Ой, классно! – восклицает Крессида. – Обожаю свадьбы.– Это была не свадьба, – напоминаю я ей в сотый раз. – Мы просто устроили вечеринку.– Но ведь у тебя было свадебное платье?– Можно и так сказать. С Рупертом у нас было все по-настоящему, с кремовым платьем и фатой.– А-а.Но Крессида – душа добрая, поэтому заставляет себя улыбнуться.– Ты женатая Руперта? – спрашивает Кейко. Пожалуй, я больше не буду пытаться передавать ее акцент.– Да. Давно.– Хо! – Кейко в восторге. – Хо! Много, много мужи! – И радостно хлопает в ладоши, как ребенок.– Хм, только двое. Точнее, только один. Мы с Домиником...– Я знаю, – расплывается Кейко в широкой улыбке. – Только заниматься трахаться.– Любовью, – выкрикивает Доминик снизу, закрывая ладонями уши Хани. – Надо говорить “заниматься любовью”, Кейко.– Ты мне говори “теперь трахаться, Кейко”. Ты мне говори “в постель”, – упрекает она Доминика. – “Трахаться, Кейко”, – повторяет она, чтобы все поняли. – Мистер Член. – После этой фразы мы все давимся со смеху. Даже Крессида хихикнула. Кейко кивает, все еще улыбаясь, и пару раз дергает бедрами для полной наглядности.– Да поняли мы уже, – раздраженно говорит Доминик, шея у него вся красная. Вполне естественно в такой ситуации. Мистер Член!– В общем, – обращаюсь я к японке, на лице которой сияет негаснущая улыбка, как у зайчика из рекламы батареек, – вот оно, платье. – Я открываю альбом.Крессида и Кейко опускаются рядом со мной на колени, склонившись над альбомом.– Аах, – вопит Кейко прямо мне в ухо. – Аах, какой красиво!– Розовое, – вздыхает Крессида.– Какой красиво! – опять визжит Кейко.– Ярко-розовое. Что я могу сказать, Кресс? Это был мой второй брак.– Ужасно красиво. Правда, несколько рискованно. Боже, смотри, какая у тебя грудь.– Тити. – Кейко гордо выпячивает грудь. Соски натягивают тонкую бледно-розовую ткань блузки. – Много сися.Боже ты мой, Доминик явно расширил свой репертуар.Не обращая внимания на упругую грудь, упертую прямо мне в лицо, я стараюсь отогнать навязчиво всплывающую в воображении картинку: Доминик и Кейко занимаются сексом. Надо вернуться к фотографиям.– В первый раз у меня было кремовое платье. Мои объяснения прерывает настоящий взрыв хохота, доносящийся с дивана. Мы отрываем взгляд от альбома и видим, что мужчины покатываются со смеху. Фрэнк лежит на полу, и по щекам его текут слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23