При этом известии все в ней перевернулось; она чувствовала себя виноватой. Она знала, что Джо серьезно болен, но каждый раз находила тысячи причин, чтобы отложить свой визит к нему. Во-первых, она не могла видеть больных и умирающих людей; смерть и болезни всегда вызывали в ней ужас. И потом, она не испытывала ни малейшего желания заново воскресить воспоминания о том времени, когда была любовницей Шенка. И все же — когда-то Джо был добр к ней, он очень много сделал для нее в те годы. А она, став знаменитостью, совсем забыла о старике, и теперь ей было стыдно.
— Не может быть, что он в коматозном состоянии, — заплакала она. — Я бы знала об этом!
Произнеся эти слова, Мэрилин тут же поняла, что совершила глупость. Ей многие говорили о болезни Джо. Хольцер был близким другом Шенка. Кроме того, с ним опасно было спорить: он считался грозным оппонентом как в суде, так и в обычных спорах. Он не упустит возможности уколоть ее.
— Чепуха! — громогласно отозвался Хольцер своим мощным голосом, в котором кипела неистовая ярость, и все вокруг замолчали. — Оставь свои лживые слезы для тех, кто тебя не знает, Мэрилин.
Теперь, ввязавшись с Хольцером в перепалку перед публикой, она уже не могла позволить себе отступить. Селзники принадлежали к голливудской аристократии: миссис Селзник была не кто иная, как Дженнифер Джоунс; Дэйвид Селзник поставил фильм “Унесенные ветром”. Поэтому на приеме собрались все те, кто пользовался известностью и имел репутацию в кинобизнесе, и теперь все их внимание было приковано к ней, Хольцеру и Иву Монтану, который стоял в растерянности. Он не знал, кто такой Джо Шенк, да и Хольцера тоже не знал.
— Я должна поехать к Джо, — произнесла она. — Немедленно. Он нуждается во мне.
Хольцер разгорячился.
— Нуждается в тебе? Он без сознания. Он по наивности своей все надеялся, что ты придешь попрощаться с ним, но тебе тогда было наплевать, не так ли? А теперь уже поздно.
Даже официанты, завороженные происходящей на их глазах сценой, как вкопанные остановились с подносами в руках. Мэрилин призвала на помощь все свое актерское мастерство, но все равно не знала, что делать.
— Минутку! — запинаясь, сердито произнесла она; по ее щекам струились слезы. Ив держал ее за руку, пытаясь увести в сторону.
— Нам лучше уйти, chйrie , — бормотал он, — нам лучше уйти.
Она высвободила свою руку и посмотрела в лицо Хольцеру.
— Джо понял бы меня, — сказала она.
— Он понял, не волнуйся. Он понял, что тебе на него наплевать. Это и разбило его сердце, черт побери.
— Если ты не хочешь уходить, я уйду один, — предупредил ее Ив, в ужасе от того, что оказался в самом эпицентре скандала. — Это не для меня.
Мэрилин даже не слышала его — вернее, слышала, что он что-то сказал, но не осознала, что именно. Она поняла, что Ив ушел, только когда Дорис Вайдор и Эди Гёц оттащили ее от Хольцера. По ее лицу все еще текли слезы, руки тряслись. Покинутая и одинокая, понимая, что все, без сомнения, были на стороне Хольцера (ведь он принадлежал к старой гвардии), она оттолкнула обеих женщин и выбежала на дорогу.
— Подожди меня, подожди! — кричала Мэрилин.
Она бросилась за Ивом вдогонку, спотыкаясь на высоких каблуках-шпильках. Волосы у нее растрепались, сумочка расстегнулась, и на подъездную аллею Селзников, вымощенную испанской плиткой, выпали ключи, салфетки, пудра и пара тампонов, которые она прихватила с собой на всякий случай. Впереди она видела включенные задние фары машины Ива, которую он взял напрокат, но понимала, что не сможет догнать его. Она кричала громко, насколько хватало сил, затем увидела, как включились тормозные огни, и поняла, что он остановил машину, и тут же почувствовала, что ноги больше не держат ее.
Рывком открыв дверцу машины, она обхватила его руками так стремительно и резко, что разорвала ему рубашку, и с отчаянием стала целовать его в губы, глубоко вонзая свой язык, испуская громкие стоны, скорее напоминавшие вопли, словно ее мучили дикие боли, которые она не в силах вынести.
— Не здесь, — прошептал Ив. — Я не хочу так. — Он завел мотор, и они поехали. Всю дорогу Ив нежным голосом, по-французски, успокаивал ее.
Мэрилин закрыла глаза. Казалось, они уже едут целую вечность, хотя дом Селзников находился от “Бевер-ли-Хиллз” всего в нескольких минутах езды. Ив поставил машину на дороге возле бунгало, где стоянка была запрещена, и, подхватив ее на руки, чуть ли не волоком втащил в дом. Он положил ее на кровать и начал медленно и осторожно раздевать, как будто, дождавшись наконец-то желанного часа, он намеревался насладиться каждой минутой…
26
Она не ожидала, что ее любовная связь с Ивом может вызвать такой громкий скандал, не предполагала, какие могут быть последствия. Широкая публика ни сном ни духом не ведала о ее романе с Джеком — отчасти потому, что Джеку важно было сохранять их отношения в тайне, отчасти потому, что, как она начинала понимать, Кеннеди имели влиятельных друзей в средствах массовой информации по всей стране. А у Ива не было таких покровителей. Он был просто актером и певцом, мужем кинозвезды, которая недавно завоевала “Оскар”. Пресса видела в нем дичь, на которую разрешено охотиться.
Кроме того, в отличие от Джека, Ив трезво рассудил, что его связь с Мэрилин — это верный путь к славе. Он непременно хотел стать звездой Голливуда. Ведь еще много лет назад Морис Шевалье доказал, что француз может добиться в Голливуде положения знаменитого киноактера. Как только стало известно, что он спит с Мэрилин Монро, люди перестали спрашивать: “Кто такой Ив Монтан?”
Что касается самой Мэрилин, она получила то, чего никак не могла добиться от Джека. Они жили с Ивом, словно супруги в браке, только их выдуманная семейная жизнь протекала гладко, без неприятностей и шероховатостей, которые неизбежны в отношениях между настоящими мужем и женой. Монтан был для нее не только прекрасным собеседником — они и спали вместе, и ели вместе, вместе ходили на работу.
Мэрилин с удовольствием подчинялась Иву, а ведь она никогда не слушалась ни одного из своих мужей! Он играл роль — ему это было совсем не трудно, — роль мужа-европейца, который не привык потакать капризам жены, а она охотно согласилась стать послушной кроткой женщиной, которая во всем следует повелениям своего мужа, и даже на работу приходила вовремя! Она готовила для него на маленькой кухоньке в номере Миллеров, а он щедро расточал комплименты ее стараниям. Мэрилин чувствовала себя обновленной, словно ей наконец-то удалось начать новую страницу в своей жизни.
Ее больше не мучили головные боли, менструации протекали почти безболезненно, она принимала очень мало снотворного и тем не менее спала крепко и просыпалась по утрам рано и со свежей головой. Ее беспокоило только одно: они с Ивом никогда не обсуждали свое будущее.
Не желая нарушать безмятежное счастье их совместной жизни, Мэрилин не торопила его с решением, хотя уже поняла, что сам он об этом не заговорит. Ей было известно, что Симона ежедневно звонит Иву и регулярно присылает ему письма. Артур тоже часто звонил ей с другого берега океана, уставшим и отрешенным голосом рассказывая, как продвигается их работа с Хьюстоном. Она понимала, что наступит время, и он вернется, начнется работа над фильмом “Неприкаянные”, и необходимо будет разобраться в происшедшем — но сейчас лучше было об этом не думать, и она, поддаваясь соблазну, забывалась в объятиях Ива.
Кьюкор, воспользовавшись хорошим расположением духа, в котором все это время пребывала Мэрилин, с новой энергией продолжил съемки фильма “Займемся любовью”. У Мэрилин все получалось хорошо и быстро, как ни в одной из ее прежних картин. И это тоже доставляло ей радость. Все складывалось прекрасно, и только одна навязчивая мысль не давала ей покоя: чем скорее закончатся съемки, тем раньше ей и Иву придется посмотреть в глаза реальности.
Она не замечала, что их роман с Ивом получил широкую огласку, а когда поняла это, предпринимать что-либо было уже поздно. В конце концов им с Ивом было не до сплетен в светской хронике или в международной бульварной прессе. Они жили так, словно их от всего мира отделяла стеклянная стена — люди могли их видеть, но докричаться до них было невозможно.
Только Кьюкор, пробив брешь в этой стене, в мягких выражениях предупредил ее, что они играют с огнем.
Она сказала, чтобы он не беспокоился. Она все уладит…

Случилось так, что я оказался с Артуром в одном самолете, когда он возвращался из Ирландии в Калифорнию. Я покинул свое место и сел рядом с ним — мне не хотелось, чтобы он думал, будто я избегаю его, — но почти всю дорогу мы летели молча. Он сидел с отрешенным видом, замкнувшись в себе, что было не похоже на него, — в отличие от многих серьезных писателей он был довольно общительным человеком.
Вместе с нами в Лос-Анджелес по каким-то своим делам летели несколько французских кинодеятелей, и я помню, что мне было неловко перед Артуром, когда они стали передавать друг другу номер “Пари-матч”, где на обложке была помещена фотография целующихся Мэрилин и Монтана — это был страстный поцелуй; снимок, очевидно, был сделан скрытой камерой. Французы весь полет из Нью-Йорка в Лос-Анджелес только и говорили, что о “Ives et Marilyn” , а Артур, сгорбившись в кресле, пытался не выдать своих страданий. Насколько я мог судить, он был рассержен.
Мы говорили об Ирландии, о Хьюстоне, о фильме “Неприкаянные”. Казалось, в этом фильме весь смысл его жизни. Должно быть, он уже так много сил и времени вложил в свой сценарий, что не вынесет, если фильм не будет снят, словно это единственное, что осталось от его загубленной любви к Мэрилин.
Перекусив в самолете, я задремал, а когда проснулся, то увидел, что Артур смотрит в иллюминатор на ярко-голубое небо, положив на колени крепко сжатые кулаки, так что костяшки пальцев на руках побелели; перед ним стоял поднос с нетронутым обедом. По щекам Артура текли слезы. Освещенные резким солнечным светом из стратосферы, они переливались и блестели на его желтовато-бледной коже.
Я закрыл глаза и притворился спящим, не желая видеть его мучений. Я поступил как трус. Я успокаивал свою совесть, убеждая себя, что ему наверняка не понравится, если я стану выражать свое сочувствие.
Мы прилетели в Лос-Анджелес. Я получил свой багаж в здании аэропорта, вышел на улицу и увидел Артура. Он тоже уже получил багаж и высматривал присланную за ним машину.
— Похоже, меня никто не встречает, — сказал он.
Я предложил подвезти его, и мы поехали к “Беверли-Хиллз”.
— Мне не нравится этот город, — с угрюмой задумчивостью произнес он, глядя в окно машины на бульвар Сепулведа. — В этом городе хорошо тем, кто начинает жизнь, а не завершает ее.
Я не знал, что на это ответить. Дальше мы ехали молча.
— Желаю удачи, — сказал я, когда машина остановилась под знаменитым розовым навесом гостиницы. Миллер едва кивнул мне на прощание, думая, должно быть, о предстоящей встрече с женой.

Следующим утром я случайно встретил Мэрилин в кафетерии. У нее были опухшие глаза, будто она не спала всю ночь. Казалось, вместе с коротким счастьем она потеряла и все свое очарование кинозвезды.
— Ну, как дела? — спросил я ее. — Как Артур?
Она взглянула на меня поверх чашки, которую держала в руке, и передернула плечами.
— Не очень хорошо, — ответила она.
— Мы летели с ним в одном самолете.
— Он сказал мне. Очень благодарен, что ты подвез его. Я должна была заказать для него машину и забыла.
— Что ж, он джентльмен. Вы с ним решили, что делать дальше?
— Думаю, все останется по-прежнему. Пока не разводимся, — ответила она уныло. — А ты что здесь делаешь?
— Съезд будет проводиться в Лос-Анджелесе…
Мэрилин озадаченно посмотрела на меня. На данном этапе ее жизни реальными для нее были только собственные проблемы.
— Ах да, — поняла она наконец. — Съезд. Ну да, конечно. — Она немного повеселела. — Как дела у Джека?
— Нормально. Работает по двадцать четыре часа в сутки. Знаешь, Джеки опять беременна.
— Угу. — Зрачки у Мэрилин сузились. Она быстро переменила тему разговора. — Джек победит на съезде? — спросила она, заговорив на более нейтральную тему.
— Думаю, это вполне вероятно. — Я постучал по деревянной поверхности стойки. — Ты вообще следишь за развитием политических событий?
— По правде говоря, не так внимательно, как мне хотелось бы. — “Это еще мягко сказано”, — подумал я, — если принять во внимание, что она все это время была занята Монтаном.
Я устроился поудобнее и стал рассказывать ей о последних событиях. В начале года Бобби заложил первый камень, объявив, что Джек выставляет свою кандидатуру на предварительных выборах в штате Нью-Хэмпшир, и, поскольку Джек был выходцем из Новой Англии, там он легко набрал нужное количество голосов. Второй камень с грохотом примостился рядом с первым, когда стало известно, что братья Кеннеди перехитрили своих оппонентов, убедив губернатора штата Огайо, хотя и не без труда, поддержать кандидатуру Джека, а это означало, что Джек может направить все свои усилия на борьбу с Хьюбертом Хамфри, чтобы победить его на выборах в штате Висконсин.
Джеку нужно было вырвать у Хамфри убедительную победу в его родном штате и таким образом, выбив Хамфри из борьбы на раннем этапе кампании, приехать на съезд в Лос-Анджелес в качестве основного кандидата на пост президента от демократической партии. В результате длительной, ожесточенной борьбы против Хамфри в партии возможен раскол, и тогда главным кандидатом окажется Саймингтон, которого поддерживает Гарри Трумэн и ветераны партии, или Джонсон, который ведет усердную кампанию в кулуарах сената.
У ног Джека уже плескались волны грязной политики: ходили слухи, что до брака с Джеки он был женат, но скрывал это; что из-за плохого здоровья или из-за его принадлежности к католической вере он не сможет победить на выборах; что он действует по указке Ватикана. “Я беспокоюсь не из-за папы, а из-за папочки”, — едко заметил Гарри Трумэн, злобно насмехаясь над своим старым врагом Джо Кеннеди. В Висконсине бюсты Джорджа Вашингтона на улицах разукрасили красным лаком для ногтей, так что великий президент стал походить на папу Иоанна XXIII. Этот акт следовало понимать как предупреждение народу о том, что может произойти с Америкой, если президентом изберут Джека Кеннеди. Символом президентской кампании Джека Кеннеди был катер РТ—109, и не случайно. Джек и его сторонники, как торпедный катер, с неумолимой скоростью двигались к намеченной цели. Они понимали, что при малейшем промедлении с их стороны вся кампания, как катер, опрокинется и пойдет ко дну.
Я объяснил все это Мэрилин. Она вздохнула и сказала:
— Правда, трудно представить Джека президентом? Таким, как Линкольн?
Я вполне представлял себе Джека на посту президента, хотя вряд ли Джека стоило сравнивать с Линкольном. Я знал, что Линкольн для Мэрилин идеал, но в данном случае ее сравнение было неуместным.
— Он останется все тем же Джеком, — возразил я. — Должность не может изменить человека. Просто благодаря новому положению в человеке проявляется все лучшее или, наоборот, худшее, — но только то, что в нем уже заложено.
— Президент Джон Ф. Кеннеди, — шепотом и как бы удивленно произнесла она. — Здорово звучит.
Мы оба рассмеялись.
— Ну, а ты кем будешь, Дэйвид? — спросила она. — Если он победит.
Я пожал плечами.
— В принципе, мне ничего особенного-то и не надо, — ответил я, но в ее глазах ясно читалось. “Ну да, конечно!” , поэтому я сказал ей правду — Я хочу стать послом при Сент-Джеймсском дворе.
Мой ответ ее озадачил.
— Послом США в Великобритании, — объяснил я. — Это я тебе сказал официальное название.
— Ой, у них там все называется не как у людей. Я не могла понять половину из того, что мне там говорили. Англичане! — неопределенно высказалась она. — Ну и ну! — Должно быть, она вспомнила Оливье. Наморщив нос, Мэрилин спросила: — И ты хочешь там жить?
— Я люблю Англию. И Мария будет довольна. Кроме того, я всегда считал, что это и есть мое предназначение в жизни. Думаю, я буду неплохо выглядеть в бриджах до колен и в шелковых чулках.
Мэрилин рассмеялась.
— Что ж, надеюсь, так все и получится, раз ты этого хочешь. — На ее лице появилось мечтательное выражение. — Как бы мне хотелось помочь чем-нибудь Джеку, — произнесла она.
Я удивленно посмотрел на нее. Единственное, о чем пока еще не сплетничали, так это о связи Джека с Мэрилин. Президентская кампания Джека меньше всего нуждалась в том, чтобы ее рекламировала Мэрилин, если она это имела в виду, или, что еще хуже, чтобы ее видели с ним во время предварительных выборов.
— Когда Джек собирается приехать сюда? — спросила Мэрилин. Она, должно быть, думала, что, пока она строила тут глазки Монтану, ее место в постели Джека не пустовало. Она также, вероятно, сознавала, что звезда Джека с каждым днем сияет все ярче и выше, в то время как ее звезда с неумолимой скоростью падает вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78