Она прижалась к груди Артура, а сэр Лоренс и работники службы безопасности аэропорта стали расчищать для нее дорогу.
Они влетели в ожидавший их “роллс-ройс”, словно преступники, только что ограбившие банк. Она и Вивьен сели на заднее сиденье, Артур и Оливье устроились напротив них на откидных сиденьях. Вивьен, словно королева, едва заметно улыбаясь, помахивала толпе рукой. Это вызвало в Мэрилин раздражение, ведь эти люди пришли посмотреть на нее . Она все время почему-то чувствовала, что супруги Оливье затмевают ее. Она говорила себе, что это ее фильм, он принадлежит ей, что она платит сэру Лоренсу, но все бесполезно — он держался с таким видом, будто ему принадлежит весь мир: изящно откинувшись на спинку сиденья, Оливье вел серьезный разговор с Артуром. “Два гения”, — с обидой отметила она про себя.
Увидев их вместе, она осознала, как ужасно одет Артур — поношенный полосатый пиджак, обвислые брюки, грубые туфли. Не то что Оливье — здоровый цвет лица, длинные волосы аккуратными прядями зачесаны над ушами, элегантный костюм с двубортным пиджаком, узконосые, до блеска начищенные туфли. Он излучал на Артура миллионы вольт английского обаяния, а тот, явно очарованный своим новым другом Ларри, сидел неестественно прямо, упираясь головой в потолок салона, и глотал каждое его слово, не переставая улыбался, кивал головой.
В то время как их мужья, ничего не замечая вокруг, наслаждались обществом друг друга, они с Вивьен, устроившись на разных концах сиденья, ехали молча.
— Вы ведь исполняли роль Элси на сцене, не так ли? — спросила она наконец, ненавидя себя за то, что выговорила это тоном маленькой девочки, которая пытается угодить старшим.
Вивьен, которая, сидя с мрачным видом не переставая курила с того самого момента, как они отъехали от лондонского аэропорта, впервые подняла на нее глаза.
— Да, — резко произнесла она, глядя ей прямо в глаза. — Мы с Ларри вместе играли. Успех был грандиозный. — Выпустив дым ей в лицо, Вивьен, поморщившись, отвела от нее взгляд. — Жаль, что вы не видели нас в спектакле, мисс Монро. — Она произносила слова отрывисто и четко, будто отрезала ножом. — Тогда бы вы имели представление, как нужно играть Элси.
— Я буду играть, как сама считаю нужным , — ответила она, не скрывая злости.
— Что ж, я в этом не сомневаюсь. Желаю удачи.
Всю оставшуюся дорогу она молча жевала свою ярость, а Оливье, который, очевидно, осознал, что избегает ее, — или, как она думала, он просто вспомнил, что это она будет платить ему за участие в фильме, — без умолку болтал о коттедже, который он снял для нее и Артура. Вдруг он замолчал и выглянул в окно.
— Эти чертовы репортеры едут за нами, — произнес он. — Проклятье! Я надеялся, что они отстанут.
— Ларри терпеть не может журналистов, пишущих о кино, особенно фельетонистов, — объяснила Вивьен. — Он запретил подпускать их к съемочной площадке, когда ставил “Генриха V, не так ли, дорогой? Они не простили ему этого, мисс Монро.
Сама Мэрилин относилась к журналистам совсем по-другому. В Америке фельетонисты и репортеры были обычно на ее стороне, особенно после того, как она бросила вызов кинокомпании “XX век — Фокс”. В глазах прессы она была Давидом в женском обличье, который вышел на бой с Голиафом.
— Больше всего Ларри ненавидит Пола Тэнди, мисс Монро, — ласково продолжала Вивьен. — Правда ведь, дорогой? — Она улыбнулась ему. — Тэнди работает в “Мейл”. Это одна из самых популярных газет в стране — к несчастью для Ларри. Когда-то Ларри за большие деньги рекламировал на телевидении сигареты, и с тех пор Тэнди называет его в своих фельетонах не иначе как Сэр Пробковый Мундштук. — Она громко рассмеялась. — Боюсь, Ларри не находит это смешным. А у вашего мужа есть чувство юмора, мисс Монро?
— У Артура? Думаю, что есть. — Вообще-то Артур терпеть не мог, чтобы над ним подшучивали. У ди Маджо тоже не было чувства юмора, когда шутили на его счет: он считал себя одним из символов нации. Однако она не собиралась говорить об этом Вивьен Ли.
Вивьен бросила взгляд в сторону Артура и передернула плечами.
— Вам просто повезло, дорогая, — сказала она скептически.
Сэр Пробковый Мундштук мрачно взглянул на свою жену, но не успел ничего сказать: они уже подъехали к дому. Не обременяя себя любезностями, он первым вышел из машины, чтобы расчистить дорогу для нее и Вивьен: толпа репортеров уже успела окружить машину. Артур последовал за ним. Ей пришло в голову, что Артур и Ларри смотрятся на фоне друг друга, как Матт и Джеф. Она слышала, как Оливье уговаривал журналистов:
— Мэрилин устала, ей надо отдохнуть. Будьте благоразумны, ребята…
Очевидно, ему удалось в какой-то степени убедить их; он обернулся к машине и махнул им рукой. Вивьен с улыбкой на лице, словно королева, первая выбралась из машины под яркие вспышки фотоаппаратов. Затем вышла Мэрилин, и на какое-то мгновение огни вспышек ослепили ее.
При виде важно шествующей Вивьен толпа расступилась. Мэрилин так и не поняла, была ли то реакция на ее титул, или причиной явилось выражение на лице Вивьен, которая шла с таким видом, будто даже не видит журналистов, не замечает их, будто они недостойны ее взора. Как бы то ни было, толпа расступилась; только один высокий, хорошо одетый мужчина немного загородил им дорогу.
— Мисс Ли, — выкрикнул он; у него был голос английского аристократа, резкий и отрывистый — казалось, им можно резать стекло. — Как вы относитесь к тому, что сэр Лоренс будет сниматься в любовных сценах с мисс Монро?
Не замедляя шага, Вивьен ответила:
— Сэр Лоренс уже играл любовные сцены со мной , Пол. Вряд ли он узнает что-то новое о любовных сценах.
— Пол Тэнди, — объяснила Вивьен, когда они протиснулись мимо него. Загадочно улыбаясь, он что-то записывал в свой блокнот.
Она почувствовала, что краснеет. Вивьен даже не подумала о том, чтобы дать ей самой возможность ответить. Теперь и в Англии к ней будут относиться, как к белокурой глупышке — соблазнительнице чужих мужей, каковой ее всегда и считали.
Она быстрым шагом вошла в дом. Артур стоял в прихожей. На фоне старинной мебели и восточных ковров его фигура выглядела нелепой и несуразной. “Коттедж” представлял собой огромный старинный загородный дом, до отказа уставленный мебелью и элегантный, как павильон киностудии. От дома к лесу тянулся ухоженный английский сад.
— Очаровательный вид, — заметил Оливье, — вы не находите? — Он потянул ее в гостиную. — Здесь уютно, не правда ли?
У него на лбу выступили капельки пота. Казалось, он давал ей понять, что такая глупенькая американская кинозвезда, как она, вряд ли догадается, насколько ценные вещи в этом доме и как ей повезло, что она находится здесь. Она совсем не считала, что ей повезло. Парксайд-хаус не был похож на дом, где можно разгуливать голой по комнатам и ставить бокалы с шампанским и чашки с кофе где попало. Кроме того, ей приходится платить за аренду дома бешеные деньги. В ответ на его слова она выдавила из себя улыбку.
— Вы не хотите взглянуть на остальные комнаты? — спросил Оливье. — В спальне стены отделаны великолепно… Наверное, вы желает пойти и… э… освежиться?
Она кивнула. Она вдруг почувствовала, что очень устала; ей даже говорить было трудно.
Вивьен проводила ее в спальню на втором этаже и показала, где находится ванная комната. Она открыла дверь, желая поскорее уединиться, но Вивьен слегка придержала дверь рукой и, глядя на нее своими темными дымчато-серыми глазами, будто кобра на мангуста, произнесла хриплым шепотом, четко выговаривая каждое слово:
— Когда Ларри изъявит желание переспать с тобой, дорогая, — а я уверена, что он попытается это сделать, — будь с ним понежнее, хорошо? Мы уже сто лет не занимались с ним любовью, но я хорошо помню, что он, бедняжка, очень нуждается в помощи партнерши!
С этими словами Вивьен закрыла дверь, и Мэрилин наконец-то осталась одна.
13
Как и было условлено, темно-серый “форд” пятьдесят четвертого года выпуска стоял на автостоянке за рестораном “Акрополис Дайнер”; его наполовину загораживал грузовик с мусором.
Дорфман вылез из своей машины и, отпустив водителя выпить кофе, направился к “форду”, осторожно обходя грязные лужи. Открыв заднюю дверцу, он сел в машину. Хоффа не взглянул на него и даже не протянул ему руки.
Закурив сигарету, Дорфман внимательно посмотрел на затылок шофера. Этого человека он раньше не видел.
— Любой может забраться к тебе в машину, Джимми, и прострелить тебе мозги, прежде чем ты сообразишь, что происходит, — проворчал он. — Двери надо запирать, а на улице поставить двоих-троих ребят, чтобы наблюдали за обстановкой. Ты слишком рискуешь.
Хоффа разразился хохотом, похожим на скрежет запираемого засова, выражая тем самым безжалостное презрение ко всему миру. Его фигура напоминала бетономешалку, и, хотя он отнюдь не был толстым и высоким, его мускулистый торс, казалось, занимал почти все заднее сиденье, прижимая Дорфмана к дверце машины. Лицо Хоффы было цвета сырой телятины, рот похож на послеоперационный рубец; бледные глаза смотрели безо всякого выражения.
— Пусть только кто-нибудь попытается сделать это. Я вырву из его руки кусок мяса, засуну ему в задницу и пристрелю, как собаку. Как у тебя дела, Ред? Что ты мне хотел сообщить?
Хоффа повернул голову в сторону Дорфмана, чтобы хорошо видеть его, — вдруг и вправду тот решил сам попытаться убить его. Он знал: если хочешь оставаться в живых, не доверяй никому, даже Дорфману, хотя тот и не посвящен в тайны профсоюза. Вообще-то он уважал Дорфмана, но в его уважении проскальзывала некоторая доля презрения. Дорфман приехал на встречу, прямо как итальянский мафиозо — в новом серебристо-голубом “кадиллаке”, украшенном сзади широкими выпуклыми хромированными полосками в форме плавников, как у космических кораблей в мультфильмах. Такие автомобили Хоффа часто дарил людям, оказавшим ему ценные услуги, но сам никогда не испытывал желания ездить на подобной машине. Люди вроде Дорфмана, говорил себе Хоффа, согласны даже, чтобы за ними следило ФБР, но ни за что не сядут в старую, побитую машину.
Хоффа покупал себе костюмы и короткие спортивные носки (его излюбленные), которые всегда имелись в свободной продаже в магазине Дж.-С.Пенни. Дорфман был одет в серый шелковый костюм, сшитый на заказ, в чистейшей белизны рубашку и серебряного цвета галстук. Дорфман носил узкие итальянские туфли из мягкий кожи и элегантную шляпу с лентой под цвет галстука. Он так давно имел дело с итальяшками, что и одеваться стал так же, как они. Некоторые из лидеров профсоюза водителей тоже начали одеваться а таком же стиле, и Хоффе это не нравилось.
Дорфман наклонился к нему. В нос Хоффе ударил запах его одеколона, и он поморщился. Ему больше нравился дух трудового пота.
— Я обо всем договорился, Джимми, — прошептал Дорфман, бросая взгляд в сторону водителя.
Хоффа кивнул.
— Иди прогуляйся, — приказал он водителю. — Далеко не отходи.
Водитель вышел. Дорфман сообщил Хоффе условия сделки, которые он обговорил с Дэйвидом Леманом в Ки-Бискейн. Хоффа слушал его с бесстрастным выражением лица, уставившись в лобовое стекло, по которому текли струйки дождя.
Когда Дорфман закончил свой рассказ, Хоффа поднял мясистую руку, чтобы тот помолчал, и стал размышлять, Он и не сомневался, что Кеннеди согласятся на сделку. Весь вопрос заключался только в том, как к ним подступиться. Они богаты, а богатые люди продажны и ленивы. Старик Кеннеди был самым алчным из капиталистов, а следовательно, с ним всегда можно договориться, как это и произошло в пятьдесят втором году, когда они заключили сделку по поводу Чикагской биржи. Что же касается Джека, то он всего лишь развратный бездельник и согласится на все, лишь бы завоевать хорошую репутацию. А его младший брат Бобби — болтливый никчемный студентишка. К черту их! Некоторое время Хоффа сидел молча. Он весь кипел от яростного презрения к богатеям. Он был такой же убежденный антикоммунист, как Эдгар Гувер, если еще не злее, но все-таки в одном русским надо отдать должное: они прогнали всех богатых паразитов и передали власть в руки рабочих.
Сделка с Кеннеди ему все больше нравилась. Мысль о том, что жирный Дэйв Бек будет сидеть в тюрьме в Атланте или в Льюисберге, согревала его сердце, но гораздо важнее было то, что у профсоюза водителей появятся связи в демократической партии. Это необходимо на тот случай, если демократическая партия победит на выборах в 1960 году. Профсоюз водителей был единственным из профсоюзов, который всегда поддерживал кандидатов от республиканской партии, что не сулило никаких неприятностей, пока кандидатом республиканцев был Эйзенхауэр, потому что Эйзенхауэр всегда побеждал на выборах. А вот Никсон, Стассен, Рокфеллер или кто-то другой могут потерпеть поражение в 1960 году, и тогда профсоюзу водителей останется разве что палец сосать. Небольшая подстраховка не помешает. Но в первую очередь нужно избавиться от Бека и его дружков, напомнил себе Хоффа. Следующей целью будет Джордж Мини.
Он кивнул Дорфману.
— Ты хорошо поработал, Ред.
— Спасибо, Джимми, — произнес Дорфман. По его тону можно было предположить, что он не нуждается в похвалах Хоффы.
По лицу Хоффы пробежала тень сомнения.
— Однако мне не нравится вся эта чушь по поводу того, что надо ехать в Вашингтон и отвечать там на вопросы Бобби. С этим я не согласен, Ред. Перебьются.
Дорфман откашлялся.
— Это одно из основных условий сделки, Джимми. Леман был категоричен в этом вопросе. Это всего лишь спектакль, Джимми, чтобы Бобби выглядел героем, но ты должен быть там. Вопросы ты получишь заранее, и у тебя будет много времени, чтобы посидеть с адвокатами и подготовиться как следует… Тут нечего бояться, поверь мне. Зато они избавят нас от этого жирного индюка Бека.
Хоффа передернул массивными плечами. Дорфман, конечно, прав, но он почему-то испытывал тревогу. Внутреннее чутье подсказывало ему, что, возможно, он делает ошибку. С другой стороны, он давал Кеннеди потрясающий шанс, да и Старик был в долгу перед ним. Может быть, он слишком осторожничает…
“А, черт, — сказал он себе. — Кто не рискует, тот не побеждает!”
— Так и быть, Ред, — вымолвил он наконец. — Передай им, что мы согласны. Все вопросы должны быть согласованы со мной и Эдвардом Беннеттом Уильямсом, и чтобы без сюрпризов. Головой отвечаешь.
— В этом вся суть сделки, Джимми. С обеих сторон никаких сюрпризов. — Он помедлил. — Разумеется, ты должен постараться, чтобы все выглядело чин чином.
— Что это значит?
— Ну, ты должен изобразить уважение к сенатской комиссии, Джимми.
— Уважение?
— Ну да, знаешь, как перед судом присяжных. — Он хотел сказать “как перед комиссией по условному освобождению” (именно так выразился Леман), но решил, что у Хоффы вряд ли хватит чувства юмора, чтобы оценить эту шутку. — Ты должен вести себя… как бы это сказать… — он искал нужное слово, — почтительно .
Хоффа сердито взглянул на него.
— Ты что, хочешь, чтобы я жрал говно на виду у всех, прямо перед этими чертовыми телевизионными камерами?
— Жрать говно, ну что ты, Джимми! Просто будь вежливым, прояви уважение, речь только об этом… — Дорфман обливался потом, который, смешиваясь с запахом одеколона, волнами окутывал салон автомобиля. Он снял шляпу — такую же, как у Фрэнка Синатры — и стал обмахиваться ею, как веером. — Ты придешь туда, ответишь на вопросы — будешь вести себя с высоким чувством ответственности, а то в газетах пишут, что ты безответственный деятель. Только веди себя вежливо с этими чертовыми сенаторами. Разве это так уж сложно?
— Ну, хорошо, хорошо, — недовольно уступил Хоффа. — Я только хочу сказать, что все должно идти по плану.
Дорфман поднял вверх руки. Сбои возможны всегда, но это дело, на его взгляд, было надежным, поскольку в успехе заинтересованы обе стороны. Алчность и тщеславие, как правило, хорошие помощники, а в этом деле присутствует и то и другое. Влажными от пота руками он вытащил еще одну сигарету и закурил. Теперь, когда Хоффа, хотя и не очень охотно, но все же согласился, он хотел поскорее убраться отсюда.
— Знаешь, с кем сейчас кантуется Джек Кеннеди? — спросил он, меняя тему разговора. — Знакомый моего знакомого из Лос-Анджелеса говорит, что с Мэрилин Монро.
— Не врешь? Кто это говорит? — Голос Хоффы звучал безразлично; ему это было неинтересно. Когда заходил разговор о сексе, в нем оживал пуританин. Он всегда испытывал неловкость, когда в его присутствии смаковали грязные истории. Он также не любил сплетен про сексуальные связи известных ему людей, но, если считал, что такая информация может ему пригодиться для шантажа, он слушал внимательно, хотя и без удовольствия. По мнению Дорфмана, Хоффа был единственным человеком, который, приезжая в Лас-Вегас, умудрялся ни с кем не переспать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Они влетели в ожидавший их “роллс-ройс”, словно преступники, только что ограбившие банк. Она и Вивьен сели на заднее сиденье, Артур и Оливье устроились напротив них на откидных сиденьях. Вивьен, словно королева, едва заметно улыбаясь, помахивала толпе рукой. Это вызвало в Мэрилин раздражение, ведь эти люди пришли посмотреть на нее . Она все время почему-то чувствовала, что супруги Оливье затмевают ее. Она говорила себе, что это ее фильм, он принадлежит ей, что она платит сэру Лоренсу, но все бесполезно — он держался с таким видом, будто ему принадлежит весь мир: изящно откинувшись на спинку сиденья, Оливье вел серьезный разговор с Артуром. “Два гения”, — с обидой отметила она про себя.
Увидев их вместе, она осознала, как ужасно одет Артур — поношенный полосатый пиджак, обвислые брюки, грубые туфли. Не то что Оливье — здоровый цвет лица, длинные волосы аккуратными прядями зачесаны над ушами, элегантный костюм с двубортным пиджаком, узконосые, до блеска начищенные туфли. Он излучал на Артура миллионы вольт английского обаяния, а тот, явно очарованный своим новым другом Ларри, сидел неестественно прямо, упираясь головой в потолок салона, и глотал каждое его слово, не переставая улыбался, кивал головой.
В то время как их мужья, ничего не замечая вокруг, наслаждались обществом друг друга, они с Вивьен, устроившись на разных концах сиденья, ехали молча.
— Вы ведь исполняли роль Элси на сцене, не так ли? — спросила она наконец, ненавидя себя за то, что выговорила это тоном маленькой девочки, которая пытается угодить старшим.
Вивьен, которая, сидя с мрачным видом не переставая курила с того самого момента, как они отъехали от лондонского аэропорта, впервые подняла на нее глаза.
— Да, — резко произнесла она, глядя ей прямо в глаза. — Мы с Ларри вместе играли. Успех был грандиозный. — Выпустив дым ей в лицо, Вивьен, поморщившись, отвела от нее взгляд. — Жаль, что вы не видели нас в спектакле, мисс Монро. — Она произносила слова отрывисто и четко, будто отрезала ножом. — Тогда бы вы имели представление, как нужно играть Элси.
— Я буду играть, как сама считаю нужным , — ответила она, не скрывая злости.
— Что ж, я в этом не сомневаюсь. Желаю удачи.
Всю оставшуюся дорогу она молча жевала свою ярость, а Оливье, который, очевидно, осознал, что избегает ее, — или, как она думала, он просто вспомнил, что это она будет платить ему за участие в фильме, — без умолку болтал о коттедже, который он снял для нее и Артура. Вдруг он замолчал и выглянул в окно.
— Эти чертовы репортеры едут за нами, — произнес он. — Проклятье! Я надеялся, что они отстанут.
— Ларри терпеть не может журналистов, пишущих о кино, особенно фельетонистов, — объяснила Вивьен. — Он запретил подпускать их к съемочной площадке, когда ставил “Генриха V, не так ли, дорогой? Они не простили ему этого, мисс Монро.
Сама Мэрилин относилась к журналистам совсем по-другому. В Америке фельетонисты и репортеры были обычно на ее стороне, особенно после того, как она бросила вызов кинокомпании “XX век — Фокс”. В глазах прессы она была Давидом в женском обличье, который вышел на бой с Голиафом.
— Больше всего Ларри ненавидит Пола Тэнди, мисс Монро, — ласково продолжала Вивьен. — Правда ведь, дорогой? — Она улыбнулась ему. — Тэнди работает в “Мейл”. Это одна из самых популярных газет в стране — к несчастью для Ларри. Когда-то Ларри за большие деньги рекламировал на телевидении сигареты, и с тех пор Тэнди называет его в своих фельетонах не иначе как Сэр Пробковый Мундштук. — Она громко рассмеялась. — Боюсь, Ларри не находит это смешным. А у вашего мужа есть чувство юмора, мисс Монро?
— У Артура? Думаю, что есть. — Вообще-то Артур терпеть не мог, чтобы над ним подшучивали. У ди Маджо тоже не было чувства юмора, когда шутили на его счет: он считал себя одним из символов нации. Однако она не собиралась говорить об этом Вивьен Ли.
Вивьен бросила взгляд в сторону Артура и передернула плечами.
— Вам просто повезло, дорогая, — сказала она скептически.
Сэр Пробковый Мундштук мрачно взглянул на свою жену, но не успел ничего сказать: они уже подъехали к дому. Не обременяя себя любезностями, он первым вышел из машины, чтобы расчистить дорогу для нее и Вивьен: толпа репортеров уже успела окружить машину. Артур последовал за ним. Ей пришло в голову, что Артур и Ларри смотрятся на фоне друг друга, как Матт и Джеф. Она слышала, как Оливье уговаривал журналистов:
— Мэрилин устала, ей надо отдохнуть. Будьте благоразумны, ребята…
Очевидно, ему удалось в какой-то степени убедить их; он обернулся к машине и махнул им рукой. Вивьен с улыбкой на лице, словно королева, первая выбралась из машины под яркие вспышки фотоаппаратов. Затем вышла Мэрилин, и на какое-то мгновение огни вспышек ослепили ее.
При виде важно шествующей Вивьен толпа расступилась. Мэрилин так и не поняла, была ли то реакция на ее титул, или причиной явилось выражение на лице Вивьен, которая шла с таким видом, будто даже не видит журналистов, не замечает их, будто они недостойны ее взора. Как бы то ни было, толпа расступилась; только один высокий, хорошо одетый мужчина немного загородил им дорогу.
— Мисс Ли, — выкрикнул он; у него был голос английского аристократа, резкий и отрывистый — казалось, им можно резать стекло. — Как вы относитесь к тому, что сэр Лоренс будет сниматься в любовных сценах с мисс Монро?
Не замедляя шага, Вивьен ответила:
— Сэр Лоренс уже играл любовные сцены со мной , Пол. Вряд ли он узнает что-то новое о любовных сценах.
— Пол Тэнди, — объяснила Вивьен, когда они протиснулись мимо него. Загадочно улыбаясь, он что-то записывал в свой блокнот.
Она почувствовала, что краснеет. Вивьен даже не подумала о том, чтобы дать ей самой возможность ответить. Теперь и в Англии к ней будут относиться, как к белокурой глупышке — соблазнительнице чужих мужей, каковой ее всегда и считали.
Она быстрым шагом вошла в дом. Артур стоял в прихожей. На фоне старинной мебели и восточных ковров его фигура выглядела нелепой и несуразной. “Коттедж” представлял собой огромный старинный загородный дом, до отказа уставленный мебелью и элегантный, как павильон киностудии. От дома к лесу тянулся ухоженный английский сад.
— Очаровательный вид, — заметил Оливье, — вы не находите? — Он потянул ее в гостиную. — Здесь уютно, не правда ли?
У него на лбу выступили капельки пота. Казалось, он давал ей понять, что такая глупенькая американская кинозвезда, как она, вряд ли догадается, насколько ценные вещи в этом доме и как ей повезло, что она находится здесь. Она совсем не считала, что ей повезло. Парксайд-хаус не был похож на дом, где можно разгуливать голой по комнатам и ставить бокалы с шампанским и чашки с кофе где попало. Кроме того, ей приходится платить за аренду дома бешеные деньги. В ответ на его слова она выдавила из себя улыбку.
— Вы не хотите взглянуть на остальные комнаты? — спросил Оливье. — В спальне стены отделаны великолепно… Наверное, вы желает пойти и… э… освежиться?
Она кивнула. Она вдруг почувствовала, что очень устала; ей даже говорить было трудно.
Вивьен проводила ее в спальню на втором этаже и показала, где находится ванная комната. Она открыла дверь, желая поскорее уединиться, но Вивьен слегка придержала дверь рукой и, глядя на нее своими темными дымчато-серыми глазами, будто кобра на мангуста, произнесла хриплым шепотом, четко выговаривая каждое слово:
— Когда Ларри изъявит желание переспать с тобой, дорогая, — а я уверена, что он попытается это сделать, — будь с ним понежнее, хорошо? Мы уже сто лет не занимались с ним любовью, но я хорошо помню, что он, бедняжка, очень нуждается в помощи партнерши!
С этими словами Вивьен закрыла дверь, и Мэрилин наконец-то осталась одна.
13
Как и было условлено, темно-серый “форд” пятьдесят четвертого года выпуска стоял на автостоянке за рестораном “Акрополис Дайнер”; его наполовину загораживал грузовик с мусором.
Дорфман вылез из своей машины и, отпустив водителя выпить кофе, направился к “форду”, осторожно обходя грязные лужи. Открыв заднюю дверцу, он сел в машину. Хоффа не взглянул на него и даже не протянул ему руки.
Закурив сигарету, Дорфман внимательно посмотрел на затылок шофера. Этого человека он раньше не видел.
— Любой может забраться к тебе в машину, Джимми, и прострелить тебе мозги, прежде чем ты сообразишь, что происходит, — проворчал он. — Двери надо запирать, а на улице поставить двоих-троих ребят, чтобы наблюдали за обстановкой. Ты слишком рискуешь.
Хоффа разразился хохотом, похожим на скрежет запираемого засова, выражая тем самым безжалостное презрение ко всему миру. Его фигура напоминала бетономешалку, и, хотя он отнюдь не был толстым и высоким, его мускулистый торс, казалось, занимал почти все заднее сиденье, прижимая Дорфмана к дверце машины. Лицо Хоффы было цвета сырой телятины, рот похож на послеоперационный рубец; бледные глаза смотрели безо всякого выражения.
— Пусть только кто-нибудь попытается сделать это. Я вырву из его руки кусок мяса, засуну ему в задницу и пристрелю, как собаку. Как у тебя дела, Ред? Что ты мне хотел сообщить?
Хоффа повернул голову в сторону Дорфмана, чтобы хорошо видеть его, — вдруг и вправду тот решил сам попытаться убить его. Он знал: если хочешь оставаться в живых, не доверяй никому, даже Дорфману, хотя тот и не посвящен в тайны профсоюза. Вообще-то он уважал Дорфмана, но в его уважении проскальзывала некоторая доля презрения. Дорфман приехал на встречу, прямо как итальянский мафиозо — в новом серебристо-голубом “кадиллаке”, украшенном сзади широкими выпуклыми хромированными полосками в форме плавников, как у космических кораблей в мультфильмах. Такие автомобили Хоффа часто дарил людям, оказавшим ему ценные услуги, но сам никогда не испытывал желания ездить на подобной машине. Люди вроде Дорфмана, говорил себе Хоффа, согласны даже, чтобы за ними следило ФБР, но ни за что не сядут в старую, побитую машину.
Хоффа покупал себе костюмы и короткие спортивные носки (его излюбленные), которые всегда имелись в свободной продаже в магазине Дж.-С.Пенни. Дорфман был одет в серый шелковый костюм, сшитый на заказ, в чистейшей белизны рубашку и серебряного цвета галстук. Дорфман носил узкие итальянские туфли из мягкий кожи и элегантную шляпу с лентой под цвет галстука. Он так давно имел дело с итальяшками, что и одеваться стал так же, как они. Некоторые из лидеров профсоюза водителей тоже начали одеваться а таком же стиле, и Хоффе это не нравилось.
Дорфман наклонился к нему. В нос Хоффе ударил запах его одеколона, и он поморщился. Ему больше нравился дух трудового пота.
— Я обо всем договорился, Джимми, — прошептал Дорфман, бросая взгляд в сторону водителя.
Хоффа кивнул.
— Иди прогуляйся, — приказал он водителю. — Далеко не отходи.
Водитель вышел. Дорфман сообщил Хоффе условия сделки, которые он обговорил с Дэйвидом Леманом в Ки-Бискейн. Хоффа слушал его с бесстрастным выражением лица, уставившись в лобовое стекло, по которому текли струйки дождя.
Когда Дорфман закончил свой рассказ, Хоффа поднял мясистую руку, чтобы тот помолчал, и стал размышлять, Он и не сомневался, что Кеннеди согласятся на сделку. Весь вопрос заключался только в том, как к ним подступиться. Они богаты, а богатые люди продажны и ленивы. Старик Кеннеди был самым алчным из капиталистов, а следовательно, с ним всегда можно договориться, как это и произошло в пятьдесят втором году, когда они заключили сделку по поводу Чикагской биржи. Что же касается Джека, то он всего лишь развратный бездельник и согласится на все, лишь бы завоевать хорошую репутацию. А его младший брат Бобби — болтливый никчемный студентишка. К черту их! Некоторое время Хоффа сидел молча. Он весь кипел от яростного презрения к богатеям. Он был такой же убежденный антикоммунист, как Эдгар Гувер, если еще не злее, но все-таки в одном русским надо отдать должное: они прогнали всех богатых паразитов и передали власть в руки рабочих.
Сделка с Кеннеди ему все больше нравилась. Мысль о том, что жирный Дэйв Бек будет сидеть в тюрьме в Атланте или в Льюисберге, согревала его сердце, но гораздо важнее было то, что у профсоюза водителей появятся связи в демократической партии. Это необходимо на тот случай, если демократическая партия победит на выборах в 1960 году. Профсоюз водителей был единственным из профсоюзов, который всегда поддерживал кандидатов от республиканской партии, что не сулило никаких неприятностей, пока кандидатом республиканцев был Эйзенхауэр, потому что Эйзенхауэр всегда побеждал на выборах. А вот Никсон, Стассен, Рокфеллер или кто-то другой могут потерпеть поражение в 1960 году, и тогда профсоюзу водителей останется разве что палец сосать. Небольшая подстраховка не помешает. Но в первую очередь нужно избавиться от Бека и его дружков, напомнил себе Хоффа. Следующей целью будет Джордж Мини.
Он кивнул Дорфману.
— Ты хорошо поработал, Ред.
— Спасибо, Джимми, — произнес Дорфман. По его тону можно было предположить, что он не нуждается в похвалах Хоффы.
По лицу Хоффы пробежала тень сомнения.
— Однако мне не нравится вся эта чушь по поводу того, что надо ехать в Вашингтон и отвечать там на вопросы Бобби. С этим я не согласен, Ред. Перебьются.
Дорфман откашлялся.
— Это одно из основных условий сделки, Джимми. Леман был категоричен в этом вопросе. Это всего лишь спектакль, Джимми, чтобы Бобби выглядел героем, но ты должен быть там. Вопросы ты получишь заранее, и у тебя будет много времени, чтобы посидеть с адвокатами и подготовиться как следует… Тут нечего бояться, поверь мне. Зато они избавят нас от этого жирного индюка Бека.
Хоффа передернул массивными плечами. Дорфман, конечно, прав, но он почему-то испытывал тревогу. Внутреннее чутье подсказывало ему, что, возможно, он делает ошибку. С другой стороны, он давал Кеннеди потрясающий шанс, да и Старик был в долгу перед ним. Может быть, он слишком осторожничает…
“А, черт, — сказал он себе. — Кто не рискует, тот не побеждает!”
— Так и быть, Ред, — вымолвил он наконец. — Передай им, что мы согласны. Все вопросы должны быть согласованы со мной и Эдвардом Беннеттом Уильямсом, и чтобы без сюрпризов. Головой отвечаешь.
— В этом вся суть сделки, Джимми. С обеих сторон никаких сюрпризов. — Он помедлил. — Разумеется, ты должен постараться, чтобы все выглядело чин чином.
— Что это значит?
— Ну, ты должен изобразить уважение к сенатской комиссии, Джимми.
— Уважение?
— Ну да, знаешь, как перед судом присяжных. — Он хотел сказать “как перед комиссией по условному освобождению” (именно так выразился Леман), но решил, что у Хоффы вряд ли хватит чувства юмора, чтобы оценить эту шутку. — Ты должен вести себя… как бы это сказать… — он искал нужное слово, — почтительно .
Хоффа сердито взглянул на него.
— Ты что, хочешь, чтобы я жрал говно на виду у всех, прямо перед этими чертовыми телевизионными камерами?
— Жрать говно, ну что ты, Джимми! Просто будь вежливым, прояви уважение, речь только об этом… — Дорфман обливался потом, который, смешиваясь с запахом одеколона, волнами окутывал салон автомобиля. Он снял шляпу — такую же, как у Фрэнка Синатры — и стал обмахиваться ею, как веером. — Ты придешь туда, ответишь на вопросы — будешь вести себя с высоким чувством ответственности, а то в газетах пишут, что ты безответственный деятель. Только веди себя вежливо с этими чертовыми сенаторами. Разве это так уж сложно?
— Ну, хорошо, хорошо, — недовольно уступил Хоффа. — Я только хочу сказать, что все должно идти по плану.
Дорфман поднял вверх руки. Сбои возможны всегда, но это дело, на его взгляд, было надежным, поскольку в успехе заинтересованы обе стороны. Алчность и тщеславие, как правило, хорошие помощники, а в этом деле присутствует и то и другое. Влажными от пота руками он вытащил еще одну сигарету и закурил. Теперь, когда Хоффа, хотя и не очень охотно, но все же согласился, он хотел поскорее убраться отсюда.
— Знаешь, с кем сейчас кантуется Джек Кеннеди? — спросил он, меняя тему разговора. — Знакомый моего знакомого из Лос-Анджелеса говорит, что с Мэрилин Монро.
— Не врешь? Кто это говорит? — Голос Хоффы звучал безразлично; ему это было неинтересно. Когда заходил разговор о сексе, в нем оживал пуританин. Он всегда испытывал неловкость, когда в его присутствии смаковали грязные истории. Он также не любил сплетен про сексуальные связи известных ему людей, но, если считал, что такая информация может ему пригодиться для шантажа, он слушал внимательно, хотя и без удовольствия. По мнению Дорфмана, Хоффа был единственным человеком, который, приезжая в Лас-Вегас, умудрялся ни с кем не переспать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78