Адвокаты Мэрилин вносили многочисленные изменения в контракт, так что от первоначального текста почти ничего не осталось, но она по-прежнему была недовольна.
Мэрилин снова удобно устроилась на диване, поджав под себя ноги и положив на колени коробку с печеньем.
— Так Джек станет президентом? — спросила она, неожиданно приняв серьезный вид.
— Думаю, что да. Он разве не говорит с тобой об этом?
— Видишь ли, мне кажется, ему неловко разговаривать на эту тему. Во всяком случае, со мной…
В это нетрудно было поверить. Женщины для Джека — это отдых и развлечение. Они помогают ему забыться, отвлечься от тяжелых мыслей и проблем, которые взвалила на него судьба. И, разумеется, с Мэрилин ему меньше всего хочется говорить о своих шансах стать президентом.
— Пока все складывается удачно, — сказал я. — Джек, наверное, просто боится сглазить, поэтому ничего и не рассказывает тебе.
— О, я тоже такая, — согласилась она. — Я всегда говорю “если”. “Если мне дадут эту роль…” или еще что-нибудь в этом роде. Никогда не говорю определенно.
— В политике никогда нельзя быть до конца уверенным, — осторожно продолжал я, — но у Джека пока все получается даже лучше, чем можно было надеяться. Джек — единственный из лидеров демократической партии, чья фигура постоянно находится в центре внимания. Все только и говорят о его работе в подкомиссии, расследующей деятельность профсоюза водителей, и о его выступлениях в комиссии сената по вопросам внешней политики. В представлении людей Джек становится значительной фигурой: хладнокровный, умный и жесткий политик, и внешне очень представительный. Главное для него теперь — не попадать в скандальные истории и держаться так, чтобы всем стало ясно: он больше подходит на роль президента страны, чем Линдон Джонсон или Хьюберт Хамфри. Это не так уж сложно.
Она хихикнула.
— В скандальную историю угодить тоже не так уж сложно.
— В общем-то, конечно. Но пресса в большинстве своем на стороне Джека — даже журналисты и фельетонисты, которые расходятся с ним во взглядах, и те симпатизируют ему. Вряд ли они решатся напечатать что-либо о его любовных похождениях.
Мэрилин бросила взгляд на часы у себя на руке и, нахмурившись, приложила их к уху, чтобы услышать тиканье. Она редко носила часы, а если даже и надевала их, то толку от этого было мало. Она жила в безвременном пространстве — эта черта проявилась в ней задолго до того, как она стала знаменитой актрисой. Поэтому неудивительно, что она, как и Белый Кролик, носила часы, которые всегда останавливались у нее на руке.
— Который сейчас час? — спросила она.
— Начало восьмого.
— О Боже! — Она широко раскрыла глаза. — Я же должна встречаться с Артуром.
— В котором часу?
Она прикусила губу.
— В шесть тридцать.
— Где?
— В “Дауниз”. Мы идем в театр.
— В таком случае тебе надо поторопиться.
— Гм. — Торопиться она, похоже, не собиралась. По ее лицу я видел, что собраться в театр — для нее непосильно трудная задача. — Лина! — закричала Мэрилин, призывая горничную. — Я опаздываю.
Появилась Лина; вид у нее был суетливо-растерянный. Неспособность Мэрилин делать что-либо вовремя без труда передавалась прислуге, так что очень скоро те, кто работал у нее, невольно начинали подстраиваться под неровный ритм жизни своей хозяйки. Лина держала в руках вешалку с белым платьем.
— Я приготовлю вам ванну, — сказала она.
— Не надо. У меня нет времени. К тому же мне нравится, как от меня пахнет. — Мэрилин окинула взглядом платье и покачала головой, отказываясь от него, как и от ванны.
— Я пойду, — напомнил я о себе. — Не буду мешать.
Мэрилин кивнула. Она уже встала с дивана и, наморщив лоб, раздумывала о том, что ей надеть. Она не может поступиться своей репутацией: Мэрилин Монро часто опаздывает, но еще никогда она не разочаровывала людей своим внешним видом.
— Лина, — окликнула она горничную, — приготовь красное платье, то, в котором я фотографировалась для журнала “Лук”. — Она подмигнула мне. — На нем вырез вот до сюда, — сказала она со смехом, одной рукой очертив огромный треугольник у себя на груди, а другой — прикоснувшись к той точке, где кончается спина. — Если есть чем гордиться, то и нечего скрывать, верно я говорю?
— Верно. — Я чмокнул ее в щеку.
— Ты настоящий друг, — сказала она, поцеловав меня в губы. Я ощутил на своем лице благоухание теплого дыхания Мэрилин, когда она на мгновение прижалась ко мне своими влажными губами, чуть прикрыв глаза. Именно такой, с полузакрытыми глазами, я представлял себе Мэрилин в своих самых сокровенных и постыдных эротических мечтах. — Мне пора, милый, — прошептала она. Затем взяла мои руки в свои ладони и сказала: — Как я хочу поскорее стать матерью, Дэйвид! Я знаю, я буду замечательной матерью!
— Конечно, — произнес я, хотя не верил в это. В жизни Мэрилин постоянно возникали какие-нибудь сложности — с такими проблемами женщина просто не могла быть хорошей матерью. Я думаю, что и Мэрилин, и тем более Артур догадывались об этом.
Позже я узнал, что в ресторан “Дауниз” она пришла чуть ли не перед самым началом спектакля, и поужинать, естественно, ей не удалось, но ее красное платье произвело фурор как в ресторане, так и в театре — особенно когда они с Артуром после представления прошли за кулисы, чтобы поздравить с успехом знаменитого артиста, выступавшего перед ними.
Это был вечер французской песни. На сцене выступал лишь один актер — Ив Монтан, человек, который сыграл главную роль во французской постановке пьесы Миллера “Тяжкое испытание”. В тот вечер Мэрилин впервые встретилась с Монтаном, и эта встреча изменила ее судьбу.
23
Тимми Хан стоял, прячась от непогоды, под сводом дома на Пятьдесят седьмой улице, где жила Мэрилин Монро, глубоко засунув руки в карманы поношенного бушлата. Он опять пропустил занятия в школе и теперь одиноко дежурил у подъезда дома, ожидая, когда появится Мэрилин, как самый преданный из ее поклонников.
Всю свою короткую жизнь Тимми был поклонником Мэрилин Монро. С самого раннего детства он скрупулезно собирал о ней статьи в газетах и журналах, часами торчал возле ресторанов и гостиниц, надеясь хоть на мгновение увидеть ее. К тому времени, когда ему исполнилось тринадцать лет, он знал о жизни Мэрилин Монро больше, чем любой журналист, пишущий заметки для раздела “Светская хроника”, я являлся признанным лидером небольшой группы мальчишек и девчонок, для которых поклонение Мэрилин Монро стало делом всей жизни.
Большинство из этих ребят Тимми считал дилетантами. Сам же он следил за жизнью Мэрилин в Нью-Йорке, как настоящий сыщик. Однажды она даже обратила на него внимание, когда садилась в такси, отправляясь в Актерскую студию, и он помахал ей рукой. А когда такси с Мэрилин Монро подъехало к Актерской студии, Тимми уже ждал ее у входа! Если Мэрилин задерживалась допоздна, Тимми неотступно следовал за ней, нередко угадывая, куда она направляется, так как хорошо изучил распорядок ее жизни. Мать Тимми давно уже махнула рукой на увлечение сына — он приходил и уходил из дома, когда ему заблагорассудится, а иногда и вообще не ночевал дома, следуя за Мэрилин, или, если ему не удавалось найти ее, просиживал в ночных кинотеатрах, где шли фильмы с ее участием.
Вскоре Тимми стал для Мэрилин чем-то вроде талисмана. Идя на премьеру своего фильма или какой-нибудь прием, она всегда искала его глазами в толпе и, если его не было, недоумевала: “А где же Тимми?” и всегда просила охрану найти ему место поближе, чтобы она могла его видеть.
В дождь, в снег, в летний зной и даже темной ночью Тимми тенью следовал за Мэрилин, но, если бы его спросили, зачем он делает это, он вряд ли смог бы объяснить. “Трудно объяснить словами, что значит быть поклонником кинозвезды,” — думал Тимми. Он чувствовал, что между ним и Мэрилин существует какая-то связь, незримая, но реальная, как электрический ток. Он знал, что в детстве на ее долю выпало мало счастья, и иногда думал, что, возможно, она, глядя на него, вспоминает свое одиночество в доме приемных родителей и в детском приюте. Что же касается его самого, ему достаточно было просто увидеть Мэрилин, и все его существо тут же наполнялось счастьем. Ему казалось, что, преданно следуя за ней всюду, он каким-то образом помогает ей.
Она стала для него как бы старшей сестрой — ему случалось видеть Мэрилин не только на публике, когда она, накрашенная и причесанная, блистала своей захватывающей дух красотой, но и во время ее вылазок в магазины, куда она чаще всего ходила в джинсах и старом свитере, спрятав под шарф волосы, без макияжа и накладных ресниц. Он знал, каких врачей она посещает, знал фамилию и адрес ее стоматолога, знал, в каких магазинах она покупает продукты, когда решает заняться домашним хозяйством, знал, в какой аптеке она приобретает по рецептам лекарства и где за один раз может потратить сразу несколько сот долларов на косметику.
Он даже как-то попросил швейцара передать ей цветы в день рождения и за это был вознагражден короткой запиской: “Спасибо, милый Тимми. Ты хороший парень. Мэрилин. — P.S. Ты когда-нибудь ходишь в школу?” Мэрилин написала эти слова чем-то вроде карандаша для глаз на салфетке с монограммой “ММ”. Почерк у нее был такой же детский, нетвердый, как и у Тимми.
Эту записку он лелеял, как величайшую драгоценность, так же, как и школьную тетрадку, в которой он старательно записывал, куда ежедневно ходила Мэрилин, в котором часу возвращалась, с точностью педанта указывая время, место и прочие подробности. Он считал, что это дело всей его жизни.
Время от времени Тимми спрашивал себя, не придумывает ли Мэрилин какие-нибудь уловки, чтобы направить его по ложному следу, но неизменно приходил к выводу, что, если она и пыталась делать это, у нее ничего не получалось.
Очень скоро он уже знал о ее визитах в “Карлайл” и наблюдал, как она, закутавшись в плащ и спрятав под шарф волосы, выходит из гостиницы. Он не оставил своего укрытия, чтобы издали поприветствовать ее, — он уже был достаточно взрослым человеком и понимал, что она приходила к мужчине. Он уважал ее и не хотел смущать своим присутствием. И, конечно же, у него и в мыслях не было рассказать об этом кому бы то ни было. Однако его все же мучило любопытство: с кем она встречается?
Четырнадцатилетний мальчик не может просто так войти в вестибюль такой фешенебельной гостиницы, как “Карлайл”, а тем более попробовать удовлетворить свое любопытство, расспросив портье. Но ему все же повезло — а Тимми всегда верил в свою удачу, — и задача решилась сама собой. Однажды он увидел, как Мэрилин выходила с черного хода с мужчиной, в котором он узнал сенатора Джона Ф.Кеннеди.
Тимми не интересовался политикой, и то, что Мэрилин встречается с сенатором Кеннеди, не произвело на него особого впечатления. Он записал новые сведения в свою тетрадку и продолжал тщательное наблюдение за ее визитами в “Карлайл”. Однако это открытие взволновало его меньше, чем те случаи, когда он видел ее в обществе знаменитых актеров, — например, когда она пила чай в “Рамплмейерз” на Сентрал-Парк-авеню с Монтгомери Клифтом. Тот день навсегда запечатлелся в его памяти.
Он хотел думать, что Мэрилин счастлива. Ее муж, Артур Миллер, всегда выглядел угрюмым, когда Тимми видел его с Мэрилин. Тимми просил у Бога счастья для Мэрилин. Для него это было самое главное.
Он не мог не заметить, что в последние несколько недель за Мэрилин наблюдает не только он. Помимо него самого и остальных представителей группки преданных поклонников, лидером которой он являлся (и, разумеется, был самым преданным из них!), появились другие наблюдатели, которые еще усерднее следили за Мэрилин. То были взрослые — не умеющие улыбаться мужчины в темных костюмах, белых рубашках, неброских галстуках, в начищенных туфлях на толстой подошве. Тимми сразу понял, что это полицейские (его дядя работал следователем в Бронксе), а может, даже агенты ФБР.
Каждый вечер он приходил к дому своего кумира и, напрягая зрение при свете уличных фонарей, аккуратным школьным почерком записывал в свою тетрадку все, что имело отношение к Мэрилин. А агенты продолжали вести наблюдение.
Тимми не мог понять, почему они заинтересовались Мэрилин. Потом его осенило: возможно, они следят за сенатором Кеннеди, а не за ней. Иногда он здоровался с ними, словно они были его коллегами-фанатами, но строгие мужчины никогда не отвечали на его приветствие и даже не улыбались.
Значит, они из ФБР, решил он. Это ясно.
Тимми записал в тетрадку, когда уехал Дэйвид Леман — он уже знал всех людей, которые бывали у Мэрилин, — и приготовился ждать, когда она выйдет из дома, направляясь ужинать в ресторан или в театр.
Ожидание его не утомляло, даже если ждать приходилось подолгу.
24
Возвратившись домой от Мэрилин, я обнаружил среди почты записку. Отпечатанное на обычном листе бумаги сообщение гласило, что Пол Палермо приглашает меня завтра отужинать с ним.
Мария отправилась в Гштад кататься на лыжах, куда я тоже собирался поехать через несколько дней. Но на завтра у меня не было намечено ничего особенного, поэтому я позвонил в канцелярию Палермо и сказал, что принимаю приглашение. Пола я не боялся, в принципе, он даже был мне симпатичен.
Сам факт, что у Пола Палермо была своя официальная канцелярия, указывал на то, что он очень отличался от своих коллег по бизнесу: большинство из них по-прежнему предпочитали звонить из телефонов-автоматов, и для этого им приходилось таскать с собой кучу десятицентовых монет. Пол принадлежал к новому поколению гангстеров. Он был владельцем клубов, ресторанов и двух небольших театров; иногда он даже покупал пьесы для своих театров — одна из таких сделок и свела нас с ним. Пол был членом преступной организации, известной в правоохранительных органах под названием “Банда Бонанно”, и — что более важно — был мужем племянницы самого Джозефа Бонанно.
Бонанно был главарем одной из пяти главных преступных организаций Нью-Йорка и принадлежал к числу наиболее могущественных и уважаемых людей в преступном мире. Но главное, он был гангстер старой школы — “дон”, “человек чести”. Пятьсот человек работали на него на улицах Бруклина. Они заведовали игорными домами, ломбардами, занимались грабежом и вымогательством — одним из самых прибыльных видов деятельности в преступном мире. Бонанно пользовался огромным уважением среди своих подчиненных, являясь для сотоварищей-сицилийцев своего рода законодателем и судьей; именно Бонанно стал прообразом дона Корлеоне в романе Марио Пьюзо “Крестный отец”
Бонанно уже наполовину отошел от дел и переехал жить на запад страны, в Тусон, оставив вместо себя в Нью-Йорке своего сына, однако его слово по-прежнему почиталось как закон во всем Бруклине, а также имело вес и в комитете, который состоял из главарей преступных организаций и в котором до недавнего времени Бонанно был “capo di tuttl capi” , или “главным боссом”. Он был одним из немногих “главных боссов”, кто оставил этот почетный пост по своей воле.
Пол питал глубокое уважение к дяде своей жены — не уважать его было бы безрассудно, — но сам он принадлежал к совершенно иному типу людей, во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Он окончил Фордхэмский университет, носил костюмы, сшитые на заказ в магазине-ателье “Морти Силлз”, и имел богато и со вкусом обставленный офис в Парамаунт Билдинг. Однажды кто-то поинтересовался у него, носил ли он когда-нибудь оружие, на что Пол ответил: “Конечно, когда я был дежурным офицером в Кэмп-Пендлтоне”. Пол служил когда-то в морской пехоте, а еще он был членом католического братства “Рыцари Колумба”, входил в Ассоциацию ветеранов полиции Нью-Йорка и состоял в комиссии мэрии по делам несовершеннолетних преступников.
Вечером следующего дня мы встретились с ним в ресторане “У Рао” в восточной части Гарлема, на углу Сто четырнадцатой улицы и Плезнт-авеню. В те дни это место считалось рестораном гангстеров. Однажды, накануне Дня независимости, какие-то ребятишки устроили на улице перед рестораном фейерверк. Услышав взрывы, все посетители ресторана нырнули под столы и вытащили пистолеты. Такая вот публика собиралась в ресторане “У Рао”, который славился хорошим обслуживанием и где готовили настоящие сицилийские блюда, самые вкусные сицилийские блюда в городе. Позже этот ресторан стал модным заведением, потому что здесь обедали Вуди Аллен, Пит Хамилл и другие знаменитости.
Палермо ждал меня в кабинке рядом с кухней. Я заказал сухой мартини. Бармен, мощный, как профессиональный боксер, прекрасно справлялся со своими обязанностями; с такой сноровкой он мог бы работать в ресторане “Ритц” в Париже. Пол потягивал вино. К нам подошла жена Винни Рао Энни (она помогала мужу управляться на кухне) и сообщила, чем нас будут кормить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Мэрилин снова удобно устроилась на диване, поджав под себя ноги и положив на колени коробку с печеньем.
— Так Джек станет президентом? — спросила она, неожиданно приняв серьезный вид.
— Думаю, что да. Он разве не говорит с тобой об этом?
— Видишь ли, мне кажется, ему неловко разговаривать на эту тему. Во всяком случае, со мной…
В это нетрудно было поверить. Женщины для Джека — это отдых и развлечение. Они помогают ему забыться, отвлечься от тяжелых мыслей и проблем, которые взвалила на него судьба. И, разумеется, с Мэрилин ему меньше всего хочется говорить о своих шансах стать президентом.
— Пока все складывается удачно, — сказал я. — Джек, наверное, просто боится сглазить, поэтому ничего и не рассказывает тебе.
— О, я тоже такая, — согласилась она. — Я всегда говорю “если”. “Если мне дадут эту роль…” или еще что-нибудь в этом роде. Никогда не говорю определенно.
— В политике никогда нельзя быть до конца уверенным, — осторожно продолжал я, — но у Джека пока все получается даже лучше, чем можно было надеяться. Джек — единственный из лидеров демократической партии, чья фигура постоянно находится в центре внимания. Все только и говорят о его работе в подкомиссии, расследующей деятельность профсоюза водителей, и о его выступлениях в комиссии сената по вопросам внешней политики. В представлении людей Джек становится значительной фигурой: хладнокровный, умный и жесткий политик, и внешне очень представительный. Главное для него теперь — не попадать в скандальные истории и держаться так, чтобы всем стало ясно: он больше подходит на роль президента страны, чем Линдон Джонсон или Хьюберт Хамфри. Это не так уж сложно.
Она хихикнула.
— В скандальную историю угодить тоже не так уж сложно.
— В общем-то, конечно. Но пресса в большинстве своем на стороне Джека — даже журналисты и фельетонисты, которые расходятся с ним во взглядах, и те симпатизируют ему. Вряд ли они решатся напечатать что-либо о его любовных похождениях.
Мэрилин бросила взгляд на часы у себя на руке и, нахмурившись, приложила их к уху, чтобы услышать тиканье. Она редко носила часы, а если даже и надевала их, то толку от этого было мало. Она жила в безвременном пространстве — эта черта проявилась в ней задолго до того, как она стала знаменитой актрисой. Поэтому неудивительно, что она, как и Белый Кролик, носила часы, которые всегда останавливались у нее на руке.
— Который сейчас час? — спросила она.
— Начало восьмого.
— О Боже! — Она широко раскрыла глаза. — Я же должна встречаться с Артуром.
— В котором часу?
Она прикусила губу.
— В шесть тридцать.
— Где?
— В “Дауниз”. Мы идем в театр.
— В таком случае тебе надо поторопиться.
— Гм. — Торопиться она, похоже, не собиралась. По ее лицу я видел, что собраться в театр — для нее непосильно трудная задача. — Лина! — закричала Мэрилин, призывая горничную. — Я опаздываю.
Появилась Лина; вид у нее был суетливо-растерянный. Неспособность Мэрилин делать что-либо вовремя без труда передавалась прислуге, так что очень скоро те, кто работал у нее, невольно начинали подстраиваться под неровный ритм жизни своей хозяйки. Лина держала в руках вешалку с белым платьем.
— Я приготовлю вам ванну, — сказала она.
— Не надо. У меня нет времени. К тому же мне нравится, как от меня пахнет. — Мэрилин окинула взглядом платье и покачала головой, отказываясь от него, как и от ванны.
— Я пойду, — напомнил я о себе. — Не буду мешать.
Мэрилин кивнула. Она уже встала с дивана и, наморщив лоб, раздумывала о том, что ей надеть. Она не может поступиться своей репутацией: Мэрилин Монро часто опаздывает, но еще никогда она не разочаровывала людей своим внешним видом.
— Лина, — окликнула она горничную, — приготовь красное платье, то, в котором я фотографировалась для журнала “Лук”. — Она подмигнула мне. — На нем вырез вот до сюда, — сказала она со смехом, одной рукой очертив огромный треугольник у себя на груди, а другой — прикоснувшись к той точке, где кончается спина. — Если есть чем гордиться, то и нечего скрывать, верно я говорю?
— Верно. — Я чмокнул ее в щеку.
— Ты настоящий друг, — сказала она, поцеловав меня в губы. Я ощутил на своем лице благоухание теплого дыхания Мэрилин, когда она на мгновение прижалась ко мне своими влажными губами, чуть прикрыв глаза. Именно такой, с полузакрытыми глазами, я представлял себе Мэрилин в своих самых сокровенных и постыдных эротических мечтах. — Мне пора, милый, — прошептала она. Затем взяла мои руки в свои ладони и сказала: — Как я хочу поскорее стать матерью, Дэйвид! Я знаю, я буду замечательной матерью!
— Конечно, — произнес я, хотя не верил в это. В жизни Мэрилин постоянно возникали какие-нибудь сложности — с такими проблемами женщина просто не могла быть хорошей матерью. Я думаю, что и Мэрилин, и тем более Артур догадывались об этом.
Позже я узнал, что в ресторан “Дауниз” она пришла чуть ли не перед самым началом спектакля, и поужинать, естественно, ей не удалось, но ее красное платье произвело фурор как в ресторане, так и в театре — особенно когда они с Артуром после представления прошли за кулисы, чтобы поздравить с успехом знаменитого артиста, выступавшего перед ними.
Это был вечер французской песни. На сцене выступал лишь один актер — Ив Монтан, человек, который сыграл главную роль во французской постановке пьесы Миллера “Тяжкое испытание”. В тот вечер Мэрилин впервые встретилась с Монтаном, и эта встреча изменила ее судьбу.
23
Тимми Хан стоял, прячась от непогоды, под сводом дома на Пятьдесят седьмой улице, где жила Мэрилин Монро, глубоко засунув руки в карманы поношенного бушлата. Он опять пропустил занятия в школе и теперь одиноко дежурил у подъезда дома, ожидая, когда появится Мэрилин, как самый преданный из ее поклонников.
Всю свою короткую жизнь Тимми был поклонником Мэрилин Монро. С самого раннего детства он скрупулезно собирал о ней статьи в газетах и журналах, часами торчал возле ресторанов и гостиниц, надеясь хоть на мгновение увидеть ее. К тому времени, когда ему исполнилось тринадцать лет, он знал о жизни Мэрилин Монро больше, чем любой журналист, пишущий заметки для раздела “Светская хроника”, я являлся признанным лидером небольшой группы мальчишек и девчонок, для которых поклонение Мэрилин Монро стало делом всей жизни.
Большинство из этих ребят Тимми считал дилетантами. Сам же он следил за жизнью Мэрилин в Нью-Йорке, как настоящий сыщик. Однажды она даже обратила на него внимание, когда садилась в такси, отправляясь в Актерскую студию, и он помахал ей рукой. А когда такси с Мэрилин Монро подъехало к Актерской студии, Тимми уже ждал ее у входа! Если Мэрилин задерживалась допоздна, Тимми неотступно следовал за ней, нередко угадывая, куда она направляется, так как хорошо изучил распорядок ее жизни. Мать Тимми давно уже махнула рукой на увлечение сына — он приходил и уходил из дома, когда ему заблагорассудится, а иногда и вообще не ночевал дома, следуя за Мэрилин, или, если ему не удавалось найти ее, просиживал в ночных кинотеатрах, где шли фильмы с ее участием.
Вскоре Тимми стал для Мэрилин чем-то вроде талисмана. Идя на премьеру своего фильма или какой-нибудь прием, она всегда искала его глазами в толпе и, если его не было, недоумевала: “А где же Тимми?” и всегда просила охрану найти ему место поближе, чтобы она могла его видеть.
В дождь, в снег, в летний зной и даже темной ночью Тимми тенью следовал за Мэрилин, но, если бы его спросили, зачем он делает это, он вряд ли смог бы объяснить. “Трудно объяснить словами, что значит быть поклонником кинозвезды,” — думал Тимми. Он чувствовал, что между ним и Мэрилин существует какая-то связь, незримая, но реальная, как электрический ток. Он знал, что в детстве на ее долю выпало мало счастья, и иногда думал, что, возможно, она, глядя на него, вспоминает свое одиночество в доме приемных родителей и в детском приюте. Что же касается его самого, ему достаточно было просто увидеть Мэрилин, и все его существо тут же наполнялось счастьем. Ему казалось, что, преданно следуя за ней всюду, он каким-то образом помогает ей.
Она стала для него как бы старшей сестрой — ему случалось видеть Мэрилин не только на публике, когда она, накрашенная и причесанная, блистала своей захватывающей дух красотой, но и во время ее вылазок в магазины, куда она чаще всего ходила в джинсах и старом свитере, спрятав под шарф волосы, без макияжа и накладных ресниц. Он знал, каких врачей она посещает, знал фамилию и адрес ее стоматолога, знал, в каких магазинах она покупает продукты, когда решает заняться домашним хозяйством, знал, в какой аптеке она приобретает по рецептам лекарства и где за один раз может потратить сразу несколько сот долларов на косметику.
Он даже как-то попросил швейцара передать ей цветы в день рождения и за это был вознагражден короткой запиской: “Спасибо, милый Тимми. Ты хороший парень. Мэрилин. — P.S. Ты когда-нибудь ходишь в школу?” Мэрилин написала эти слова чем-то вроде карандаша для глаз на салфетке с монограммой “ММ”. Почерк у нее был такой же детский, нетвердый, как и у Тимми.
Эту записку он лелеял, как величайшую драгоценность, так же, как и школьную тетрадку, в которой он старательно записывал, куда ежедневно ходила Мэрилин, в котором часу возвращалась, с точностью педанта указывая время, место и прочие подробности. Он считал, что это дело всей его жизни.
Время от времени Тимми спрашивал себя, не придумывает ли Мэрилин какие-нибудь уловки, чтобы направить его по ложному следу, но неизменно приходил к выводу, что, если она и пыталась делать это, у нее ничего не получалось.
Очень скоро он уже знал о ее визитах в “Карлайл” и наблюдал, как она, закутавшись в плащ и спрятав под шарф волосы, выходит из гостиницы. Он не оставил своего укрытия, чтобы издали поприветствовать ее, — он уже был достаточно взрослым человеком и понимал, что она приходила к мужчине. Он уважал ее и не хотел смущать своим присутствием. И, конечно же, у него и в мыслях не было рассказать об этом кому бы то ни было. Однако его все же мучило любопытство: с кем она встречается?
Четырнадцатилетний мальчик не может просто так войти в вестибюль такой фешенебельной гостиницы, как “Карлайл”, а тем более попробовать удовлетворить свое любопытство, расспросив портье. Но ему все же повезло — а Тимми всегда верил в свою удачу, — и задача решилась сама собой. Однажды он увидел, как Мэрилин выходила с черного хода с мужчиной, в котором он узнал сенатора Джона Ф.Кеннеди.
Тимми не интересовался политикой, и то, что Мэрилин встречается с сенатором Кеннеди, не произвело на него особого впечатления. Он записал новые сведения в свою тетрадку и продолжал тщательное наблюдение за ее визитами в “Карлайл”. Однако это открытие взволновало его меньше, чем те случаи, когда он видел ее в обществе знаменитых актеров, — например, когда она пила чай в “Рамплмейерз” на Сентрал-Парк-авеню с Монтгомери Клифтом. Тот день навсегда запечатлелся в его памяти.
Он хотел думать, что Мэрилин счастлива. Ее муж, Артур Миллер, всегда выглядел угрюмым, когда Тимми видел его с Мэрилин. Тимми просил у Бога счастья для Мэрилин. Для него это было самое главное.
Он не мог не заметить, что в последние несколько недель за Мэрилин наблюдает не только он. Помимо него самого и остальных представителей группки преданных поклонников, лидером которой он являлся (и, разумеется, был самым преданным из них!), появились другие наблюдатели, которые еще усерднее следили за Мэрилин. То были взрослые — не умеющие улыбаться мужчины в темных костюмах, белых рубашках, неброских галстуках, в начищенных туфлях на толстой подошве. Тимми сразу понял, что это полицейские (его дядя работал следователем в Бронксе), а может, даже агенты ФБР.
Каждый вечер он приходил к дому своего кумира и, напрягая зрение при свете уличных фонарей, аккуратным школьным почерком записывал в свою тетрадку все, что имело отношение к Мэрилин. А агенты продолжали вести наблюдение.
Тимми не мог понять, почему они заинтересовались Мэрилин. Потом его осенило: возможно, они следят за сенатором Кеннеди, а не за ней. Иногда он здоровался с ними, словно они были его коллегами-фанатами, но строгие мужчины никогда не отвечали на его приветствие и даже не улыбались.
Значит, они из ФБР, решил он. Это ясно.
Тимми записал в тетрадку, когда уехал Дэйвид Леман — он уже знал всех людей, которые бывали у Мэрилин, — и приготовился ждать, когда она выйдет из дома, направляясь ужинать в ресторан или в театр.
Ожидание его не утомляло, даже если ждать приходилось подолгу.
24
Возвратившись домой от Мэрилин, я обнаружил среди почты записку. Отпечатанное на обычном листе бумаги сообщение гласило, что Пол Палермо приглашает меня завтра отужинать с ним.
Мария отправилась в Гштад кататься на лыжах, куда я тоже собирался поехать через несколько дней. Но на завтра у меня не было намечено ничего особенного, поэтому я позвонил в канцелярию Палермо и сказал, что принимаю приглашение. Пола я не боялся, в принципе, он даже был мне симпатичен.
Сам факт, что у Пола Палермо была своя официальная канцелярия, указывал на то, что он очень отличался от своих коллег по бизнесу: большинство из них по-прежнему предпочитали звонить из телефонов-автоматов, и для этого им приходилось таскать с собой кучу десятицентовых монет. Пол принадлежал к новому поколению гангстеров. Он был владельцем клубов, ресторанов и двух небольших театров; иногда он даже покупал пьесы для своих театров — одна из таких сделок и свела нас с ним. Пол был членом преступной организации, известной в правоохранительных органах под названием “Банда Бонанно”, и — что более важно — был мужем племянницы самого Джозефа Бонанно.
Бонанно был главарем одной из пяти главных преступных организаций Нью-Йорка и принадлежал к числу наиболее могущественных и уважаемых людей в преступном мире. Но главное, он был гангстер старой школы — “дон”, “человек чести”. Пятьсот человек работали на него на улицах Бруклина. Они заведовали игорными домами, ломбардами, занимались грабежом и вымогательством — одним из самых прибыльных видов деятельности в преступном мире. Бонанно пользовался огромным уважением среди своих подчиненных, являясь для сотоварищей-сицилийцев своего рода законодателем и судьей; именно Бонанно стал прообразом дона Корлеоне в романе Марио Пьюзо “Крестный отец”
Бонанно уже наполовину отошел от дел и переехал жить на запад страны, в Тусон, оставив вместо себя в Нью-Йорке своего сына, однако его слово по-прежнему почиталось как закон во всем Бруклине, а также имело вес и в комитете, который состоял из главарей преступных организаций и в котором до недавнего времени Бонанно был “capo di tuttl capi” , или “главным боссом”. Он был одним из немногих “главных боссов”, кто оставил этот почетный пост по своей воле.
Пол питал глубокое уважение к дяде своей жены — не уважать его было бы безрассудно, — но сам он принадлежал к совершенно иному типу людей, во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Он окончил Фордхэмский университет, носил костюмы, сшитые на заказ в магазине-ателье “Морти Силлз”, и имел богато и со вкусом обставленный офис в Парамаунт Билдинг. Однажды кто-то поинтересовался у него, носил ли он когда-нибудь оружие, на что Пол ответил: “Конечно, когда я был дежурным офицером в Кэмп-Пендлтоне”. Пол служил когда-то в морской пехоте, а еще он был членом католического братства “Рыцари Колумба”, входил в Ассоциацию ветеранов полиции Нью-Йорка и состоял в комиссии мэрии по делам несовершеннолетних преступников.
Вечером следующего дня мы встретились с ним в ресторане “У Рао” в восточной части Гарлема, на углу Сто четырнадцатой улицы и Плезнт-авеню. В те дни это место считалось рестораном гангстеров. Однажды, накануне Дня независимости, какие-то ребятишки устроили на улице перед рестораном фейерверк. Услышав взрывы, все посетители ресторана нырнули под столы и вытащили пистолеты. Такая вот публика собиралась в ресторане “У Рао”, который славился хорошим обслуживанием и где готовили настоящие сицилийские блюда, самые вкусные сицилийские блюда в городе. Позже этот ресторан стал модным заведением, потому что здесь обедали Вуди Аллен, Пит Хамилл и другие знаменитости.
Палермо ждал меня в кабинке рядом с кухней. Я заказал сухой мартини. Бармен, мощный, как профессиональный боксер, прекрасно справлялся со своими обязанностями; с такой сноровкой он мог бы работать в ресторане “Ритц” в Париже. Пол потягивал вино. К нам подошла жена Винни Рао Энни (она помогала мужу управляться на кухне) и сообщила, чем нас будут кормить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78