он вел переговоры, чтобы ей предоставили главную роль в фильме “Принц и хористка”, где главную мужскую роль будет исполнять сам Лоренс Оливье. Она не была уверена, сможет ли сработаться с Оливье, но еще больше она запуталась в своих чувствах к Артуру Миллеру.
За последние месяцы ее дружба с Артуром почти превратилась в любовный роман, несмотря на отношения с Джеком. В присутствии Артура она чувствовала себя студенткой, в которую влюбился ее преподаватель. Это было непривычное ощущение.
Артур хотел жениться на ней, и она с какой-то фатальной отрешенностью, от которой не в силах была избавиться, вела себя так, будто разделяет его намерения. Ее жизнь превратилась в головокружительную карусель: сначала развод, который, как и все в ее жизни, получил широкую огласку в прессе, хотя сам бракоразводный процесс прошел довольно мирно — Джо, несмотря на свой гнев и обиду, вел себя как истинный джентльмен; затем роман с Артуром, развивающийся столь стремительно. Чтобы хоть как-то замедлить его ход, она попыталась объяснить ему, что не может даже начать думать серьезно об их браке, поскольку он еще женат. В ответ на это он ушел из семьи, чем привел в ужас своих друзей, да и, честно говоря, ее тоже.
Она взяла трубку. Ей негде было уединиться в доме Гринов, но она не придавала этому значения. Ей нравилось, что все в доме крутились возле нее , окружая ее теплотой и заботой. Ей казалось, будто она обрела семью.
— Э… это Мэрилин Монро? — Она вздрогнула. Голос в трубке был похож на голос Джека — то же бостонское произношение немного в нос, с ирландским акцентом, манера говорить отрывисто и в то же время тянуть гласные, что безошибочно выдавало в говорившем выпускника Гарварда и представителя аристократии. Но только этот голос был выше, чем у Джека, и говоривший произносил слова скороговоркой, как Багз Банни.
Мэрилин испугалась. Во-первых, она ждала звонка от Артура. Потом она подумала, что, может быть, это Джек разыгрывает ее, а шутки всегда заставляли ее нервничать — они редко “доходили” до нее. Была и еще одна маленькая деталь: она ничего не говорила Артуру о ее отношениях с Джеком, и от этого она тоже нервничала. Артур настоял на том, чтобы каждый из них без утайки рассказал о своем прошлом. Но прошлое Артура было довольно скучным, а у нее — наоборот, так что она подредактировала свой “честный” рассказ, опустив, в частности, всякое упоминание о Джеке.
— Это Джек? — спросила она шепотом, потому что рядом стояла Эми.
— Нет. Это… э… Роберт Кеннеди. Бобби. Брат Джека.
— О Боже! Джек так много рассказывал о вас. У меня такое чувство, будто мы с вами уже знакомы? Как дела у Джека?
— Так, значит… э… я как раз и звоню, чтобы сказать вам. — Бобби Кеннеди взвешивал каждое свое слово. В его чопорно-вежливом тоне проскальзывало глубокое неодобрение ирландца-католика. Как это сказал о нем Джек? “Никто не умеет ненавидеть так, как Бобби”. Джек считал, что для политика это полезное качество, но ее тогда пробрала дрожь от этих слов, и, возможно, вспомнив их сейчас, она опять вся похолодела. — Он ведь в больнице.
— Я знаю. — Джек находился в хирургической лечебнице в Нью-Йорке. Ему сделали операцию на позвоночнике, которая, как было объявлено, прошла успешно. Она послала ему цветы с карточкой, на которой указала свои инициалы и номер телефона в Коннектикуте. Однако он до сих пор не позвонил, и она чувствовала себя оскорбленной. — Как он себя чувствует?
— Скажем прямо, не очень хорошо. — Он помолчал. — А вообще-то неизвестно, чем все это кончится. — Бобби не смог скрыть своего волнения.
— Как это неизвестно ? Вы что, хотите сказать, что он умрет?
— Мне очень жаль, но именно это я и имел в виду, мисс Монро.
— Зовите меня, пожалуйста, Мэрилин. — Она закрыла глаза, вспоминая Джека, каким видела его в последний раз, его красивое лицо, когда он лежал на кровати, а она склонилась над ним. Она была воспитана в традициях “Христианской науки” и поэтому верила, что отдаться на милость врачей — это значит проявить слабость, потерять веру в Бога. — Я могу чем-нибудь помочь? — спросила она.
Бобби прокашлялся.
— Да, думаю, что можете. Самое главное, пожалуй, то, что Джек совсем упал духом, хотя и без того все плохо. Операция прошла не очень удачно, а теперь у него еще и инфекционное заболевание, которое врачи не могут вылечить, и дыра у него в спине размером с кулак, черт побери. — Он произнес “черт побери” точно так же, как Джек. Его голос дрожал, как будто он вот-вот заплачет. — Он весь выдохся, — продолжал Бобби. — Я первый раз вижу, чтобы Джек окончательно потерял надежду… Его надо приободрить.
— Чем же я его приободрю, Бобби? — Она впервые назвала его по имени и от этого почувствовала, что как бы стала членом семьи Кеннеди.
— Э… — протянул Бобби. — Я уже придумал.
Услышав его план, она расхохоталась.
Она положила трубку.
— Ну что же, дорогая блондиночка. — Эми заговорщицки подмигнула ей. — Как дела у Артура?
Она вошла в больницу. На ней были темные очки, плащ, перетянутый в талии ремнем, вокруг головы повязан шарф.
Бобби и Бум-Бум ждали ее в вестибюле. Кажется, впервые Бум-Бум был рад, что она пришла. Бобби, несмотря на то что был отцом многочисленного семейства (сколько у него детей? — попыталась вспомнить она, — четыре? а может, уже пять?) и пользовался грозной славой в мире политики, был похож на робкого подростка: брюки ему были коротки, а рубашка велика в вороте так, что его шея казалась слишком тонкой. Подойдя ближе, она отметила, что он сложен как боксер легкого веса — жилистый и крепкий. Он был не так красив, как Джек, и не такой холеный, и все же он обладал незаурядной внешностью — бледно-голубые глаза, песочного цвета волосы, та же улыбка Кеннеди. Он крепко пожал ей руку.
— Ваша комната рядом с палатой Джека, — сказал он. — Там все приготовлено. — Он завел ее в лифт. — Просто замечательно, что вы согласились. Вас не приходится долго упрашивать.
— Да? Мне еще никто этого не говорил!
Он покраснел и показался ей еще моложе.
— Это я хотел сделать вам комплимент.
— Как он себя чувствует?
Он покачал головой. В глазах застыла печаль.
— Все так же. — Он вздохнул. — Сегодня приходил отец, но он пробыл недолго. Он не может видеть Джека в таком состоянии. Не больным, нет, но отчаявшимся . Отец не знает, что такое неудача или поражение, понимаете?
— Кажется, да. Моя бабушка исповедовала учение “Христианская наука”. Мама тоже. Они не верили, что существуют болезни.
— Им это помогло?
— Нет, — коротко ответила она.
Они молча вышли из лифта. Бобби проводил ее до комнаты и открыл дверь. Ее охватил страх. Она чувствовала себя как в ловушке, но постаралась скрыть это от Бобби. Она ненавидела больницы; странные запахи, болезни и смерть вызывали в ней отвращение.
При виде пустой больничной палаты ее ужас только усилился. На кровати был аккуратно разложен ее “костюм”: халат и головной убор медсестры, белые туфли и чулки — все вещи были ее размера. Она сообщила свои данные секретарше Бобби, которая, казалось, нисколько не удивилась, что ее послали покупать наряд медсестры для Мэрилин Монро. Очевидно, на Кеннеди работали люди, которые умели выполнять любые приказы. Она проскользнула за ширму, сняла свою одежду и надела форменный халат. Он был сшит точно по ее фигуре. Выйдя из-за ширмы, она распустила волосы и надела шапочку, закрепив ее булавкой.
— Ну как?
Бобби ухмыльнулся. От этого он стал казаться не таким строгим и правильным, и в нем появилось что-то от обаяния Джека.
— Если ваш вид не заставит Джека улыбнуться, тогда уж он точно не жилец на этом свете. Вы готовы?
— Еще нет. — Она вытащила из сумочки косметику и подошла к зеркалу. В конце концов, она была Мэрилин Монро, и ей предстояло играть роль.
— Вы обещаете, что Джеки не заявится сюда, пока я у него в палате? — спросила она.
— Откуда ж ей взяться.
— Тогда идемте, — сказала она.
Они вышли в коридор. Бум-Бум поднял вверх большой палец. Это означало, что врачей и настоящих медсестер поблизости нет.
— Что ж, действуйте, — сказал Бобби.
“Надо же, медсестра !” — произнесла она про себя. Она знала, что без труда сможет сыграть эту роль, если настроится. Она уверенно постучала в дверь — медсестра не должна стучать нерешительно, ведь это ее вотчина, она здесь хозяйка . Бодрым движением она открыла дверь, вошла в палату и чуть не задохнулась от неожиданности.
— Боже мой, Джек! — вскричала она, забыв про свою роль. — Что они с тобой сделали ?
Казалось, он ничего не слышит. Он лежал на спине, обмотанный какими-то проводами, в окружении различных механических блоков и противовесов; специальный шейный воротник поддерживал его голову в неподвижном положении. Она едва узнала это осунувшееся лицо. Кожа, всегда такая загорелая, сейчас была прозрачно-белой и туго обтягивала лицевые кости черепа. Волосы сальные, спутанные; от постоянной боли на щеках залегли глубокие морщины. Даже руки, лежащие поверх больничной простыни, казались хрупкими и высохшими, как у старика. В палате было много цветов, но они не перебивали запах едкого пота, лекарств и сладкой вони, исходившей от открытой гнойной раны.
Внезапно шутка перестала быть смешной. Невинная забава привела к трагедии, и шутникам осталось только молча смотреть на последствия своей веселой затеи, понурив головы от стыда. Видя его страдания, она почувствовала себя глупой и беспомощной.
Она заплакала, хотя по сценарию это не полагалось. Слезы градом текли по ее лицу, падали на грудь, покрывая крупными каплями накрахмаленный белый халат. Она долго стояла так и плакала, глядя на умирающего человека, — ей было ясно, что Джек умирает. Она любила его, она не сомневалась в этом, и ему суждено умереть, как и всем, кого она любила.
Она увидела, что Джек открыл глаза. Он смотрел на нее непонимающе. Поначалу его взгляд ничего не выражал, казался пустым, бессмысленным и мертвым. Но через некоторое время в его глазах засветился живой блеск, мутная пелена исчезла. С неимоверным трудом он улыбнулся; его губы раздвигались все шире и шире, пока улыбка не стала похожа на знакомую усмешку, которая сразу же стерла с его лица выражение безысходности, боли и страха.
— О Боже! — с трудом выдохнул он сквозь смех. — Кто это придумал?
— Бобби.
— Вот сукин сын! Значит, он еще не совсем пропащий человек! Как он провел тебя сюда?
— А как ты пробрался в “Хэй-Адамс”?
— Ха! — Он осторожно тряхнул головой и зажмурился от боли. — Я рад, что ты пришла.
Все еще беззвучно смеясь, он внимательно рассматривал ее, затем подмигнул.
— Знаешь, а из тебя вышла бы отличная медсестра. Ты способна и Лазаря воскресить, да еще и возбудить.
— Оставим Лазаря. Как твои дела?
— Это было ужасно. Да и сейчас не лучше. Эти проклятые врачи доконали меня. Боль дикая — хуже, чем когда я лежал в госпитале во время войны, а тогда я думал, что хуже не бывает.
— Неужели они не могут как-то облегчить твою боль?
— Пытались. Никакого толку. Теперь мне почти не дают болеутоляющих средств. Отец сказал врачу: “Не давайте Джеку слишком много болеутоляющих средств. Он должен сам справиться с болью”. — Его лицо исказила гримаса, но по его выражению она поняла, что он согласен с отцом.
— Садись, — сказал он, взглядом указав на стул рядом с кроватью. — Как твои дела?
— Я, можно сказать, помолвлена.
— С кем?
— С Артуром Миллером.
— Я кое-что слышал об этом. Тебя можно поздравить?
— Может быть.
— Похоже, ты не очень рада.
— О, он замечательный человек! — воскликнула она, как будто прежде всего хотела убедить в этом себя. — Правда! Он такой умный ! И серьезный — я имею в виду, относительно нашего брака . Мне повезло.
— Я рад за тебя.
— Угу, это не то что быть замужем за бейсболистом.
— Пожалуй. — Он закрыл глаза. — Если я когда-нибудь встану на ноги, — несмотря на усилия этих чертовых врачей, — давай съездим куда-нибудь вместе. Я буду думать об этом каждый раз, когда мне будет плохо.
— Обязательно, Джек. Поедем куда хочешь. Я всегда готова, дорогой.
— Даже если ты будешь замужем?
— Я и прежде была замужем, ты что, забыл?
Он устало улыбнулся; разговор утомил его.
— Дай мне чего-нибудь попить.
Она налила в стакан холодной воды и поднесла к его губам изогнутую трубочку — она видела в фильмах, как это делается. Он немного отпил, и она поставила стакан на тумбочку возле кровати. Рядом с термосом лежало маленькое полотенце. Она смочила его холодной водой и стала осторожно обтирать ему лоб и щеки. От удовольствия он тихо застонал и схватил ее свободную руку.
Джек задышал тише и спокойнее — видимо, засыпал. Он что-то пробормотал сквозь сон. Она наклонилась к его губам, и ей показалось, она услышала: “Я люблю тебя”. Затем он затих. Она так и не поняла, произнес он эти слова или они прозвучали в ее воображении.
Она продолжала сидеть возле кровати, не вынимая своей руки из его ладони, обтирая ему лицо. Из ее глаз текли слезы. Встревоженный долгим отсутствием Мэрилин, в палату заглянул Бобби. Она сидела и плакала в полумраке сумерек.
— Посол просил, чтобы ты позвонил ему во Флориду, — объявила Мария, как только я вошел в комнату, где она переодевалась.
Мы собирались в ресторан. Она красилась, сидя за столиком; под рукой у нее стоял бокал мартини, в пепельнице лежала сигарета. Когда я вошел, она даже не повернулась ко мне, спокойно продолжая заниматься своим делом. Так всегда бывает, когда люди женаты не первый год.
Мне стало грустно. Она была очень красивая женщина, но мы уже переступили ту грань в нашей супружеской жизни, когда секс сглаживает все острые углы в отношениях между мужем и женой; теперь он мог только вызвать дополнительные сложности. Несколько лет назад я заключил бы ее в свои объятия и овладел бы ею тут же на полу в ее комнате, или, во всяком случае, у меня возникло бы такое желание. Но я знал, что, если даже попытаюсь наклониться и поцеловать ее сейчас, она скажет: “Не надо , дорогой, пожалуйста, ты размажешь мой макияж, и мне все придется начинать сначала — и мы опоздаем”.
Итак, как всегда, мы шли ужинать в ресторан. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь проводили вечер дома, если только не принимали гостей. Разумеется, моя профессия обязывала меня все время бывать на людях, и, ко всему прочему, Мария не любила сидеть дома. Она была femme du monde , в полном смысле этого слова, и, если ей приходилось проводить вечер дома, она считала, что этот вечер прошел впустую. И все-таки у меня было такое чувство, что мы уходили из дому каждый вечер, чтобы не оставаться наедине друг с другом. По этой же причине мы возвращались домой поздно, уставшие, в состоянии только принять снотворное и улечься спать…
— Он не сказал, в чем дело? — спросил я.
— Переживает за Джека. Что же еще? — В ее голосе не было раздражения. Мария обожала не только Джека, но и его отца, который старался пофлиртовать с ней при каждом удобном случае. — Мне показалось, что он расстроен.
Я прошел в гостиную, налил себе мартини со льдом и набрал номер телефона Джо Кеннеди в Палм-Бич; этот номер был известен немногим. Он сразу же снял трубку.
— Где ты мотаешься?
— Добирался домой в час пик, Джо, — ответил я. — Чем могу помочь?
— Ладно, я не жалуюсь, — сказал он. — С Марией говорить приятнее, чем с тобой. Она симпатичнее и знает больше сплетен.
Это была правда. Мария знала все о жизни богатых, знаменитых и печально известных людей и много времени посвящала тому, чтобы держать Джо в курсе событий.
— Я могу позвать ее к телефону, если хочешь, — сказал я.
Он рассмеялся.
— Нет, по несчастной случайности мне нужен именно ты. Вы с Марией собираетесь на вечер к Кассини?
— Да.
— У этого сукина сына любовницы красивее, чем у Джека! А он всего лишь модельер!
— Наверное, поэтому они и соглашаются спать с ним, как ты думаешь? Женщины готовы пойти на все ради мужчины, который способен сделать их красивее.
— Должно быть, так… Слушай, ты читал всю эту ерунду про Джека? Газеты пишут о нем так, будто он почти умер! — Он повысил голос. — Они списали моего мальчика!
Он не преувеличивал. Несмотря на все мои попытки убедить прессу, что Джек перенес самую обычную операцию, газетчики пронюхали, что он находится в тяжелом состоянии.
— Я сказал им, что это все ложь…
— К черту! Я хочу, чтобы они заткнулись , ты слышишь меня? Что ты собираешься предпринять?
По крикливым ноткам в голосе Джо я определил, что гнев его вот-вот перейдет в ярость. Меня это ничуть не пугало, но для него самого это было опасно.
— Что-нибудь придумаю, — мягко ответил я, пытаясь успокоить его. — Как только он чуть оправится, ему нужно будет заняться каким-нибудь серьезным делом, которое заинтересует общественность и привлечет внимание к его имени… — Мой ум усиленно работал. Мне нужно было придумать что-то, чтобы успокоить Джо. — А пока, думаю, было бы неплохо, если бы он начал писать книгу, — предложил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
За последние месяцы ее дружба с Артуром почти превратилась в любовный роман, несмотря на отношения с Джеком. В присутствии Артура она чувствовала себя студенткой, в которую влюбился ее преподаватель. Это было непривычное ощущение.
Артур хотел жениться на ней, и она с какой-то фатальной отрешенностью, от которой не в силах была избавиться, вела себя так, будто разделяет его намерения. Ее жизнь превратилась в головокружительную карусель: сначала развод, который, как и все в ее жизни, получил широкую огласку в прессе, хотя сам бракоразводный процесс прошел довольно мирно — Джо, несмотря на свой гнев и обиду, вел себя как истинный джентльмен; затем роман с Артуром, развивающийся столь стремительно. Чтобы хоть как-то замедлить его ход, она попыталась объяснить ему, что не может даже начать думать серьезно об их браке, поскольку он еще женат. В ответ на это он ушел из семьи, чем привел в ужас своих друзей, да и, честно говоря, ее тоже.
Она взяла трубку. Ей негде было уединиться в доме Гринов, но она не придавала этому значения. Ей нравилось, что все в доме крутились возле нее , окружая ее теплотой и заботой. Ей казалось, будто она обрела семью.
— Э… это Мэрилин Монро? — Она вздрогнула. Голос в трубке был похож на голос Джека — то же бостонское произношение немного в нос, с ирландским акцентом, манера говорить отрывисто и в то же время тянуть гласные, что безошибочно выдавало в говорившем выпускника Гарварда и представителя аристократии. Но только этот голос был выше, чем у Джека, и говоривший произносил слова скороговоркой, как Багз Банни.
Мэрилин испугалась. Во-первых, она ждала звонка от Артура. Потом она подумала, что, может быть, это Джек разыгрывает ее, а шутки всегда заставляли ее нервничать — они редко “доходили” до нее. Была и еще одна маленькая деталь: она ничего не говорила Артуру о ее отношениях с Джеком, и от этого она тоже нервничала. Артур настоял на том, чтобы каждый из них без утайки рассказал о своем прошлом. Но прошлое Артура было довольно скучным, а у нее — наоборот, так что она подредактировала свой “честный” рассказ, опустив, в частности, всякое упоминание о Джеке.
— Это Джек? — спросила она шепотом, потому что рядом стояла Эми.
— Нет. Это… э… Роберт Кеннеди. Бобби. Брат Джека.
— О Боже! Джек так много рассказывал о вас. У меня такое чувство, будто мы с вами уже знакомы? Как дела у Джека?
— Так, значит… э… я как раз и звоню, чтобы сказать вам. — Бобби Кеннеди взвешивал каждое свое слово. В его чопорно-вежливом тоне проскальзывало глубокое неодобрение ирландца-католика. Как это сказал о нем Джек? “Никто не умеет ненавидеть так, как Бобби”. Джек считал, что для политика это полезное качество, но ее тогда пробрала дрожь от этих слов, и, возможно, вспомнив их сейчас, она опять вся похолодела. — Он ведь в больнице.
— Я знаю. — Джек находился в хирургической лечебнице в Нью-Йорке. Ему сделали операцию на позвоночнике, которая, как было объявлено, прошла успешно. Она послала ему цветы с карточкой, на которой указала свои инициалы и номер телефона в Коннектикуте. Однако он до сих пор не позвонил, и она чувствовала себя оскорбленной. — Как он себя чувствует?
— Скажем прямо, не очень хорошо. — Он помолчал. — А вообще-то неизвестно, чем все это кончится. — Бобби не смог скрыть своего волнения.
— Как это неизвестно ? Вы что, хотите сказать, что он умрет?
— Мне очень жаль, но именно это я и имел в виду, мисс Монро.
— Зовите меня, пожалуйста, Мэрилин. — Она закрыла глаза, вспоминая Джека, каким видела его в последний раз, его красивое лицо, когда он лежал на кровати, а она склонилась над ним. Она была воспитана в традициях “Христианской науки” и поэтому верила, что отдаться на милость врачей — это значит проявить слабость, потерять веру в Бога. — Я могу чем-нибудь помочь? — спросила она.
Бобби прокашлялся.
— Да, думаю, что можете. Самое главное, пожалуй, то, что Джек совсем упал духом, хотя и без того все плохо. Операция прошла не очень удачно, а теперь у него еще и инфекционное заболевание, которое врачи не могут вылечить, и дыра у него в спине размером с кулак, черт побери. — Он произнес “черт побери” точно так же, как Джек. Его голос дрожал, как будто он вот-вот заплачет. — Он весь выдохся, — продолжал Бобби. — Я первый раз вижу, чтобы Джек окончательно потерял надежду… Его надо приободрить.
— Чем же я его приободрю, Бобби? — Она впервые назвала его по имени и от этого почувствовала, что как бы стала членом семьи Кеннеди.
— Э… — протянул Бобби. — Я уже придумал.
Услышав его план, она расхохоталась.
Она положила трубку.
— Ну что же, дорогая блондиночка. — Эми заговорщицки подмигнула ей. — Как дела у Артура?
Она вошла в больницу. На ней были темные очки, плащ, перетянутый в талии ремнем, вокруг головы повязан шарф.
Бобби и Бум-Бум ждали ее в вестибюле. Кажется, впервые Бум-Бум был рад, что она пришла. Бобби, несмотря на то что был отцом многочисленного семейства (сколько у него детей? — попыталась вспомнить она, — четыре? а может, уже пять?) и пользовался грозной славой в мире политики, был похож на робкого подростка: брюки ему были коротки, а рубашка велика в вороте так, что его шея казалась слишком тонкой. Подойдя ближе, она отметила, что он сложен как боксер легкого веса — жилистый и крепкий. Он был не так красив, как Джек, и не такой холеный, и все же он обладал незаурядной внешностью — бледно-голубые глаза, песочного цвета волосы, та же улыбка Кеннеди. Он крепко пожал ей руку.
— Ваша комната рядом с палатой Джека, — сказал он. — Там все приготовлено. — Он завел ее в лифт. — Просто замечательно, что вы согласились. Вас не приходится долго упрашивать.
— Да? Мне еще никто этого не говорил!
Он покраснел и показался ей еще моложе.
— Это я хотел сделать вам комплимент.
— Как он себя чувствует?
Он покачал головой. В глазах застыла печаль.
— Все так же. — Он вздохнул. — Сегодня приходил отец, но он пробыл недолго. Он не может видеть Джека в таком состоянии. Не больным, нет, но отчаявшимся . Отец не знает, что такое неудача или поражение, понимаете?
— Кажется, да. Моя бабушка исповедовала учение “Христианская наука”. Мама тоже. Они не верили, что существуют болезни.
— Им это помогло?
— Нет, — коротко ответила она.
Они молча вышли из лифта. Бобби проводил ее до комнаты и открыл дверь. Ее охватил страх. Она чувствовала себя как в ловушке, но постаралась скрыть это от Бобби. Она ненавидела больницы; странные запахи, болезни и смерть вызывали в ней отвращение.
При виде пустой больничной палаты ее ужас только усилился. На кровати был аккуратно разложен ее “костюм”: халат и головной убор медсестры, белые туфли и чулки — все вещи были ее размера. Она сообщила свои данные секретарше Бобби, которая, казалось, нисколько не удивилась, что ее послали покупать наряд медсестры для Мэрилин Монро. Очевидно, на Кеннеди работали люди, которые умели выполнять любые приказы. Она проскользнула за ширму, сняла свою одежду и надела форменный халат. Он был сшит точно по ее фигуре. Выйдя из-за ширмы, она распустила волосы и надела шапочку, закрепив ее булавкой.
— Ну как?
Бобби ухмыльнулся. От этого он стал казаться не таким строгим и правильным, и в нем появилось что-то от обаяния Джека.
— Если ваш вид не заставит Джека улыбнуться, тогда уж он точно не жилец на этом свете. Вы готовы?
— Еще нет. — Она вытащила из сумочки косметику и подошла к зеркалу. В конце концов, она была Мэрилин Монро, и ей предстояло играть роль.
— Вы обещаете, что Джеки не заявится сюда, пока я у него в палате? — спросила она.
— Откуда ж ей взяться.
— Тогда идемте, — сказала она.
Они вышли в коридор. Бум-Бум поднял вверх большой палец. Это означало, что врачей и настоящих медсестер поблизости нет.
— Что ж, действуйте, — сказал Бобби.
“Надо же, медсестра !” — произнесла она про себя. Она знала, что без труда сможет сыграть эту роль, если настроится. Она уверенно постучала в дверь — медсестра не должна стучать нерешительно, ведь это ее вотчина, она здесь хозяйка . Бодрым движением она открыла дверь, вошла в палату и чуть не задохнулась от неожиданности.
— Боже мой, Джек! — вскричала она, забыв про свою роль. — Что они с тобой сделали ?
Казалось, он ничего не слышит. Он лежал на спине, обмотанный какими-то проводами, в окружении различных механических блоков и противовесов; специальный шейный воротник поддерживал его голову в неподвижном положении. Она едва узнала это осунувшееся лицо. Кожа, всегда такая загорелая, сейчас была прозрачно-белой и туго обтягивала лицевые кости черепа. Волосы сальные, спутанные; от постоянной боли на щеках залегли глубокие морщины. Даже руки, лежащие поверх больничной простыни, казались хрупкими и высохшими, как у старика. В палате было много цветов, но они не перебивали запах едкого пота, лекарств и сладкой вони, исходившей от открытой гнойной раны.
Внезапно шутка перестала быть смешной. Невинная забава привела к трагедии, и шутникам осталось только молча смотреть на последствия своей веселой затеи, понурив головы от стыда. Видя его страдания, она почувствовала себя глупой и беспомощной.
Она заплакала, хотя по сценарию это не полагалось. Слезы градом текли по ее лицу, падали на грудь, покрывая крупными каплями накрахмаленный белый халат. Она долго стояла так и плакала, глядя на умирающего человека, — ей было ясно, что Джек умирает. Она любила его, она не сомневалась в этом, и ему суждено умереть, как и всем, кого она любила.
Она увидела, что Джек открыл глаза. Он смотрел на нее непонимающе. Поначалу его взгляд ничего не выражал, казался пустым, бессмысленным и мертвым. Но через некоторое время в его глазах засветился живой блеск, мутная пелена исчезла. С неимоверным трудом он улыбнулся; его губы раздвигались все шире и шире, пока улыбка не стала похожа на знакомую усмешку, которая сразу же стерла с его лица выражение безысходности, боли и страха.
— О Боже! — с трудом выдохнул он сквозь смех. — Кто это придумал?
— Бобби.
— Вот сукин сын! Значит, он еще не совсем пропащий человек! Как он провел тебя сюда?
— А как ты пробрался в “Хэй-Адамс”?
— Ха! — Он осторожно тряхнул головой и зажмурился от боли. — Я рад, что ты пришла.
Все еще беззвучно смеясь, он внимательно рассматривал ее, затем подмигнул.
— Знаешь, а из тебя вышла бы отличная медсестра. Ты способна и Лазаря воскресить, да еще и возбудить.
— Оставим Лазаря. Как твои дела?
— Это было ужасно. Да и сейчас не лучше. Эти проклятые врачи доконали меня. Боль дикая — хуже, чем когда я лежал в госпитале во время войны, а тогда я думал, что хуже не бывает.
— Неужели они не могут как-то облегчить твою боль?
— Пытались. Никакого толку. Теперь мне почти не дают болеутоляющих средств. Отец сказал врачу: “Не давайте Джеку слишком много болеутоляющих средств. Он должен сам справиться с болью”. — Его лицо исказила гримаса, но по его выражению она поняла, что он согласен с отцом.
— Садись, — сказал он, взглядом указав на стул рядом с кроватью. — Как твои дела?
— Я, можно сказать, помолвлена.
— С кем?
— С Артуром Миллером.
— Я кое-что слышал об этом. Тебя можно поздравить?
— Может быть.
— Похоже, ты не очень рада.
— О, он замечательный человек! — воскликнула она, как будто прежде всего хотела убедить в этом себя. — Правда! Он такой умный ! И серьезный — я имею в виду, относительно нашего брака . Мне повезло.
— Я рад за тебя.
— Угу, это не то что быть замужем за бейсболистом.
— Пожалуй. — Он закрыл глаза. — Если я когда-нибудь встану на ноги, — несмотря на усилия этих чертовых врачей, — давай съездим куда-нибудь вместе. Я буду думать об этом каждый раз, когда мне будет плохо.
— Обязательно, Джек. Поедем куда хочешь. Я всегда готова, дорогой.
— Даже если ты будешь замужем?
— Я и прежде была замужем, ты что, забыл?
Он устало улыбнулся; разговор утомил его.
— Дай мне чего-нибудь попить.
Она налила в стакан холодной воды и поднесла к его губам изогнутую трубочку — она видела в фильмах, как это делается. Он немного отпил, и она поставила стакан на тумбочку возле кровати. Рядом с термосом лежало маленькое полотенце. Она смочила его холодной водой и стала осторожно обтирать ему лоб и щеки. От удовольствия он тихо застонал и схватил ее свободную руку.
Джек задышал тише и спокойнее — видимо, засыпал. Он что-то пробормотал сквозь сон. Она наклонилась к его губам, и ей показалось, она услышала: “Я люблю тебя”. Затем он затих. Она так и не поняла, произнес он эти слова или они прозвучали в ее воображении.
Она продолжала сидеть возле кровати, не вынимая своей руки из его ладони, обтирая ему лицо. Из ее глаз текли слезы. Встревоженный долгим отсутствием Мэрилин, в палату заглянул Бобби. Она сидела и плакала в полумраке сумерек.
— Посол просил, чтобы ты позвонил ему во Флориду, — объявила Мария, как только я вошел в комнату, где она переодевалась.
Мы собирались в ресторан. Она красилась, сидя за столиком; под рукой у нее стоял бокал мартини, в пепельнице лежала сигарета. Когда я вошел, она даже не повернулась ко мне, спокойно продолжая заниматься своим делом. Так всегда бывает, когда люди женаты не первый год.
Мне стало грустно. Она была очень красивая женщина, но мы уже переступили ту грань в нашей супружеской жизни, когда секс сглаживает все острые углы в отношениях между мужем и женой; теперь он мог только вызвать дополнительные сложности. Несколько лет назад я заключил бы ее в свои объятия и овладел бы ею тут же на полу в ее комнате, или, во всяком случае, у меня возникло бы такое желание. Но я знал, что, если даже попытаюсь наклониться и поцеловать ее сейчас, она скажет: “Не надо , дорогой, пожалуйста, ты размажешь мой макияж, и мне все придется начинать сначала — и мы опоздаем”.
Итак, как всегда, мы шли ужинать в ресторан. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь проводили вечер дома, если только не принимали гостей. Разумеется, моя профессия обязывала меня все время бывать на людях, и, ко всему прочему, Мария не любила сидеть дома. Она была femme du monde , в полном смысле этого слова, и, если ей приходилось проводить вечер дома, она считала, что этот вечер прошел впустую. И все-таки у меня было такое чувство, что мы уходили из дому каждый вечер, чтобы не оставаться наедине друг с другом. По этой же причине мы возвращались домой поздно, уставшие, в состоянии только принять снотворное и улечься спать…
— Он не сказал, в чем дело? — спросил я.
— Переживает за Джека. Что же еще? — В ее голосе не было раздражения. Мария обожала не только Джека, но и его отца, который старался пофлиртовать с ней при каждом удобном случае. — Мне показалось, что он расстроен.
Я прошел в гостиную, налил себе мартини со льдом и набрал номер телефона Джо Кеннеди в Палм-Бич; этот номер был известен немногим. Он сразу же снял трубку.
— Где ты мотаешься?
— Добирался домой в час пик, Джо, — ответил я. — Чем могу помочь?
— Ладно, я не жалуюсь, — сказал он. — С Марией говорить приятнее, чем с тобой. Она симпатичнее и знает больше сплетен.
Это была правда. Мария знала все о жизни богатых, знаменитых и печально известных людей и много времени посвящала тому, чтобы держать Джо в курсе событий.
— Я могу позвать ее к телефону, если хочешь, — сказал я.
Он рассмеялся.
— Нет, по несчастной случайности мне нужен именно ты. Вы с Марией собираетесь на вечер к Кассини?
— Да.
— У этого сукина сына любовницы красивее, чем у Джека! А он всего лишь модельер!
— Наверное, поэтому они и соглашаются спать с ним, как ты думаешь? Женщины готовы пойти на все ради мужчины, который способен сделать их красивее.
— Должно быть, так… Слушай, ты читал всю эту ерунду про Джека? Газеты пишут о нем так, будто он почти умер! — Он повысил голос. — Они списали моего мальчика!
Он не преувеличивал. Несмотря на все мои попытки убедить прессу, что Джек перенес самую обычную операцию, газетчики пронюхали, что он находится в тяжелом состоянии.
— Я сказал им, что это все ложь…
— К черту! Я хочу, чтобы они заткнулись , ты слышишь меня? Что ты собираешься предпринять?
По крикливым ноткам в голосе Джо я определил, что гнев его вот-вот перейдет в ярость. Меня это ничуть не пугало, но для него самого это было опасно.
— Что-нибудь придумаю, — мягко ответил я, пытаясь успокоить его. — Как только он чуть оправится, ему нужно будет заняться каким-нибудь серьезным делом, которое заинтересует общественность и привлечет внимание к его имени… — Мой ум усиленно работал. Мне нужно было придумать что-то, чтобы успокоить Джо. — А пока, думаю, было бы неплохо, если бы он начал писать книгу, — предложил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78