– Он поднял бокал. – Лэхайм, как говорят евреи, – произнес он, будто принадлежал к ним.– Марти, я не могу принять ее.– Почему, черт возьми?– Ну, во-первых, что подумает Робби? Куик продолжал спокойно есть.– Пусть Робби, мать его, думает что хочет. Это мой подарок тебе, вот и все.– Но почему? Чего ради?– Почему я не могу сделать тебе подарок без всякой причины? Просто мне так захотелось. Может быть, когда я впервые увидел тебя в Нью-Йорке, где мы с тобой и с Робби говорили о постановке «Ромео и Джульетты», я подумал, что ты – самая красивая, изысканная и талантливая женщина, какую я когда-либо встречал, и никакие последующие события не заставили меня изменить это мнение.Он улыбнулся грустной мальчишеской улыбкой.– Черт возьми, – смущенно сказал он, отводя взгляд, – дело в том, что я влюбился в тебя с первого взгляда, если хочешь знать, и с тех пор я люблю тебя. И наверное, всегда буду любить, кто знает? И никогда за все эти годы – четыре, верно? – я не попытался завязать с тобой интрижку или отбить тебя у Робби.Он покачал головой, как бы удивляясь сам себе.– Это не мой стиль, дорогая, ты меня знаешь. Если я вижу ту, что мне нравится, я добиваюсь ее, замужем она или нет. Мне говорят либо «да», либо «нет», и все. Я не привык умолять или испытывать жалость к себе. Впервые в жизни я страдаю от любви. – Он горько рассмеялся. – Марти Куик страдает от любви? Черт, если бы мне кто-то сказал об этом, никогда бы не поверил!– Вот такая история, – закончил он и постучал по стенке своего бокала, что заставило официанта тут же прибежать из соседней комнаты. – Мы выпьем еще немного за десертом, и принесите бумагу, в которую был завернут сыр, чтобы дама могла посмотреть.– Слушаюсь, сэр.Фелисия не поднимала глаз от тарелки, пока ее не унесли. Было что-то очень трогательное – или наивное, как посмотреть – в его чувствах, которые он скрывал все эти годы.– Марти, – тихо сказала она. – Я польщена твоим признанием. Я хочу сказать, я тронута. – Она протянула руку и дотронулась до его руки.Он оттолкнул ее.– Тронута? Не говори мне эту чушь! Я люблю тебя. Ты меня не любишь. Таков итог. Просто сделай мне одолжение и возьми эту чертову картину. И убеди Робби делать фильм. Это все, что я прошу.На стол был подан сыр вместе с оберточной бумагой, положенной отдельно на серебряный поднос, потом официант удалился.– Я не могу сделать ни того, ни другого, Марти. Ты же знаешь, – сказала Фелисия.– Что с вами обоими? Робби берет четыреста тысяч долларов моих денег, подписывает контракт, а потом не хочет делать фильм…– Он вернет тебе деньги, Марти. По частям, но непременно вернет.– Мне не нужны его деньги по частям! Мне нужен он. А тебе я предлагаю прекрасную картину от всего сердца, с любовью, а ты равнодушно отвергаешь мой подарок. Меня все считают крутым парнем, гангстером, человеком, которого все предпочитают ненавидеть – а вы двое заставляете меня выглядеть каким-то слабаком.– Марти, Робби благодарен тебе за то, что ты сделал, он намерен вернуть тебе деньги, как бы трудно ему ни было, но он не хочет тратить целый год на «Дон Кихота», к тому же, даже если бы он согласился, ты все равно не смог бы найти деньги до тех пор, пока не кончится война, и ты это знаешь. Он тоже это знает.Куик отрезал себе кусочек сыра, попробовал и улыбнулся.– Есть вещи, которые умеют делать только французы, – сказал он. – Сыр – один из них… Послушай меня внимательно, детка, – сказал он, подняв руку в предупреждающем жесте. – Прежде всего, я собираюсь достать деньги и я собираюсь снимать этот фильм – так что не учи меня жить. Есть кое-что еще, что тебе надо знать. Когда я занял деньги, чтобы дать их Робби, мне пришлось занять их у очень крутых людей. Я дал им определенные обещания, понимаешь? Это обещания, которые непременно надо сдержать.– Я помогла бы тебе, Марти, если бы могла, но я не в состоянии убедить Робби изменить свое решение. В этом вопросе.– Перестань, Лисия. Ты можешь из него веревки вить.– Больше не могу.– Не верю. Слушай, Лисия, это будет большой, большой фильм – настоящее событие, понимаешь, что я хочу сказать? Это будет первый большой послевоенный проект, может быть, первый фильм, который закупят для телевидения. Робби должен быть счастлив принять в нем участие, детка. Он еще поблагодарит меня, вот увидишь.– Он уже не тот актер, что был раньше. И другой человек.– Я знаю об этом. Черт возьми, Лисия, я же не дурак. Он на вершине славы! Прекрасно. Я рад за вас обоих. Я даже слышал из очень надежных источников, что он скоро получит дворянское звание. Ты станешь леди Вейн, если это имеет для тебя значение.– Не думаю, что этот вопрос уже решен.– Решен, поверь мне, – возразил он. Он закурил новую сигару и глубоко затянулся. – Послушай, – почти шепотом сказал он, – возьми картину, прошу тебя. Просто, чтобы показать, что ты на меня не сердишься. И поговори с ним. Попытайся. Разве мне часто случается просить?– Я не могу.Он пожал плечами, потом встал из-за стола, снял картину с мольберта и пошел с ней к камину. Он посмотрел на полотно, затем отодвинул экран камина.– Марти! – закричала Фелисия. – Ты не сделаешь этого!– Почему? Я заплатил за нее, и могу делать с ней что захочу.Зажав в зубах сигару, он стал засовывать картину в камин, расшевелив кочергой угли.Фелисия вскочила, бросилась к нему и выхватила полотно. Позолоченная рама слегка подпалилась, но сама картина не пострадала. Она прижала ее к себе.– Ты сошел с ума, – едва вымолвила она.– Нет. Но я всегда держу слово, Лисия. Не забывай об этом.Она стояла рядом с ним, дрожа от неожиданного потрясения, увидев, что он был готов уничтожить бесценное произведение искусства только, чтобы добиться своего. Она взяла его руку и сжала ее, подумав, каким странно растерянным и беспомощным он выглядит – такой же беспомощной была и она в тот день, когда он ударил ее, чтобы привести в чувство. Он ничего не сказал. Потом он обнял ее, крепко прижал к себе и поцеловал.Она высвободилась, по-прежнему держа картину.– Я думаю, мне лучше уйти.– Останься. Нам еще о многом надо поговорить.Она покачала головой.Она убежала, пока еще могла убежать.
Фелисия подумала было о том, чтобы рассказать Робби о встрече с Куиком, но решила не делать этого. Говорить ему, как он нужен Марти в «Дон Кихоте» – просто необходим – было бы напрасной тратой времени. Рассказать ему о картине было бы еще глупее. Она завернула картину в полотенце и положила в шкаф, решив в ближайшее время восстановить поврежденную раму. Потом у нее еще будет случай все рассказать Робби. А пока она утешалась мыслью, что «ренуар» в ее руках в большей безопасности, чем у Марти.В эту ночь, когда Робби лег в постель рядом и заснул как убитый, даже не прикоснувшись к ней, утомленный долгими репетициями и множеством проблем в театре, Фелисия долго лежала без сна, закрыв глаза, представляя себе «ренуара» на стене напротив кровати; краски картины сияли будто освещенные прожектором.Она уткнулась лицом в подушку, но все равно видела перед собой картину.Фелисия отлично знала, что признание Марти в любви было вызвано в большей степени надеждой, что таким образом он сможет использовать ее, чтобы повлиять на Робби – не надо было быть гением, чтобы догадаться об этом, – все же она верила, что он действительно ее любит. Между ними всегда было сильное взаимное влечение, даже во время той истории с «Ромео и Джульеттой», хотя она и презирала себя за подобные чувства.Она встала, спустилась вниз, налила себе выпить и закурила сигарету. Она сидела в темноте, вспоминая поцелуй Марти, его объятия, ощущение его тела. Она знала, что самое лучшее, что она могла сделать – самое разумное и правильное, – это избегать встреч с ним. Марти был опасным человеком – она слишком часто слышала об этом, чтобы сомневаться, и встречаться с ним означало бы играть с огнем – особенно сейчас, когда решается вопрос о вручении Робби дворянства.Наконец Фелисия решила отправить картину назад с запиской. Элис сможет отнести ее в «Клариджез» и чем скорее, тем лучше.Немного успокоившись, она поднялась в спальню, надеясь, что пару часов ей все же удастся поспать.
– Мистера Куика, пожалуйста.– Одну минутку, мадам.Она держала под мышкой завернутую в бумагу картину. Она принесла ее в театр и оставила на время репетиции у себя в гримерной, а потом пришла сюда, сама не зная почему, решив собственноручно вернуть ее.Держать картину дома казалось ей ужасным предательством. Она не беспокоилась, что Робби может найти ее – если только у него вдруг не проснется такое любопытство, что он начнет проверять ящики ее стола и все полки в шкафу!– Мистер Куик спустится через несколько минут, мадам, если вы не против подождать.– Скажите мистеру Куику, что я лучше поднимусь к нему. – Легкое беспокойство за свою репутацию заставило ее подумать о том, что она рискует быть увиденной в холле «Клариджез», в ресторане которого в это время дня половина светского Лондона пьет чай или сидит в баре за коктейлем. Она не решилась даже оглянуться по сторонам, чтобы посмотреть, есть ли тут знакомые лица, потому что это выглядело бы подозрительно.– Хорошо, мадам, – сказал дежурный. – Отнести ваш сверток наверх?Она покачала головой. Она пришла сюда, чтобы лично вернуть картину Куику.Она вручит ему ее и уйдет.Дверь была открыта. Фелисия вошла в гостиную, но там никого не было. Она услышала шум льющейся в ванной воды.– Я скоро! – крикнул Куик. – Садись и выпей чего-нибудь.В камине горел огонь, на столе стоял серебряный поднос с бутылками, стаканами и вазой с лимонами и лаймами, неслыханной роскошью в военной Англии. Фелисия подошла к столу, чтобы посмотреть газеты, хотя как почти каждый в Англии она слушала новости Би-би-си по три раза в день, отчаянно надеясь услышать что-нибудь новое о боях в Европе.Корреспонденция Куика была разбросана по всему столу – старые экземпляры «Верайэти» и «Холливуд-репортер», подборки вырезок, присланных из Нью-Йорка, счета от лучших английских портных и обувщиков. Фелисия почувствовала стыд и любопытство, но второе было сильнее – она никогда не могла устоять перед тем, чтобы не взглянуть на чужой письменный стол. Куик вовсе не старался что-то скрыть, что обычно было признаком того, что среди его бумаг не было ничего интересного. Ее внимание привлек бледно-голубой лист бумаги с простым и элегантным тиснением сверху «Даунинг-стрит, 10, Лондон», на котором аккуратным почерком Уинстона Черчилля было написано несколько строк с выражением благодарности полковнику Куику за какую-то услугу – он был оставлен на видном месте намеренно. Фелисия улыбнулась. Знаменитый талант Марти устраивать самому себе продвижение по службе не покинул его и сейчас. Странно, что из-под этого документа выглядывал уголок письма, написанного явно женским почерком.Фелисия осторожно потянула его к себе, пока не смогла прочитать несколько строк. «…ты поступил как последний подонок, сделав так, что я оказалась у этой волосатой обезьяны Фрухтера с его огромными ручищами… Я не заслужила такого обращения, и ты это знаешь! Не желаю тебе ничего хорошего. Сильвия».Под кожаное пресс-папье была подсунута карточка с грифом отеля «Ритц», на которой Марти нацарапал своим решительным почерком с таким сильным нажимом, будто хотел ручкой прорвать бумагу, всего одну строчку: «Билли Дов, «Лиса и виноград», и внизу номер телефона. Все вокруг этой надписи было изрисовано сложным орнаментом из символов доллара и фунта стерлингов, как будто Марти машинально чертил на бумаге, разговаривая с кем-то по телефону, с тем же Довом, возможно. Имя «Билли Дов» показалось Фелисии знакомым, только она не могла вспомнить, где она его слышала. Был, конечно, знаменитый артист английского мюзик-холла по имени Вилли Дов, но он, пожалуй, принадлежал к поколению ее матери. Ей показалось маловероятным, чтобы Марти решил пригласить старого Билли в свое бродвейское шоу, но она не успела дальше обдумать свою мысль, как дверь спальни открылась, и появился сам Марти, свежевыбритый, в шелковом халате и с сигарой в зубах.– Ты налила себе выпить? – спросил он. Он радостно улыбался и был нисколько не удивлен ее появлением.– Нет еще. Я имела в виду, мне не хочется пить. Я просто зашла на минутку.Он заметил сверток.– Чтобы вернуть мне эту проклятую картину?– Да.Он пожал плечами.– Да брось ты ее. Что значит какой-то «ренуар» для друзей? – Накануне он настаивал, чтобы она взяла картину. Сегодня ему это уже было безразлично. Даже для такого импульсивного человека, как Куик, это была слишком разительная перемена. Он подошел к подносу с напитками, взял бутылку шампанского и мастерски открыл ее. Фелисия невольно подумала, было ли шампанское постоянно у него в номере, или он просто чувствовал, что она вернется.Он наполнил два бокала, и они выпили.– Робби велел вернуть картину?– Я не рассказала ему о ней.– Ну, это по крайней мере было умным шагом. Ты могла прислать ее с посыльным. Тебе не стоило нести ее самой.– Мне было по пути.– В самом деле? Выходит, я не так хорошо знаю Лондон, как думал. Как прошла репетиция?– Ужасно.– Ты никогда не думала, что совершаешь ошибку? Ты хорошая актриса – настоящая. Может быть, вам с Робби не стоит работать вместе. Помнишь, что было, когда вы оба играли в «Ромео и Джульетте».– Мы хорошо сыграли «Макбета», если ты забыл.– Отзывы были разноречивыми, дорогая, вспомни. Я имел в виду, как вы с Робби ладите друг с другом?Фелисия на мгновение закрыла глаза и вздохнула.– Плохо, – сказала она. – Мы постоянно ссоримся и ругаемся. Я отвратительно себя чувствую. И он тоже.– Ну, что я говорил. Значит, Лантов из вас не получилось, ну и что? Нет такого закона, который велел вам играть вместе. Посмотри на Робби. Его работа в «Ричарде III» был самой удачной из всего, что он сделал, и ты в ней не участвовала. Может быть, он так же недоволен «Отелло», как и ты, Лисия. Я хочу сказать, взгляни правде в лицо, но, конечно, трудно жить вместе без того, чтобы к тому же не работать вместе. Я понял это, пока был женат на Кэсси Блейк.– Кто она была?– Она дважды была чемпионкой Олимпийских игр по плаванию. Я пригласил ее в свою первую водную феерию, сделал из нее звезду, а потом женился на ней… Боже, какую ошибку я совершил! У нас был ужасный брак, к тому же она оставила плавание, так что я проиграл дважды.– И сколько это длилось?– Мой брак с Кэсси? Не помню. Кажется, полгода. – У него на лице появилось мечтательно выражение. – Какое у нее было тело! – Он улыбнулся Фелисии. – У тебя не хуже.– Спасибо, Марти. Хотя, боюсь, я вовсе не отношусь к типу олимпийских чемпионок.– Поверь моему слову, Лисия: у тебя прекрасная фигура, а уж я-то в этом знаю толк.Прошло много лет с тех пор, как ее фигурой и лицом откровенно восхищались. Перед войной бульварная пресса называла ее «Девушкой с глазами стоимостью миллион фунтов», и все потому, что продюсер одного фильма в целях рекламы застраховал их у «Лондонского Ллойда» «Лондонский Ллойд» – ассоциация страховщиков.
на эту сумму, но фактически впервые слава пришла к ней, когда она в возрасте двадцати лет появилась на страницах «Вог» «Вог» – журнал для женщин; печатает моды, советы по домашнему хозяйству.
в чертовски сексуальном черном вечернем платье от Молинье, которое так облегало ее тело, что казалось нарисованным на нем. О ее фигуре с тонкой талией, длинными стройными ногами, безупречной грудью и лебединой шеей заговорил весь Лондон, и именно эта фотография вместе с рекомендациями Филипа Чагрина помогла ей получить первую роль.Это было очень давно – так давно, что она уже перестала об этом вспоминать, – но годы нисколько не испортили ее фигуру, даже если только она одна и замечала это.– Верю тебе на слово, Калибан. Я думаю, мне вообще нечего стыдиться.– Я скажу, что тебе нужно, Лисия, детка. Во-первых, свою собственную пьесу. Ты должна доказать самой себе, что ты можешь играть без Робби.– Конечно, могу! – сердито бросила она. – Это все знают.– Так ли? Когда ты в последний раз пыталась это сделать? В 1939 году, верно? И ты получила «Оскара», что гораздо важнее, чем все, что сделал он. Но это было кино, Лисия. Тебе нужна своя пьеса, и если ты предоставишь это дело мне, я найду тебе ее. У меня есть люди, которые постоянно читают разные сценарии.– Может быть, ты прав.– Никаких «может быть». Ты должна сделать на это ставку. Не подрывай свой авторитет. Ты должна думать о своей собственной репутации.В последнее время эта мысль часто приходила ей в голову. Почему ей обязательно надо привязывать себя к Робби и ограничиваться пьесами, в которых они могли бы оба играть равные по значимости роли? И к чему настаивать на этом, когда совершенно очевидно, что Робби становится раздражительным и недовольным оттого, что он должен связывать свою карьеру с ее?– Я подумаю об этом, Марти, – пообещала она. – Что еще мне нужно?Он положил сигару в пепельницу, подошел к Фелисии и обнял ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Фелисия подумала было о том, чтобы рассказать Робби о встрече с Куиком, но решила не делать этого. Говорить ему, как он нужен Марти в «Дон Кихоте» – просто необходим – было бы напрасной тратой времени. Рассказать ему о картине было бы еще глупее. Она завернула картину в полотенце и положила в шкаф, решив в ближайшее время восстановить поврежденную раму. Потом у нее еще будет случай все рассказать Робби. А пока она утешалась мыслью, что «ренуар» в ее руках в большей безопасности, чем у Марти.В эту ночь, когда Робби лег в постель рядом и заснул как убитый, даже не прикоснувшись к ней, утомленный долгими репетициями и множеством проблем в театре, Фелисия долго лежала без сна, закрыв глаза, представляя себе «ренуара» на стене напротив кровати; краски картины сияли будто освещенные прожектором.Она уткнулась лицом в подушку, но все равно видела перед собой картину.Фелисия отлично знала, что признание Марти в любви было вызвано в большей степени надеждой, что таким образом он сможет использовать ее, чтобы повлиять на Робби – не надо было быть гением, чтобы догадаться об этом, – все же она верила, что он действительно ее любит. Между ними всегда было сильное взаимное влечение, даже во время той истории с «Ромео и Джульеттой», хотя она и презирала себя за подобные чувства.Она встала, спустилась вниз, налила себе выпить и закурила сигарету. Она сидела в темноте, вспоминая поцелуй Марти, его объятия, ощущение его тела. Она знала, что самое лучшее, что она могла сделать – самое разумное и правильное, – это избегать встреч с ним. Марти был опасным человеком – она слишком часто слышала об этом, чтобы сомневаться, и встречаться с ним означало бы играть с огнем – особенно сейчас, когда решается вопрос о вручении Робби дворянства.Наконец Фелисия решила отправить картину назад с запиской. Элис сможет отнести ее в «Клариджез» и чем скорее, тем лучше.Немного успокоившись, она поднялась в спальню, надеясь, что пару часов ей все же удастся поспать.
– Мистера Куика, пожалуйста.– Одну минутку, мадам.Она держала под мышкой завернутую в бумагу картину. Она принесла ее в театр и оставила на время репетиции у себя в гримерной, а потом пришла сюда, сама не зная почему, решив собственноручно вернуть ее.Держать картину дома казалось ей ужасным предательством. Она не беспокоилась, что Робби может найти ее – если только у него вдруг не проснется такое любопытство, что он начнет проверять ящики ее стола и все полки в шкафу!– Мистер Куик спустится через несколько минут, мадам, если вы не против подождать.– Скажите мистеру Куику, что я лучше поднимусь к нему. – Легкое беспокойство за свою репутацию заставило ее подумать о том, что она рискует быть увиденной в холле «Клариджез», в ресторане которого в это время дня половина светского Лондона пьет чай или сидит в баре за коктейлем. Она не решилась даже оглянуться по сторонам, чтобы посмотреть, есть ли тут знакомые лица, потому что это выглядело бы подозрительно.– Хорошо, мадам, – сказал дежурный. – Отнести ваш сверток наверх?Она покачала головой. Она пришла сюда, чтобы лично вернуть картину Куику.Она вручит ему ее и уйдет.Дверь была открыта. Фелисия вошла в гостиную, но там никого не было. Она услышала шум льющейся в ванной воды.– Я скоро! – крикнул Куик. – Садись и выпей чего-нибудь.В камине горел огонь, на столе стоял серебряный поднос с бутылками, стаканами и вазой с лимонами и лаймами, неслыханной роскошью в военной Англии. Фелисия подошла к столу, чтобы посмотреть газеты, хотя как почти каждый в Англии она слушала новости Би-би-си по три раза в день, отчаянно надеясь услышать что-нибудь новое о боях в Европе.Корреспонденция Куика была разбросана по всему столу – старые экземпляры «Верайэти» и «Холливуд-репортер», подборки вырезок, присланных из Нью-Йорка, счета от лучших английских портных и обувщиков. Фелисия почувствовала стыд и любопытство, но второе было сильнее – она никогда не могла устоять перед тем, чтобы не взглянуть на чужой письменный стол. Куик вовсе не старался что-то скрыть, что обычно было признаком того, что среди его бумаг не было ничего интересного. Ее внимание привлек бледно-голубой лист бумаги с простым и элегантным тиснением сверху «Даунинг-стрит, 10, Лондон», на котором аккуратным почерком Уинстона Черчилля было написано несколько строк с выражением благодарности полковнику Куику за какую-то услугу – он был оставлен на видном месте намеренно. Фелисия улыбнулась. Знаменитый талант Марти устраивать самому себе продвижение по службе не покинул его и сейчас. Странно, что из-под этого документа выглядывал уголок письма, написанного явно женским почерком.Фелисия осторожно потянула его к себе, пока не смогла прочитать несколько строк. «…ты поступил как последний подонок, сделав так, что я оказалась у этой волосатой обезьяны Фрухтера с его огромными ручищами… Я не заслужила такого обращения, и ты это знаешь! Не желаю тебе ничего хорошего. Сильвия».Под кожаное пресс-папье была подсунута карточка с грифом отеля «Ритц», на которой Марти нацарапал своим решительным почерком с таким сильным нажимом, будто хотел ручкой прорвать бумагу, всего одну строчку: «Билли Дов, «Лиса и виноград», и внизу номер телефона. Все вокруг этой надписи было изрисовано сложным орнаментом из символов доллара и фунта стерлингов, как будто Марти машинально чертил на бумаге, разговаривая с кем-то по телефону, с тем же Довом, возможно. Имя «Билли Дов» показалось Фелисии знакомым, только она не могла вспомнить, где она его слышала. Был, конечно, знаменитый артист английского мюзик-холла по имени Вилли Дов, но он, пожалуй, принадлежал к поколению ее матери. Ей показалось маловероятным, чтобы Марти решил пригласить старого Билли в свое бродвейское шоу, но она не успела дальше обдумать свою мысль, как дверь спальни открылась, и появился сам Марти, свежевыбритый, в шелковом халате и с сигарой в зубах.– Ты налила себе выпить? – спросил он. Он радостно улыбался и был нисколько не удивлен ее появлением.– Нет еще. Я имела в виду, мне не хочется пить. Я просто зашла на минутку.Он заметил сверток.– Чтобы вернуть мне эту проклятую картину?– Да.Он пожал плечами.– Да брось ты ее. Что значит какой-то «ренуар» для друзей? – Накануне он настаивал, чтобы она взяла картину. Сегодня ему это уже было безразлично. Даже для такого импульсивного человека, как Куик, это была слишком разительная перемена. Он подошел к подносу с напитками, взял бутылку шампанского и мастерски открыл ее. Фелисия невольно подумала, было ли шампанское постоянно у него в номере, или он просто чувствовал, что она вернется.Он наполнил два бокала, и они выпили.– Робби велел вернуть картину?– Я не рассказала ему о ней.– Ну, это по крайней мере было умным шагом. Ты могла прислать ее с посыльным. Тебе не стоило нести ее самой.– Мне было по пути.– В самом деле? Выходит, я не так хорошо знаю Лондон, как думал. Как прошла репетиция?– Ужасно.– Ты никогда не думала, что совершаешь ошибку? Ты хорошая актриса – настоящая. Может быть, вам с Робби не стоит работать вместе. Помнишь, что было, когда вы оба играли в «Ромео и Джульетте».– Мы хорошо сыграли «Макбета», если ты забыл.– Отзывы были разноречивыми, дорогая, вспомни. Я имел в виду, как вы с Робби ладите друг с другом?Фелисия на мгновение закрыла глаза и вздохнула.– Плохо, – сказала она. – Мы постоянно ссоримся и ругаемся. Я отвратительно себя чувствую. И он тоже.– Ну, что я говорил. Значит, Лантов из вас не получилось, ну и что? Нет такого закона, который велел вам играть вместе. Посмотри на Робби. Его работа в «Ричарде III» был самой удачной из всего, что он сделал, и ты в ней не участвовала. Может быть, он так же недоволен «Отелло», как и ты, Лисия. Я хочу сказать, взгляни правде в лицо, но, конечно, трудно жить вместе без того, чтобы к тому же не работать вместе. Я понял это, пока был женат на Кэсси Блейк.– Кто она была?– Она дважды была чемпионкой Олимпийских игр по плаванию. Я пригласил ее в свою первую водную феерию, сделал из нее звезду, а потом женился на ней… Боже, какую ошибку я совершил! У нас был ужасный брак, к тому же она оставила плавание, так что я проиграл дважды.– И сколько это длилось?– Мой брак с Кэсси? Не помню. Кажется, полгода. – У него на лице появилось мечтательно выражение. – Какое у нее было тело! – Он улыбнулся Фелисии. – У тебя не хуже.– Спасибо, Марти. Хотя, боюсь, я вовсе не отношусь к типу олимпийских чемпионок.– Поверь моему слову, Лисия: у тебя прекрасная фигура, а уж я-то в этом знаю толк.Прошло много лет с тех пор, как ее фигурой и лицом откровенно восхищались. Перед войной бульварная пресса называла ее «Девушкой с глазами стоимостью миллион фунтов», и все потому, что продюсер одного фильма в целях рекламы застраховал их у «Лондонского Ллойда» «Лондонский Ллойд» – ассоциация страховщиков.
на эту сумму, но фактически впервые слава пришла к ней, когда она в возрасте двадцати лет появилась на страницах «Вог» «Вог» – журнал для женщин; печатает моды, советы по домашнему хозяйству.
в чертовски сексуальном черном вечернем платье от Молинье, которое так облегало ее тело, что казалось нарисованным на нем. О ее фигуре с тонкой талией, длинными стройными ногами, безупречной грудью и лебединой шеей заговорил весь Лондон, и именно эта фотография вместе с рекомендациями Филипа Чагрина помогла ей получить первую роль.Это было очень давно – так давно, что она уже перестала об этом вспоминать, – но годы нисколько не испортили ее фигуру, даже если только она одна и замечала это.– Верю тебе на слово, Калибан. Я думаю, мне вообще нечего стыдиться.– Я скажу, что тебе нужно, Лисия, детка. Во-первых, свою собственную пьесу. Ты должна доказать самой себе, что ты можешь играть без Робби.– Конечно, могу! – сердито бросила она. – Это все знают.– Так ли? Когда ты в последний раз пыталась это сделать? В 1939 году, верно? И ты получила «Оскара», что гораздо важнее, чем все, что сделал он. Но это было кино, Лисия. Тебе нужна своя пьеса, и если ты предоставишь это дело мне, я найду тебе ее. У меня есть люди, которые постоянно читают разные сценарии.– Может быть, ты прав.– Никаких «может быть». Ты должна сделать на это ставку. Не подрывай свой авторитет. Ты должна думать о своей собственной репутации.В последнее время эта мысль часто приходила ей в голову. Почему ей обязательно надо привязывать себя к Робби и ограничиваться пьесами, в которых они могли бы оба играть равные по значимости роли? И к чему настаивать на этом, когда совершенно очевидно, что Робби становится раздражительным и недовольным оттого, что он должен связывать свою карьеру с ее?– Я подумаю об этом, Марти, – пообещала она. – Что еще мне нужно?Он положил сигару в пепельницу, подошел к Фелисии и обнял ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52