– Подарок от коммунистов, – сказал он, накладывая ложкой икру на тост и подавая Фелисии. – Сталин захотел иметь все голливудские картины, и я достал ему копии. Ты любишь водку? Я пришлю тебе ящик. Посольская, настоящая, без подделки, а не ваше обычное экспортное дерьмо.– Я люблю водку, но совсем чуть-чуть и очень холодную. Она сразу ударяет в голову.– Да. Теперь когда ты сказала, я вспомнил. Но давай забудем о водке. – Он поднял свой бокал и чокнулся с ней. – За ваше здоровье, как говорят здесь у вас. За победу, за мир – и пусть снова вернутся хорошие времена.– За это я выпью.– И за тебя, Лисия. – Он наклонился вперед, нахмурившись, будто его попросили сделать серьезное выражение лица. Его лицо редко выражало то, что занимало его мысли в этот момент, но сейчас он был воплощением искренности. – Послушай, – сказал он, понизив голос до шепота, – можно я скажу тебе одну вещь?Она кивнула.– Я восхищаюсь тобой, – произнес он медленно и серьезно. Он положил ей руку на колено – просто быстрое, легкое прикосновение. – Я хочу сказать, что ты тоже одержала свою победу, Лисия. В Лос-Анджелесе ты была выбита из седла. Многие уже сбросили тебя со счетов, но ты вернулась! И вот какая ты сейчас: более прекрасная, чем раньше, замужем, играешь Шекспира, черт возьми – знаешь, что это значит?Она покачала головой. Рука Куика снова легла ей на колено. На этот раз он задержал ее там, то ли чтобы подчеркнуть свои слова, то ли потому, что он подходил к своей главной мысли. Ей показалось, что на этот раз рука легла несколько выше, почти на то место, где был верхний край ее чулок, но она не придала этому большого значения, потому что лицо Марти было совсем близко, его глаза, влажные от переполнявших его эмоций, смотрели прямо ей в глаза.– Это требует мужества! – сказал он. – Именно это я хотел сказать. Ты очень смелая женщина, помимо того, что очень сексуальная и красивая.– Ты забыл «талантливая». Он засмеялся.– Я сказал «талантливая», разве нет? Должен был сказать. Если нет, то просто потому, что я немного смущаюсь. В тебе есть класс. Ты обладаешь всеми достоинствами на свете. Но главное – мужество. Для меня ты – необыкновенная личность. – Он замолчал, как будто только что закончил длинную речь.– Спасибо, Марти, – сказала она, искренне тронутая, хотя и немного настороженная.– Не надо меня благодарить, черт возьми. Я просто сказал тебе правду. Еще шампанского?Она протянула свой бокал, который бармен и официант сразу бросились наполнять. Возможно, было неразумно пить шампанское на почти пустой желудок, съев только пару ложек икры, но утренняя репетиция была такой напряженной, что она чувствовала потребность выпить.– Ешь, – велел ей Куик.Сам он густо намазывал икру на хлеб, будто не ел неделю. Он ел жадно, без всякого изящества, зачерпывая побольше икры и время от времени облизывая ложку.– Отличное качество, – сказал он. – Я знаю толк в икре. Занимался ресторанным бизнесом, знаешь? Работал в ночных клубах, барах. Никогда не мог понять, зачем люди заказывают икру, потом поганят ее луком, сметаной, рублеными яйцами… Когда есть что-то хорошее, лучше есть это просто так, верно?– Верно. Я не знала, что тебя интересуют кулинарные тонкости, Марти.– В ресторанах, где я работал, мы делали деньги в баре или на представлениях, а не на еде. Но если ты хочешь хорошо заработать, ты должен дать людям все самого хорошего качества, улавливаешь? У меня всегда был хороший шеф-повар, хороший метрдотель, настоящие профи, и я прислушивался к ним – бессмысленно нанимать хороших специалистов, если ты не собираешься у них ничему учиться – так я многое узнал о еде. Это не самое главное в моей жизни, но зачем есть всякую гадость, когда можно этого не делать?– Действительно, зачем? Мне нравится такой подход к жизни. – Она протянула свой бокал, чтобы ей налили еще шампанского. С Марти Куиком было приятно проводить время, потому что не надо было уделять большого внимания тому, что он говорит. До тех пор, пока ты делаешь вид, что соглашаешься с ним, он счастлив.– Класс, – с жаром произнес он. – Вот что имеет значение. Я всегда говорил своим людям: я не против, если в баре сидят проститутки, они часть нашего бизнеса, но если они выглядят, как проститутки, вышвырните их за дверь. Приятные, симпатичные девушки, хорошо одетые, классные – это полезно для дела.– Мне кажется, я никогда не видела ни одной проститутки, в которой чувствовался бы класс.– Дорогая, ты просто не встречалась с моей второй женой. Или с четвертой. Во всяком случае, в тебе есть класс, настоящий, самой высшей пробы, и это мне в тебе нравится. Я хочу, чтобы мы были друзьями.– Я считала, что мы и так друзья, Марти.– Ну, да. Я имею в виду друзьями. Слушай, ты что-то ничего не ешь.– Я уже поела, спасибо, Марти. Немножко икры вполне достаточно. Мне как-то не хочется весь ленч только и делать, что есть икру.– А кто сказал, что мы будем есть только икру, детка? Как насчет отбивной из молодого барашка? Со свежей картошкой? Салата под сырным соусом, как дома? Хорошего камамбера? Свежих персиков со сливками?Фелисия удивленно уставилась на него. Они с Робби получали сверх рациона разные продуктовые посылки от своих американских друзей и поклонников, не говоря уже о периодических подарках от дяди Гарри, но отбивные из молодого барашка были неслыханной роскошью, а камамбер – просто немыслимой.– Как тебе удалось достать все это, Калибан? – спросила она.Он беззаботно улыбнулся. У него были удивительные зубы – белые, сияющие, несмотря на то, что он постоянно курил сигары – зубы, которые можно встретить только у американских мужчин. Они делали его улыбку странно привлекательной, похожей на улыбку испорченного мальчишки.– С отбивными все было просто. Я вспомнил, что ты их любишь – ты их ела в Чикаго накануне премьеры «Ромео и Джульетты». Я заказал их в ресторане. А вот с камамбером была совсем другая история! Я оказал пару мелких услуг одному генералу-лягушатнику из штаба Де Голля, и он велел одному из своих людей, которые направлялись в Англию для встречи с лидерами Сопротивления, привезти мне сыр. Его купили в Париже на прошлой неделе.– Ты все это выдумал, Калибан.– Клянусь могилой матери! Нет, к черту, лучше я покажу тебе оберточную бумагу. Я лгу только в самых важных случаях. В мелочах ты можешь доверять мне на все сто процентов.– Ходили слухи, что ты не всегда возвращаешь деньги, которые занял.Он сделал обиженное лицо.– Это же не ложь, прелесть моя! Это мошенничество и воровство. Этим я занимаюсь, не отрицаю. Так что мы будем есть? Ты голодна?– Конечно. У меня была трудная репетиция утром.– Жаль, что я не видел.– Не жалей, Калибан. Тебе было смертельно скучно на репетициях «Ромео и Джульетты». В твоем представлении, репетиция – это когда много хорошеньких девушек задирают ножки.– Что в этом плохого. – Он не спеша пил шампанское, задумчиво поглядывая на нее поверх края бокала. – Все равно мне было интересно. Просто тогда у меня мысли были заняты другими делами, которые ждали меня в Нью-Йорке, а тут еще Робби доставлял мне массу хлопот. Знаешь, я всегда любил наблюдать за работой профессионалов. Когда я был мальчишкой, я ходил по утрам на ипподром смотреть, как тренируют лошадей. Если хочешь узнать, на какую лошадь поставить свои денежки, посмотри их на тренировке, а не на скачках. На скачках можно оценить лишь жокеев и все.– Не слишком-то лестное сравнение, Калибан.– Это не сравнение, Лисия. Просто мое мнение. Ты узнаешь больше, наблюдая за тренировкой, чем за готовой работой. Мне все же хотелось бы увидеть, как вы с Робби работаете вместе. Как он? Все еще злится на меня за этот паршивый торт?– Честно сказать, он больше злится на меня, чем на тебя. Ему совершенно не понравился твой торт, но еще меньше ему понравилось, что я взяла кинжал Филипа Чагрина, чтобы разрезать его.Куик сделал глоток шампанского; на его лице появилась мальчишеская улыбка. Он так умело изображал крутого парня, что все забывали, насколько он молод. Он сумел столько всего натворить за свои тридцать два года жизни.Он свободно держал в пальцах сигару, ее кончик слабо светился. Она была огромной, как у Черчилля; ходили слухи, что он стал личным поставщиком сигар для премьер-министра. Как большинство самых невероятных историй, рассказанных самим Куиком или о нем, эта была правдивой. Он нашел в Голливуде работу для племянника президента Рузвельта; он достал копии всех вестернов для генерала Эйзенхауэра, чтобы он мог смотреть их по вечерам у себя в штабе; он организовал издание в Америке книги генерала Де Голля о войне и уговорил Аарона Даймонда стать литературным агентом генерала – энергичная щедрость Куика просто не знала границ, когда дело касалось сильных мира сего, и он ничего не требовал взамен за свои услуги. Ему служил достаточной наградой тот факт, что все знали, что он вхож в Белый Дом или на Даунинг-стрит, 10.Его пальцы были поразительно тонкими для такого приземистого, крепко сбитого мужчины, ногти были ухоженными, кожа выглядела загорелой, даже здесь в Англии, где солнце никогда не светило больше часа в день. Хотя он никогда не ходил пешком больше, чем того требовала необходимость, у него была атлетическая фигура – узкая талия и широкие плечи, и создавалось впечатление, что он по-прежнему мог бы продержаться несколько раундов на ринге.У него была репутация мастера арм-рестлинга, Арм-рестлинг – вид спортивной борьбы – поединок на руках, проводимый на специальных столах.

и однажды он одержал победу над Хемингуэем, выиграв тысячу долларов, во время импровизированного матча в «Ротонде» «Ротонда» – знаменитое кафе в Париже, где собирались художники, артисты, музыканты.

в Париже, где судьей была Марлен Дитрих. Эту историю Фелисия всегда считала вымыслом, пока не увидела фотографию в доме Марлен в Коулдуотер-Каньон.– Кинжал Чагрина? – переспросил Куик. – Мне он показался бутафорским.– Это актерский эквивалент меча короля Артура, Марти. Он когда-то принадлежал Шекспиру.– Шутишь! – Он усмехнулся. – Неужели это тот самый кинжал, который Шекспир подарил Ричарду Бербеджу? И он переходил разными путями от Гаррика к Кину, а от него к сэру Генри Ирвингу и далее? Тогда это действительно своего рода меч короля Артура. «Экскалибур», Экскалибур – меч короля Артура, он неизменно помогал Артуру одерживать победы в битвах.

верно я сказал? – Он победно улыбнулся.Фелисия рассмеялась.– Ты всегда полон сюрпризов, Калибан. Как тебе это удается?Он скромно пожал плечами.– Читаю, детка. Я страдаю бессонницей. Если ты не можешь заснуть, когда ляжешь спать, что тебе остается делать всю эту проклятую ночь? Читать или таращиться на эти дурацкие стены.– Я этого не знала.– Догадываюсь. Но почему этот зазнайка Чагрин отдал кинжал?– Робби говорит, что это был благородный жест.– Разрази меня гром! Филип просто хочет, чтобы люди думали, будто у него больше достоинств, чем у Робби. Он не может победить Робби как актер, потому что у него не хватает мужества и таланта, поэтому он сделал единственное, что ему осталось – с достоинством сдался, чтобы все потом говорили о его благородстве. Очень умный ход, если разобраться. Подумай о другом, детка: Филипп вручил Робби этот дурацкий кинжал, верно? Это в какой-то мере ставит его выше Робби, понимаешь? Это он, Чагрин, решил, кто получит награду, будто Робби всего лишь смышленый ученик, а он – директор школы.– Наставник. Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. – Как обычно, макиавеллиевский взгляд Куика на жизнь был весьма убедителен.– Наставник, директор, какая разница. Если кто-то что-то делает для тебя, ты всегда должен спросить, зачем ему это. Робби следовало задать этот вопрос, когда я заплатил его долги в Лос-Анджелесе.– Наши долги.– Его, Лисия. Если бы это были твои долги, поверь мне, я бы заплатил их и разорвал твое долговое обязательство. – Он перевел взгляд на дверь, где стоял метрдотель с меню в руке, стараясь привлечь его внимание. – Ленч, – сказал Марти, поднимаясь из-за стола. – Не стоит дожидаться, пока отбивные пережарятся. Нам лучше подняться в мой номер.Несмотря на легкое опьянение, Фелисия при этих словах удивленно уставилась на него.– В твой номер? Калибан! Я – порядочная замужняя женщина!– Ну и что? Просто там удобнее, и можно спокойно поговорить. У нас чисто деловая встреча. Я думал, ты это поняла. Если бы я хотел затащить тебя в постель, я бы не стал этого делать в присутствии двух официантов, верно?– Говорят, иногда случается и не такое. Все же я думаю, ты прав.Номер Куика действительно оказался более удобным местом. Один официант придвинул ей стул, пока второй стоял рядом с графином красного вина, а метрдотель проверял, все ли в порядке.В камине горел огонь, вся комната была заставлена цветами, а на изящном антикварном мольберте у окна стоял небольшой натюрморт Ренуара с изображением цветов, краски которого, казалось, горели ярче огня. Фелисия внезапно мысленно увидела себя ребенком в белом платьице и шляпке, украшенной полевыми цветами, бегущим по цветущему саду туда, где ее ждали отец и мать; отец был необыкновенно привлекателен в светлосером костюме, а мать была одета в платье из шифона пастельных тонов, развевающееся на ветру.– «Ришебур 27» – услышала она голос Куика, произнесший название вина с удивительно хорошим произношением. – Я помню, тебе оно понравилось, когда мы обедали все вместе в Нью-Йорке в «Павильоне» после посещения Всемирной выставки. – Он обратился к официанту: – Надеюсь, вы дали ему достаточно времени постоять открытым?– Конечно, полковник, – вежливо ответил официант, низко поклонившись. – Я сам открыл его сегодня утром в одиннадцать. Думаю, вы останетесь довольны.– Надеюсь.Она подождали, пока им подадут отбивные; аромат, наполнивший комнату, был как напоминание о прежних, счастливых днях. Фелисия пригубила вино и удовлетворенно кивнула. Официант не подвел Куика.– Какой симпатичный маленький «ренуар», – сказала она, указывая на картину.Куик попробовал вино и кивнул официанту.– Нормально, – сказал он. – Перестань ухмыляться. Я выбрал вино, черт возьми, а не тебя. – Он вернулся к своей тарелке, разрезал отбивную и внимательно посмотрел на нее, чтобы убедиться, того ли она цвета. – Эх, вы – англичане! Это не «симпатичное маленькое» что-то. Это великое произведение.– Возможно. Я не знала, что ты – коллекционер.– Я уже давно коллекционирую хорошую живопись. Хемингуэй брал меня с собой к Пикассо, о, я не помню, в тридцать пятом или в тридцать шестом, когда я был в Париже, и я купил пару картин у Пабло, те, которые он даже не хотел продавать, так они были хороши… Нельсон Рокфеллер Нельсон Рокфеллер (1908–1979) – американский политический деятель.

практически стоял передо мной на коленях, чтобы уговорить меня подарить их Музею современного искусства, но мне нравится иметь их там, где они сейчас – в моей спальне в Нью-Йорке. Потом я нашел несколько работ Шагала, Марк Шагал (1887–1985) – французский живописец и график.

Брака, Жорж Брак (1882–1963) – французский художник, один из основоположников кубизма.

и скоро у меня сложилась настоящая коллекция. У своего дома в Лонг-Айленде я устроил сад со скульптурами, гораздо лучше, чем у Билли Роуза – Мур, Генри Мур (1898–1986) – английский скульптор.

Бранкузи, Константин Бранкузи (1876–1957) – румынский скульптор, представитель символизма.

Роден. Огюст Роден (1840–1917) – французский скульптор.

Когда Олдос Хаксли Олдос Хаксли (1894–1963) – английский писатель.

увидел его, он сказал, что это самое лучшее, что он увидел в Америке помимо Тихого океана. Поверь мне на слово, это очень ценный «ренуар», с безупречным происхождением. Два директора музея готовы были перерезать мне глотку, когда узнали, что я купил его. – Он усмехнулся. – Как отбивная?– Великолепная. Что ты собираешься делать с картиной, Марти. Отправить ее в Штаты?– Это не моя картина.– Мне показалось, ты сказал, что купил ее?– Купил. Но она не моя. – Он продолжал жевать и глотать, запивая еду вином, время от времени качая головой как бы от удивления, будто он думал о том долгом пути, который привел его от работы вышибалой в баре и выполнения мелких поручений для бутлегеров Бутлегер – лицо, занимающееся незаконным ввозом и продажей спиртных напитков.

с Кони-Айленда к шикарному номеру в «Клариджезе» и картине за тридцать тысяч фунтов. – Она твоя.Фелисия поставила свой бокал. Крепкое вино после шампанского слегка опьянило ее.– Моя, Калибан? Что ты имеешь в виду?– Я купил ее для тебя. Как только я ее увидел, я подумал о тебе. Не знаю почему, но что-то в этих цветах, красках – черт! – я понял это и все. Смешно, здесь нет ничего, кроме цветов, но это очень чувственная картина, если ты посмотришь на нее подольше. Во всяком случае, она – твоя. Наслаждайся ею на здоровье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52