Твидовый пиджак цвета протухающего мяса навис хомутом над рябой шеей детектива. Больше всего Куигли напоминал хулигана, которого так и подмывает скинуть пиджак, галстук и пустить в ход кулаки — насажать всем подряд синяков, а не то всласть поизмываться над ошалевшим от страха слабаком, который не способен достойно принять вызов.
Когда машина въехала на холм, Шерману открылась толпа, запрудившая улицу перед входом в белокаменное здание. Проезжающие машины едва протискивались.
— Что там такое? — спросил он.
— Похоже, демонстрация, — ответил Куигли.
— Де-мон-стрра-сиа? Ха-ха-ха, — сказал шофер. У него оказался певучий акцент и манера нервозно посмеиваться. — В честь чего? Ха-ха-ха-ха.
— В честь нас, — сказал Куигли мертвым голосом.
Шофер глянул на Куигли.
— В честь ва-а-с? Ха-ха-ха-ха.
— Знаешь, что за джентльмен сидит у тебя в машине? Про мистера Мак-Коя слышал? — Куигли мотнул головой в направлении заднего сиденья.
В зеркальце появились глаза шофера, взгляды опять сцепились.
— Ха-ха-ха-ха, — отозвался шофер и умолк.
— Ты не волнуйся, — сказал Куигли. — В эпицентре беспорядков безопаснее, чем на периферии. Это известный факт.
Шофер снова глянул на Куигли и произнес свое «ха-ха-ха-ха». После этого он притих, очевидно прикидывая, кого больше бояться — демонстрантов, к которым приближалась машина, или преступника, сидящего сзади, всего в нескольких дюймах от его пока еще не свернутой шеи. Он опять поймал в зеркальце взгляд Шермана, ухнул в разверстую полость и выскочил прочь с вытаращенными от ужаса глазами.
— Ничего не будет, — сказал Шерману Киллиан. — Там посты полиции. Не дадут им разгуляться. Кстати, каждый раз одна и та же компашка: Бэкон и его люди. Вы что, думаете, в Бронксе кому-нибудь до вас есть дело? Не льстите себе. Это все одна и та же компашка выкидывает одни и те же номера. Чистой воды шоу. Вы только не открывайте рта и не смотрите по сторонам. На сей раз у нас для них сюрприз.
Свернув на Уолтон авеню, автомобиль нырнул в толпу. Толпа смыкалась вокруг всего цоколя огромного здания на вершине холма. До Шермана донесся голос, усиленный громкоговорителем. Послушная этому голосу, толпа поднимала скандеж. Человек, орущий в микрофон, похоже, стоял на крыльце, ступени которого выходили на Сто шестьдесят первую улицу. Над морем голов там и сям торчали камеры съемочных групп.
— Мне ка-а-к — остановить? Ха-ха-ха-ха.
— Езжай, езжай, — сказал Куигли. — Я скажу, когда остановиться.
— Ха-ха-ха-ха.
Киллиан — Шерману:
— Войдем через боковой. — Затем водителю:
— А сейчас направо.
— Ну и нарооодищу! Ха-ха-ха-ха.
— Во-во, здесь направо, — распоряжался Куигли, — а насчет этих не беспокойся.
— Пригнитесь, — сказал Шерману Киллиан. — Шнурок поправьте или там еще что-нибудь.
Машина поехала вдоль нижней стороны огромного белокаменного здания. Но Шерман сидел прямо, не сгибаясь. Ничто теперь не имело значения. Когда же начнется? Взгляду предстали сине-оранжевые фургоны с решетками на окнах. Толпа на тротуаре не умещалась, выплескивалась на мостовую. Все лица были повернуты в сторону входа со Сто шестьдесят первой улицы. Голос из громкоговорителя горячил толпу, стоящие на ступеньках крыльца начинали скандеж.
— Чуть влево, — скомандовал Киллиан. — Вот сюда. Вон ту красную фишку видите? Вот тут.
Автомобиль свернул под девяносто градусов к поребрику у стены здания. Человек в форме, напоминающей полицейскую, поднял с середины парковочной площадки коническую пластиковую фишку. Куигли прижал левой рукой к лобовому стеклу какую-то карточку — видимо, чтобы ее заметил полицейский. На тротуаре стояли еще четверо или пятеро полицейских. На них были белые рубашки с короткими рукавами, на бедре у каждого по огромному револьверу.
— Когда я открою дверцу, — инструктировал Киллиан, — становитесь между мной и Эдом — и вперед.
Они вылезли. Куигли был от Шермана справа, Киллиан слева. Люди на тротуаре глазели на них, но никто, похоже, не знал, кто они. Трое полицейских в белых рубашках отделили толпу от Шермана, Куигли и Киллиана. Киллиан ухватил Шермана за локоть и повел к двери, Куигли тащил тяжелый чемоданчик. Полицейский в белой рубашке встал в дверях, потом отступил в сторону, пропуская их в вестибюль, освещенный тусклыми флюоресцентными лампами. Справа была дверь в какое-то, вероятно служебное, помещение. Взгляд Шермана различал черные и серые силуэты людей, сидящих на скамьях.
— Спасибо им, демонстрацию на том крыльце устроили, — сказал Киллиан. Его голос был резким и напряженным. Двое сержантов проводили их к лифту, еще один распахнул дверцу.
Вошли в лифт, сержант шагнул за ними следом. Он нажал кнопку девятого этажа, поехали вверх.
— Спасибо, Брюси, — сказал сержанту Киллиан.
— Не за что. А вот Берни можете поблагодарить.
Киллиан глянул на Шермана, дескать, что я говорил?
На девятом этаже у дверей комнаты, помеченной табличкой «Секция № 60», в коридоре толпились и шумели люди. Выстроившись в цепь, судебные приставы теснили их в сторону.
— Эй!.. Вон он!
Шерман смотрел прямо перед собой. Когда же начнется? Вдруг перед ним возник человек — белый, высокий блондин с глубокими залысинами по обеим сторонам лба. На нем был темно-синий блейзер и галстук в тон, рубашка с полосатым передом и белым жестким воротничком. Тот самый репортер, Фэллоу. Последний раз Шерман видел его у Центрального распределителя… перед тем как войти туда…
— Мистер Мак-Кой! — Тот самый голос.
Находясь между Киллианом с одной стороны, Куигли с другой и позади сержанта Брюси, прокладывающего дорогу, Шерман чувствовал себя словно в составе летящей эскадрильи. Они смели с пути англичанина и вошли в дверь. Зал суда. Слева толпа… места для зрителей… черные лица… нет, вот несколько белых… В одном из передних рядов высокий негр с золотой серьгой в ухе. Он привстал и, тонкой длинной рукой указав на Шермана, произнес басовитым, нутряным полушепотом:
— Это он! — Потом громче:
— Не под залог, а под замок!
Откликнулся низкий женский голос:
— За решетку!
Го-го-го-гo! Это он!. Гляньте на него! Под замок! Не под залог!
Уже? Нет, пока нет. За локоть его держал Киллиан, шепча на ухо:
— Игнорируйте!
Вопль резким фальцетом:
— Шерррр-мааанннн… Шеррр-мааанннн!
— МОЛЧАТЬ! ВСЕМ СЕСТЬ!
Такого зычного голоса Шерману еще не доводилось слышать. Сперва он подумал, это относится к нему. Почувствовал себя ужасно виноватым, хотя и не произнес ни звука.
— ЕЩЕ ОДИН ВЫКРИК — И Я ВСЕХ УДАЛЮ ИЗ ЗАЛА. Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
На судейском помосте под надписью «НА ГОСПОДА УПОВАЕМ» стоял тощий человек с ястребиным носом, лысый, в черной мантии, он опирался кулаками выпрямленных рук о крышку стола, словно бегун, готовый рвануть вперед со старта. Он обвел публику свирепым взглядом — Шерману были видны бешеные белки его глаз. Демонстранты возроптали, но затихли.
Судья — это был Майрон Ковитский — продолжал смотреть на публику испепеляющим взором.
— В этом зале говорят тогда, когда велит суд. Свои суждения о согражданах высказывают те, кто избран в состав присяжных, и тогда, когда об этом их просит суд. Вы встаете и докладываете ваше частное мнение, когда суд предлагает вам встать и доложить. А до тех пор — ВСЕМ СИДЕТЬ И МОЛЧАТЬ! ЗДЕСЬ СУД… А СУД — ЭТО Я! Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ? Если среди вас есть такие, кто со мной не согласен и хотел бы выразить суду свое неуважение, то им я могу предложить провести некоторое время в качестве гостей штата Нью-Йорк и на досуге поразмыслить над моими словами. Я — ПОНЯТНО — ВЫРАЖАЮСЬ?
Он прошелся глазами по рядам слева направо, потом справа налево и опять слева направо.
— Хорошо. Теперь, когда вы все поняли, надеюсь, вы сможете наблюдать происходящее как ответственные члены общества. Пока вы таковыми остаетесь — пожалуйста, наблюдайте, зрительские места в вашем распоряжении. Как только выйдете за рамки — вы пожалеете, что встали сегодня с постелей! Я — ПОНЯТНО — ВЫРАЖАЮСЬ?
Его голос опять достиг такой силы и так внезапно, что публика словно бы отпрянула, страшась вновь навлечь на себя гнев этого низкорослого яростного человека.
Ковитский сел и расставил руки. Мантия его распахнулась как два крыла. Наклонил голову. Под зрачками все еще виднелись белки. Стало тихо. Шерман, Киллиан и Куигли стояли у барьера, отделявшего зрительскую аудиторию от места, предназначенного собственно суду. Ковитский остановил взгляд на Шермане с Киллианом. Похоже, он и на них гневался. Выдохнул как бы с отвращением.
Затем он повернулся к секретарю, сидевшему за большим столом сбоку. Посмотрев в ту же сторону, Шерман увидел стоящего рядом с этим столом Крамера, помощника окружного прокурора.
— Объявите дело, — велел Ковитский секретарю.
Секретарь зачитал:
— «Вердикт о привлечении к уголовной ответственности за номером четыре-семь-два-шесть: народ против Шермана Мак-Коя». Кто представляет Шермана Мак-Коя?
— Я, — произнес Киллиан, шагнув к барьеру.
— Сообщите сведения о себе, — сказал секретарь.
— Томас Киллиан, Рид-стрит, восемьдесят шесть.
— Мистер Крамер, — сказал Ковитский, — вам нужно в данный момент что-либо заявить?
Помощник прокурора, этот самый Крамер, приблизился на несколько шагов к судейскому помосту. Походка у него была как у футболиста. Остановился, закинул голову, зачем-то напряг шею и заговорил:
— Ваша честь, обвиняемый мистер Мак-Кой выпущен в настоящее время на свободу под залог в десять тысяч долларов, что является суммой совершенно незначительной для человека с его состоянием и положением в финансовом мире.
Го-го-го-го! В тюрьму! Под замок! Пусть расплачивается!
Ковитский набычился. Хор голосов развалился, сменился ропотом.
— Как вашей чести известно, — продолжил Крамер, — большое жюри обвиняет его в серьезных преступлениях: в халатности за рулем, в том, что он скрылся с места происшествия, и в том, что не заявил о случившемся. Теперь, ваша честь, поскольку большое жюри нашло достаточно оснований для обвинения его в пренебрежении нормами человеческого общежития, выразившемся в совершении названных преступных деяний, народ считает, что он способен точно так же пренебречь и залогом, тем более когда его сумма столь невелика.
Го-гo. «Правильно» Ух-ху-ху.
— Таким образом, ваша честь, народ полагается на суд в том, чтобы послать ясный сигнал, причем не только обвиняемому, но и общественности, сигнал, из которого бы явствовало, что к рассматриваемому факту суд относится со всей возможной серьезностью. В основе дела, ваша честь, лежит судьба юноши по имени Генри Лэмб, примерного юноши, ставшего для жителей Бронкса символом одновременно и надежд, которые они возлагают на своих сыновей и дочерей, и смертельно опасных препятствий к их осуществлению. Ваша честь, вы уже осведомлены о том неусыпном внимании, с которым общественность следит за продвижением этого дела. Был бы этот зал суда больше, здесь собрались бы сотни, а то и тысячи человек, ведь сейчас люди стоят по всем коридорам и за дверями на улице.
Врежь ему!. Не под залог, а под замок!. Правильно!
БАБАХ!
Ковитский со страшным громом хватил по столу молотком.
— ТИХО!
Гул голосов вновь сник до слабого ропота. Набычившись, со зрачками, плавающими по штормовой белизне, Ковитский проворчал:
— Ближе к делу, мистер Крамер. Вы не на митинге. Здесь заседает суд.
По опыту Крамер знал, что означает такой вид Ковитского. Эти плавающие в пенном море зрачки. Эта опущенная голова. Грозно выставленный клюв. Чуть еще, и судья взорвется. С другой стороны, подумалось Крамеру, отступать нельзя. Нельзя поддаваться. Все-таки своим поведением Ковитский — при том что это совершенно обычный, нормальный Ковитский, и не более: как всегда, громогласный, как всегда агрессивно утверждающий свою власть, — все-таки своим поведением судья ставит себя в положение противника демонстрантов. Тогда как Окружная прокуратура Бронкса — на их стороне. И Эйб Вейсс — на их стороне. И Ларри Крамер — на их стороне. Сейчас он выступает поистине от имени Народа. Разве не для этого он здесь? Так что с Ковитским придется вступить в бой, и пускай тот сколько угодно сверлит его этими своими глазами защитника Масады.
— Об этом я не забываю, ваша честь, — проговорил он каким-то не своим, надсадным голосом, — но я не должен забывать также и о важности этого дела, об ответственности перед народом, перед всеми Лэмбами, нынешними и будущими жителями нашей страны и нашего города…
Правильно!. Врежь ему!. Верно!
— И вот поэтому, — громко продолжил Крамер, торопясь закончить, пока Ковитский не взорвался, — народ ходатайствует перед судом об увеличении обвиняемому залога до действительно значительной для него суммы — миллиона долларов — с тем, чтобы…
В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок! — хором принялись скандировать демонстранты в зале.
— Правильно!.. Миллион!.. Го-го-го-го!.. — взвыл зал. Переливы ликующего хохота. И наконец дружно, хором:
В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!..
Ковитский высоко занес над головой молоток — Крамер внутренне сжался, ожидая, как он им грохнет.
БАБАХ!
Свирепо покосившись на Крамера, судья подался всем корпусом вперед, повел глазами по рядам.
— ПОРЯДОК В СУДЕ!.. МАААЛЧАТЬ!.. КТО ЗДЕСЬ МЕНЯ НЕ ПОНЯЛ? — Его зрачки метались туда и сюда в пеннокипящем море.
Скандеж прекратился, крики опять перешли в ропот. Однако, судя по то и дело раздающимся дробным смешкам, люди просто ждали следующего удобного случая.
— ХОТИТЕ, ЧТОБЫ Я ПРИКАЗАЛ ОЧИСТИТЬ…
— Ваша честь! Ваша честь! — То был голос Киллиана, адвоката Мак-Коя.
— В чем дело, мистер Киллиан?
Неожиданно перебив судью, он озадачил публику. Зал притих.
— Ваша честь, разрешите к вам обратиться?
— Хорошо, мистер Киллиан. Подойдите. — Ковитский поманил его к себе. — И вы, мистер Крамер! — Крамер тоже подошел к помосту.
И вот он стоит уже рядом с этим Киллианом, разодетым франтом, и на них взирает грозный судья Ковитский.
— О'кей, мистер Киллиан, — сказал Ковитский, — что у вас?
— Судья, — начал Киллиан, — если я не ошибаюсь, вы осуществляете надзор за большим жюри в этом деле?
— Совершенно верно, — ответил тот Киллиану, но тут же переключил внимание на Крамера, — У вас нелады со слухом, а, мистер Крамер?
Крамер ничего не ответил. На такие вопросы он отвечать не обязан.
— Вам что — одобрение вот этих вот, — Ковитский кивнул на зрителей, — в голову ударило?
— Нет, судья, но к данному делу ни в коем случае нельзя подходить как к обычной судебной тяжбе.
— В этом зале, мистер Крамер, к нему будут подходить так, хрен его подери, как я считаю нужным. Я понятно выражаюсь?
— Вы всегда понятно выражаетесь, судья.
Ковитский смерил его взглядом, явно прикидывая, нет ли в ответе Крамера скрытой дерзости.
— Хорошо, стало быть, вы понимаете, что если вы еще раз допустите в этом зале такое безобразие, вы пожалеете, что знакомы с Майком Ковитским!
Этого Крамер снести ну никак не мог, тем более когда тут же стоит Киллиан, и Крамер огрызнулся:
— Послушайте, судья, я имею полное право…
Ковитский не дал ему договорить:
— Полное право на что? Устраивать у меня в зале суда предвыборный митинг в пользу Эйба Вейсса? Черта лысого, мистер Крамер! Скажите ему, чтоб снял помещение, созвал пресс-конференцию. Пусть наконец в теледебатах выступит. Бога ради.
Крамер от злости онемел. Стоял весь красный. Все же сквозь зубы процедил:
— Это все, судья? — и, не дожидаясь ответа, на каблуках развернулся и пошел прочь.
— Мистер Крамер!
Крамер остановился. Ковитский сердито поманил его назад.
— У мистера Киллиана какой-то вопрос, как я понимаю. Или вы хотите, чтобы я выслушал его без вас?
Крамер сжал зубы и промолчал.
— Хорошо, мистер Киллиан, говорите.
— Судья, — начал Киллиан, — в моем распоряжении находится важное доказательство, которое не только способно повлиять на решение по ходатайству мистера Крамера о залоге, но и ставит под вопрос обоснованность возбуждения дела.
— Какого рода доказательство?
— У меня есть пленки переговоров между моим клиентом и одним из основных лиц, проходящих по этому делу. Похоже, из них явствует, что большому жюри было предоставлено лжесвидетельство.
Что еще за чертовщина?! Срочно вмешаться!
— Судья, — перебил Киллиана Крамер, — это же чушь! У нас на руках вердикт большого жюри. Если мистеру Киллиану хочется оспорить…
— Подождите, мистер Крамер, — сказал Ковитский.
— …если ему хочется оспорить действия большого жюри, он должен следовать установленной процедуре…
— Да подождите же. Мистер Киллиан говорит, что у него есть какое-то доказательство…
— Доказательство! С доказательствами ему надо было выходить на предыдущее слушание, судья! Не может же он вот так вот запросто прийти и ex post facto <Исходя из совершившегося позднее (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Когда машина въехала на холм, Шерману открылась толпа, запрудившая улицу перед входом в белокаменное здание. Проезжающие машины едва протискивались.
— Что там такое? — спросил он.
— Похоже, демонстрация, — ответил Куигли.
— Де-мон-стрра-сиа? Ха-ха-ха, — сказал шофер. У него оказался певучий акцент и манера нервозно посмеиваться. — В честь чего? Ха-ха-ха-ха.
— В честь нас, — сказал Куигли мертвым голосом.
Шофер глянул на Куигли.
— В честь ва-а-с? Ха-ха-ха-ха.
— Знаешь, что за джентльмен сидит у тебя в машине? Про мистера Мак-Коя слышал? — Куигли мотнул головой в направлении заднего сиденья.
В зеркальце появились глаза шофера, взгляды опять сцепились.
— Ха-ха-ха-ха, — отозвался шофер и умолк.
— Ты не волнуйся, — сказал Куигли. — В эпицентре беспорядков безопаснее, чем на периферии. Это известный факт.
Шофер снова глянул на Куигли и произнес свое «ха-ха-ха-ха». После этого он притих, очевидно прикидывая, кого больше бояться — демонстрантов, к которым приближалась машина, или преступника, сидящего сзади, всего в нескольких дюймах от его пока еще не свернутой шеи. Он опять поймал в зеркальце взгляд Шермана, ухнул в разверстую полость и выскочил прочь с вытаращенными от ужаса глазами.
— Ничего не будет, — сказал Шерману Киллиан. — Там посты полиции. Не дадут им разгуляться. Кстати, каждый раз одна и та же компашка: Бэкон и его люди. Вы что, думаете, в Бронксе кому-нибудь до вас есть дело? Не льстите себе. Это все одна и та же компашка выкидывает одни и те же номера. Чистой воды шоу. Вы только не открывайте рта и не смотрите по сторонам. На сей раз у нас для них сюрприз.
Свернув на Уолтон авеню, автомобиль нырнул в толпу. Толпа смыкалась вокруг всего цоколя огромного здания на вершине холма. До Шермана донесся голос, усиленный громкоговорителем. Послушная этому голосу, толпа поднимала скандеж. Человек, орущий в микрофон, похоже, стоял на крыльце, ступени которого выходили на Сто шестьдесят первую улицу. Над морем голов там и сям торчали камеры съемочных групп.
— Мне ка-а-к — остановить? Ха-ха-ха-ха.
— Езжай, езжай, — сказал Куигли. — Я скажу, когда остановиться.
— Ха-ха-ха-ха.
Киллиан — Шерману:
— Войдем через боковой. — Затем водителю:
— А сейчас направо.
— Ну и нарооодищу! Ха-ха-ха-ха.
— Во-во, здесь направо, — распоряжался Куигли, — а насчет этих не беспокойся.
— Пригнитесь, — сказал Шерману Киллиан. — Шнурок поправьте или там еще что-нибудь.
Машина поехала вдоль нижней стороны огромного белокаменного здания. Но Шерман сидел прямо, не сгибаясь. Ничто теперь не имело значения. Когда же начнется? Взгляду предстали сине-оранжевые фургоны с решетками на окнах. Толпа на тротуаре не умещалась, выплескивалась на мостовую. Все лица были повернуты в сторону входа со Сто шестьдесят первой улицы. Голос из громкоговорителя горячил толпу, стоящие на ступеньках крыльца начинали скандеж.
— Чуть влево, — скомандовал Киллиан. — Вот сюда. Вон ту красную фишку видите? Вот тут.
Автомобиль свернул под девяносто градусов к поребрику у стены здания. Человек в форме, напоминающей полицейскую, поднял с середины парковочной площадки коническую пластиковую фишку. Куигли прижал левой рукой к лобовому стеклу какую-то карточку — видимо, чтобы ее заметил полицейский. На тротуаре стояли еще четверо или пятеро полицейских. На них были белые рубашки с короткими рукавами, на бедре у каждого по огромному револьверу.
— Когда я открою дверцу, — инструктировал Киллиан, — становитесь между мной и Эдом — и вперед.
Они вылезли. Куигли был от Шермана справа, Киллиан слева. Люди на тротуаре глазели на них, но никто, похоже, не знал, кто они. Трое полицейских в белых рубашках отделили толпу от Шермана, Куигли и Киллиана. Киллиан ухватил Шермана за локоть и повел к двери, Куигли тащил тяжелый чемоданчик. Полицейский в белой рубашке встал в дверях, потом отступил в сторону, пропуская их в вестибюль, освещенный тусклыми флюоресцентными лампами. Справа была дверь в какое-то, вероятно служебное, помещение. Взгляд Шермана различал черные и серые силуэты людей, сидящих на скамьях.
— Спасибо им, демонстрацию на том крыльце устроили, — сказал Киллиан. Его голос был резким и напряженным. Двое сержантов проводили их к лифту, еще один распахнул дверцу.
Вошли в лифт, сержант шагнул за ними следом. Он нажал кнопку девятого этажа, поехали вверх.
— Спасибо, Брюси, — сказал сержанту Киллиан.
— Не за что. А вот Берни можете поблагодарить.
Киллиан глянул на Шермана, дескать, что я говорил?
На девятом этаже у дверей комнаты, помеченной табличкой «Секция № 60», в коридоре толпились и шумели люди. Выстроившись в цепь, судебные приставы теснили их в сторону.
— Эй!.. Вон он!
Шерман смотрел прямо перед собой. Когда же начнется? Вдруг перед ним возник человек — белый, высокий блондин с глубокими залысинами по обеим сторонам лба. На нем был темно-синий блейзер и галстук в тон, рубашка с полосатым передом и белым жестким воротничком. Тот самый репортер, Фэллоу. Последний раз Шерман видел его у Центрального распределителя… перед тем как войти туда…
— Мистер Мак-Кой! — Тот самый голос.
Находясь между Киллианом с одной стороны, Куигли с другой и позади сержанта Брюси, прокладывающего дорогу, Шерман чувствовал себя словно в составе летящей эскадрильи. Они смели с пути англичанина и вошли в дверь. Зал суда. Слева толпа… места для зрителей… черные лица… нет, вот несколько белых… В одном из передних рядов высокий негр с золотой серьгой в ухе. Он привстал и, тонкой длинной рукой указав на Шермана, произнес басовитым, нутряным полушепотом:
— Это он! — Потом громче:
— Не под залог, а под замок!
Откликнулся низкий женский голос:
— За решетку!
Го-го-го-гo! Это он!. Гляньте на него! Под замок! Не под залог!
Уже? Нет, пока нет. За локоть его держал Киллиан, шепча на ухо:
— Игнорируйте!
Вопль резким фальцетом:
— Шерррр-мааанннн… Шеррр-мааанннн!
— МОЛЧАТЬ! ВСЕМ СЕСТЬ!
Такого зычного голоса Шерману еще не доводилось слышать. Сперва он подумал, это относится к нему. Почувствовал себя ужасно виноватым, хотя и не произнес ни звука.
— ЕЩЕ ОДИН ВЫКРИК — И Я ВСЕХ УДАЛЮ ИЗ ЗАЛА. Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
На судейском помосте под надписью «НА ГОСПОДА УПОВАЕМ» стоял тощий человек с ястребиным носом, лысый, в черной мантии, он опирался кулаками выпрямленных рук о крышку стола, словно бегун, готовый рвануть вперед со старта. Он обвел публику свирепым взглядом — Шерману были видны бешеные белки его глаз. Демонстранты возроптали, но затихли.
Судья — это был Майрон Ковитский — продолжал смотреть на публику испепеляющим взором.
— В этом зале говорят тогда, когда велит суд. Свои суждения о согражданах высказывают те, кто избран в состав присяжных, и тогда, когда об этом их просит суд. Вы встаете и докладываете ваше частное мнение, когда суд предлагает вам встать и доложить. А до тех пор — ВСЕМ СИДЕТЬ И МОЛЧАТЬ! ЗДЕСЬ СУД… А СУД — ЭТО Я! Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ? Если среди вас есть такие, кто со мной не согласен и хотел бы выразить суду свое неуважение, то им я могу предложить провести некоторое время в качестве гостей штата Нью-Йорк и на досуге поразмыслить над моими словами. Я — ПОНЯТНО — ВЫРАЖАЮСЬ?
Он прошелся глазами по рядам слева направо, потом справа налево и опять слева направо.
— Хорошо. Теперь, когда вы все поняли, надеюсь, вы сможете наблюдать происходящее как ответственные члены общества. Пока вы таковыми остаетесь — пожалуйста, наблюдайте, зрительские места в вашем распоряжении. Как только выйдете за рамки — вы пожалеете, что встали сегодня с постелей! Я — ПОНЯТНО — ВЫРАЖАЮСЬ?
Его голос опять достиг такой силы и так внезапно, что публика словно бы отпрянула, страшась вновь навлечь на себя гнев этого низкорослого яростного человека.
Ковитский сел и расставил руки. Мантия его распахнулась как два крыла. Наклонил голову. Под зрачками все еще виднелись белки. Стало тихо. Шерман, Киллиан и Куигли стояли у барьера, отделявшего зрительскую аудиторию от места, предназначенного собственно суду. Ковитский остановил взгляд на Шермане с Киллианом. Похоже, он и на них гневался. Выдохнул как бы с отвращением.
Затем он повернулся к секретарю, сидевшему за большим столом сбоку. Посмотрев в ту же сторону, Шерман увидел стоящего рядом с этим столом Крамера, помощника окружного прокурора.
— Объявите дело, — велел Ковитский секретарю.
Секретарь зачитал:
— «Вердикт о привлечении к уголовной ответственности за номером четыре-семь-два-шесть: народ против Шермана Мак-Коя». Кто представляет Шермана Мак-Коя?
— Я, — произнес Киллиан, шагнув к барьеру.
— Сообщите сведения о себе, — сказал секретарь.
— Томас Киллиан, Рид-стрит, восемьдесят шесть.
— Мистер Крамер, — сказал Ковитский, — вам нужно в данный момент что-либо заявить?
Помощник прокурора, этот самый Крамер, приблизился на несколько шагов к судейскому помосту. Походка у него была как у футболиста. Остановился, закинул голову, зачем-то напряг шею и заговорил:
— Ваша честь, обвиняемый мистер Мак-Кой выпущен в настоящее время на свободу под залог в десять тысяч долларов, что является суммой совершенно незначительной для человека с его состоянием и положением в финансовом мире.
Го-го-го-го! В тюрьму! Под замок! Пусть расплачивается!
Ковитский набычился. Хор голосов развалился, сменился ропотом.
— Как вашей чести известно, — продолжил Крамер, — большое жюри обвиняет его в серьезных преступлениях: в халатности за рулем, в том, что он скрылся с места происшествия, и в том, что не заявил о случившемся. Теперь, ваша честь, поскольку большое жюри нашло достаточно оснований для обвинения его в пренебрежении нормами человеческого общежития, выразившемся в совершении названных преступных деяний, народ считает, что он способен точно так же пренебречь и залогом, тем более когда его сумма столь невелика.
Го-гo. «Правильно» Ух-ху-ху.
— Таким образом, ваша честь, народ полагается на суд в том, чтобы послать ясный сигнал, причем не только обвиняемому, но и общественности, сигнал, из которого бы явствовало, что к рассматриваемому факту суд относится со всей возможной серьезностью. В основе дела, ваша честь, лежит судьба юноши по имени Генри Лэмб, примерного юноши, ставшего для жителей Бронкса символом одновременно и надежд, которые они возлагают на своих сыновей и дочерей, и смертельно опасных препятствий к их осуществлению. Ваша честь, вы уже осведомлены о том неусыпном внимании, с которым общественность следит за продвижением этого дела. Был бы этот зал суда больше, здесь собрались бы сотни, а то и тысячи человек, ведь сейчас люди стоят по всем коридорам и за дверями на улице.
Врежь ему!. Не под залог, а под замок!. Правильно!
БАБАХ!
Ковитский со страшным громом хватил по столу молотком.
— ТИХО!
Гул голосов вновь сник до слабого ропота. Набычившись, со зрачками, плавающими по штормовой белизне, Ковитский проворчал:
— Ближе к делу, мистер Крамер. Вы не на митинге. Здесь заседает суд.
По опыту Крамер знал, что означает такой вид Ковитского. Эти плавающие в пенном море зрачки. Эта опущенная голова. Грозно выставленный клюв. Чуть еще, и судья взорвется. С другой стороны, подумалось Крамеру, отступать нельзя. Нельзя поддаваться. Все-таки своим поведением Ковитский — при том что это совершенно обычный, нормальный Ковитский, и не более: как всегда, громогласный, как всегда агрессивно утверждающий свою власть, — все-таки своим поведением судья ставит себя в положение противника демонстрантов. Тогда как Окружная прокуратура Бронкса — на их стороне. И Эйб Вейсс — на их стороне. И Ларри Крамер — на их стороне. Сейчас он выступает поистине от имени Народа. Разве не для этого он здесь? Так что с Ковитским придется вступить в бой, и пускай тот сколько угодно сверлит его этими своими глазами защитника Масады.
— Об этом я не забываю, ваша честь, — проговорил он каким-то не своим, надсадным голосом, — но я не должен забывать также и о важности этого дела, об ответственности перед народом, перед всеми Лэмбами, нынешними и будущими жителями нашей страны и нашего города…
Правильно!. Врежь ему!. Верно!
— И вот поэтому, — громко продолжил Крамер, торопясь закончить, пока Ковитский не взорвался, — народ ходатайствует перед судом об увеличении обвиняемому залога до действительно значительной для него суммы — миллиона долларов — с тем, чтобы…
В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок! — хором принялись скандировать демонстранты в зале.
— Правильно!.. Миллион!.. Го-го-го-го!.. — взвыл зал. Переливы ликующего хохота. И наконец дружно, хором:
В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!.. В тюрьму! Под замок!..
Ковитский высоко занес над головой молоток — Крамер внутренне сжался, ожидая, как он им грохнет.
БАБАХ!
Свирепо покосившись на Крамера, судья подался всем корпусом вперед, повел глазами по рядам.
— ПОРЯДОК В СУДЕ!.. МАААЛЧАТЬ!.. КТО ЗДЕСЬ МЕНЯ НЕ ПОНЯЛ? — Его зрачки метались туда и сюда в пеннокипящем море.
Скандеж прекратился, крики опять перешли в ропот. Однако, судя по то и дело раздающимся дробным смешкам, люди просто ждали следующего удобного случая.
— ХОТИТЕ, ЧТОБЫ Я ПРИКАЗАЛ ОЧИСТИТЬ…
— Ваша честь! Ваша честь! — То был голос Киллиана, адвоката Мак-Коя.
— В чем дело, мистер Киллиан?
Неожиданно перебив судью, он озадачил публику. Зал притих.
— Ваша честь, разрешите к вам обратиться?
— Хорошо, мистер Киллиан. Подойдите. — Ковитский поманил его к себе. — И вы, мистер Крамер! — Крамер тоже подошел к помосту.
И вот он стоит уже рядом с этим Киллианом, разодетым франтом, и на них взирает грозный судья Ковитский.
— О'кей, мистер Киллиан, — сказал Ковитский, — что у вас?
— Судья, — начал Киллиан, — если я не ошибаюсь, вы осуществляете надзор за большим жюри в этом деле?
— Совершенно верно, — ответил тот Киллиану, но тут же переключил внимание на Крамера, — У вас нелады со слухом, а, мистер Крамер?
Крамер ничего не ответил. На такие вопросы он отвечать не обязан.
— Вам что — одобрение вот этих вот, — Ковитский кивнул на зрителей, — в голову ударило?
— Нет, судья, но к данному делу ни в коем случае нельзя подходить как к обычной судебной тяжбе.
— В этом зале, мистер Крамер, к нему будут подходить так, хрен его подери, как я считаю нужным. Я понятно выражаюсь?
— Вы всегда понятно выражаетесь, судья.
Ковитский смерил его взглядом, явно прикидывая, нет ли в ответе Крамера скрытой дерзости.
— Хорошо, стало быть, вы понимаете, что если вы еще раз допустите в этом зале такое безобразие, вы пожалеете, что знакомы с Майком Ковитским!
Этого Крамер снести ну никак не мог, тем более когда тут же стоит Киллиан, и Крамер огрызнулся:
— Послушайте, судья, я имею полное право…
Ковитский не дал ему договорить:
— Полное право на что? Устраивать у меня в зале суда предвыборный митинг в пользу Эйба Вейсса? Черта лысого, мистер Крамер! Скажите ему, чтоб снял помещение, созвал пресс-конференцию. Пусть наконец в теледебатах выступит. Бога ради.
Крамер от злости онемел. Стоял весь красный. Все же сквозь зубы процедил:
— Это все, судья? — и, не дожидаясь ответа, на каблуках развернулся и пошел прочь.
— Мистер Крамер!
Крамер остановился. Ковитский сердито поманил его назад.
— У мистера Киллиана какой-то вопрос, как я понимаю. Или вы хотите, чтобы я выслушал его без вас?
Крамер сжал зубы и промолчал.
— Хорошо, мистер Киллиан, говорите.
— Судья, — начал Киллиан, — в моем распоряжении находится важное доказательство, которое не только способно повлиять на решение по ходатайству мистера Крамера о залоге, но и ставит под вопрос обоснованность возбуждения дела.
— Какого рода доказательство?
— У меня есть пленки переговоров между моим клиентом и одним из основных лиц, проходящих по этому делу. Похоже, из них явствует, что большому жюри было предоставлено лжесвидетельство.
Что еще за чертовщина?! Срочно вмешаться!
— Судья, — перебил Киллиана Крамер, — это же чушь! У нас на руках вердикт большого жюри. Если мистеру Киллиану хочется оспорить…
— Подождите, мистер Крамер, — сказал Ковитский.
— …если ему хочется оспорить действия большого жюри, он должен следовать установленной процедуре…
— Да подождите же. Мистер Киллиан говорит, что у него есть какое-то доказательство…
— Доказательство! С доказательствами ему надо было выходить на предыдущее слушание, судья! Не может же он вот так вот запросто прийти и ex post facto <Исходя из совершившегося позднее (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86