— Вы работаете секретарем у Вячеслава Александровича?— Да. — Я стояла перед Алиной навытяжку, как новобранец перед командиром.— Давно?— Около месяца.— Вы заменили Ольгу?— Да.— Бедная Оля… — вздохнула она. Я промолчала.— Она успела ввести вас в курс дела? Я вытаращила на нее глаза.— Какого дела?— Работы секретаря.— А… — Я запнулась. — Да. Успела.— Эта работа не так проста, как кажется на первый взгляд.— Я стараюсь.— Ольга была хорошей секретаршей. Но слишком строго относилась к людям. На вашем месте никто долго не задерживался. — И Алина улыбнулась.Но так могла улыбаться гиена или вампирша из фильма ужасов. Хищно-плотоядно. — Чем же вы ее обворожили? Вы с ней подружились?— Наши отношения носили официальный характер. У нее были трудные времена. Больная мать. Требовались деньги на ее лечение… — монотонно твердила я.И тут я случайно перевела взгляд на Алину. В ее глазах полыхала ярость. Снежная королева превратилась в огнедышащего дракона. Но она быстро взяла себя в руки.— Конечно, больные родственники всегда требуют много денег, сил и нервов, — ядовито сказала Алина. Я поняла, что она намекает на жену шефа, которая лежит, прикованная к постели.Я опустила глаза в пол.— Вы знаете, в чем состоят ваши обязанности? — внезапно, без всякого перехода спросила Алина.— Да.— Ухаживать за больной с семи до девяти вечера. Исполнять ее капризы, давать лекарства…Я молчала.— Вы что, оглохли?— Я знаю свои обязанности. Алина резко поднялась с дивана.— Можете идти. Вас проводят к больной. Марина Семеновна! — крикнула она. Та мгновенно выросла в дверях, как будто бы дежурила около них. — Проводите… Аврору.Марина Семеновна, ни слова не говоря, хмуро кивнула мне, и я поплелась за ней.Комната, в которой обитала Наталья Родионовна, была светлой. С тремя высокими окнами. Большая кровать напоминала королевское ложе. Не хватало балдахина с кисточками.— Наталья Родионовна, к вам пришли. Аврора…Вам о ней говорил Вячеслав Александрович, — процедила сквозь зубы Марина Семеновна.Больная встретила меня настороженно, хотя я уже поняла, что настороженность и подозрительность являются фирменным стилем поведения обитателей этой квартиры. Ну вроде как англичане вежливы, французы остроумны, африканцы склонны к каннибализму. И так далее. Настороженность и недоверие читались в глазах Натальи Родионовны так явно, что я выдавила из себя улыбку, которой уже не улыбалась лет сто. Улыбку пятилетней девочки, играющей в песочнице с игрушками. Я вся такая наивная и безобидная, сигналил мой взгляд. Я никому не сделаю ничего плохого. Никому и никогда, поверьте мне.— Хорошо, Марина Семеновна.— Я вам не нужна?— Нет.Надзирательница или домработница, я еще не определила статус Марины Семеновны, вышла, и мы остались одни.— Присаживайтесь. — И Наталья Родионовна указала мне на стул рядом с кроватью.— Спасибо.Стул был с высокой изогнутой спинкой. Под стать кровати. Остальную мебель в комнате я разглядеть еще не успела. Это было бы невежливо — пялить глаза по сторонам.С минуту-другую Наталья Родионовна изучающе смотрела на меня. Но после Алининого «рентгена» мне уже было море по колено.— Сколько вам лет?Вот те и на! А я ожидала других вопросов. Но хозяйка положения — не я.— Двадцать.— Уже взрослый человек. Способный отвечать за свои поступки. Зрелый, ответственный.Я поняла, что это не ко мне. Меня никак нельзя было назвать ни зрелой, ни ответственной, но сделала вид, что полностью соответствую вышеописанному идеалу.— Вы — хороший человек?Я посмотрела на Наталью Родионовну внимательным взглядом. Сумасшедшей назвать ее было трудно, но и на здравомыслящего человека она тоже походила мало. Нормальные люди не задают такие вопросы незнакомым девушкам, которых видят первый раз в жизни. Но присмотревшись к жене Викентьева, я поняла, что она смертельно измучена и устала. В молодости она, наверное, была привлекательна. Длинные волнистые волосы, большие карие глаза… Правда, сейчас голова была седой, а глаза — потухшими.— Не знаю.— У вас есть семья? Вы — замужем?— Нет.— Ас кем вы живете?— С родителями и сестрой.— Сколько лет сестре?Наш разговор напоминал анкетирование. Я сложила руки на коленях и приготовилась добросовестно отвечать на вопросы. Я поняла, что меня сначала основательно протестируют, а потом уже решат: гожусь ли я на роль сиделки Ее Величества Натальи Родионовны. Или мне укажут на дверь.— Тоже двадцать.— Вы — близнецы?— Нет. Двойняшки.— Кем работает ваша мама?— Медсестра в больнице.— Хорошо… — И Наталья Родионовна прикрыла глаза. Я подумала, что «допрос с пристрастием» закончен, и перевела дух, но тут на меня обрушился новый град вопросов.— А ваш отец. Кто он?На этот вопрос ответить было значительно труднее. Сказать, что безработный, неудобно. Вроде признать, что твой отец — неудачник, выброшенный жизнью за борт. Сказать, что работает… За этим может последовать вопрос: где. Наталье Родионовне ничего не стоит навести подробные справки, если ей что-то покажется подозрительным. И тогда мой обман откроется. Это может не понравиться Вячеславу Александровичу, и меня выгонят с работы. Все эти мысли молнией промелькнули в моей голове. Я решила дать обтекаемый ответ.— Он — свободный художник.— Кто? — рассмеялась Наталья Родионовна. — Картины пишет?— Нет. Я имела в виду другое. У него нет постоянной работы. Он работает по договорам.— А… понятно. И кем?— Компьютерщиком.— Технарь по образованию?— Да.— Хороший отец?Я запнулась. Хорошим отцом назвать его было никак нельзя. Но какое дело Наталье Родионовне до наших семейных неурядиц?— В целом — да.— А в частности?Я уже поняла, что язык у нее, как бритва.— Недостатки есть у всех.— Недостатки… — медленно сказала Викентьева. — Недостатки — это одно, а подлость — другое. А? Как вы думаете?Я опешила. Но поняла, что она меня спрашивает просто так. На самом деле ей нужно самой ответить на какой-то мучивший ее вопрос.— Конечно, это совершенно разные вещи.Она удовлетворенно кивнула головой. И тут же, обессилев, откинулась на подушки.— Вам что-нибудь надо? — спросила я, вспомнив о своих обязанностях сиделки.— Стакан воды.— А лекарство?— Пока нет.— Сейчас принесу. — Я поднялась со стула и направилась к двери.— Приходите поскорее, — донеслось мне вслед.Оказавшись за дверью, я сделала несколько шагов и растерялась. И было отчего. Я не знала, куда идти. Где кухня? Надо позвать кого-нибудь. Но как? Не кричать же на всю квартиру. И кого звать? Алину или Марину Семеновну?Но тут дверь справа распахнулась, и в проеме показалась Алина. Она небрежно махнула мне одной рукой. В другой руке у нее был бокал со спиртным.— Сюда.Комната Алины напоминала настоящий будуар. Здесь все было белого цвета: стены, ковер, мебель. Отчего у меня сразу возникли ассоциации с приторно-сладким мороженым, оставляющим на руках липкие следы. В нише находилась огромная кровать, покрытая белым пушистым покрывалом. Настоящий сексодром. Алина не сводила с меня своего хищно-кошачьего взгляда.— Ну как? Как прошло первое общение с Натальей Родионовной?— Нормально. Все в порядке, — бодро ответила я.— О чем вы говорили?— Она задавала вопросы. Обо мне. Моей семье.— Вы отвечали?— Да.Алина подошла ко мне так близко, что я уловила запахи, которые шли от нее. Алкоголь, духи с пудровым ароматом. Запахи записной кокотки.Зеленые глаза Алины расширились.— А вам не хотелось послать ее на..?…Я поняла, что Алина меня провоцирует. Хочет, чтобы я взорвалась. Заплакала или разругалась. Проверяет на вшивость.— Это моя работа…— Аврора — ты дура или хитрая девка. Одно из двух.«Она решила со мной не церемониться и перейти на „ты“!»— Два из одного, — машинально пробормотала я.— Что? Что ты сказала? — Тонко очерченные брови Алины взлетели вверх. — Ты мне грубишь?Мне показалось, что сейчас она меня ударит. Я невольно сделала шаг назад.Алина замолчала. Она словно размышляла над чем-то.Резко повернувшись ко мне спиной, она подошла к овальному столу на изящных выгнутых ножках. Поставила на полированную поверхность бокал. Потом подошла к шкафу, выдвинула ящик и достала оттуда двести долларов.— Это для начала. Будешь информировать меня. О Наталье Родионовне. Рассказывать все. В подробностях. Ясно? Или… — Она запрокинула голову и рассмеялась. — Вылетишь отсюда в два счета. Вячеслав Александрович слушается меня. Главная здесь — я. — Но не во всем, мысленно продолжила я. Не так уж сильны твои позиции, если ты хочешь сделать меня шпионкой при Наталье Родионовне. Я вспомнила фотографию, которую хранила Ольга. Зачем? Я подумала, что, когда будет время, надо поразмышлять над всем этим. Но не сейчас. — Ты все поняла? — Ее рука с деньгами застыла в нескольких сантиметрах от меня. — Бери.Это могло быть элементарной подставой. Как только я возьму эти деньги, кто-нибудь возникнет в дверях. И я буду поймана с поличным. Как взяточница.— Не надо.— Почему?Я и так буду информировать вас обо всем, — соврала я. Мне надо было сделать вид, что я соглашаюсь играть по ее правилам. А дальше — действовать по обстановке. Алина была слишком опасный враг, чтобы не считаться с ней.В ее взгляде промелькнуло удивление и… Растерянность, сожаление, что события стали развиваться не так, как она планировала? Алина не спеша продефилировала в обратном направлении. К шкафу. Спрятав доллары, она повернулась ко мне.— Иди, но если вздумаешь обманывать меня…— Я все поняла, — заверила я ее.Алина кивнула, отпуская меня. В коридоре я перевела дух. Но, несмотря на свое смятение, я услышала звук, который был доказательством того, что я поступила правильно. Я услышала шаги человека, который поспешно удалялся в направлении, противоположном от меня. Кто это был? Марина Семеновна? Или кто-то еще? Этот неизвестный стоял у двери и подслушивал нас. И ждал условного сигнала от Алины, чтобы ворваться в комнату и взять меня на месте с двумястами баксами?Я склонялась к версии, что все было заранее срежиссировано. И поздравила себя с тем, что не попала в расставленную ловушку. Но здесь я сообразила, что по-прежнему не знаю, где взять стакан воды. Не возвращаться же в комнату Алины и спрашивать ее, где находится кухня?Я пошла прямо по коридору. Наугад. И пришла в большую комнату, где я в первый раз увидела Алину. Марина Семеновна сосредоточенно протирала пыль на маленьком шкафчике. Сразу было видно, что это — антиквариат. Она протирала пыль с таким видом, будто выполняла задание государственной важности. Меня она не заметила. Я кашлянула. Марина Семеновна повернула ко мне голову.— Да? — холодно спросила она.— Мне нужен стакан воды. Для Натальи Родионовны.— Возьмите на кухне. Здесь, как видите, воды нет.— Я понимаю, — с нервным смешком сказала я. — Вы не подскажете мне, где находится эта самая кухня, которую я безуспешно пытаюсь отыскать.В ответ раздался тяжкий вздох. Как будто бы я просила поехать со мной на другой конец Москвы или одолжить мне тысячу долларов.— Подождите. Я занята.После шкафчика Марина Семеновна принялась махать тряпкой над книжными полками. Потом над сервантом с посудой.Я стояла около двери и ждала. Комната была похожа на зал. Большая, с огромными окнами, большими зеркалами. Сверху свешивалась помпезная люстра. Как в Большом театре.— Не глазейте, милочка, — пропела у меня над ухом Марина Семеновна. — Пойдемте. А то Наталья Родионовна будет ругать вас за нерасторопность.Она оказалась права. На сто процентов. Едва я вошла в комнату Натальи Родионовны, как на меня обрушился град упреков.— Вас, Аврора, только за смертью посылать. Неужели трудно выполнить просьбу больной женщины. И где вы застряли? Надеюсь, не упали и не ушиблись?— Нет, со мной все в порядке. Я просто искала Марину Семеновну. Я же не знаю, где находится кухня.— Ах, да! Вы еще не знакомы с обстановкой нашей квартиры. Вы ни с кем не беседовали? — И она пытливо уставилась на меня.Я вспомнила Алину и наш разговор.— Нет.— Вы меня не обманываете?Я промолчала, скорчив рожицу бедной сиротки. Я подумала, что за время работы в этом доме я окончательно превращусь в какое-нибудь жалкое убогое создание. Эта маска прирастет ко мне намертво. В другой роли меня здесь никто не потерпит. Примадонн хватает и без меня. А вот сиротка, которой можно помыкать и давать поручения самого разного характера, в том числе и шпионского, — амплуа новое и свежее. И на эту роль вполне гожусь я.— Не притворяйтесь! — осадила меня Наталья Родионовна.А я-то думала, что я — талантливая актриса. Оказалось — бездарная дешевка.— Наталья Родионовна! — сказала я с деланым возмущением. — Я все уже вам сказала. Я искала Марину Семеновну. Вот ваш стакан воды.Она взяла из моих рук стакан и сделала несколько глотков.— Слишком теплая вода. Я пью только прохладную. Разве Марина Семеновна не сказала вам об этом?Марина Семеновна, хотелось мне сказать ей, — старая жаба, сволочь и ехидна в одном лице. Она будет меня везде и во всем подставлять, чтобы я с треском вылетела из этого дома. И действовать она будет по наущению Алины. Здесь я призадумалась. Права ли я в своих выводах? Только что Алина сделала мне «интересное» предложение — поставлять новости от Натальи Родионовны. Какой же ей смысл выставлять меня за дверь? Короче, я запуталась в этой семейке.— Вы живите своим умом и никого не слушайте, — Наталья Родионовна словно читала мои мысли. — Вы должны быть при мне. Так?— Так.— Вот и выполняйте мои поручения. Ни с кем особо не сближайтесь. Языком не трепите. Побольше молчите. Я понятно выражаюсь?— Понятно.Вот и умница! И имя-то какое божественное — Аврора, богиня утренней зари! На сегодня ваша работа закончилась. Можете идти домой. Завтра я жду вас в то же самое время! Я знаю, что вы должны приходить два раза в неделю. Но мне хочется видеть вас завтра. Не опаздывайте!Как будто бы я сегодня не была пунктуальна, как кремлевский часовой при смене караула!Марина Семеновна проводила меня до дверей, и в ее взгляде я прочитала страстное желание спустить меня с лестницы. Навсегда. Глава 5 Дома вежливо, но пытливо поинтересовались, неужели у меня теперь внеурочная работа.— Да, — соврала я. — У фирмы много контрактов, проектов. Происходит расширение объемов работы по всем направлениям. Приходится вкалывать.— Это похвально, — проскрипел отец. Они с матерью ужинали на кухне, куда я зашла на минуту — схватить бутерброд с колбасой и стакан горячего чая. — Работа образует людей.— Вот именно работа… образует, — подчеркнула я.— Это ты о ком? — побагровел папашка.Став безработным, он чокнулся окончательно. Во всем ему чудился подвох и подкалывание.— Я вообще говорю. Я могу иметь собственное мнение. В конце концов я не маленькая.— Оставь ее в покое, — тихо сказала мать.— Да, чуть не забыла. — Я пошла в коридор за сумкой, а когда вернулась на кухню, то выложила на стол пятьсот долларов.— Возьми, мам. На стиральную машину. Сколько можно горбатиться над ванной. Да и душа никогда нормального не примешь. Вечно что-то над тобой стекает и капает.Отец как-то разом сник. Наверное, он решил, что своим жестом я намекаю на его полную финансовую несостоятельность.Я посмотрела на мать. Ее губы скривились, словно она собиралась заплакать.— Ну что ты, мам, все нормально. — Я обняла ее и быстро чмокнула в щеку. — Я попью чай в комнате. Не буду вам мешать.Я смотрела телевизор, когда заявилась Ника. В нежно-розовом платье. Если я что-то понимаю в одежде, куплено оно было не на китайском рынке и даже не в дорогом универмаге, а в бутике, где зеркала режут глаза, как лазерные лучи, а продавщицы надменны, как английские принцессы.— Привет!— Привет! — буркнула Ника. — Что смотришь?— Какую-то бодягу.— Если это бодяга, то чего пялишься?— А что еще делать? Ника фыркнула.— Заведи себе классного трахальщика. Слабо?— Кандидатуры не устраивают. Планка слишком высока. Не то что у некоторых… Готовы всегда. Готовы везде…Ника встала напротив меня; подбоченившись.— На меня намек?— Нет. На других.Ее лицо налилось кровью, и я подумала, что скоро она станет вылитым папашкой. Тот тоже от любого пустяка багровеет и психует.— Не люблю я твои шуточки!— А что ты вообще любишь?— Многое. Но тебе эти вещи недоступны. Например, это платье.Я делаю вид, что платье — ничего особенного.— От Дольче анд Габбаны? — ехидничаю я. Лицо Ники внезапно озаряется радостью.— Представь себе — да. Попала в точку. Дольче анд Габбана. Хоть в чем-то ты кумекаешь!— Я кумекаю во многом. Иначе не работала бы секретаршей в солидной фирме.Ника наклонилась ко мне, и я уловила аромат ее духов. И еще странный запах. Агрессии и враждебности.— Работай дальше, кто же тебе мешает? Гнобись в вонючей конторе…— Пошла ты! Сама бы поработала.— Зачем? Я бабки и так имею.— Давно ли?— Не твое дело!— Спишь с толстым папиком?— Почему папиком. Это — не папик… — И тут Ника замолкает. А у меня просыпается любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31