На деле. Но я ни в чем не буду убеждать вас. И переубеждать. Вы все увидите и поймете сами. В свое время.В кабинете психолога пахло пирогами. С капустой.За столом сидела маленькая рыжая женщина и разговаривала по телефону. Увидев нас, она прикрыла трубку рукой и сказала:— Минутку, сейчас освобожусь.Мы сели на стулья около небольшого столика с блюдом пирогов.— Правильно, молодец, — говорила она с кем-то.— Пироги — во! — и Губарев поднял вверх большой палец.Марина Никандровна, услышав слова майора, улыбнулась.— Не перехвалите, — сказала она ему. — Вдруг пироги окажутся неудачными?— Такого не бывает. Проколов в пирогах у вас еще не было. Как и в работе.— Спасибо за комплимент.Закончив разговаривать, Марина Никандровна повернулась к нам.— Проверяла у сына домашнее задание. По русскому языку. К сожалению, приду поздно. Работы много. И не успею проверить дома. Поэтому приходится общаться по телефону. И заочно проверять уроки. Я изо всех сил стараюсь, чтобы это не вошло в систему.— Ну и жизнь! — вздохнул майор.— Куда же от нее деться! Чай поставить? С пирогами?— Не отказывайтесь! — подмигнул мне майор.— С удовольствием, — сказала я, подыгрывая ему.— Это Марина Никандровна, талантливый психолог. Моя старинная приятельница. Она часто помогала и выручала меня в трудных ситуациях. Надеюсь, что поможет и на этот раз. А это Аврора, о которой я вам говорил.— Очень приятно, — с улыбкой откликнулась Марина Никандровна. — Угощайтесь. А потом поговорим.Пироги были восхитительными. Чай тоже. Крепкий, с мятой.Марина Никандровна обратилась к Губареву:— Вы вкратце рассказали мне по телефону, в чем тут дело. Как я поняла, ваша матушка, — перевела она взгляд на меня, — не хочет раскрывать вам свое прошлое. И поэтому следствие топчется на месте. Я верно схватила суть вашей ситуации? — Теперь она снова смотрела на майора.— Совершенно верно, — подтвердил Губарев. — Все так и есть.— Что же происходит с вашей матерью? Расскажите поподробнее.— В молодости у нее погиб молодой человек. Купаясь в море. Прямо у нее на глазах. Потом… через год она вышла замуж за нашего отца. Потом родились мы с сестрой…— И что же вас тревожит?— Нас интересуют события, которые произошли в роддоме двадцать лет назад, — сказал майор. — Там одновременно лежали две женщины. Одна из них уже мертва. Вторая знает нужную нам информацию, но — молчит. Как разговорить ее?— Сложный случай. В связи с трагическими событиями у нее произошла блокировка памяти. Она не хочет или не может ничего вспомнить. Но, с другой стороны, рождение дочерей уже не связано с какими-то потрясениями. Хотя… — Марина Никандровна замолчала. — Простите, Аврора, за деликатный вопрос. — А мать вас любит? Кстати, как ее зовут?— Валентина Александровна.И здесь я поняла, что должна сказать правду. Все как есть. Ничего не приукрашивая и не ретушируя.— Нет. Меня — нет.— А сестру?— Нику любит.— Любит или балует? Я раскрыла рот.— А разве это не одно и то же? Психолог тихо рассмеялась.— Конечно, нет. Люди часто принимают за любовь гиперопеку.— Что это? — спросил Губарев. Ему вдруг стало интересно.Гиперопека возникает в результате чувства вины, которое родители могут испытывать к ребенку. Они понимают, что не любят его, но признаться в этом не могут. Потому что это означает признать чудовищный факт — нелюбовь к собственному ребенку. Хотя это случается гораздо чаще, чем мы думаем. Зачастую мы все живем в плену стереотипов. Мы считаем, что родители должны обязательно, я подчеркиваю, обязательно любить своих детей. А дети в свою очередь обязаны любить родителей. И так далее. Между тем у достаточного количества женщин отсутствует привязанность к детям. Они просто не созданы для материнства. Но говорить в открытую об этом не принято. Это неудобно, неправильно. Поэтому большинство людей играют в очень сложные игры с окружающими, со своим «я». Они не могут быть искренними даже наедине с собой.— Отчего это происходит? — задал вопрос майор.— Я уже сказала: из-за подспудного чувства вины. Родители понимают, что должны любить ребенка. Так положено. Но любви нет, тогда возникают внешние формы привязанности. Стремление опекать, контролировать, баловать. А потом, часто в семьях, где двое детей, существует негласное разделение. Мать любит или опекает одного ребенка, отец — другого.— Нет, у нас не так. Отец тоже любит Нику.— Как отец относится к вашей матери? Какие между ними отношения? Простите, что я задаю такие откровенные вопросы, но без них мы не можем узнать правду.— Я понимаю, — пробормотала я. — Отец… любит мать, мне так кажется, — поправилась я. — В молодости он носил ее на руках. Так рассказывала мать.— В девяноста случаях из ста обожание со стороны одного из супругов идет рука об руку с глухой ревностью к прошлому. Иногда ревность оборачивается ненавистью. В молодости отец мог любить мать, а потом его чувство трансформировалось в прямо противоположное. Судя по всему, ваша мать вышла замуж за отца с отчаяния. Не питая к нему больших чувств. Возможно, она хотела поскорее избавиться от воспоминаний. Но вряд ли ей это удалось.— Моя мать ведет себя так странно. Она как будто бы живет в своем мире. Часто не слышит, когда к ней обращаются. Сидит с отрешенным видом.— С годами у нее может случиться психическое обострение.— Вы хотите сказать, что она может сойти с ума? Марина Никандровна переглянулась с майором.— Такую вероятность не стоит сбрасывать со счетов.— Но как нам вернуться к событиям в роддоме? Разговорить вашу мать?— Она не хочет вспоминать о своем возлюбленном из-за его смерти. Но она также не хочет рассказывать и о событиях в роддоме… Значит, там было нечто, что сильно травмировало ее. Так же сильно, как смерть возлюбленного… — размышляла вслух Марина Никандровна. — Она может вытащить эти события из глубины памяти только при помощи сильного гипноза. Вы же пытались разговорить вашу мать?— Да. Но это было бесполезно. Она обрывала свои воспоминания.— Тогда мои размышления верны. У вашей матери с роддомом связана определенная психическая травма. Но какая?— Какая? — эхом откликнулся майор.— Что же делать? — прошептала я. Психолог потерла рукой подбородок.— Да… задача нелегкая. Мы же не можем пригласить Валентину Александровну ко мне. Она не пойдет. Да и под каким предлогом? Прийти к вам домой я не могу. Это будет выглядеть несколько странно. Правда, я не гипнотизер, но кое-какими навыками владею. Но все равно этот вариант отпадает. Он нам не подходит.Наступила пауза. Мы оба с майором Губаревым смотрели на Марину Никандровну. Терпеливо. Выжидательно. Наконец психолог тряхнула головой, и две шпильки с легким стуком упали на стол. Она взяла их и сжала в руке.— Надо попробовать сделать следующее. Я дам Авроре кассету с музыкой. Психоделической. Это запись шаманских обрядов. В молодости я путешествовала в научных экспедициях по Северу. И записала музыку, под которую шаманы проводят свои обряды. Эта музыка обладает гипнотическим действием, она растормаживает информативные блоки, записанные на подкорке сознания. Не буду вас утомлять научными терминами, но скажу одно: музыка сможет ввести вашу мать в гипнотическое состояние. Она впадет в транс. И тогда вы сможете задавать ей наводящие вопросы. Но они могут и не понадобиться. Вполне вероятно, что ваша мать сама выдаст всю информацию. Иногда бывает так, что трудно оборвать поток воспоминаний. Он льется и льется. Как вода.— Когда я должна включить эту кассету? — спросила я.— Можно сразу. Только не на полную громкость. Начните разговаривать. Постепенно увеличивайте громкость. Когда вы почувствуете, что ваша мать уже в состоянии гипноза, приступайте к вопросам.— А как я пойму это?— У человека учащается дыхание, зрачки расширяются, он смотрит невидящим взглядом, речь становится монотонной, — перечисляла Марина Никандровна. — Запомнили?— Постараюсь.Я вспомнила, как я стояла перед старинным зеркалом в своей комнате и у меня темнело перед глазами. Учащалось дыхание. Значит, я тоже входила в транс? Но кто меня вводил в него? Зеркало? Или кто-то, притаившийся в нем?— Чуть не забыла! Вам нужно дать противоядие, а то вы тоже поддадитесь гипнозу и не сможете контролировать себя. А тем более задавать вопросы.— Противоядие? — испугалась я.Марина Никандровна улыбнулась краешками губ.— Так мы, психологи, называем между собой средства, которые позволяют не поддаваться гипнозу.Она подошла к подоконнику и открыла белую пластмассовую коробку, стоявшую в углу. Вынула оттуда металлический браслет, испещренный геометрическими фигурами, и дала мне.— Возьмите, противомагнитный браслет. Он поможет вам держать ситуацию под контролем.— Спасибо.— Перед тем как включить кассету, наденьте его на руку. Не забудьте. Главное, будьте уверены в себе, и у вас все получится! — напутствовала меня Марина Никандровна.Легко сказать! Но как это сделать?Подходящий момент наступил не скоро. Через три дня. Вечерами я караулила мать, как кошка мышь. Как назло, отец безвылазно торчал дома. То он шляется где-то целыми днями, то сидит за своей ширмой как приклеенный и строчит «гениальные» идеи. Он тоже стал каким-то странным. Говорил со мной тихим голосом, не задирал и не подкалывал. А раньше чуть что — ив крик! Нет, Ника» права, все перевернулось вверх тормашками.Когда отец ушел по вызову — чинить компьютер, я опрометью бросилась к матери. Предварительно надев противомагнитный браслет. Но как заманить ее к себе? Или притащить магнитофон на кухню? Я решила придумать предлог и пригласить ее в комнату.— Мам! — крикнула я. — Помоги мне подвинуть стол!— Зачем?— Так будет удобнее. А то он стоит слишком близко к окну.Войдя в комнату, мать направилась к столу.— Тебе не тяжело? — спросила я.Мать ничего не ответила. Я вставила кассету в магнитофон и включила его, выкрутив регулятор громкости на минимум. Музыка была странной. Монотонно-заунывной. С редкими ритмичными ударами в бубен. Изредка раздавались чьи-то гортанные возгласы. Потом музыка стала напоминать мерный рев прибоя. Как будто бы глухие тяжелые волны бились о причал.Я перевела взгляд на мать. Она опустилась на кровать, смотря прямо перед собой отрешенным взглядом в одну точку. Ее губы шевелились, она что-то шептала. Я наклонилась к ней, но слов разобрать не могла.Я почувствовала в голове странную тяжесть. Она как будто бы налилась свинцом. Мне вдруг показалось, что стена напротив меня покрылась ковром из черного плюща. Я тряхнула головой, отгоняя видение. Мать по-прежнему что-то шептала. Я дотронулась до браслета и ощутила, как стало легче. Я подошла к магнитофону и прибавила громкость. Мать стала раскачиваться из стороны в сторону. Я села рядом с ней на Никину кровать.— Мама! Ты помнишь, как мы с Никой появились на свет. Роддом, палата… Твоя новая знакомая Наталья Родионовна.Какое-то время мать молчала, потом медленно, словно ей было трудно говорить, сказала глухим голосом:— Помню.— Наталья Родионовна, Наталья Родионовна, — твердила я, как заклинание. — Что там было? Как вы познакомились?— Она лежала рядом. У нее тоже была двойня. Как и у меня… Мы разговорились… — Слова вырывались у матери толчками. Память открывалась медленно, как тяжелые заржавевшие ворота. — Она говорила о своем муже. Какая она счастливая, как она его любит… а он ее. Счастливая… а я… я… — мать приложила руку ко рту.Я испугалась, что сейчас она замолчит.— Вы лежали рядом, — тихо повторила я, дотрагиваясь до материнской руки.— Да… рядом… мы должны были вскоре родить… Нинка все контролировала, успокаивала, утешала. Была рядом.— Нинка… это кто?— Моя подруга. Работала в роддоме. — Мать с силой качнулась вперед, чуть не согнувшись пополам. — Мы родили. Наталья первая, я потом… девочки слабенькие … в боксе… мы лежали ночью… спали… Мне внезапно стало плохо. Поднялась температура. Я лежала вся горячая. Я пошла в туалет. — И здесь мать широко раскрыла рот, словно ей не хватало дыхания. — Ив боксе я увидела, — брови матери сдвинулись у переносицы… — я увидела… увидела…— Да? Что? — Я сидела, замерев от волнения.— Одна девочка была мертвой… моя… синенькая, без движения…— Почему твоя? — спрашиваю я громким шепотом. От напряжения мои зубы выдают мелкую дробь. Меня колотит и трясет.Она лежала на месте, где были мои девочки… мои… Я услышала скрип двери и отпрянула назад. Мелькнуло что-то белое. Белая фигура. Руки. Они взяли мою девочку. Я хотела кричать, но не могла. — Мать приложила руку к горлу, где раздавалось яростное клокотанье — Мне было плохо… в туалете вырвало. — Речь матери была бессвязной. Но я старалась выхватить из ее рассказа суть. Главное. — Я пошла обратно. И тут я успокоилась, я поняла, что мне померещилось. Мои девочки лежали рядом. Как всегда. А у Натальи лежала одна девочка. Одна… второй уже не было. Не было… — Мать раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя руками. Как будто бы ее знобило. — А наутро стало ясно, что одна девочка умерла. Наташина. Я думала, что она сойдет с ума. Она ни слова не сказала, только как окаменела. Мне даже неловко было. У меня обе живые. А у нее — одна мертва. А перед выпиской она сказала, что хочет подарить мне зеркало.Я вздрогнула точно от удара. Зеркало! Вот откуда в нашей квартире появилось старинное зеркало.— Наталья сказала, что это — старинное зеркало. Оно переходило из рода в род. В него нельзя было смотреть во время беременности. Не положено. А она нарушила запрет. Думала, что обойдется. А после этого она не могла больше видеть зеркало. Захотела избавиться от него. Отдать мне. Я не соглашалась. Дорогой подарок. Но она настояла. «Вам оно еще пригодится, а мне уже — нет», — сказала Наташа. Я не хотела принимать этот подарок. Но она настояла. Настояла…Мать повторяла слова, по-прежнему раскачиваясь. Она прикрыла глаза. Ее движения замедлились.Я уменьшила громкость магнитофона. Мое лицо горело от волнения. Я прикоснулась к тайне, которую так долго и тщательно скрывали. Во всем этом еще предстояло разобраться. Значит, у Натальи Родионовны были две девочки. И одна из них умерла…Мать постепенно приходила в себя. Ее взгляд становился все более и более осмысленным, она почти перестала раскачиваться. Я выключила магнитофон и убрала его под стол. Наконец мать остановила на мне свой взгляд.— Ты меня звала?— Нет. Мы уже все сделали.— Что все?— Подвинули стол.— Да?— Спасибо, мамочка. — Я наклонилась к ней и чмокнула в щеку.Не сказав ни слова, она вышла из комнаты. Я посмотрела на часы. Восемь часов вечера. Звонить Губареву уже поздно. Перенесу звонок на утро.Губарев предложил мне снова подъехать к Марине Никандровне и все рассказать ей.— Хорошо, — согласилась я. — Только после работы. Часиков в семь.— Договорились.Марина Никандровна сразу предупредила нас, что у нее мало времени. Ее мать попала в больницу с переломом ноги, и ей надо было еще успеть к ней.— Мы надолго не задержимся, — сказал Губарев. — Постараемся быть краткими и точными.Я рассказала Марине Никандровне то, что узнала от матери. Та слушала внимательно, слегка нахмурившись.— Я так и думала, что ваша мать испытала в роддоме потрясение. И моя догадка подтвердилась. Она увидела, как подменяли младенцев.— Подменяли? — воскликнула я, приподнимаясь со стула, на котором сидела.— Конечно! Судите сами. Сначала она видит, как на месте ее девочек лежит другой ребенок. Один. А потом… Она видит, что ее девочки снова лежат на своем месте. Вы рассказывали, что ваша сестра очень похожа на дочь Викентьева. Значит?..— Что? — спросила я внезапно севшим голосом.— Значит, одно из двух. Либо это — дети Натальи Родионовны, либо — вашей матери. Но то, что вы с сестрой неродные, — очевидно.Эта мысль приходила мне в голову и раньше, но почему от нее так тошно и горько?— Да… — растерянно пробормотала я. У меня стрельнуло в висках. — Неродные. Но как узнать, чьи мы дети? Кто из нас родился у Натальи Родионовны, а кто — у моей матери.Марина Никандровна пожала плечами.— Может быть, это знают работники роддома.— А подменяли намеренно? — задал вопрос Губарев.— Если исходить из рассказа матери Авроры, да. Намеренно. Белая фигура. Руки, которые брали младенца.— Но зачем? — прошептала я. — Зачем?— Это нам и предстоит выяснить, — сказал Губарев. — И незамедлительно.Выйдя из института Сербского на улицу, я внезапно почувствовала головокружение. И пошатнулась. Майор поддержал меня.— Э, да вы совсем бледная. Как полотно. Может, вызвать такси и вас отвезут домой?— Не надо. Лучше доведите до ближайшей лавочки. Я посижу, отдышусь и поеду домой. Переутомилась на работе.— Ну смотрите, вам виднее. Может, все-таки помочь?— Нет, спасибо.Мы перешли дорогу, и в первом попавшемся дворике Губарев усадил меня на скамейку.— Я скоро приду в себя.— Давайте я принесу вам воды. Не возражайте. Через пять минут Губарев вырос предо мной с бутылкой минеральной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31