А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Боязливо оглянувшись, она понизила голос и прошептала: — Это обеа. Жилище духа.Я склонна была согласиться с нею. Алмазный водопад. Хрустальное озеро. Изумрудный лес. Ну чем не заколдованное место? Вскоре выяснилось, что не мы одни так считаем. Минерва показала мне большой черный валун, на гладкой поверхности которого были вырезаны две примитивные человеческие фигуры — мужская и женская, — и пояснила, что это бог и богиня.— Им поклонялись те, кто жил здесь задолго до нас.Я заметила прибившийся к берегу венок из лесных орхидей, но Минерва так и не ответила на мой вопрос, кто мог оставить его здесь? Склонившись над водой, она напилась из сложенных ковшиком ладоней, а остаток выплеснула себе в лицо. Затем, без тени стеснения, сбросила свой балахон и осталась полностью обнаженной. Она уходила все дальше от меня, погрузившись сначала по пояс, потом по грудь, а я смотрела на нее с восхищением и завистью, потому что никогда в жизни не делала ничего подобного. Дома, в Англии, это было бы просто немыслимо. Стоп. Но я же не в Англии, не так ли. И здесь меня никто не увидит. Я решительно слезла с лошади и последовала примеру Минервы.Вода оказалась такой холодной, что у меня перехватило дыхание. Минерва подплыла ко мне и со смехом обрызгала. Ее мокрые волосы ниспадали на плечи волнистым каскадом. Внезапно я почувствовала, что не могу больше на нее смотреть. Отвернувшись, я успела заметить, как радость и веселье на ее лице сменяются недоумением и разочарованием. Вероятно, она подумала, что я стесняюсь, что она обидела или оскорбила меня нескромным взглядом, но проблема заключалась отнюдь не в стыдливости или чьей-то наготе, а совсем в другом. На левом плече Минервы темнел выжженный круглый знак размером с шиллинг. В детстве я считала его изображением плакучей ивы. Это клеймо стояло буквально на всем: сахарных головах, бочках, ящиках, мешках, документах, мебели и даже над входом нашего дома в Бристоле. Но увидеть его навсегда запечатленным на плоти другого человеческого существа… Я вспомнила разглагольствования Дьюка о преимуществах серебряного клейма над железным, и мне сделалось дурно.Минерва коснулась плеча рукой:— Мне не больно.Я молча покачала головой, не в состоянии выразить словами обуревавшие меня чувства, и отступила на шаг назад, застигнутая внезапным приступом головокружения и ослепленная отраженным от водной глади нестерпимым блеском солнечных лучей. Острый камень врезался мне в пятку. Я поскользнулась, потеряла равновесие и плюхнулась в воду с головой. Беспорядочно барахтаясь, я попыталась выплыть на поверхность, но попала, должно быть, на глубокое место, потому что после всех моих усилий продолжала оставаться под водой. Нащупать ногами дно тоже не получилось. Я поняла, что тону, и запаниковала. Остатки воздуха пузырями вырывались из легких. Я начала задыхаться и уже всерьез испугалась за свою жизнь, но в этот момент гибкие коричневые руки ухватили меня за запястья и вытащили наверх.Минерва доплыла со мной до берега, помогла выбраться из воды и усадила на прогретый солнцем большой плоский камень. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы откашляться и прийти в себя от пережитого потрясения. Минерва была поражена тем, что я не умею плавать.— Неужели там, где вы жили, нет ни моря, ни реки? — спросила она в изумлении.Я объяснила, что там есть и море, и реки, но почти никто не учится плавать. Даже моряки.— Они считают, что нет никакого смысла: море все равно не обманешь.Минерва презрительно фыркнула, демонстрируя свое отношение к подобного рода логическим умозаключениям. Спохватившись, что слишком уж явно выражает свои чувства, она мило улыбнулась и предложила:— Мы же не в море. Хотите, я вас научу? Это очень просто.Это оказалось далеко не так просто, но мне понравились ее уроки. Мы отлично провели время, плескаясь в воде, смеясь и дурачась на равных, как две юные сверстницы, устроившие пикник тайком от родителей. Когда мы лежали бок о бок, растянувшись на горячих камнях и греясь на солнце, Минерва поинтересовалась, что за кольцо я ношу на цепочке. И я рассказала ей все о себе и Уильяме с такими подробностями, в какие не посвящала раньше никого, даже Сьюзен. С того дня мы навсегда перестали быть хозяйкой и рабыней. Мы стали подругами. Почти сестрами.Магия озера сделала свое дело. 12 На плантацию мы вернулись ближе к вечеру. По дороге привели себя в порядок, но наше чересчур продолжительное отсутствие не ускользнуло от внимания бдительного Дьюка.— Где вы так долго пропадали? — проворчал старший надсмотрщик, пристально оглядев меня с ног до головы. Мои волосы еще не успели высохнуть, да и на платье виднелись влажные пятна. Следует признать, что Дьюк отличался редкостной наблюдательностью для близорукого человека. — Я уж начал подумывать, что вас похитили мароны, и собирался выслать людей на поиски.— Мароны? Кто это?— Они живут в горах. Беглые рабы и слуги, бродяги, разбойники и прочее отребье. — Он в сердцах щелкнул плетью. — Давно пора выкурить их из гнезда и затравить собаками всех до единого, и мужчин и женщин! Неподалеку отсюда орудует целая шайка, а главарем у них здоровенный черный дьявол по прозвищу Герой. Только вот отыскать их логово чертовски трудно. Я говорил мистеру Джозефу, что нам нужны бладхаунды Бладхаунды — специально выведенная порода охотничьих собак, никогда не теряющих след подраненной дичи.

. У бразильца их целая свора. Если взять нескольких щенков и смолоду выдрессировать их брать след черномазых, может получиться толк. Вашему брату моя идея понравилась. Сказал, что это будет замечательная охота. — Дьюк с надеждой посмотрел на меня. — Он, случайно, не привез с собой из Англии хотя бы парочку на развод?Я отрицательно покачала головой.Разочарованный надсмотрщик снова щелкнул плеткой, и пышный цветок на ближайшем кусте превратился в благоуханное облачко из белых лепестков.— А вы не знаете, когда он приедет? Он вам ничего не писал?Но Дьюку было известно немногим больше, чем мне. Джозеф прислал короткую записку, в которой сообщил, что дела задержат его в городе еще на неделю. Нельзя сказать, чтобы я особенно огорчилась — появление брата могло ограничить мою свободу, вкус которой я сегодня впервые распробовала. С другой стороны, он мог привезти свежие новости из дому, возможно, даже письма. А вдруг одно из них будет от Уильяма? При одной мысли о нем сердце мое учащенно забилось.В последующие дни мы с Минервой совершили еще несколько верховых прогулок, с жаром обсуждая, что может написать мне Уильям и как мне ему отвечать. Мы снова навестили волшебное озеро и продолжили мое обучение плаванию. Следуя вдоль русла стремительных речек с чистой ледяной водой, мы забирались высоко в горы, где напоенный хвойными ароматами воздух дарил нам желанную прохладу. Теперь я гораздо лучше понимала энтузиазм Брума и готова была разделить его пылкую любовь к островам.Упомянутая в записке Джозефа неделя растянулась до десяти дней, и на плантацию его привезли в крестьянской повозке мертвецки пьяным. Томас перекинул через плечо бесчувственное тело, от которого за милю разило ромом, и отнес в его комнату. Увиделись мы с ним только на следующий день, за ужином. Брат выглядел бледным и осунувшимся, но был чисто выбрит и трезв.— Для меня нет писем? — поинтересовалась я первым делом, как только он вошел в столовую.— Нет. — Джозеф взглянул на меня с подозрением. — Почему ты спрашиваешь?— Просто так! — сказала я, усаживаясь в противоположном конце длинного обеденного стола.За ужином он все больше молчал и почти ничего не ел, хотя Филлис в тот день расстаралась, приготовив свое фирменное блюдо: жареного цыпленка с рисом, сладким картофелем и бобами. Поковырявшись в тарелке, брат заявил, что мясо пережарено, а соус переперчен, и больше к нему не прикасался. Зато усиленно налегал на ром, поставив рядом с собой большой хрустальный графин с бледно-золотистой жидкостью и то и дело подливая из него в свой бокал. Когда я поела, Джозеф поспешно поднялся из-за стола и направился на веранду, прихватив с собой графин. Расположился в кресле-качалке и продолжил начатое, осушая бокал за бокалом и тупо взирая на окутанные клубами испарений выварочные цеха. Вокруг без умолку стрекотали цикады, выводили нескончаемые рулады лягушки и светились в ночи золотистыми блестками бесчисленные светлячки.— Здесь так чудесно! — мечтательно вздохнула я.— Ты действительно так считаешь? — искренне удивился Джозеф. — Что до меня, то я ненавижу это место! — Он иронически рассмеялся и налил себе очередную порцию. Даже устрашающее количество уже выпитого спиртного не помогало ему избавиться от обиды на весь свет и острого чувства жалости к самому себе. — Впрочем, ты все и всегда делала мне наперекор. — Брат жестом указал на соседнее кресло. — Почему бы тебе не выпить со мной? Томас! Мой графин почти пуст. Живо неси другой и прихвати еще один бокал!— Не надо, — попыталась я возразить, но Джозеф не стал меня даже слушать.— Надо! — грубо отрезал он и снова повысил голос: — Томас! Куда запропастилась эта ленивая скотина?! Что он о себе возомнил? Я прикажу его выпороть! Том…Томас возник на веранде бесшумной тенью из темноты, держа в руках поднос с полным графином и двумя бокалами. Поставив поднос на столик, он наполнил оба. Я сначала попробовала на язык, потом отпила маленький глоток золотистого напитка. Он обжигал нёбо и глотку, но разливался приятной теплотой в желудке. Совсем не так противно, как мне раньше представлялось.— За мою дорогую сестренку! — Джозеф одним махом опрокинул свою порцию и тут же налил себе следующую. — Давай же, выпей!— Почему ты не сказал, что отец завещал плантацию мне?Вопрос застал его врасплох. Рука повисла в воздухе, не успев донести бокал до губ.— Как ты узнала? — выдавил он наконец.— Дьюк мне сообщил.— Он не имел права ничего тебе рассказывать. И совать свой длинный нос в дела, которые его не касаются! — Джозеф со злости так резко поставил бокал на стол, что расплескал добрую половину его содержимого. — Вот еще один, кому не помешает прочистить мозги как следует!— Он думал, я все знаю, и очень удивился, обнаружив, что я первый раз об этом слышу. А тебе не кажется, дорогой братец, что меня, как лицо заинтересованное, все-таки следовало бы поставить в известность?— С какой стати? Ты еще ребенок, а мы с Генри твои опекуны. В любом случае ты не сможешь вступить в права наследства до достижения двадцати одного года. И даже тогда…— Что тогда?— Все будет зависеть от твоего мужа, не так ли?— Мужа? — Несмотря на выпитый ром, все внутри меня похолодело. — Какого еще мужа?!— А вот это пока секрет, — хитро подмигнул Джозеф, сделал большой глоток и пьяно расхохотался. — У нас грандиозные планы! Но это мужские дела. — Он погрозил мне пальцем. — И не вздумай ломать над ними свою прелестную головку!С этими словами он откинулся в кресле и закрыл глаза. Я еще некоторое время посидела рядом, потягивая ром и наблюдая за налетевшими на свет бабочками — белыми и желтыми, с тонкими и полупрозрачными, как папиросная бумага, крылышками. Одни беспорядочно кружили вокруг лампы, другие садились на столик и запускали свои хоботки в лужицы пролитого рома.Я поставила недопитый бокал и поднялась. Бабочки в испуге разлетелись. Джозеф заворочался в кресле и захихикал во сне — должно быть, ему приснилось что-то смешное.— Эт хршо, — пробормотал он заплетающимся языком. — Хршо, что тбе здс нрвится. Тбе здс ще длго, Длго жть.Он непрерывно пил на протяжении вот уже нескольких часов, но я так и не смогла определить, произнес он только что услышанную мною фразу во сне, наяву или в промежуточном состоянии полудремы. Как бы то ни было, пищи для размышлений У меня накопилось более чем достаточно. Джозеф снова заворочался, как спящий пес. Пальцы его разжались, и выпавший из них бокал разбился вдребезги.День за днем я постепенно избавлялась от предрассудков и так называемых морально-этических норм, определявших всю мою предыдущую жизнь. Я пила ром и по-мужски скакала верхом. Я купалась голой в озере, реках и море и не испытывала ни малейшего стыда. Я ела непривычную пищу: крабов и омаров, лангустов и лобанов, молодых поросят и козлят, жаренных на открытом огне — на Ямайке это называется барбекю, — все обильно наперченное и сдобренное другими специями, и делала это, в отличие от капризного Джозефа, с нескрываемым удовольствием.Каждое утро я садилась на лошадь и отправлялась на прогулку. Иногда одна, иногда вместе с Минервой. Возвращалась обычно к полудню и самое жаркое время суток проводила в своей мансарде под крышей дома, где всегда было свежо и прохладно, или сидела в тенечке на веранде, дожидаясь, когда солнце начнет клониться к закату. Джозефа я видела редко. Он либо торчал по неделе в Порт-Ройяле, либо отсыпался в своей комнате после очередной пьянки. Дьюк целый день проводил в поле, а вечерами запирался в своей хибаре. В их отсутствие Минерва с матерью нередко составляли мне компанию и помогали скоротать время.Филлис приносила из кухни корзину с овощами, и мы дружно, все втроем, чистили картофель, лущили бобы и горох, обдирали кукурузные початки а по ходу дела она рассказывала нам, что с ней случилось и как ее занесло на Ямайку. Доходя в своем повествовании до того момента, когда ее насильно забирали из родного дома, она принималась стонать и раскачиваться из стороны в сторону, как будто воспоминания причиняли ей физическую боль. Так часто ведут себя страдающие ревматизмом — особенно в дождливый сезон, когда болезнь обостряется. Минерва не спускала с матери глаз, жадно впитывая каждое слово, хотя слышала ее историю не впервые и наверняка выучила наизусть. Начинала Филлис всегда одинаково:— Я не открою вам ничего нового. Каждый год такое случается с тысячами моих соплеменников. Я была тогда совсем юной, еще моложе, чем вы…Филлис родилась в Абомее, столице африканского королевства Дагомеи. Родители ее принадлежали к высшей знати, и девочке от рождения предназначалось стать одной из дев-воительниц, составлявших личную охрану короля. Выбор пал на нее не случайно. Отец Филлис — тогда ее, разумеется, звали по-другому — был в большом почете у правителя страны и считался одним из самых храбрых и преданных военачальников. Но жизнь при дворе непредсказуема и полна интриг. Случилось так, что его обвинили в заговоре против короля, арестовали и казнили, а всю семью продали в рабство. Вместе с другими несчастными их заковали в шейные колодки и гнали больше сотни миль по лесам и болотам до побережья Гвинейского залива. Их всех распродали поодиночке разным торговцам, погрузили на разные суда и отправили в разные страны. Никого из родных с тех пор Филлис не встречала и ничего о них не слышала.— Но я не плакала. Никогда не плакала. Ни разу и слезинки не пролила. Ни тогда, ни после. Я дева-воительница королевского дома Дагомеи, и мне не пристало проявлять слабость!Минерва смотрела на нее с гордостью и обожанием. Лишь узнав ее поближе, я смогла оценить, до какой степени обязана она матери, сумевшей воспитать в дочери отвагу и бесстрашие. Да и впоследствии у меня было немало поводов возблагодарить небеса за текущую в ее жилах кровь многих поколений женщин-воинов.Филлис купил португальский работорговец. Она немного говорила по-португальски, научившись у отца, и при пересечении Атлантики находилась в сравнительно привилегированном положении, выступая в роли посредницы и толмача. Судно направлялось в Бразилию, но сильным штормом его отнесло далеко от намеченного курса, и оно вынуждено было бросить якорь в гавани Сент-Китса Сент-Китс — один из островов Карибского бассейна.

.Капитан принял решение распродать груз на месте, справедливо рассудив, что лучше сразу получить хоть какую-то прибыль, чем продолжать путь в Южную Америку, рискуя потерять все. Филлис в составе крупной партии невольников приобрел англичанин по фамилии Шарп. Он привез их на Ямайку и выгодно перепродал отцу. Заканчивалась ее повесть появлением на свет Минервы, хотя о том, кто был ее отцом, Филлис предпочла умолчать.Я тоже внесла свою лепту, поведав им о Роберте. Оказалось, он был в той же партии с Сент-Китса, попал на плантацию одновременно с Филлис, и они вместе прожили несколько лет, прежде чем отец забрал Роберта с собой в Бристоль. Узнав об этом, я решила, что именно он является отцом Минервы, и потому постаралась припомнить как можно больше о своих детских годах, когда мы были с ним неразлучны. Я взахлеб рассказывала о всяких забавных случаях, о том, как он заботился обо мне, учил читать, ездить верхом и многому другому. Не забыла упомянуть также, что Роберт теперь свободный человек и получил немалую сумму денег по отцовскому завещанию.Слушая меня, Филлис умилялась, светлела лицом и даже — редкостный случай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42