На нее в недоумении смотрят друзья, они шокированы, они не могут понять, что с ней… Она стоит босыми ногами на гравии перед домом, все вокруг верхом на лошадях, у лошадей такие большие, тяжелые копыта, и они переступают с ноги на ногу прямо рядом с ней, рядом с ее босыми ногами…Никогда она уже не будет дома. Снова ее затягивает спираль отчаяния… Но вдруг все остановилось. Нет. Она молода, впереди у нее целая жизнь. Леди Сесилия тоже жила без голоса, но она была к тому же слепа и парализована. И к ней пришла помощь, она, Брюн, тоже помогла тогда. И теперь она должна верить, верить, что ее родственники и друзья не оставят ее. Ей удалось выжить до сих пор, она родила двойню, родила без какой-либо медицинской помощи, и ничего, жива… Она выживет и дальше и еще поохотится. Она будет ездить верхом, будет разговаривать, а те, кто лишил ее голоса, будут ее слушать. Она подняла голову.— Замечательно, — сказала вошедшая в комнату надзирательница и похлопала Брюн по плечу. — Многие женщины тоскуют после родов, особенно если рожают двойню. Но теперь тебе лучше. Теперь все будет в порядке.Совсем она не в порядке, но кто знает… Брюн отбивалась от мрачных мыслей, она будет жить. На следующий день она сама потянулась к малышам, когда их принесли. Она даже не знает, кто это, мальчики или девочки. Отца она тоже не знает. Она посмотрела на младенцев. Мальчики. Два мальчика… у одного волосы светло-рыжего цвета, у другого темные, редкие. Она не видела в них ничего своего, но вспомнила, что один из пиратов был рыжеволос, у него еще была спутанная борода.Малыши не вызывали у нее никакого, даже малейшего интереса, хотя раньше она с удовольствием играла с маленькими детьми. Ей казалось, что младенцы могут быть такими забавными, правда, постарше, когда научатся улыбаться. А к этим малышам она не испытывала никакой нежности. Они как… как звереныши, которые выросли в ее утробе и теперь еще живут за счет нее. Хорошо, хоть грудь не так болит, даже приятно, когда они отсасывают молоко из набухших грудей.Она наблюдала за другими женщинами. Хотя они тоже были немы, но к детям относились с любовью, ласкали своих малышей, поглаживали их, смеялись, хоть и беззвучно, когда кто-нибудь из малышей делал что-то забавное. Шептали что-то, когда поблизости не было надзирательницы, рассматривали малышей других женщин, улыбались, кивали. Ее двойняшек тоже рассматривали, но она не хотела принимать в этом участие.Теперь она могла вставать и должна была помогать в работе. Никогда раньше ей не приходилось заботиться о младенцах, тем более в таких примитивных условиях. Она никак не могла научиться заворачивать пеленки.— Словно она никогда ничего не делала, представляете, взрослая женщина не умеет чистить овощи! Не знает, как приложить ребенка к груди! — Надсмотрщица не могла успокоиться, остальные женщины согласно кивали в ответ.Брюн вся кипела. Она могла бы им объяснить, почему не умеет делать эту примитивную работу, которую они так ценят. Ее не учили застилать постели, чистить унитазы, резать овощи и подтирать попы грязным маленьким детям. Зато у нее есть удостоверение космопилота, действительное в нескольких мирах, она умеет охотиться с гончими и егерями, может разобрать и снова собрать сканирующие приборы крейсера средних размеров наравне со специалистом-техником…Здесь ее умения никому не нужны. Они считают ее глупой или помешанной, а все потому, что она не умеет делать того, что делают они. — Она — мерзость Божья. Но, конечно, неверные толком не учат своих дочерей. — Так надзирательница комментировала все ее промахи.Никакая она не неверная, никакая не мерзость Божья, но все вокруг ее так называют, и Брюн все труднее и труднее оставаться верной своей истинной сути. Легче тереть полы, как от нее требуют, пеленать младенцев, как ей говорят, резать овощи, как показывают, даже если она знает более правильный способ.Если бы она на самом деле была глупа… но теперь голова работала с прежней ясностью. Рецепты казались ей такими скучными, но она все равно запоминала их и делила по категориям. От шитья она уставала еще больше, все время тыкать иголкой туда-сюда. Почему они все делают самым сложным способом? Почему не облегчат себе жизнь? Не все, напомнила она себе, это касается только женского труда. Итак, у них есть электричество и водопровод, но компьютерами и всем, что с ними связано, могут пользоваться только мужчины.Она теперь вспоминала уроки истории, к которым никогда раньше не проявляла интереса. В памяти всплывали целые страницы учебников. Раньше существовали различные общества, которые отказывались облегчать жизнь женщин, чтобы они не забыли о своих традиционных ролях жены и матери. На Старой Земле женщинам, бывало, запрещали водить автомобили, летать или пользоваться оружием, бывало, не разрешали девочкам учиться вместе с мальчиками, не разрешали женщинам становиться врачами. Но все это было так давно и так далеко, а все, что происходило с ней, происходило здесь и сейчас.
Когда Брюн с малышами перевозили в ясли, ей удалось увидеть улицу, но никаких примечательных зданий или сооружений она не заметила. День был холодный, она вся сжалась на ветру. Ее посадили на заднее сиденье такой же закрытой машины, она не видела, куда ее везли, только запомнила, что сделали четыре поворота.Здание, в котором помещались детские ясли, выглядело немного повеселее. На улицу выходило несколько окон, закрытых ставнями. Раздался гул, и Брюн заметила, как в отдалении приземлился шаттл.— Смотреть вниз! — прикрикнул на нее водитель и ударил по голове. Но она даже не обратила внимания. Теперь она знает, где находится космо-порт, по крайней мере в каком направлении.Начальница яслей тоже вела себя приветливее, чем надсмотрщица в родильном доме, откуда-то издалека раздавались женские голоса. Женские голоса? Начальница провела ее в комнату, там стояли одна большая кровать, две детские и невысокий широкий стул с подножкой. Очевидно, он предназначен для кормления. Небольшой шкаф, тумбочка, а на столе у изголовья кровати эта вечная корзинка с шитьем.Начальница помогла уложить малышей в кроватки, помогла застелить постель и повела Брюн осмотреть дом. В комнатах наверху женщины могли смотреть на улицу, хоть и сквозь ставни, но Брюн резко оттащили от окна. Окна комнаты для рукоделия выходили во внутренний дворик, который был со всех сторон обнесен высокими стенами. В садике росли фруктовые деревья, на некоторых висели яблоки. А за стеной — за стеной видна была другая улица и дома на противоположной стороне, потом еще здания, еще открытое пространство, поля и холмы вдалеке. Брюн с трудом оторвалась от окна. Не сейчас. Она еще успеет все хорошенько рассмотреть.
Здесь, в яслях, было немного свободнее, чем в родильном доме. Считалось, что женщины должны набраться сил перед следующей беременностью. Они должны были гулять в саду, выполнять домашнюю работу, готовить еду. Не все женщины здесь были немыми. Кто-то попал сюда из других родильных домов, некоторые женщины были служанками в частных домах, когда они вернутся к своим обязанностям, их детей отдадут на воспитание в другое место. Женщин осматривали каждый день, проверяя заодно, как они работают. В остальном относились к ним вполне дружелюбно. К немым — более строго, но все равно приветливо.Брюн продолжали обучать тому, что, как здесь считалось, должна уметь делать любая женщина. Она раньше и не подозревала о многих вещах, но тут перед ее глазами с помощью деревянных палочек и клубков разноцветной шерсти женщины сами делали носки, варежки, перчатки. Ей тоже дали две такие палочки и показали (не один раз!), как нужно набирать петли, как вязать лицевую гладь. Никогда ничего более скучного она не делала, одни и те же движения снова и снова, еще хуже, чем шитье. Потом ей дали еще одну палочку и научили вязать вкруговую. Тут она вспомнила, что носила вещи, сделанные таким же способом, только вязались они из более тонкой пряжи и на машинке. Например, свитера: сшиваются вместе три связанных вкруговую полотнища. Носки… леггинсы… что еще? Вот она и узнала, как все это производилось на свет.На улице становилось холоднее. Другие женщины кутались в вязаные шали и свитера и качали головами, глядя, как она дрожит от холода.— Тебе надо быстрее работать, — сказала ей одна из женщин. — Если у тебя не будет к зиме теплых вещей, ты замерзнешь. — Они объяснили ей, что зимой они надевают под юбки вязаные чулки, держатся эти чулки при помощи невиданного сооружения из резинок и пуговиц. Обувь они не носят. Хотя в частных домах в сырую или снежную погоду женщинам разрешалось надевать башмаки без задников на твердой подошве, но только чтобы сходить на рынок.Тут же Брюн познакомили с верованиями ее захватчиков. Они считали, что чужаки из других миров не имеют никаких нравственных и моральных ценностей, вера их, если она и существует, не заслуживает никакого почтения. Поэтому они начали учить ее с самого простого, так, как, наверное, объясняли детям. Бог — это сверхъестественное существо, создавшее Вселенную. Мужчина — венец его творения. Женщина создана для того, чтобы служить мужчине, помогать ему и утешать. Силы зла восстают против Бога и искушают женщину заняться делами мужчины.Тут ей даже пригодилось то, что она нема. Ее не заставляли пересказывать наизусть правила и ритуалы, как делали другие женщины. А так как женщинам нельзя было «рассуждать» (это понятие обозначало разговор на божественные темы), ее не просили даже письменно отвечать на вопросы, которые обычно задавали другим. В любом случае, женщинам не следовало увлекаться чтением и письмом, разве что можно было записывать рецепты и все, что относилось к ведению хозяйства. Но все очень боялись заразиться нечистью мерзости Божьей, а зарегистрированные эмбрионы считались здесь именно мерзостью, поэтому ей старались даже книг в руки не давать. Ей вообще запрещалось читать и писать. И они никак не могли поэтому проверить, насколько хорошо она запоминала их священные тексты.Но память-то у нее была прекрасная. Если она много раз слышала что-то, то не могла не запомнить. Слова пророков… слово Господа Всемогущего. Правила и следствия из них… Все вполне разумно, если, конечно, принять изначальные предпосылки, а их Брюн принимать не собиралась. Если считать, что женщины созданы для утешения мужчин и служения им, тогда, что бы они ни делали, если это не устраивает мужчин, то может быть расценено как грех. А это определяли никак не женщины. Только Бог устанавливал правила, и только мужчины могли их интерпретировать.Все вроде бы логично, но на деле — смех да и только, логика больного паранойей. Как можно думать, что она не такая же личность, как, например, ее братья, или что Эсмей Суиза не такая же личность, как Барин Серрано… Это же абсурд. Она в этом несомневалась. Она легко бы им это доказала, если бы только могла, все женщины здесь прекрасно бы ее поняли, если бы только…Но говорить она не может, все ее знания и ум заперты от всех. В ее мире, мире, который она знала, к голосу человека относились с уважением. Родители, учителя, врачи, как те, что работали с леди Сесилией, учили каждого человека умению общаться. Она вспомнила, как мучилась Сесилия, сколько людей пытались ей помочь. Здесь никому бы даже в голову не пришло, что мерзость Божья может вообще что-то сказать, а тем более что-нибудь осмысленное и полезное. Хватит и того, чтобы она понимала приказы и подчинялась им.Ей так хотелось освободить женщин этого мира от страшного гнета, показать им, что они ничуть не хуже мужчин. Лежа в постели, она мысленно обращалась к ним с целыми речами, писала им лекции, доказывала снова и снова то, что сказать не могла.
Днем Брюн заставляла себя ходить по дорожкам, посыпанным гравием. Надо укреплять ноги, надо пользоваться каждой возможностью. Она гуляла в любую погоду, даже когда мороз и снег обжигали ноги до самых колен. Малыши сильно затрудняли ходьбу, но она смотрела на них как на дополнительный тренировочный груз. Они помогут ей укрепить мышцы, скоро она снова станет сильной, тогда легче будет думать о побеге. Дважды в день она проходила до конца сада и возвращалась назад, скоро она сможет ходить еще больше, потому что дни удлиняются, опять станет тепло. Она с радостью мыла полы и убиралась, потому что это тоже помогало укреплять мышцы. Вечерами, у себя в комнате, она выполняла свои обычные упражнения, когда-то они так легко ей давались. Сначала она боялась, что кто-нибудь заметит и тогда ей запретят тренироваться, но никто ничего не говорил. Она обнаружила, что другие женщины тоже занимались гимнастикой, чтобы укрепить обвисшие мышцы живота, восстановить упругость. По ночам она вспоминала движения боевых искусств — два-три удара за раз, чтобы никто не заметил, но каждый день понемногу. Она складывала ладонь к ладони и стискивала их изо всех сил, то же самое проделывала со ступнями ног. Ничего лучше для укрепления мышц она придумать не могла, а ей нужно было снова быть в форме.Показные дни, когда воспроизводительниц потомства демонстрировали мужчинам, чтобы те могли выбрать на будущее, оказались не такими унизительными, как можно было предположить. Брюн изо всех сил старалась выглядеть усталой, слабой, беспомощной, разбитой. Это давалось ей легко: она и на самом деле каждый день сильно уставала. Но уже чувствовала, как крепнут мышцы на ногах, на руках, на животе. Поверят ли они, что это от того, что она все время носит младенцев? И гуляет по саду? И занимается гимнастикой?Но им не догадаться, для чего она с таким трудом наращивает мышцы. Она закрывала глаза и вспоминала, какие движения дают силу и скорость удара, смертельного удара.Другие женщины не избегали ее, они ее просто игнорировали. Когда малышей выпускали на одеяла, расстеленные на полу, и они весело извивались, все восхищались тем, какие ее мальчики сильные и ловкие. Точно так же они восхищались и другими детьми. Работники яслей давали ей указания таким же точно голосом, как и другим женщинам. Женщины, которые могли говорить, естественно, большей частью общались друг с другом; у немых был свой язык жестов. Говорящие женщины включали в свой разговор немых, если те пытались поддерживать беседу. Кое-кто даже сдружился, чтобы лучше присматривать за малышами. Но Брюн не хотела общаться с другими немыми на их языке. Иногда, если она оказывалась один на один с другой женщиной и нужно было выяснить что-нибудь конкретное, она могла жестами и губами задать вопрос типа «Где корзинка с шитьем?» или «Что это такое?». Женщины с удовольствием показывали ей все, что нужно. Но общих тем для разговора у нее с ними не было, разве что малыши, да и они ее мало волновали. Все эти дети были подтверждением того, что она ненавидела всей душой. Кроме того, она знала, что ее считают опасной… ее усмирили тем, что лишили возможности говорить, но потенциально она осталась для них источником погибели. И то, что она не проявляла ни-какого интереса к детям, было еще одним подтверждением ее дьявольской сути.Малыши уже начали пружинить на руках, вставать на четвереньки, когда в яслях появилась новая женщина с младенцем. Женщина была очень молода, и выражение лица у нее было все время какое-то странное. Другие женщины разговаривали с ней немного громче обычного, короткими, простыми фразами. Брюн подумала, что женщина может быть под действием каких-либо препаратов, хотя раньше никогда не замечала, чтобы женщинам здесь вообще давали лекарства. На третий день своего пребывания в яслях новенькая подошла к Брюн.— Ты желтоволосая с другой звезды? — Голос у нее был обыкновенный, но говорила она словно запинаясь.Брюн кивнула в ответ. Теперь она поняла, что дело не в лекарствах, что-то такое было с этой женщиной не в порядке. Странное выражение лица, замедленная речь и простота, с какой она подошла к той, к которой не подходил никто.— Ты прилетела к нам с девушкой примерно моего возраста и еще с двумя детьми, да?Брюн снова кивнула.— Та девушка говорила мне, что ты хорошая. Ты ей нравилась. Так она сказала.Брюн внимательно посмотрела на молодую женщину. Она говорит о Хэйзел. Где же она могла ее видеть?— С ней все в порядке. Я подумала, ты захочешь узнать. — Женщина улыбнулась, не глядя Брюн в глаза, и отошла, оставив Брюн с малышами.Хэйзел в порядке. Брюн почувствовала облегчение. Когда эта женщина рассталась с Хэйзел, чтобы отправиться в родильный дом? А может, Хэйзел тоже в родильном доме? Брюн замотала головой, она потеряла счет времени. Она знала только, темно сейчас или светло, холодно или тепло. Но Хэйзел в порядке, была в порядке совсем недавно. Хорошо бы знать, где она.Прошло еще несколько дней, и вот молодая женщина снова подсела к Брюн.— Теперь ее зовут Пэйшенс — Терпение, — сказала она. — Имя ей подходит, она все время такая спокойная и много работает, никому не доставляет никаких хлопот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Когда Брюн с малышами перевозили в ясли, ей удалось увидеть улицу, но никаких примечательных зданий или сооружений она не заметила. День был холодный, она вся сжалась на ветру. Ее посадили на заднее сиденье такой же закрытой машины, она не видела, куда ее везли, только запомнила, что сделали четыре поворота.Здание, в котором помещались детские ясли, выглядело немного повеселее. На улицу выходило несколько окон, закрытых ставнями. Раздался гул, и Брюн заметила, как в отдалении приземлился шаттл.— Смотреть вниз! — прикрикнул на нее водитель и ударил по голове. Но она даже не обратила внимания. Теперь она знает, где находится космо-порт, по крайней мере в каком направлении.Начальница яслей тоже вела себя приветливее, чем надсмотрщица в родильном доме, откуда-то издалека раздавались женские голоса. Женские голоса? Начальница провела ее в комнату, там стояли одна большая кровать, две детские и невысокий широкий стул с подножкой. Очевидно, он предназначен для кормления. Небольшой шкаф, тумбочка, а на столе у изголовья кровати эта вечная корзинка с шитьем.Начальница помогла уложить малышей в кроватки, помогла застелить постель и повела Брюн осмотреть дом. В комнатах наверху женщины могли смотреть на улицу, хоть и сквозь ставни, но Брюн резко оттащили от окна. Окна комнаты для рукоделия выходили во внутренний дворик, который был со всех сторон обнесен высокими стенами. В садике росли фруктовые деревья, на некоторых висели яблоки. А за стеной — за стеной видна была другая улица и дома на противоположной стороне, потом еще здания, еще открытое пространство, поля и холмы вдалеке. Брюн с трудом оторвалась от окна. Не сейчас. Она еще успеет все хорошенько рассмотреть.
Здесь, в яслях, было немного свободнее, чем в родильном доме. Считалось, что женщины должны набраться сил перед следующей беременностью. Они должны были гулять в саду, выполнять домашнюю работу, готовить еду. Не все женщины здесь были немыми. Кто-то попал сюда из других родильных домов, некоторые женщины были служанками в частных домах, когда они вернутся к своим обязанностям, их детей отдадут на воспитание в другое место. Женщин осматривали каждый день, проверяя заодно, как они работают. В остальном относились к ним вполне дружелюбно. К немым — более строго, но все равно приветливо.Брюн продолжали обучать тому, что, как здесь считалось, должна уметь делать любая женщина. Она раньше и не подозревала о многих вещах, но тут перед ее глазами с помощью деревянных палочек и клубков разноцветной шерсти женщины сами делали носки, варежки, перчатки. Ей тоже дали две такие палочки и показали (не один раз!), как нужно набирать петли, как вязать лицевую гладь. Никогда ничего более скучного она не делала, одни и те же движения снова и снова, еще хуже, чем шитье. Потом ей дали еще одну палочку и научили вязать вкруговую. Тут она вспомнила, что носила вещи, сделанные таким же способом, только вязались они из более тонкой пряжи и на машинке. Например, свитера: сшиваются вместе три связанных вкруговую полотнища. Носки… леггинсы… что еще? Вот она и узнала, как все это производилось на свет.На улице становилось холоднее. Другие женщины кутались в вязаные шали и свитера и качали головами, глядя, как она дрожит от холода.— Тебе надо быстрее работать, — сказала ей одна из женщин. — Если у тебя не будет к зиме теплых вещей, ты замерзнешь. — Они объяснили ей, что зимой они надевают под юбки вязаные чулки, держатся эти чулки при помощи невиданного сооружения из резинок и пуговиц. Обувь они не носят. Хотя в частных домах в сырую или снежную погоду женщинам разрешалось надевать башмаки без задников на твердой подошве, но только чтобы сходить на рынок.Тут же Брюн познакомили с верованиями ее захватчиков. Они считали, что чужаки из других миров не имеют никаких нравственных и моральных ценностей, вера их, если она и существует, не заслуживает никакого почтения. Поэтому они начали учить ее с самого простого, так, как, наверное, объясняли детям. Бог — это сверхъестественное существо, создавшее Вселенную. Мужчина — венец его творения. Женщина создана для того, чтобы служить мужчине, помогать ему и утешать. Силы зла восстают против Бога и искушают женщину заняться делами мужчины.Тут ей даже пригодилось то, что она нема. Ее не заставляли пересказывать наизусть правила и ритуалы, как делали другие женщины. А так как женщинам нельзя было «рассуждать» (это понятие обозначало разговор на божественные темы), ее не просили даже письменно отвечать на вопросы, которые обычно задавали другим. В любом случае, женщинам не следовало увлекаться чтением и письмом, разве что можно было записывать рецепты и все, что относилось к ведению хозяйства. Но все очень боялись заразиться нечистью мерзости Божьей, а зарегистрированные эмбрионы считались здесь именно мерзостью, поэтому ей старались даже книг в руки не давать. Ей вообще запрещалось читать и писать. И они никак не могли поэтому проверить, насколько хорошо она запоминала их священные тексты.Но память-то у нее была прекрасная. Если она много раз слышала что-то, то не могла не запомнить. Слова пророков… слово Господа Всемогущего. Правила и следствия из них… Все вполне разумно, если, конечно, принять изначальные предпосылки, а их Брюн принимать не собиралась. Если считать, что женщины созданы для утешения мужчин и служения им, тогда, что бы они ни делали, если это не устраивает мужчин, то может быть расценено как грех. А это определяли никак не женщины. Только Бог устанавливал правила, и только мужчины могли их интерпретировать.Все вроде бы логично, но на деле — смех да и только, логика больного паранойей. Как можно думать, что она не такая же личность, как, например, ее братья, или что Эсмей Суиза не такая же личность, как Барин Серрано… Это же абсурд. Она в этом несомневалась. Она легко бы им это доказала, если бы только могла, все женщины здесь прекрасно бы ее поняли, если бы только…Но говорить она не может, все ее знания и ум заперты от всех. В ее мире, мире, который она знала, к голосу человека относились с уважением. Родители, учителя, врачи, как те, что работали с леди Сесилией, учили каждого человека умению общаться. Она вспомнила, как мучилась Сесилия, сколько людей пытались ей помочь. Здесь никому бы даже в голову не пришло, что мерзость Божья может вообще что-то сказать, а тем более что-нибудь осмысленное и полезное. Хватит и того, чтобы она понимала приказы и подчинялась им.Ей так хотелось освободить женщин этого мира от страшного гнета, показать им, что они ничуть не хуже мужчин. Лежа в постели, она мысленно обращалась к ним с целыми речами, писала им лекции, доказывала снова и снова то, что сказать не могла.
Днем Брюн заставляла себя ходить по дорожкам, посыпанным гравием. Надо укреплять ноги, надо пользоваться каждой возможностью. Она гуляла в любую погоду, даже когда мороз и снег обжигали ноги до самых колен. Малыши сильно затрудняли ходьбу, но она смотрела на них как на дополнительный тренировочный груз. Они помогут ей укрепить мышцы, скоро она снова станет сильной, тогда легче будет думать о побеге. Дважды в день она проходила до конца сада и возвращалась назад, скоро она сможет ходить еще больше, потому что дни удлиняются, опять станет тепло. Она с радостью мыла полы и убиралась, потому что это тоже помогало укреплять мышцы. Вечерами, у себя в комнате, она выполняла свои обычные упражнения, когда-то они так легко ей давались. Сначала она боялась, что кто-нибудь заметит и тогда ей запретят тренироваться, но никто ничего не говорил. Она обнаружила, что другие женщины тоже занимались гимнастикой, чтобы укрепить обвисшие мышцы живота, восстановить упругость. По ночам она вспоминала движения боевых искусств — два-три удара за раз, чтобы никто не заметил, но каждый день понемногу. Она складывала ладонь к ладони и стискивала их изо всех сил, то же самое проделывала со ступнями ног. Ничего лучше для укрепления мышц она придумать не могла, а ей нужно было снова быть в форме.Показные дни, когда воспроизводительниц потомства демонстрировали мужчинам, чтобы те могли выбрать на будущее, оказались не такими унизительными, как можно было предположить. Брюн изо всех сил старалась выглядеть усталой, слабой, беспомощной, разбитой. Это давалось ей легко: она и на самом деле каждый день сильно уставала. Но уже чувствовала, как крепнут мышцы на ногах, на руках, на животе. Поверят ли они, что это от того, что она все время носит младенцев? И гуляет по саду? И занимается гимнастикой?Но им не догадаться, для чего она с таким трудом наращивает мышцы. Она закрывала глаза и вспоминала, какие движения дают силу и скорость удара, смертельного удара.Другие женщины не избегали ее, они ее просто игнорировали. Когда малышей выпускали на одеяла, расстеленные на полу, и они весело извивались, все восхищались тем, какие ее мальчики сильные и ловкие. Точно так же они восхищались и другими детьми. Работники яслей давали ей указания таким же точно голосом, как и другим женщинам. Женщины, которые могли говорить, естественно, большей частью общались друг с другом; у немых был свой язык жестов. Говорящие женщины включали в свой разговор немых, если те пытались поддерживать беседу. Кое-кто даже сдружился, чтобы лучше присматривать за малышами. Но Брюн не хотела общаться с другими немыми на их языке. Иногда, если она оказывалась один на один с другой женщиной и нужно было выяснить что-нибудь конкретное, она могла жестами и губами задать вопрос типа «Где корзинка с шитьем?» или «Что это такое?». Женщины с удовольствием показывали ей все, что нужно. Но общих тем для разговора у нее с ними не было, разве что малыши, да и они ее мало волновали. Все эти дети были подтверждением того, что она ненавидела всей душой. Кроме того, она знала, что ее считают опасной… ее усмирили тем, что лишили возможности говорить, но потенциально она осталась для них источником погибели. И то, что она не проявляла ни-какого интереса к детям, было еще одним подтверждением ее дьявольской сути.Малыши уже начали пружинить на руках, вставать на четвереньки, когда в яслях появилась новая женщина с младенцем. Женщина была очень молода, и выражение лица у нее было все время какое-то странное. Другие женщины разговаривали с ней немного громче обычного, короткими, простыми фразами. Брюн подумала, что женщина может быть под действием каких-либо препаратов, хотя раньше никогда не замечала, чтобы женщинам здесь вообще давали лекарства. На третий день своего пребывания в яслях новенькая подошла к Брюн.— Ты желтоволосая с другой звезды? — Голос у нее был обыкновенный, но говорила она словно запинаясь.Брюн кивнула в ответ. Теперь она поняла, что дело не в лекарствах, что-то такое было с этой женщиной не в порядке. Странное выражение лица, замедленная речь и простота, с какой она подошла к той, к которой не подходил никто.— Ты прилетела к нам с девушкой примерно моего возраста и еще с двумя детьми, да?Брюн снова кивнула.— Та девушка говорила мне, что ты хорошая. Ты ей нравилась. Так она сказала.Брюн внимательно посмотрела на молодую женщину. Она говорит о Хэйзел. Где же она могла ее видеть?— С ней все в порядке. Я подумала, ты захочешь узнать. — Женщина улыбнулась, не глядя Брюн в глаза, и отошла, оставив Брюн с малышами.Хэйзел в порядке. Брюн почувствовала облегчение. Когда эта женщина рассталась с Хэйзел, чтобы отправиться в родильный дом? А может, Хэйзел тоже в родильном доме? Брюн замотала головой, она потеряла счет времени. Она знала только, темно сейчас или светло, холодно или тепло. Но Хэйзел в порядке, была в порядке совсем недавно. Хорошо бы знать, где она.Прошло еще несколько дней, и вот молодая женщина снова подсела к Брюн.— Теперь ее зовут Пэйшенс — Терпение, — сказала она. — Имя ей подходит, она все время такая спокойная и много работает, никому не доставляет никаких хлопот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50