Все эти шишки требуют к себе уважения, а ведь уважение нужно заслужить. Собственными достижениями. А ты, Фостер, чего достигла? Всю жизнь занималась приписками! Лживые отчеты на Либерти отправляла! Как я презираю тебя, тебе подобных и все ваши устремления! Клянусь, в один прекрасный день я призову вас к ответу, можете не сомневаться!
— Мы с вами еще поговорим, Истман. Ваша дерзость и без того хорошо известна. Слишком хорошо!
Однако что бы теперь ни говорила Фостер, Истмана ей было не пронять. Теперь советница казалась ему ничтожной, больной и жалкой, к тому же темнота в какой-то мере скрадывала понятия о рангах. Истман вспомнил, как год назад, когда невыносимая скука метракоровской жизни, клаустрофобия, вызванная жизнью под куполом, постоянные болезни и даже смерти товарищей заставили его совершенно равнодушно поднести к виску бластер. Он даже нажал на спуск. Причем дважды. И оба раза была осечка. Хотя на третий раз, когда он в отчаянии направил оружие в окно, бластер выстрелил.
— Вот главная беда МеТраКора. Некоторые там добиваются положения, пальцем не пошевелив, — сказал Истман. — А те, кто работает честно, не зарабатывают ничего, кроме позора и бесчестия!
— Мистер Истман, вам это предательство с рук не сойдет!
Истман взял у Шадболта аргентиумовую трубку и швырнул ее к ногам Фостер. Повисло молчание, а затем над головами вновь сверкнула фиолетовая молния.
Эллис Стрейкер обвел взглядом освещенные вспышкой лица и грозно произнес:
— Предательство, значит? На вашем месте, миз Фостер, я бы не стал так говорить. Я бы сказал, что МеТраКор пытается лепить людей по своему образу и подобию — короче, печатать их пачками, как поддельные банкноты: солдат, неспособных воевать, торговцев, не умеющих торговать, руководителей, понятия не умеющих, как управлять! И сдается мне, что ваше единственное занятие в Совете — это лизать задницы, зарабатывать очки, портить жизнь ребятам, которым вы в подметки не годитесь, и протирать штаны! Вы уж и не упомните, зачем вы здесь и зачем вообще некогда был создан МеТраКор. Так что нечего обвинять Истмана в предательстве только потому, что у него хватило смелости сказать правду. Ведь на самом-то деле выходит, миз Фостер, что преданными оказались все американцы на Осуми!
Фостер оправдываясь развела руками, словно пытаясь оправдаться:
— Но вы же знаете, что наши возможности более чем ограничены. Мы имеем право только на то, что предусмотрено Договором с даймё. Нашу безопасность должен был обеспечивать Рюдзи-сама. И всегда обеспечивал.
— Ха! — Эллис указал пальцем на купол. — Расскажите это каньцам.
— В данном случае, сэр, китайцы нарушают законы Ямато!
Снова послышались похожие на дыхание гигантского дракона раскаты залпов китайских орудий, вдавливающих защитные поля внутрь. К тому времени, как обстрел утих, не менее тысячи пустующих деревянных лачуг в трущобах превратились в уголья.
— Слушайте, а вам не кажется, что для политика несколько наивно вот так взять и тупо довериться законам Ямато?
— Нет — если б нам удалось одарить Рюдзи-саму, как предполагалось сделать.
— А заодно и усилить генераторы полей! И ежегодно проверять плексовую броню! И должным образом обучать своих людей, и держать на всякий случай поблизости боевую эскадру! Тогда вам не надо было бы думать, какую взятку всучить местному деспоту. И не было б нужды посылать человека за тридевять земель — аж на Альфу Южной Короны. — Он повернулся к Истману. — Что еще?
— Только одно, сэр, — криво улыбнулся Истман. — Мне нравится эта красная куртка. Я бы предпочел служить в войсках МеТраКора. Однако у них есть свои правила насчет того, кому и что следует делать и кого куда можно переводить.
— А мне нравится ход твоих мыслей, Истман. — Эллис взял у своего слуги самурайский меч и бластер. Бластер был флотского образца, внушительный и надежный. — Сынок, я не могу зачислить тебя в метракоровскую армию. Зато могу предложить участие в войне.
Истман с благодарностью принял оружие.
— Если это означает настоящую работу, сэр, я согласен! Тяжелая работа укрепляет тело. Я люблю работать. Особенно если знаешь, ради чего, знаешь, насколько важен результат и ты играешь далеко не последнюю роль. Одним словом, знаешь, к чему стремишься. Мне нравится, когда не остается времени на безделье. Не остается времени тосковать и подумывать о самоубийстве. Дело не дает человеку времени предаваться грустным мыслям.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Истман.
— Да, и я благодарен пси за эту войну. Она воскресила меня. — Еще один пинок, и снова летят обломки плекса. Истман поднял самый большой из них и взвесил на ладони, прикидывая, стоит ли идти на окончательный разрыв с прежней службой.
— Это все Контролер Поуп, вы и ваши люди, — сказал он, разламывая плекс. — Только и знаете, что набивать свои карманы. Преступное разгильдяйство, вот что это такое!
— Еще одно слово… — начала было Фостер, но не договорила: над их головам снова громыхнуло, и в стене здания корпорации «Халид» появилась огромная дыра со рваными краями, а дерево неподалеку от строения вспыхнуло.
— Ладно, пора двигаться, — заметил в своей обычной пси-странной манере Эллис, и группа потянулась за ним, понимая, что здесь вот-вот случится нечто скверное.
Истман удержал Фостер за руку и прошипел:
— Миз Лицемерка, вы же сами учили нас — всего добивается только тот, кто умеет ждать, — Он сознавал, что не пройдет и недели, как Каноя-Сити будет захвачен. — Так вот. Ваша жалкая, грязная ложь нужна лишь для того, чтобы не позволить человеку поднять голову. Я работал на вас три года и каждый день думал о Совете и Контролере. О том, как паршиво вы руководите Анклавом. Но ни разу не осмелился высказать свое мнение вслух. До сих пор. Вы прогнили насквозь, Фостер, и скоро сыграете в ящик. Любому ясно. На вашем месте я бы остался здесь и дождался конца.
— Отпустите меня!
Истман презрительно отвернулся. Инспекционная группа двинулась дальше — осматривать следующую батарею. Фостер поспешила за коллегами, а Истман вернулся к своим людям. В то место, где только что стояли Эллис и сопровождающие, ударил очередной разряд.
— Нет, ты глянь-поглянь!
Истман улыбнулся своему саравакскому помощнику, что приветствовал его на торговом жаргоне, принятом в Каное.
— Добрая-добрая флотская пушка! И меч какой — круче некуда! Большим человеком стал наш босс!
— Ага! Теперь со мной шутки плохи!
Соратники принялись поздравлять Истмана, а тот с восторгом рассматривал подарки. В конце концов он сунул бластер под куртку, а меч, поскольку ножен не было, беззаботно заткнул за пояс. Потом помог своим людям укрепить станины и отрегулировать противооткатные механизмы. Возясь с системой управления стрельбой, он подумал: китайцы возьмут Каноя-Сити не позже, чем через неделю и тогда мы все окажемся в одном и том же дерьме. Так что плевать я хотел на последствия! А вслух сказал с восхищением:
— Ну и орел, этот Эллис Стрейкер! Настоящий мужик. Называет меня сынком. Ведь от кого другого я б такое обращение не стерпел, а на него грех обижаться. Рядом с ним я просто сопляк, обычный метракоровский мальчик на побегушках, словом — никто и звать меня никак. Клянусь, будь моим отцом он, а не…
Истман проглотил обиду, что кислотой жгла его душу. Саравакцы, конечно, не понимают, что он говорит, но рисковать нельзя. Ни в коем случае.
Неожиданно вспомнилась Аркали Хавкен, и вспышка примитивного чувства пронзила его существо. Дьявол, пси милостивое, как же она прекрасна! За одну-единственную ночь с ней он отдал бы все. Одну ночь, черт меня побери! Представить невозможно! Гладить эти волосы, снимать ее блестящие одеяния, видеть, как она томно заглядывает мне в глаза, ожидая поцелуя. С ума сойти…
С того самого дня, когда она появилась в Каное, все мужчины мечтали о ней. Красавица, самая богатая гайдзинская наследница в Ямато! Кто знает, может, теперь, когда поговаривают, что Хайден Стрейкер погиб, когда в городе творится черт знает что, найдется и для меня пусть крошечная, но надежда!
Раскатал ты губищу, Барб Истман. А знаешь, куда такие мечты заводят мужчину? Вот сохнешь ты по ней год с лишним, а приблизился ли к ней хоть на микрон? Облизнув губы, Истман ощутил на языке привкус альдегидов денатурированного плекса, пыли и солоноватого пота. Сам посуди! Подумать смешно, что Аркали Хавкен когда-нибудь полюбит такого увальня — та, которая смотрит сквозь тебя, как сквозь открытое окно. И вблизи-то увидел я ее лишь благодаря тому, что немного знаком с Хайденом Стрейкером. Всего лишь оказался с ней в одной комнате. Можно поклясться: едва ли она помнит меня.
Ну, черт побери, везет же некоторым! Одни рождаются красивыми и утонченными, а ведут себя, как настоящие аристократы. Только на таких обращают внимание девушки вроде Аркали Хавкен — а не на разных там сереньких чиновников МеТраКора. Не на таких неуклюжих пентюхов, как я. Моего брата просто не замечают, и от этого больнее всего. Хочется рвать и метать. Поэтому, стоит кому-нибудь мимоходом задеть меня, я тут же выхожу из себя.
Инспекционная группа уже двигалась обратно — тем же путем, что и пришла. Истман решительно двинулся навстречу Эллису Стрейкеру.
— Сэр! Мы засекли движение. Разрешите навести орудия на квадрат чуть выше канализационного стока, прицел 012.5, дальность 355.7; более точные данные для наводки я намереваюсь получить через метракоровскую базу данных.
— Какого черта позволять, сынок? Моего разрешения для таких действий не требуется. Ты здесь главный. Вот и делай, что считаешь нужным.
— Есть, сэр! Так точно, сэр!
Истман восторженно глядел на Эллиса, и Эллису был знаком такой взгляд. Парнишка считает меня героем, подумал Стрейкер. И он вовсе не дурак: рассуждает почти как я. Поэтому будем считать, что рассуждает верно!
— Тебя когда-нибудь оценивали, Барб Истман?
— В каком смысле, сэр?
— В смысле таланта. Пси. Ну, сам знаешь.
Истман опустил голову и уставился на носки своих ботинок.
— Нет, сэр, никогда.
— Что ж, Барб Истман, ты, наверное, прав, благодаря пси за то, что началась война, — вздохнул Эллис. — Это твой шанс. Ты тверд, ты умеешь думать. Продолжай в том же духе.
— Благодарю вас, сэр!
Эллис быстро пошел прочь, догоняя остальных членов группы. Он был доволен орудийными расчетами и своим выбором командира; причем, его даже удивила симпатия, которую он испытал к Барбу Истману.
Похоже, ты все-таки пси-чувствителен, думал он, уводя группу с укреплений. Хотя, что ни говори, все равно ты раб МеТраКора, и в мирное время рабом бы и остался. Еще два-три года, и они б выжали тебя как лимон, связали б по рукам и ногам, превратили в пучеглазого зомби. Или ты бы погиб. Да, мне много раз приходилось видеть такое, я знаю, как постоянное давление сминает дух даже самых сильных. Они постепенно спиваются или сходят с ума. Вот взять хотя бы Реда…
Что за напрасная трата самых лучших человеческих качеств! Жаль, не нашлось еще несколько таких ребят, как Истман. Жаль, что моя Реба не успела родить мне такого сына. Да, похоже, что эта война — конец для меня и для всего, что я имею. Но будь я проклят, если она не спасет для этого молодого человека.
18
Подсвечивая себе фонарем, Барб Истман переходил Каноя-Плаза. Мысли его всецело занимала проблема полной беззащитности северной стороны города, где под прикрытием прилегающих к городу трущоб китайцы могли скрытно установить мины или даже проникнуть в канализационные сети. Краем глаза он заметил силуэт человека, выбегающего из тенистой аллеи.
Истман посветил фонарем, чтобы получше разглядеть бегущего.
— Эй, ты! Ну-ка стой! Сатоятти!
Человек продолжал бежать. В этой, паническим бегством спасающейся от непонятной угрозы фигуре было нечто крысиное. Разве что, отчаянно размахивая руками, неизвестный бежал не от Истмана, а прямо на него. В темноте бегущий человек напоминал вечно недоедающего хини.
— Сатоятти! Да остановись ты, пси тебя возьми!
Истман положил руку на рукоять меча, но вытаскивать его не стал. Вместо этого он бросился навстречу, и беглец с размаху налетел на подставленное бедро.
— Итай! Яме насай! — крикнул Барб, хватая того за шиворот. — Куда это ты намылился? — Но, присмотревшись, он понял, что это старший сын Соломонов. Парнишка задыхался и был до смерти перепуган.
— Там солдаты!
— Солдаты? Где?
— Они сумасшедшие, сэр, пьяные, всех убивают!
Истман встряхнул мальчишку.
— Китайцы прорвались, что ли? Ты об этом?
— Нет, сэр! Это метракоровские охранники… Они хотят убить мою ма… Ее и всех остальных!
Истман ошалело уставился на ребенка.
— Где?
— В бункере! В бункере!
— Ты уверен? Ну-ка показывай. — Он побежал за мальчиком, на бегу осмысливая услышанное.
Повернув за угол, Истман наткнулся на два лежащих посреди улицы тела. Попытался поставить одного из лежащих на ноги, но тот снова повалился на землю. По знакам различия на куртках он понял, что это калифорнийцы, которых послали патрулировать канализационные стоки в северной части города. Барб поднял пустую бутылку из-под виски и тупо на нее уставился. Оба солдата мертвецки пьяны!
— Вот шкуры, будь они прокляты!
Мальчишка снова настойчиво потянул его за собой. Завернув за следующее здание, Истман увидел, как из развороченной прямым попаданием газовой трубы в ночное небо с ревом бьет двадцатифутовый фонтан пламени. Освещающий вход в подземный бункер. Тут он услышал крики.
Истман гаркнул мальчишке:
— Марш за подмогой!
— Я хочу…
— Сказано тебе, за подмогой!
— Но…
— Марш!
Лицо мальчика искривилось, будто он собирался заплакать, но, будучи воспитан в строгости, старшенький Соломон нашел в себе силы сдержаться и послушаться.
Когда Истман наконец осознал происходящее, его охватил ужас. Пьяные дезертиры напали на женщин, подумал он, а ведь там Аркали Хавкен! Клянусь пси, если они тронули хоть один волосок на ее голове, им придется десять тысяч раз заплатить за это! Барб отдал фонарь мальчику, а сам вытащил бластер и меч, справедливо предположив, что, возможно, действовать надо бесшумно. Крики ужаса ножом резали его сердце. Он оставил мальчика, строго-настрого наказав тому позвать кого-нибудь на помощь, и двинулся вперед. Пробравшись сквозь завалы перевернутой мебели, Истман спустился по ступенькам вниз, ко входу в бункер. Он знал: придется убивать.
Оказавшись внизу, Барб с облегчением увидел, что коридор озарен пробивающимся из бункера светом. Ощущение было такое, что он попал в преддверие ада. Два хохочущие дьявола злобно тыкали отомкнутыми штыками в женщин и девушек, приказывали им раздеваться, делали вид, что отпускают их и снова отшвыривали от изуродованной диафрагмы. Детишки в ужасе жались по углам, а их старшие сестренки с криками метались взад-вперед. Камера установленного в бункере перископа проецировала лишь голоизображение бушующего снаружи пожара, которое превращало бункер в истый ад. Влекомый застилающей глаза яростью, Истман двинулся вперед и инстинктивно взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух, перерубил горло ближайшему к нему солдату. Захлебываясь кровью, тот рухнул на пол, а его товарищ в изумлении уставился на умирающего.
Умри, подонок! — подумал Барб Истман, чувствуя в себе безграничную силу. Умри и смертью заплати за содеянное!
Второй солдат начал было разворачиваться, чтобы отразить неожиданное нападение. Не задумываясь ни на секунду, Истман вытянул руку; меч вонзился в живот дезертиру, и Барб тут же выдернул свое оружие, чтобы сократившиеся мышцы живота не зажали клинок. Второй солдат, не издав ни звука, корчась в мучительной агонии, опустился на пол.
Бластером Истман пока не пользовался, а оба противника не успели криком предупредить своих приятелей. С воплями, охваченные яростью женщины накинулись на умирающих, впились ногтями им в лица и глаза. Барб не удивился этому — возможно, из царящего в бункере гама.
Потрясенный увиденным, он двинулся дальше. Дошел до угла, за которым начиналось основное помещение бункера, прижался к стене и сжал бластер в левой руке. Он понимал, какая опасность ему угрожает, и знал, что действовать нужно как можно осторожнее. Из-за угла неслись крики. Сколько там солдат? Наверное, целая толпа негодяев, привлеченная запахом крови. А как они вооружены?
Выглянув, Барб увидел еще троих дезертиров, — распластавшиеся на своих жертвах, те исступленно срывали с них одежду, орали и били их, заставляя подчиняться. В одной из несчастных он узнал Аркали Хавкен, и сухой, жаркий воздух вдруг показался ему раскаленными угольями.
Женщина сопротивлялась из последних сил, но тщетно. Самый здоровенный солдат припер ее, уже обнаженную, спиной к колонне. Приятель насильника — маленький, похожий на крысу — стоял с другой стороны колонны и крепко держал жертву за руки. Бледное хрупкое тело Аркали извивалось из стороны в сторону, отчаянно пытаясь помешать верзиле раздвинуть ей ноги и овладеть ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Мы с вами еще поговорим, Истман. Ваша дерзость и без того хорошо известна. Слишком хорошо!
Однако что бы теперь ни говорила Фостер, Истмана ей было не пронять. Теперь советница казалась ему ничтожной, больной и жалкой, к тому же темнота в какой-то мере скрадывала понятия о рангах. Истман вспомнил, как год назад, когда невыносимая скука метракоровской жизни, клаустрофобия, вызванная жизнью под куполом, постоянные болезни и даже смерти товарищей заставили его совершенно равнодушно поднести к виску бластер. Он даже нажал на спуск. Причем дважды. И оба раза была осечка. Хотя на третий раз, когда он в отчаянии направил оружие в окно, бластер выстрелил.
— Вот главная беда МеТраКора. Некоторые там добиваются положения, пальцем не пошевелив, — сказал Истман. — А те, кто работает честно, не зарабатывают ничего, кроме позора и бесчестия!
— Мистер Истман, вам это предательство с рук не сойдет!
Истман взял у Шадболта аргентиумовую трубку и швырнул ее к ногам Фостер. Повисло молчание, а затем над головами вновь сверкнула фиолетовая молния.
Эллис Стрейкер обвел взглядом освещенные вспышкой лица и грозно произнес:
— Предательство, значит? На вашем месте, миз Фостер, я бы не стал так говорить. Я бы сказал, что МеТраКор пытается лепить людей по своему образу и подобию — короче, печатать их пачками, как поддельные банкноты: солдат, неспособных воевать, торговцев, не умеющих торговать, руководителей, понятия не умеющих, как управлять! И сдается мне, что ваше единственное занятие в Совете — это лизать задницы, зарабатывать очки, портить жизнь ребятам, которым вы в подметки не годитесь, и протирать штаны! Вы уж и не упомните, зачем вы здесь и зачем вообще некогда был создан МеТраКор. Так что нечего обвинять Истмана в предательстве только потому, что у него хватило смелости сказать правду. Ведь на самом-то деле выходит, миз Фостер, что преданными оказались все американцы на Осуми!
Фостер оправдываясь развела руками, словно пытаясь оправдаться:
— Но вы же знаете, что наши возможности более чем ограничены. Мы имеем право только на то, что предусмотрено Договором с даймё. Нашу безопасность должен был обеспечивать Рюдзи-сама. И всегда обеспечивал.
— Ха! — Эллис указал пальцем на купол. — Расскажите это каньцам.
— В данном случае, сэр, китайцы нарушают законы Ямато!
Снова послышались похожие на дыхание гигантского дракона раскаты залпов китайских орудий, вдавливающих защитные поля внутрь. К тому времени, как обстрел утих, не менее тысячи пустующих деревянных лачуг в трущобах превратились в уголья.
— Слушайте, а вам не кажется, что для политика несколько наивно вот так взять и тупо довериться законам Ямато?
— Нет — если б нам удалось одарить Рюдзи-саму, как предполагалось сделать.
— А заодно и усилить генераторы полей! И ежегодно проверять плексовую броню! И должным образом обучать своих людей, и держать на всякий случай поблизости боевую эскадру! Тогда вам не надо было бы думать, какую взятку всучить местному деспоту. И не было б нужды посылать человека за тридевять земель — аж на Альфу Южной Короны. — Он повернулся к Истману. — Что еще?
— Только одно, сэр, — криво улыбнулся Истман. — Мне нравится эта красная куртка. Я бы предпочел служить в войсках МеТраКора. Однако у них есть свои правила насчет того, кому и что следует делать и кого куда можно переводить.
— А мне нравится ход твоих мыслей, Истман. — Эллис взял у своего слуги самурайский меч и бластер. Бластер был флотского образца, внушительный и надежный. — Сынок, я не могу зачислить тебя в метракоровскую армию. Зато могу предложить участие в войне.
Истман с благодарностью принял оружие.
— Если это означает настоящую работу, сэр, я согласен! Тяжелая работа укрепляет тело. Я люблю работать. Особенно если знаешь, ради чего, знаешь, насколько важен результат и ты играешь далеко не последнюю роль. Одним словом, знаешь, к чему стремишься. Мне нравится, когда не остается времени на безделье. Не остается времени тосковать и подумывать о самоубийстве. Дело не дает человеку времени предаваться грустным мыслям.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Истман.
— Да, и я благодарен пси за эту войну. Она воскресила меня. — Еще один пинок, и снова летят обломки плекса. Истман поднял самый большой из них и взвесил на ладони, прикидывая, стоит ли идти на окончательный разрыв с прежней службой.
— Это все Контролер Поуп, вы и ваши люди, — сказал он, разламывая плекс. — Только и знаете, что набивать свои карманы. Преступное разгильдяйство, вот что это такое!
— Еще одно слово… — начала было Фостер, но не договорила: над их головам снова громыхнуло, и в стене здания корпорации «Халид» появилась огромная дыра со рваными краями, а дерево неподалеку от строения вспыхнуло.
— Ладно, пора двигаться, — заметил в своей обычной пси-странной манере Эллис, и группа потянулась за ним, понимая, что здесь вот-вот случится нечто скверное.
Истман удержал Фостер за руку и прошипел:
— Миз Лицемерка, вы же сами учили нас — всего добивается только тот, кто умеет ждать, — Он сознавал, что не пройдет и недели, как Каноя-Сити будет захвачен. — Так вот. Ваша жалкая, грязная ложь нужна лишь для того, чтобы не позволить человеку поднять голову. Я работал на вас три года и каждый день думал о Совете и Контролере. О том, как паршиво вы руководите Анклавом. Но ни разу не осмелился высказать свое мнение вслух. До сих пор. Вы прогнили насквозь, Фостер, и скоро сыграете в ящик. Любому ясно. На вашем месте я бы остался здесь и дождался конца.
— Отпустите меня!
Истман презрительно отвернулся. Инспекционная группа двинулась дальше — осматривать следующую батарею. Фостер поспешила за коллегами, а Истман вернулся к своим людям. В то место, где только что стояли Эллис и сопровождающие, ударил очередной разряд.
— Нет, ты глянь-поглянь!
Истман улыбнулся своему саравакскому помощнику, что приветствовал его на торговом жаргоне, принятом в Каное.
— Добрая-добрая флотская пушка! И меч какой — круче некуда! Большим человеком стал наш босс!
— Ага! Теперь со мной шутки плохи!
Соратники принялись поздравлять Истмана, а тот с восторгом рассматривал подарки. В конце концов он сунул бластер под куртку, а меч, поскольку ножен не было, беззаботно заткнул за пояс. Потом помог своим людям укрепить станины и отрегулировать противооткатные механизмы. Возясь с системой управления стрельбой, он подумал: китайцы возьмут Каноя-Сити не позже, чем через неделю и тогда мы все окажемся в одном и том же дерьме. Так что плевать я хотел на последствия! А вслух сказал с восхищением:
— Ну и орел, этот Эллис Стрейкер! Настоящий мужик. Называет меня сынком. Ведь от кого другого я б такое обращение не стерпел, а на него грех обижаться. Рядом с ним я просто сопляк, обычный метракоровский мальчик на побегушках, словом — никто и звать меня никак. Клянусь, будь моим отцом он, а не…
Истман проглотил обиду, что кислотой жгла его душу. Саравакцы, конечно, не понимают, что он говорит, но рисковать нельзя. Ни в коем случае.
Неожиданно вспомнилась Аркали Хавкен, и вспышка примитивного чувства пронзила его существо. Дьявол, пси милостивое, как же она прекрасна! За одну-единственную ночь с ней он отдал бы все. Одну ночь, черт меня побери! Представить невозможно! Гладить эти волосы, снимать ее блестящие одеяния, видеть, как она томно заглядывает мне в глаза, ожидая поцелуя. С ума сойти…
С того самого дня, когда она появилась в Каное, все мужчины мечтали о ней. Красавица, самая богатая гайдзинская наследница в Ямато! Кто знает, может, теперь, когда поговаривают, что Хайден Стрейкер погиб, когда в городе творится черт знает что, найдется и для меня пусть крошечная, но надежда!
Раскатал ты губищу, Барб Истман. А знаешь, куда такие мечты заводят мужчину? Вот сохнешь ты по ней год с лишним, а приблизился ли к ней хоть на микрон? Облизнув губы, Истман ощутил на языке привкус альдегидов денатурированного плекса, пыли и солоноватого пота. Сам посуди! Подумать смешно, что Аркали Хавкен когда-нибудь полюбит такого увальня — та, которая смотрит сквозь тебя, как сквозь открытое окно. И вблизи-то увидел я ее лишь благодаря тому, что немного знаком с Хайденом Стрейкером. Всего лишь оказался с ней в одной комнате. Можно поклясться: едва ли она помнит меня.
Ну, черт побери, везет же некоторым! Одни рождаются красивыми и утонченными, а ведут себя, как настоящие аристократы. Только на таких обращают внимание девушки вроде Аркали Хавкен — а не на разных там сереньких чиновников МеТраКора. Не на таких неуклюжих пентюхов, как я. Моего брата просто не замечают, и от этого больнее всего. Хочется рвать и метать. Поэтому, стоит кому-нибудь мимоходом задеть меня, я тут же выхожу из себя.
Инспекционная группа уже двигалась обратно — тем же путем, что и пришла. Истман решительно двинулся навстречу Эллису Стрейкеру.
— Сэр! Мы засекли движение. Разрешите навести орудия на квадрат чуть выше канализационного стока, прицел 012.5, дальность 355.7; более точные данные для наводки я намереваюсь получить через метракоровскую базу данных.
— Какого черта позволять, сынок? Моего разрешения для таких действий не требуется. Ты здесь главный. Вот и делай, что считаешь нужным.
— Есть, сэр! Так точно, сэр!
Истман восторженно глядел на Эллиса, и Эллису был знаком такой взгляд. Парнишка считает меня героем, подумал Стрейкер. И он вовсе не дурак: рассуждает почти как я. Поэтому будем считать, что рассуждает верно!
— Тебя когда-нибудь оценивали, Барб Истман?
— В каком смысле, сэр?
— В смысле таланта. Пси. Ну, сам знаешь.
Истман опустил голову и уставился на носки своих ботинок.
— Нет, сэр, никогда.
— Что ж, Барб Истман, ты, наверное, прав, благодаря пси за то, что началась война, — вздохнул Эллис. — Это твой шанс. Ты тверд, ты умеешь думать. Продолжай в том же духе.
— Благодарю вас, сэр!
Эллис быстро пошел прочь, догоняя остальных членов группы. Он был доволен орудийными расчетами и своим выбором командира; причем, его даже удивила симпатия, которую он испытал к Барбу Истману.
Похоже, ты все-таки пси-чувствителен, думал он, уводя группу с укреплений. Хотя, что ни говори, все равно ты раб МеТраКора, и в мирное время рабом бы и остался. Еще два-три года, и они б выжали тебя как лимон, связали б по рукам и ногам, превратили в пучеглазого зомби. Или ты бы погиб. Да, мне много раз приходилось видеть такое, я знаю, как постоянное давление сминает дух даже самых сильных. Они постепенно спиваются или сходят с ума. Вот взять хотя бы Реда…
Что за напрасная трата самых лучших человеческих качеств! Жаль, не нашлось еще несколько таких ребят, как Истман. Жаль, что моя Реба не успела родить мне такого сына. Да, похоже, что эта война — конец для меня и для всего, что я имею. Но будь я проклят, если она не спасет для этого молодого человека.
18
Подсвечивая себе фонарем, Барб Истман переходил Каноя-Плаза. Мысли его всецело занимала проблема полной беззащитности северной стороны города, где под прикрытием прилегающих к городу трущоб китайцы могли скрытно установить мины или даже проникнуть в канализационные сети. Краем глаза он заметил силуэт человека, выбегающего из тенистой аллеи.
Истман посветил фонарем, чтобы получше разглядеть бегущего.
— Эй, ты! Ну-ка стой! Сатоятти!
Человек продолжал бежать. В этой, паническим бегством спасающейся от непонятной угрозы фигуре было нечто крысиное. Разве что, отчаянно размахивая руками, неизвестный бежал не от Истмана, а прямо на него. В темноте бегущий человек напоминал вечно недоедающего хини.
— Сатоятти! Да остановись ты, пси тебя возьми!
Истман положил руку на рукоять меча, но вытаскивать его не стал. Вместо этого он бросился навстречу, и беглец с размаху налетел на подставленное бедро.
— Итай! Яме насай! — крикнул Барб, хватая того за шиворот. — Куда это ты намылился? — Но, присмотревшись, он понял, что это старший сын Соломонов. Парнишка задыхался и был до смерти перепуган.
— Там солдаты!
— Солдаты? Где?
— Они сумасшедшие, сэр, пьяные, всех убивают!
Истман встряхнул мальчишку.
— Китайцы прорвались, что ли? Ты об этом?
— Нет, сэр! Это метракоровские охранники… Они хотят убить мою ма… Ее и всех остальных!
Истман ошалело уставился на ребенка.
— Где?
— В бункере! В бункере!
— Ты уверен? Ну-ка показывай. — Он побежал за мальчиком, на бегу осмысливая услышанное.
Повернув за угол, Истман наткнулся на два лежащих посреди улицы тела. Попытался поставить одного из лежащих на ноги, но тот снова повалился на землю. По знакам различия на куртках он понял, что это калифорнийцы, которых послали патрулировать канализационные стоки в северной части города. Барб поднял пустую бутылку из-под виски и тупо на нее уставился. Оба солдата мертвецки пьяны!
— Вот шкуры, будь они прокляты!
Мальчишка снова настойчиво потянул его за собой. Завернув за следующее здание, Истман увидел, как из развороченной прямым попаданием газовой трубы в ночное небо с ревом бьет двадцатифутовый фонтан пламени. Освещающий вход в подземный бункер. Тут он услышал крики.
Истман гаркнул мальчишке:
— Марш за подмогой!
— Я хочу…
— Сказано тебе, за подмогой!
— Но…
— Марш!
Лицо мальчика искривилось, будто он собирался заплакать, но, будучи воспитан в строгости, старшенький Соломон нашел в себе силы сдержаться и послушаться.
Когда Истман наконец осознал происходящее, его охватил ужас. Пьяные дезертиры напали на женщин, подумал он, а ведь там Аркали Хавкен! Клянусь пси, если они тронули хоть один волосок на ее голове, им придется десять тысяч раз заплатить за это! Барб отдал фонарь мальчику, а сам вытащил бластер и меч, справедливо предположив, что, возможно, действовать надо бесшумно. Крики ужаса ножом резали его сердце. Он оставил мальчика, строго-настрого наказав тому позвать кого-нибудь на помощь, и двинулся вперед. Пробравшись сквозь завалы перевернутой мебели, Истман спустился по ступенькам вниз, ко входу в бункер. Он знал: придется убивать.
Оказавшись внизу, Барб с облегчением увидел, что коридор озарен пробивающимся из бункера светом. Ощущение было такое, что он попал в преддверие ада. Два хохочущие дьявола злобно тыкали отомкнутыми штыками в женщин и девушек, приказывали им раздеваться, делали вид, что отпускают их и снова отшвыривали от изуродованной диафрагмы. Детишки в ужасе жались по углам, а их старшие сестренки с криками метались взад-вперед. Камера установленного в бункере перископа проецировала лишь голоизображение бушующего снаружи пожара, которое превращало бункер в истый ад. Влекомый застилающей глаза яростью, Истман двинулся вперед и инстинктивно взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух, перерубил горло ближайшему к нему солдату. Захлебываясь кровью, тот рухнул на пол, а его товарищ в изумлении уставился на умирающего.
Умри, подонок! — подумал Барб Истман, чувствуя в себе безграничную силу. Умри и смертью заплати за содеянное!
Второй солдат начал было разворачиваться, чтобы отразить неожиданное нападение. Не задумываясь ни на секунду, Истман вытянул руку; меч вонзился в живот дезертиру, и Барб тут же выдернул свое оружие, чтобы сократившиеся мышцы живота не зажали клинок. Второй солдат, не издав ни звука, корчась в мучительной агонии, опустился на пол.
Бластером Истман пока не пользовался, а оба противника не успели криком предупредить своих приятелей. С воплями, охваченные яростью женщины накинулись на умирающих, впились ногтями им в лица и глаза. Барб не удивился этому — возможно, из царящего в бункере гама.
Потрясенный увиденным, он двинулся дальше. Дошел до угла, за которым начиналось основное помещение бункера, прижался к стене и сжал бластер в левой руке. Он понимал, какая опасность ему угрожает, и знал, что действовать нужно как можно осторожнее. Из-за угла неслись крики. Сколько там солдат? Наверное, целая толпа негодяев, привлеченная запахом крови. А как они вооружены?
Выглянув, Барб увидел еще троих дезертиров, — распластавшиеся на своих жертвах, те исступленно срывали с них одежду, орали и били их, заставляя подчиняться. В одной из несчастных он узнал Аркали Хавкен, и сухой, жаркий воздух вдруг показался ему раскаленными угольями.
Женщина сопротивлялась из последних сил, но тщетно. Самый здоровенный солдат припер ее, уже обнаженную, спиной к колонне. Приятель насильника — маленький, похожий на крысу — стоял с другой стороны колонны и крепко держал жертву за руки. Бледное хрупкое тело Аркали извивалось из стороны в сторону, отчаянно пытаясь помешать верзиле раздвинуть ей ноги и овладеть ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73