Прижав ухо к стене, он прислушался. Он не услышал ни шорохов, ни сдавленного смеха, но запах, который он уловил, убедил его в том, что он не ошибся. Это был запах ее духов, – духов, которые он преподнес ей в качестве рождественского подарка. Сегодня вечером, когда она спустилась в гостиную, он был обрадован, отметив про себя, что от нее пахнет подаренными им духами. Дом Иви был полон всевозможных запахов – многие девушки были очень сильно надушены, – но этот запах он бы смог различить среди сотни других. Это была очень редкая марка духов, любимая марка его матери, поэтому запах был знаком ему с детства. Он пошел вдоль стены, нетерпеливо обшаривая ее обеими руками в поисках дверной ручки или крючка и чувствуя, как им овладевает какое-то странное возбуждение. Наконец он нащупал маленький деревянный выступ, который и был, по всей вероятности, ручкой, и, нажав на него, толкнул дверь. Дверь подалась, и тогда его взбудораженное состояние достигло пика.
Он шагнул в кромешную тьму и, придерживая одной рукой дверь, другой рукой обвел вокруг себя широкий круг. Когда его пальцы коснулись ее щеки, он тихонько прикрыл за собой дверь и сделал несколько шагов вперед. Еще раз, пошарив рукой в темноте, чтобы удостовериться, что в комнатке нет никого, кроме них, он подошел к неподвижно стоящей девушке.
– Бриджит, – прошептал он.
Она не заговорила, не засмеялась. Он даже не слышал ее дыхания, но чувствовал дрожь ее тела. Теперь обе его руки лежали на ее плечах. Когда он повторил ее имя, она не отозвалась, но отозвалось ее тело, трепещущее в его объятиях.
Он прижал ее к себе, и дрожь, сотрясающая ее, передалась и ему. Они долго стояли молча, тесно обнявшись, потом он прошептал:
– Ты ведь уже знаешь, не так ли?
В ответ на это она потерлась щекой о его щеку, и, когда он нашел ее губы, она ответила на поцелуй с удивившей его неистовой страстью. Прильнув друг к другу, они раскачивались в темноте, и, только когда над их головами послышались приглушенные шаги, они прервали поцелуй. Бриджит, с трудом переводя дыхание, прижалась губами к его шее, а он зарылся лицом в ее волосах.
– Бриджит, Бриджит, – шептал он, не решаясь отпускать ее от себя.
С лестницы донесся смех и топот множества ног, потом дверь распахнулась. Когда чья-то рука начала шарить в темноте, они уже стояли порознь, но натиск толпы, хлынувшей снаружи и забившей до отказа маленькую комнатку, снова бросил их в объятия друг друга…
Игра завершилась радостными воплями и смехом. Потом включили свет, и каждый стал рассказывать, где он искал; многие были уверены, что Бриджит добралась до мансарды.
– А мы искали тебя наверху, Бриджит, – сказал кто-то из молодых людей. – Мы бы никогда не подумали, что ты спряталась под лестницей.
– Мне пришло в голову, что она может быть здесь, когда мы уже поднялись в мансарду, – сказала Иви. – Я подумала: она ни за что не станет прятаться в мансарде, ведь ясно, что прежде всего ее станут искать там, она выберет самое простое место в доме, куда никто и не догадается заглянуть.
Веселая болтовня продолжалась, а Бриджит и Дэниел сидели в разных углах комнаты так, словно ничего и не случилось. Лишь однажды их взгляды встретились, и тогда оба поняли, что там, в темной каморке под лестницей, они впервые почувствовали себя по-настоящему живыми, – а все то, что было в их жизни до этой минуты, больше не имело никакого значения.
Глава 7
Дэниел стоял на склоне холма, откуда ему были видны ряды новых домов и фундаменты тех, которые еще строились, и нервно поглядывал на часы. Какой-то старик остановился рядом с ним, но он не заметил его, пока тот не заговорил.
– Теперь здесь все совсем не так, как раньше, – сказал старик, указывая на открывающийся им пейзаж. – Я помню это место, когда здесь еще было пусто, как на кладбище. А когда-то, совсем давно, здесь был шахтерский поселок, но это было не на моей памяти. Потом шахта закрылась, шахтеры пошли искать работу в город, а коттеджи стояли пустыми до тех пор, пока их не снесли. Ну а после войны здесь началась новая стройка. Я, честно говоря, не понимаю, какой смысл строить дома, когда у людей нет денег, чтобы платить за аренду. Правда, они начали их строить еще до наступления кризиса, а теперь надеются, что времена упадка пройдут и все встанет на свои места. Что ж, будем надеяться.
Выговорившись, старик кивнул Дэниелу и пошел своей дорогой.
Глядя вслед удаляющемуся незнакомцу, Дэниел думал, какой странный народ эти северяне. Эти люди резки в обращении, они любят поспорить и отличаются ограниченностью, к тому же у них уйма предрассудков; но в то же время они общительны и в большинстве своем доброжелательны – как вот этот незнакомый старик, который разговаривал с ним так, словно они были давними друзьями, а потом ушел даже не попрощавшись. Да, странные люди живут в этих краях.
Но есть среди них и интересные, красивые, чудесные люди – люди замечательные и неповторимые во всех отношениях… Так придет она сегодня или нет?
Он бросил еще один нетерпеливый взгляд на часы. Без четверти три. Он уже три четверти часа простоял здесь и, хоть и был тепло одет, успел продрогнуть до самых костей на морозном ветру. Он уже третий день тщетно ждал ее здесь, на одном и том же месте, с двух до трех. Если она и сегодня не придет, он позвонит и скажет, что сам собирается зайти к ним. Быть может, это заставит ее решиться приехать сюда.
Он пребывал в состоянии близком к умопомешательству и был готов на все. Все утро он раздумывал, не пойти ли прямо к Питеру и сказать, что он, Дэниел, любит Бриджит… Но Бриджит? Любит ли она его? Она никогда не говорила ему этого. Но ведь он тоже никогда ей этого не говорил. К чему слова, если все уже и так ясно? И разве она не сказала ему все, что он хотел знать, в той темной каморке под лестницей?
После тех минут близости в темноте им больше не удалось остаться наедине. К концу вечеринки появился Питер, и втроем они поехали домой. На обратном пути все трое молчали. Он и Бриджит молчали потому, что их слишком переполняла любовь и они не могли вести обычный светский разговор; любовь, а еще тревога перед тем, что ожидало их в будущем, и чувство вины – по крайней мере, Бриджит наверняка чувствовала себя виноватой. Питер же молчал просто потому, что мать испортила ему вечер, и он пребывал в дурном настроении.
В течение трех дней после той вечеринки он ждал минуты, когда сможет наконец остаться с ней наедине, но эта минута так и не наступила. Всегда рядом была Кэтрин или тетя Кэти. А вечером появлялся Питер, и всему семейству приходилось выслушивать его долгие речи. Ситуация сложилась невыносимая, и в конце концов Дэниел не выдержал и распрощался с Малхолландами, сказав, что едет в Кент к другу. Но он не смог уехать. Он не мог уехать, не поговорив с ней.
На следующий день после своего мнимого отъезда он позвонил Малхолландам. К счастью, трубку сняла Бриджит. Он сказал ей, что остался в Гринволл-Мэноре, что им надо обязательно встретиться и поговорить наедине, что будет ждать ее каждый день с двух до трех у холма возле дороги, ведущей в Гринволл-Мэнор, до тех самых пор, пока она не придет. На это она едва слышно ответила: «Не надо, Дэниел, не жди. Это бесполезно». И тут же добавила громким голосом: «Вам тоже счастливого Нового года», из чего он заключил, что кто-то вошел в комнату и она не может продолжать разговор… И вот он уже третий день ждал ее у дороги.
Он решил, что будет ждать ровно до трех и ни минутой больше, а потом пойдет звонить Малхолландам. Если ответит не она, он скажет, что звонит из Кента, чтобы осведомиться о здоровье прабабушки, но что завтра собирается вернуться, потому что у него есть дела в Гринволл-Мэноре, и по приезде заглянет к ним.
Увидев на дороге приближающуюся машину с Бриджит за рулем, он сначала не поверил своим глазам. Дэниел не сдвинулся с места, пока машина не притормозила у подножия холма, только тогда наконец убедился, что это не обман зрения. Он бросился бегом вниз и, обогнув машину, распахнул дверцу с противоположной стороны и сел рядом с Бриджит.
Она молчала, глядя на свои руки, лежащие на баранке руля. Он накрыл ее руки своими, и тогда она подняла глаза. В ее взгляде была такая безысходная грусть, что ему стало не по себе.
– Мы не должны, Дэниел, – тихо сказала она. – Нам не надо было встречаться.
– Ты ошибаешься, Бриджит. Мы с тобой должны быть вместе. Поехали, я покажу тебе усадьбу.
– Я не могу задерживаться надолго. Меня ждут дома к чаю.
– У нас еще есть время до пяти. Я хочу показать тебе дом. Это очень важно, Бриджит, ты должна увидеть дом. Поехали.
Она включила зажигание и тронулась с места. Через пять минут они уже въезжали на аллею перед домом.
Остановив машину, она подалась вперед, разглядывая огромное строение из серого камня по ту сторону лужайки. Когда он открыл дверцу и помог ей выйти из машины, она все еще не могла оторвать глаз от дома.
– Он такой большой, – изумленно проговорила она. – Я никогда не представляла его себе таким.
– Пойдем, я познакомлю тебя с Робсонами.
– Нет, Дэниел, я не хочу ни с кем знакомиться, – запротестовала она.
– Они очень милые люди, они тебе понравятся. И я предупредил их, что привезу с собой одну девушку, которой хочу показать дом.
Он провел ее на кухню, где Вилли и Мэгги встретили ее радушными улыбками.
– Мы вам очень рады, мисс, – сказали они, пожимая ей руку.
Взгляд Бриджит скользнул по каменным стенам кухни.
– Я много слышала об этом доме, – тихо сказала она. – Тетя Кэти, моя двоюродная прабабушка, работала одно время здесь, – я думаю, в этой самой кухне.
– Да, да, мисс, – кивнула Мэгги. – Но я думаю, в те времена здесь жилось лучше: насколько мне известно, только домашней прислуги здесь было больше двадцати человек. Больше двадцати человек, мисс!
– А тетя Кэти занимала самую низшую должность среди всех слуг, – задумчиво проговорила Бриджит. – Она была судомойкой.
– Что поделаешь, мисс, все мы с чего-то начинаем, – вступил в разговор Вилли. – И ведь она недолго проработала судомойкой, насколько я знаю.
За этим последовало неловкое молчание, потом Мэгги сказала:
– Вы, наверное, хотите показать молодой леди дом, сэр? А пока вы будете смотреть дом, я приготовлю чай и чего-нибудь поесть. Я накрою для вас стол в гостиной, если вы не против.
– Чудесно, Мэгги, спасибо, – отозвался Дэниел.
– Я не смогу остаться до чая, – шепнула ему Бриджит, когда они вышли из кухни и направились по длинному темному коридору. – У меня совсем нет времени, меня ждут дома.
– Они обидятся, если ты не выпьешь чашку чаю. Ты еще успеешь домой.
Он распахнул перед ней двери зала, и Бриджит, переступив через порог, в изумлении остановилась, так же, как сделал это он, когда попал сюда впервые.
– Я представляла этот зал совсем другим, – сказала она. – Я почему-то всегда видела его роскошным, сверкающим, хоть тетя Кэти и говорила, что, когда она была здесь в последний раз, все уже было в запустении. Но в моем воображении он остался таким, каким был, когда тетя Кэти еще работала здесь, по крайней мере каким она его описывала – отполированная до блеска мебель, сверкающий хрусталь, яркая дорогая драпировка…
– Таким он и будет после ремонта, – сказал Дэниел.
Он провел ее в гостиную, показал ей столовую, библиотеку, оружейную комнату и целый ряд маленьких кабинетов. Покончив с осмотром нижнего этажа, они поднялись по широкой дубовой лестнице на галерею.
На галерее Бриджит с любопытством огляделась. По рассказам она знала, что именно отсюда тетя Кэти наблюдала за балом в ту страшную ночь, и за одной из этих теперь уже выцветших штор она спряталась и уснула. Там ее и нашел Бернард… Ее взгляд переместился с окон на противоположную стену, где висел ряд портретов в тяжелых серебряных рамках. Она медленно приблизилась к последнему портрету в ряду и замерла перед ним, не веря собственным глазам.
– Но ведь это ты! – воскликнула она, оборачиваясь к Дэниелу.
– Надеюсь, это все-таки не я, – с улыбкой отозвался он. – Но ничего не поделаешь, я в самом деле очень на него похож. Не могу сказать, чтобы мне это было приятно…
– Но ваше сходство… оно просто ошеломляет! Теперь я понимаю, почему тетя Кэти была так потрясена, когда увидела тебя впервые, и почему она боит… – Бриджит запнулась и снова повернулась к картине.
Дэниел схватил ее за локоть.
– Что ты хотела сказать? Почему она – что?
– Ничего.
– Нет, Бриджит, ты собиралась что-то сказать. Ты хотела сказать: «Почему она боится», не так ли?
– Нет, Дэниел.
– Но ведь я знаю, что это так. Я уже и раньше кое о чем догадывался.
– Дэниел, пожалуйста, давай не будем об этом говорить. Пойдем, покажи мне остальные комнаты. Мне уже скоро уходить.
Он посмотрел на нее долгим внимательным взглядом, но промолчал. Жестом пригласив ее следовать за ним, он направился по коридору, ведущему к спальням.
– Все комнаты на этом этаже более или менее похожи, кроме его и ее комнаты. Я покажу тебе сначала его комнату. Я бы показал тебе и его самого, если бы ты пришла в то утро… Хотя, честно говоря, сейчас я рад, что ты его не видела.
Он толкнул дверь и вошел в комнату первым. Обернувшись, он посмотрел на широкую кровать, которая теперь была аккуратно застелена стеганым покрывалом и, казалось, не хранила и следа от страшного существа, пролежавшего в ней долгие годы. Только кожаный ремешок, привязанный к одному из столбиков изголовья, напоминал об этом, но теперь его свободный конец свисал за спинку кровати.
Дэниел подошел к кровати и, подняв с пола конец ремешка, показал его Бриджит.
– Последние двадцать лет он был прикован к постели, и одна половина тела была у него полностью парализована. Но ту руку, которая действовала, приходилось привязывать, потому что он швырял вещами во всех, кто заходил к нему в комнату. Он выглядел просто ужасно, Бриджит, я никогда в жизни не видел более жуткого и отвратительного зрелища, чем то, которое представлял из себя мой прадед. И он был ужасным человеком, он сделал за свою жизнь очень много зла. И все же с тех пор, как его похоронили, я не перестаю задавать себе вопрос: не была ли кара, которую он понес за свершенные им злодеяния, слишком жестокой? Быть двадцать лет прикованным к постели! Когда я увидел его впервые вот в этой кровати, я не почувствовал к нему ни жалости, ни сострадания, и мне вовсе не было его жаль, даже когда я наблюдал, как его гроб опускают в могилу. Но с тех пор он не выходит у меня из головы. Я постоянно вижу его перед собой. Не таким, каким он был в последние годы, а молодым человеком, таким, как на том портрете… таким, какой я сейчас. И я все время размышляю над тем, почему он стал таким, с чего все началось, когда у него впервые возникло желание делать зло. Ведь это должно было с чего-то начаться! – Он повернулся к Бриджит и заглянул ей в глаза. – Знаешь, в эти дни я часами бродил по дому, и мне казалось, что он где-то здесь, рядом. Всякий раз, когда я поднимался на галерею, я ощущал его присутствие. Мне казалось, тот портрет разговаривает со мной, словно хочет сказать, что у него кроме дурной стороны была еще и другая – хорошая. Но достаточно мне только войти в комнату его жены, моей прабабушки, как я вспоминаю, каким он был дурным человеком. Он ужасно обращался со своей женой, и… и тете Кэти он тоже причинил много зла. Когда я смотрю на него их глазами, я вижу его полнейшим злодеем. Но, даже если он злодей, все равно я не думаю, что он заслужил такое жестокое наказание.
Он отбросил от себя ремешок, который опять упал за спинку кровати. Взглянув на Бриджит, он заметил, что она дрожит.
– Ты замерзла? Надень мое пальто.
– Нет, нет, мне не холодно. – Она протестующе подняла руку. – Не снимай пальто, Дэниел, я все равно его не надену.
Он не стал настаивать, поняв, что она дрожит не от холода. Выйдя вместе с ней из комнаты, он провел ее через коридор туда, где находилась спальня его прабабушки.
– А это ее комната.
– О, она совсем другая! Должно быть, раньше здесь было очень мило.
– Думаю, она сама тоже была милой женщиной. Она жила затворницей в этой комнате долгие годы. Насколько мне известно, эта комната была его спальней до женитьбы и стала их общей спальней после того, как они поженились, а потом он поселился в другой комнате, а она осталась здесь.
Бриджит подошла к кровати и дотронулась до выцветшего от времени шелкового покрывала.
– Ты можешь себе представить, что эти двое людей, живя под одной крышей, не виделись в течение последних тридцати лет? – сказал Дэниел. – Когда он еще был на ногах, она не выходила из комнаты, чтобы не столкнуться с ним. Он причинил ей так много боли, что ей был противен сам его вид. Она, наверное, каждый день молила Бога, чтобы он поскорее умер. Когда я сказал, что не только рабочий люд страдает, я думал о них, о моем прадеде и прабабушке.
Долгую минуту она смотрела ему в глаза, потом, опустив голову, прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41