Когда я дошел до залитого водой карьера, я услышал приближение лошади и догадался, что всадник именно тот человек, которого я ищу. Не желая, чтобы он увидел меня первым, я спрятался в зарослях, окружающих карьер. Оттуда я видел, как какой-то мужчина внезапно выскочил из-за земляной насыпи у тропы, по которой ехал всадник, и, прыгнув ему на спину, повалил на землю. Прежде чем это случилось, я успел рассмотреть лицо всадника и удостоверился в том, что это и есть интересующий меня человек. – Эндри вытянул руку и указал пальцем на Бернарда Розье, и все взгляды, как по команде, устремились туда, где сидел пострадавший. – Я наблюдал из своего укрытия за их дракой. Никто из них не заметил меня. Противнику мистера Розье удалось подняться с земли первым, и он занес ногу, собираясь ударить мистера Розье в живот. Но мистер Розье оказался проворнее. Он схватил мужчину за лодыжку и дернул его ногу на себя. Мужчина упал навзничь и больше не пошевелился. Наверное, он был мертв уже тогда. Но этот человек, – он снова указал пальцем на Бернарда, и этот жест был полон презрения, – решил действовать наверняка. Он взял камень и ударил им мужчину по голове. Он сделал это так быстро, что я не успел вмешаться.
Послышался судорожный вдох. Все присутствующие обернулись и посмотрели на Бернарда Розье.
– Но это еще не все, – снова заговорил Эндри. – Мистер Розье взял тело мужчины за ноги и, подтащив его к карьеру, бросил в воду. Я потом узнал имя этого мужчины, ваша честь, – Эндри повернулся к судье. – Его звали Вильям Денисон.
В зале поднялся шум, и судье Гордону пришлось долго стучать молотком, чтобы призвать присутствующих к порядку.
– Продолжайте, капитан Фрэнкель, – сказал он Эндри, когда тишина была восстановлена.
– Я также узнал, ваша честь, кто этот человек. Вильям Денисон работал в Гринволл-Мэноре с тех пор, как был еще мальчиком. Сначала он был помощником садовника, потом стал конюхом и мальчиком на побегушках у хозяина, а также его постоянной жертвой. Насколько мне известно, мистер Розье имел обыкновение вымещать на нем свое дурное настроение. Несколько лет назад мистер Розье выбил ему глаз, ударив по лицу плетью, а вечером накануне своей смерти Вильям Денисон получил от хозяина другой сильный удар плетью, от которого на его лице остался рубец. Сцена, невольным свидетелем которой я оказался, была сценой мести Вильяма Денисона. Денисон пришел туда, где Бернард Розье совершал свою регулярную верховую прогулку, чтобы расквитаться с ним за все обиды и увечья, которые хозяин наносил ему в течение долгих лет. Полиция была уведомлена об исчезновении Вильяма Денисона, но никто, кроме его жены, не придал этому значения. Миссис Денисон находится сейчас в зале суда. – Он снова вытянул руку и указал куда-то в глубь зала, но на этот раз его жест был вежливым. – Она готова опознать тело своего мужа, когда его достанут со дна карьера.
Прежде чем судья Гордон успел объявить, что слушание дела откладывается ввиду непредвиденных обстоятельств, в зале поднялся такой гомон, что крики судьи, призывающие к порядку, не были слышны даже в первых рядах. Люди вскакивали со своих стульев, протискивались вперед, переговариваясь между собой и требуя в один голос, чтобы тело убитого было немедленно вытащено из карьера и опознано. Только три человека остались на своих местах, не шевелясь и не произнося ни слова, скованные ненавистью, страхом и жаждой мести, – Эндри, Кэти и Бернард Розье, который в глазах присутствующих больше не был бедным покалеченным джентльменом, а жестоким убийцей, достойным самого сурового наказания. И его обезображенное лицо, до этого вызывавшее у людей жалость и сочувствие, переменилось, превратившись в лик дьявола. В течение долгой минуты он смотрел немигающим взглядом на Эндри, потом издал дикий вопль, похожий скорее на рев разъяренного зверя, чем на человеческий крик, который на мгновение перекрыл шум в зале. В следующее мгновение он сорвался с места и бросился к капитану Фрэнкелю, но был сразу же остановлен двумя полисменами. Пока его выводили из зала, он не сводил полных ненависти глаз с Эндри, потом его взгляд переместился туда, где стояла, прижав ладонь ко рту, Кэти. Тогда он издал еще один вопль, еще более громкий и устрашающий, чем предыдущий. Кэти при этом звуке содрогнулась всем телом и низко склонила голову.
Глава 10
Судебное заседание по делу Бернарда Розье, обвиняемого в убийстве Вильяма Денисона, продолжалось два дня. Подсудимого защищал лучший адвокат Лондона, который постоянно подчеркивал тот факт, что капитан Фрэнкель нарочно утаивал от суда информацию об убийстве, чтобы воспользоваться ею в самый невыгодный для подзащитного момент.
Адвокат был очень красноречив и не упустил ни одного из смягчающих обстоятельств. Он упомянул о плохом состоянии здоровья мистера Розье, который ввиду своей физической слабости вообще не должен был выезжать на верховую прогулку. Что же касалось Вильяма Денисона, в убийстве которого обвинялся подзащитный, он был глупым, нерасторопным слугой и вечером накануне их драки очень сильно досадил хозяину. Мистер Розье, однако, не припоминал, чтобы ударил его плетью, утверждая, что в тот раз ограничился лишь бранью. Да, он признавал, что несколько лет назад нанес слуге сильный удар плетью по лицу, но это он сделал потому, что тот плохо обращался с его любимой лошадью, вследствие чего лошадь умерла. Подобный проступок, сказал адвокат, должен быть понятен каждому человеку, который любит свою лошадь. Возвращаясь ко дню, когда произошло убийство, адвокат отметил, что подзащитный откровенно признался ему в том, что предыдущей ночью выпил лишнего, поскольку надеялся заглушить алкоголем боль, причиняемую ему ранениями на лице. Поутру он пребывал в почти бессознательном состоянии и помнил очень смутно, как сел на лошадь и выехал на прогулку. Единственное, чего ему хотелось тогда, – это пустить лошадь галопом и мчаться до тех самых пор, пока не удастся отвлечься от мучительных физических и душевных страданий.
Говоря о душевных страданиях, адвокат уточнил, что имеет в виду семейные неурядицы, доставлявшие в последнее время много горечи мистеру Розье. Разумеется, было бы неделикатно посвящать суд в столь интимные подробности, которые к тому же не имеют никакого отношения к делу. Однако он отметил, что личные проблемы мистера Розье были достаточно серьезны, чтобы вывести его из душевного равновесия. После этого адвокат сделал значительную паузу, прежде чем заключить:
– Как видите, он поехал на верховую прогулку в надежде найти спасение от страданий и обрести душевный покой.
Потом защитник перешел к ложным показаниям, которые дал его клиент, обвинив в нанесенных ему телесных повреждениях капитана Фрэнкеля. Он сделал все возможное, чтобы убедить суд, что речь идет об ошибке подзащитного, а не о преднамеренной лжи.
– В том состоянии, в котором он пребывал, было нетрудно обознаться, – говорил адвокат, теперь уже не на такой уверенной ноте. – Этот человек напал на него внезапно, и он не успел рассмотреть его лица, а потом был избит до полусмерти. Да, в прошлый раз мистер Розье сообщил суду, что помнит, как схватил противника за бороду, но он не лгал нарочно. Ему в самом деле показалось, что у этого человека была борода. Вы должны понять, господа, когда он очнулся у себя дома и ему рассказали о том, что его искал бородатый моряк с явным намерением свести с ним какие-то счеты, одно наложилось на другое, и у него создалось такое впечатление, будто, человек, напавший на него, и был тем самым моряком…
Здесь прокурор запротестовал, и судья Гордон признал протест действительным. Адвокат учтиво кивнул судье в знак согласия, потом, указав широким жестом на Бернарда Розье, пригласил судью и присяжных взглянуть на многочисленные увечья подзащитного и попытаться представить себя на месте мистера Розье. Эти увечья, спросил адвокат, были нанесены подзащитному всего за несколько недель до нападения слуги? Как может отреагировать человек, на жизнь которого было недавно совершено покушение, когда на него неожиданно нападают во время верховой прогулки и, сбросив с лошади, жестоко избивают? Разве он может помнить, как, доведенный до полуобморочного состояния побоями, взял в разгаре драки камень и ударил им по голове своего противника? Разве любой из них не поступил бы на его месте точно так же, чтобы спасти собственную жизнь?
Адвокат, однако, не стал утверждать, что подзащитный, сбрасывая труп противника в карьер, все так же пребывал в состоянии беспамятства. Эту деталь он предпочел опустить. В завершение своей речи он сказал, что высоко ценит умственные качества присяжных заседателей и надеется на их понимание. После этого он замолчал, удовлетворенный своим красноречием и, пребывая в полнейшей уверенности, что в силу перечисленных им обстоятельств суд признает его подзащитного невиновным.
Прокурор начал свою ответную речь с того самого места, на котором остановился защитник.
– Примите к сведению, господа присяжные, – сказал он, – что подсудимый ударил покойного камнем не в целях самозащиты, как хотел бы нас убедить господин адвокат. Из показаний свидетеля, наблюдавшего убийство, нам ясно, что подсудимый ударил противника по голове камнем, когда тот лежал в прострации у его ног. Удар пришелся покойному прямо в лоб, из чего я заключаю, что в момент удара он был без сознания. Любой человек, пребывающий в сознании и видящий, как на него замахиваются камнем, инстинктивно отворачивается; в таком случае удар пришелся бы ему в висок или в затылок. Быть может, покойный был уже мертв, когда его ударили камнем, но это маловероятно. Скорее всего, при падении он просто лишился чувств. Но сейчас для нас важно не то, когда именно умер покойный, а то, что в момент удара камнем он в любом случае был не в состоянии защититься. Медицинская экспертиза показала, что, когда камень опустился на голову покойного, он лежал на спине и был неподвижен. Мы опять-таки не можем знать точно, послужил ли причиной смерти удар камнем или же покойный был еще жив, когда его сбрасывали в воду. Но подсудимый не стал выяснять, жив ли его противник. Он поспешил замести следы преступления, сбросив тело в карьер. Господин адвокат хотел бы убедить нас в том, что подсудимый не отдавал себе отчета в своих действиях, когда подтащил тело покойного к краю карьера и сбросил в воду, и все так же пребывал в беспамятстве, когда сел на лошадь и уехал. Решайте сами, господа присяжные, может ли человек, пребывающий в беспамятстве, выполнить все эти действия.
Прокурор сделал небольшую паузу, чтобы откашляться. В зале послышались шорохи и шепот. Но, когда он заговорил, снова настала тишина.
– Покойный поступил работать к подсудимому еще ребенком, – продолжал прокурор. – Он был сиротой и воспитывался в приюте, а после приюта сразу же пошел в услужение. В течение всей своей жизни этот бедный человек не знал ничего, кроме тяжелой работы и побоев. За свой труд он получал мизерную плату, а хозяина панически боялся. Вдова покойного рассказала нам, как он дрожал от страха, возвращаясь вечерами домой, а поутру его била нервная дрожь, когда он должен был идти на конюшню и выводить для хозяина лошадь. Возникает вопрос, чего именно боялся покойный. Он боялся плети, господа. Четырнадцать лет назад он лишился глаза вследствие удара плетью. Вы можете спросить, почему он не нашел себе работу в другом доме, если его хозяин обращался с ним так жестоко. Я сам задал этот вопрос его вдове, и вот что она мне ответила: «Хозяин никогда не дал бы ему рекомендательного письма». Вдова покойного все эти годы проработала судомойкой на кухне в Гринволл-Мэноре. Вы можете подумать, что, пробыв столько лет в услужении, эти люди скопили достаточно денег, чтобы уйти от своих господ и попытать счастья в другом месте, но это не так. Жалованье, которое они получали, едва позволяло им сводить концы с концами. Я узнал, что, когда Вильям Денисон начал работать на усадьбе в качестве помощника садовника, его жалованье составляло один шиллинг в неделю. Когда он умер, ему было сорок лет, и он никогда не получал больше четырех шиллингов в неделю. Его жене платили три шиллинга в неделю. У них не было иного выхода, а потому они продолжали работать в Гринволл-Мэноре, получая за свой труд мизерную плату. Вильяму Денисону к тому же приходилось еще и сносить побои хозяина. Я думаю, вы понимаете, господа, что в своем желании отомстить хозяину за его жестокость покойный был движим отчаянием. Конечно, он должен был знать, что за это его ожидает тюремное заключение, но он настолько натерпелся от хозяина, что вряд ли задумывался о последствиях своих действий. – Немного помолчав, прокурор заключил мрачным тоном: – Сейчас я прошу вас, уважаемые господа, принять во внимание только последний поступок хозяина по отношению к слуге, вследствие которого слуга лишился жизни. Я думаю, нет необходимости припоминать все жестокости, совершенные им по отношению к Вильяму Денисону, чтобы признать Бернарда Розье виновным.
Присяжные удалились из зала и заседали в течение часа. Когда они вернулись, их представитель сообщил судье, что они вынесли свое решение.
– Мы признаем подсудимого виновным в непреднамеренном убийстве, – объявил он.
При слове «непреднамеренном» на мрачном лице Бернарда Розье впервые за все эти дни изобразилось облегчение. Он удовлетворенно огляделся вокруг себя, всем своим видом говоря: «Вот видите, им не удалось засадить меня в тюрьму».
Почти все взгляды были сейчас на нем. Кто-то из присутствующих насмешливо улыбался, кто-то шептал на ухо соседу: «Ну, что я вам говорил? Знати все сходит с рук». Но в зале были и люди, принадлежащие к кругам знати. Они не шептались и не улыбались, а молча смотрели на судью Гордона в ожидании приговора. Кэти и Эндри тоже сидели молча, и их крепко сцепленные руки были спрятаны за складками ее юбки.
Прежде чем заговорить, судья обвел взглядом зал, ожидая полной тишины. Бернард Розье не сводил с него глаз, на лице подсудимого застыло довольное выражение. Он был так уверен, что его признают невиновным и отпустят на свободу, что едва удерживался от того, чтобы не закричать: «Ну же, давайте говорите быстрее!»
– Разумеется, я ожидал именно такого решения от присяжных, – начал судья Гордон, и в его тоне звучала скрытая насмешка. – И я не могу не признать их решение правильным, поскольку нет сомнений в том, что подсудимый совершил убийство в целях самозащиты.
Судья сделал небольшую паузу, как будто подбирая подходящие слова. Подавшись вперед и указывая пальцем на Бернарда Розье, он продолжал на более решительной ноте, обращаясь теперь исключительно к нему:
– Суд присяжных проявил великодушие, признав вас виновным всего лишь в непреднамеренном убийстве, но я не могу закрыть глаза на жестокость, с которой вы долгие годы обращались с покойным, спровоцировав тем самым его нападение. Вы обращались с этим человеком хуже, чем с бешеным псом, ежедневно осыпая его побоями; вы платили ему и жене жалкие гроши за их труд, эксплуатируя их, как рабов. А ваше последнее действие по отношению к покойному, когда вы размозжили ему череп камнем, воспользовавшись тем, что он лежал без чувств, а потом сбросили его тело в карьер, еще раз доказало, какой вы низкий, подлый человек, и минимальное наказание, которое вы заслуживаете за ваш гнусный поступок, – это семь лет тюремного заключения.
– Нет! Нет! Будьте вы прокляты, чертов судья!
Двоим полисменам с трудом удалось удержать Бернарда Розье, который, вскочив со скамьи подсудимых, бросился к судье, размахивая кулаком. Но судья больше не обращал на него внимания. Он встал со своего кресла и покинул зал, и присяжные последовали за ним.
Когда судья вышел, в зале поднялся оглушительный шум. Известный лондонский адвокат пришел в бешенство и что-то кричал, обращаясь неизвестно к кому. Подсудимый продолжал во весь голос изрыгать проклятия, пытаясь оттолкнуть от себя полисменов. Потом он внезапно затих и перестал вырываться. Его голова медленно повернулась в ту сторону, где стояли, тесно прижавшись друг к другу, высокий бородатый мужчина и стройная женщина с мертвенно-бледным лицом. Обезумевший взгляд осужденного устремился на них. Его губы приоткрылись, и в уголках рта выступила пена.
– Будьте прокляты вы оба! – закричал он срывающимся голосом.
Его крики все еще были слышны в зале, когда полисмены вели его по лестнице вниз, где располагались камеры предварительного заключения. Эндри, положив руку на дрожащие плечи Кэти, увлек ее за собой к выходу. Пока они пробирались сквозь толпу, до их ушей донеслись слова какого-то мужчины, который комментировал процесс.
– Семь лет! – говорил мужчина. – Ему ни за что не выйти живым из тюрьмы, даже если сократят срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41