Если они действительно находятся в Париже ради руки Анны Болейн, то все осложняется еще больше.
Шевеля губами в молитве, Томас пытался понять, что ими движет в действительности.
Джанни высунулся из двери и плюнул на грязный булыжник. Он сумел разглядеть следы бегства своих родных и успешно проследил за ними до самого Парижа. Нелепая история о любви стала неожиданной удачей, но Джанни все равно в конце концов нашел бы их. Глядя на ворота дворца, молодой Ромбо знал, что его добыча прячется где-то там, за этими стенами.
Он смотрел, как снуют их люди в поисках сведений. Хотя бы это иезуит сумел устроить после их приезда — нашел имперских агентов, которые подчинились приказам Ренара. Около дюжины стояло вокруг стен, но большинство затесались в толпу возле главных ворот. Все остальные ворота были закрыты, а охрана усилена втрое: короля встревожило то, насколько легко эта женщина просочилась мимо охраны. Благодаря этому стало значительно легче выжидать и наблюдать. Пусть дичь и спряталась до поры, но вскоре отцу и дочери придется выскочить из укрытия.
Джанни даже не задумывался над тем, почему его сестра оказалась втянутой в глупую романтическую историю. Его это не интересовало. Ему было важно только то, что он вновь приблизился к руке Анны Болейн. И на сей раз, когда семейное проклятье окажется у него, Джанни никому не позволит забрать его. Никому.
* * *
Жан появился в дверях спальни, глядя на свою дочь и мужчину, который держал ее за руку.
Они не шевелились. Они не разговаривали. Они просто находились там — Анна на постели, Тагай в кресле рядом с ней, — а Жан мог только наблюдать за тем, как его дочь соединилась с кем-то незнакомым. Соединилась душой и телом, так тесно, как никогда и ни с кем прежде. И в лице его дочери было нечто такое, что он узнал сразу. Потому что давным-давно такие же черные глаза смотрели на него именно так, отражая лучи тосканской луны. В облике их дочери Жан увидел Бекк, ее мать. Он узнал любовь, которая когда-то принадлежала ему.
Анна неожиданно вздрогнула. Сидевший перед ней мужчина тотчас вскочил, хватаясь за шпагу.
— Нет, Тагай! Это мой отец.
Тогда Жан вошел в комнату и взял целую руку своей дочери, глядя на вторую, перевязанную, и на ее бледное лицо.
— Я думал, что потерял тебя. — Он поцеловал ее в лоб. — Я всегда изумлялся твоим способностям, девочка. Но когда это ты решила, будто можешь летать?
— У меня не было выбора.
Анна указала на молодого человека, который встал позади ее отца.
Жан повернулся. Тагай стоял неподвижно, опустив напряженные руки.
— Жан Ромбо.
С этими словами француз протянул свою руку, и смуглый молодой человек принял ее, сжав у локтя. Они удерживали это рукопожатие долгие секунды, разглядывая друг друга. А потом Жан кивнул и снова повернулся к кровати.
— Анна, известие о твоей попытке полететь разнеслось по всему городу. Очень скоро они явятся за нами и… тем, что мы имеем.
— Тагай все знает, отец. Он сохранил это для нас. Девушка повернула голову к столу, и Жан увидел там сверток. Такие знакомые очертания под тканью!
— В таком случае ему известно и о том, в какой трудной мы ситуации. — Повернувшись к юноше, Жан Ромбо добавил: — Вы поможете нам выбраться отсюда? Боюсь, за воротами уже наблюдают. И по-моему, моя дочь еще какое-то время не сможет лазить по крышам и деревьям.
— Я устрою так, что вы уйдете отсюда. Но куда вы отправитесь?
— Не знаю. Куда-нибудь подальше. Я не могу планировать надолго.
— А я могу. — Анна приподнялась на кровати, и Тагай поспешил подложить ей под спину подушки. — Теперь я знаю, куда увезти руку.
— Еще один сон, дитя?
— Не сон. Я точно знаю. Рука Анны Болейн никогда не будет здесь в безопасности.
— Во Франции? Значит, следует вернуться в Италию и оставить ее у себя? Не думаю, чтобы твоей матери это понравилось.
Жан попытался выдавить улыбку, но безуспешно.
— Я хотела сказать, рука королевы Анны не будет в безопасности нигде в этом свете, — пояснила дочь.
— Тогда мы обречены, дитя. Мы не можем вечно находиться в бегах. Эта рука имеет обычай менять место обитания. Поверь мне, уж я-то знаю.
Анна Ромбо посмотрела сначала на Тагая, потом — снова на отца.
— Тагай рассказал мне о другом свете. Его собственном. Он называется Канадой. Этого света почти не коснулась наша… языческая жестокость. И там у них есть священные места. И полная луна, при которой ее можно похоронить. Возможно, королева Анна наконец сможет обрести там покой.
От изумления Жан утратил дар речи. А вот когда слова девушки услышал Тагай, его сердце забилось быстрее. Потому что в это же самое мгновение он понял, что Анна права. Она упала с неба именно для того, чтобы принести ему исполнение его заветного желания.
Юноша возбужденно проговорил:
— Мы сможем сесть на корабль в Бретани. Мы сможем плыть за солнечными лучами к моей стране.
К Жану вернулась наконец способность говорить.
— Я слышал о тех краях. Но они не похожи на испанские колонии в Америках, где существуют порты, растущие города, цивилизованные люди. Французы отказались от попыток обосноваться в Канаде. Там никого нет!
— Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Там — мой народ.
Жан попытался понять уверенность, которая теперь читалась на обоих обращенных к нему молодых лицах.
— Даже если бы нам удалось найти капитана, который там побывал и смог бы нас отвезти (а мне кажется, что последний корабль плавал в Канаду в те времена, когда вы, Тагай, были еще ребенком!) — знаете ли вы, сколько золота понадобится, чтобы заплатить за проезд? — Жан увидел, как погасла радость на лице его Анны. — У нас ничего не осталось, Анна. Это невозможно. Невозможно!
Наступило молчание. Его нарушил Тагай:
— Я знаю, где есть золото. Много золота. Золота, которое по праву принадлежит мне.
Жан переводил взгляд с одного лица на другое и видел, как к молодым людям возвращается решимость.
— Отец, прежде ты всегда мне верил! Поверь и сейчас.
— А как же наши преследователи — мой сын, тот иезуит, все имперские агенты, которые, возможно, уже сейчас дежурят у ворот? Пусть это дворец, но по мне он все равно попахивает ловушкой!
— Из любой ловушки найдется выход, — объявил Тагай.
Жан явственно ощущал связь, соединившую их, незнакомого индейца и его родную дочь. Он сразу понял это, еще в первый миг, когда наблюдал за ними, стоя в дверях. И вспомнил, как десятки лет назад другие темные глаза смотрели на него. Бекк глядела на него из-под той пустой виселицы — там, на перекрестке, в долине Луары. Бекк любила его. И вдвоем они смогли совершить невозможное.
* * *
Каждую карету, выезжавшую из ворот, внимательно осматривали. Если занавески в ней были опущены, Джанни находил предлог заглянуть за них — обычно присоединяясь к нищим и притворяясь, будто просит милостыню. Иногда в качестве награды он получал от кучера удар хлыстом. Но каждый осмотр давал одинаковый результат: изумленные дамы и возмущенные дворяне. И никаких хранителей руки.
А потом, когда колокол возвестил шесть часов, через ворота пронесли портшез. Каждый из четырех шестов держали двое мужчин, однако не они, а лицо человека у окна заставило Джанни схватить Томаса за руку.
— Мой отец! — прошептал он.
Лицо Жана Ромбо выглядывало между краем шапки слуги и высоким воротником плаща: он осматривал улицу, одновременно пытаясь опустить шторку. Он все еще сражался с ней, когда портшез пронесли рядом с наблюдательным постом. Отец проплывал всего в нескольких шагах от них, но Джанни и Томас смотрели теперь за его спину, на другую сторону портшеза. Длинные черные волосы выбивались из-под белого кружевного чепца и падали на плечо зеленого платья.
Шторка опустилась.
— И Анна! — проговорил Томас.
Джанни устремился вперед, и иезуиту пришлось схватить его за руку.
— Не здесь! — Он указал на главные ворота, где толпились стражники. — Давай двигаться следом. Остановим их в каком-нибудь переулке.
* * *
— Вы кого-нибудь видели?
— Да. И я уверен, что они видели нас.
— Отлично.
Тагай начал снимать кружева с головы и расстегивать корсаж платья. Из-под платья показался строгий зеленый камзол, такие же штаны и сапоги для верховой езды, доходившие до колен. Юноша набросил черный плащ и широкополую шляпу.
— Еще далеко? — спросил Жан.
— Не очень.
— Значит, мне уже можно встать?
Недовольный голос прозвучал с пола экипажа. Жан посмотрел вниз на Каусека — того толстячка, который вслух читал брошюрку о летающей красавице. Каусек неловко втиснулся на дно портшеза. Лакей вызвался помочь «влюбленным» из сочувствия — и ради обещанного ему золотого флорина. Теперь он выглядел уже не таким довольным сделкой.
— Еще нет. — Отвечая, Жан снимал шапку и плащ. — Надевай-ка вот это.
* * *
На широких улицах, ближайших ко дворцу, они двигались быстро: восемь носильщиков почти бежали. Томас с трудом успевал за ними. Однако вскоре лабиринт улочек стал сужаться, и людям пришлось замедлить движение. Их преследователи начали постепенно приближаться. Джанни отправил троих, чтобы те опередили портшез на пятьдесят шагов, тогда как он сам с остальными держался на таком же расстоянии позади него. Томас хромал рядом с Джанни.
— Не стоит их пугать, Ромбо.
— Тебе уже приходилось нападать на кого-то наулице, англичанин?
— Ну… нет, но…
— Тогда придержи язык, сударь.
Джанни улыбнулся сам себе и зашагал чуть впереди, не отрывая глаз от добычи. Он снова стал Серым Волком, вышедшим на охоту. И добыча была получше, чем какой-то старик-еврей.
* * *
Портшез снова остановился. Соглядатаи услышали перебранку. Тагай выглянул из-под приподнятой шторки.
— Рю де Фероньер. Тут всегда затор. Смотри, впереди угол, а за ним над улицей натянут тент бочара. Ты готов?
— Да.
Жан открыл дверь, продолжая удерживать ее за край. Когда портшез снова дернулся вперед, он сказал:
— До встречи. Идите с Богом.
— Возможно. — Тагай адресовал ему быструю улыбку. — А ты иди с Матерью Землей. — Он перевел взгляд вперед и напрягся. — Пора!
Как только портшез повернул за угол, Жан выскользнул из него. Он тотчас оказался под тентом, и его колено ударилось о бочонок — часть выставленного на продажу товара. Жан быстро двинулся в темную глубину лавки. Из теней он наблюдал за тем, как портшез движется дальше. Шторке позволили наконец подняться, и теперь там сидел Каусек, наполовину отвернувшись от оконца. Он надел шапку и плащ Жана.
«Это недолго будет их обманывать, — подумал Жан, глядя, как сын проходит мимо. — Впрочем, будем надеяться, что достаточно долго».
Жан Ромбо дождался, чтобы Джанни миновал лавку, и досчитал до десяти. К нему уже обратился лавочник, спрашивая, какой товар его интересует. Жан вынырнул из-под навеса и быстро направился в ту сторону, откуда они пришли.
* * *
С портшезом было что-то не так! Джанни приблизился к нему на двадцать шагов, так что смог заглянуть туда справа. Шторка поднялась, и Джанни по-прежнему мог видеть шапку отца и край его плаща. Только пройдя еще пятьдесят шагов, он понял, в чем дело.
— Носильщики! — прошипел он Томасу. — Им стало легче идти.
— Что?
Джанни ускорил шаги, увлекая за собой своих людей. Портшез остановился чуть впереди: носильщики ругались; с каким-то возчиком, требуя их пропустить.
Джанни сокращал расстояние стремительно, как волк, настигающий добычу. Когда его рука тянулась к дверце, он уже обнажил кинжал.
Рывком Джанни распахнул дверцу. Какое-то лицо изумленно уставилось на него поверх плаща. Однако это не было лицо его отца.
— Помогите, помогите, по… — закричал Каусек. Третий вопль прервался: острие кинжала почти коснулось глаза перепуганного толстяка.
— Где они, мразь? Глаз испуганно закатился. Остро запахло мочой.
— Господин, господин… Я… я… не… не знаю! Прошу вас…
— Лакей заверещал: острие приблизилось еще на волос. — Они… они сказали… что… встретятся позже, но не сказали мне где!
Когда Джанни бросил перепуганного мужчину на пол, их догнал Томас.
— Что случилось?
— Нас провели!
Джанни поднял с пола платье и располосовал его кинжалом. А потом бросил тряпки, оттолкнул Томаса в сторону и обвел взглядом улицу.
Лошади, повозки, черные плащи, коричневые плащи, попрошайки, торговцы, отбросы, крысы. Черепица, навесы, хлысты, рукояти шпаг, черные волосы, светлые волосы, перья, перевязи. Ярость, бдительность, крики, смех, толкотня, шарканье, нытье, повороты.
Черный плащ, черные волосы. Бдительность. Поворот. Мысленно он увидел все это снова — и понял, в какую сторону ушел нужный ему человек.
— Возвращайтесь ко дворцу! — бросил Джанни через плечо. — Постарайтесь захватить их там. Я иду за этим.
Томас смотрел, как Джанни исчезает в толпе. Он сделал шаг вслед, окликнул его, но юнец уже скрылся. Тогда иезуит поспешно собрал остальных и повел их назад.
Джанни не мешало то, что это — не его город. Способы выслеживания дичи остаются одинаковыми в любом лесу. Тот единственный взгляд на черные волосы и черный плащ позволил ему взять след, хотя в этом городе и того и другого хватало с избытком.
«Наверное, ее любовник-язычник„ — думал Джанни, быстро заворачивая за угол. — Ну что ж, брат должен охранять невинность сестры, не так ли?»
Он поудобнее перехватил кинжал. От края первого здания ему был виден угол следующего — и фигура, которая быстро сворачивала за него. За следующим углом Джанни чуть было не потерял его на улице, полной лавок и покупателей.
Сосредоточив свои чувства, он отбросил все лишнее, быстро скользя взглядом от рыбных филе к кровоточащим заячьим тушкам. Джанни понадобилось время, но он снова нашел преследуемого: «любовник-язычник» приостановился возле лотка чуть впереди и наклонился, притворяясь, будто рассматривает какой-то товар. Джанни повернулся и тут же принялся торговаться из-за бутыли вина. Когда он расплатился и повернул голову, черный плащ скрывался за углом.
Там улица стала шире, а дома больше, в лавках продавалось белье и книги, а не фрукты и требуха. Лестница вела вниз, к дороге, которая шла параллельно Сене. Речные запахи густо поднимались под дневным солнцем. На берегу громоздились особняки богачей. Джанни осторожно спустился по лестнице и заглянул за ее перила: его дичь исчезала в парадных дверях довольно обветшавшего, но большого дома.
«Это — свидание любовников?» — подумал Джанни.
Он подошел к покрытым ржавчиной дверям. Прямо за ними сидел старик — беззубый, со слезящимися глазами. Хотя преследователю положено иметь терпение, Джанни был один и ему требовались сведения.
— Не разделишь ли с незнакомцем выпивку, друг? Старик вздрогнул, выходя из каких-то грез, и заморгал.
Джанни откупорил бутылку, купленную на рынке, и протянул ее привратнику. Старик понял, что происходит, и потянулся за ней. Джанни позволил ему сделать большой глоток и только тогда заговорил снова:
— Скажи мне, друг, чей великолепный дворец ты здесь охраняешь?
Тот что-то промямлил и поднял бутылку, чтобы глотнуть еще. Джанни отнял у него бутыль, когда жидкость потекла по грязной рубахе.
— Кто здесь живет, друг?
Голос зазвучал жестче, и старик почувствовал это, хоть и не смог оторвать глаз от удаляющейся бутыли.
— Я же сказал! Эта сука, маркиза де Сен-Андре, чтоб ей сгинуть от сухотки! Не платит мне достаточно, чтобы я мог покупать такое чудесное вино.
Корявые руки шевельнулись снова, и Джанни позволил своему собеседнику сделать еще один маленький глоток.
— Мне показалось, что сюда только что вошел один мой приятель. Алебардщик из отряда герцога де Фурне.
— Что? — Глаза остекленели от изумления, потом просветлели снова. Из стариковского горла вырвался смех, больше похожий на предсмертный хрип. — Солдат? Вы шутите, сударь. Мимо меня за весь день не прошел никто, кроме мальчишки-потаскуна, да и тот явился только что!
— Мальчишка-потаскун?
— Ну да, сударь. — Привратник провел языком по воспаленным деснам. — Ручная обезьяна маркизы. Коричневый ублюдок. Сует туда, куда она ему прикажет, понимаешь, о чем я?
Он изобразил неприличный жест большим пальцем и согнутым указательным. И в эту минуту из дома послышались крики.
Джанни подался к привратнику.
— Из этого дома есть другой выход?
Старик, не сводивший глаз с бутылки, раздраженно поднял голову.
— А кто захотел узнать? Ты, кажется, назвался другом потаскуна?
— Нет, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Шевеля губами в молитве, Томас пытался понять, что ими движет в действительности.
Джанни высунулся из двери и плюнул на грязный булыжник. Он сумел разглядеть следы бегства своих родных и успешно проследил за ними до самого Парижа. Нелепая история о любви стала неожиданной удачей, но Джанни все равно в конце концов нашел бы их. Глядя на ворота дворца, молодой Ромбо знал, что его добыча прячется где-то там, за этими стенами.
Он смотрел, как снуют их люди в поисках сведений. Хотя бы это иезуит сумел устроить после их приезда — нашел имперских агентов, которые подчинились приказам Ренара. Около дюжины стояло вокруг стен, но большинство затесались в толпу возле главных ворот. Все остальные ворота были закрыты, а охрана усилена втрое: короля встревожило то, насколько легко эта женщина просочилась мимо охраны. Благодаря этому стало значительно легче выжидать и наблюдать. Пусть дичь и спряталась до поры, но вскоре отцу и дочери придется выскочить из укрытия.
Джанни даже не задумывался над тем, почему его сестра оказалась втянутой в глупую романтическую историю. Его это не интересовало. Ему было важно только то, что он вновь приблизился к руке Анны Болейн. И на сей раз, когда семейное проклятье окажется у него, Джанни никому не позволит забрать его. Никому.
* * *
Жан появился в дверях спальни, глядя на свою дочь и мужчину, который держал ее за руку.
Они не шевелились. Они не разговаривали. Они просто находились там — Анна на постели, Тагай в кресле рядом с ней, — а Жан мог только наблюдать за тем, как его дочь соединилась с кем-то незнакомым. Соединилась душой и телом, так тесно, как никогда и ни с кем прежде. И в лице его дочери было нечто такое, что он узнал сразу. Потому что давным-давно такие же черные глаза смотрели на него именно так, отражая лучи тосканской луны. В облике их дочери Жан увидел Бекк, ее мать. Он узнал любовь, которая когда-то принадлежала ему.
Анна неожиданно вздрогнула. Сидевший перед ней мужчина тотчас вскочил, хватаясь за шпагу.
— Нет, Тагай! Это мой отец.
Тогда Жан вошел в комнату и взял целую руку своей дочери, глядя на вторую, перевязанную, и на ее бледное лицо.
— Я думал, что потерял тебя. — Он поцеловал ее в лоб. — Я всегда изумлялся твоим способностям, девочка. Но когда это ты решила, будто можешь летать?
— У меня не было выбора.
Анна указала на молодого человека, который встал позади ее отца.
Жан повернулся. Тагай стоял неподвижно, опустив напряженные руки.
— Жан Ромбо.
С этими словами француз протянул свою руку, и смуглый молодой человек принял ее, сжав у локтя. Они удерживали это рукопожатие долгие секунды, разглядывая друг друга. А потом Жан кивнул и снова повернулся к кровати.
— Анна, известие о твоей попытке полететь разнеслось по всему городу. Очень скоро они явятся за нами и… тем, что мы имеем.
— Тагай все знает, отец. Он сохранил это для нас. Девушка повернула голову к столу, и Жан увидел там сверток. Такие знакомые очертания под тканью!
— В таком случае ему известно и о том, в какой трудной мы ситуации. — Повернувшись к юноше, Жан Ромбо добавил: — Вы поможете нам выбраться отсюда? Боюсь, за воротами уже наблюдают. И по-моему, моя дочь еще какое-то время не сможет лазить по крышам и деревьям.
— Я устрою так, что вы уйдете отсюда. Но куда вы отправитесь?
— Не знаю. Куда-нибудь подальше. Я не могу планировать надолго.
— А я могу. — Анна приподнялась на кровати, и Тагай поспешил подложить ей под спину подушки. — Теперь я знаю, куда увезти руку.
— Еще один сон, дитя?
— Не сон. Я точно знаю. Рука Анны Болейн никогда не будет здесь в безопасности.
— Во Франции? Значит, следует вернуться в Италию и оставить ее у себя? Не думаю, чтобы твоей матери это понравилось.
Жан попытался выдавить улыбку, но безуспешно.
— Я хотела сказать, рука королевы Анны не будет в безопасности нигде в этом свете, — пояснила дочь.
— Тогда мы обречены, дитя. Мы не можем вечно находиться в бегах. Эта рука имеет обычай менять место обитания. Поверь мне, уж я-то знаю.
Анна Ромбо посмотрела сначала на Тагая, потом — снова на отца.
— Тагай рассказал мне о другом свете. Его собственном. Он называется Канадой. Этого света почти не коснулась наша… языческая жестокость. И там у них есть священные места. И полная луна, при которой ее можно похоронить. Возможно, королева Анна наконец сможет обрести там покой.
От изумления Жан утратил дар речи. А вот когда слова девушки услышал Тагай, его сердце забилось быстрее. Потому что в это же самое мгновение он понял, что Анна права. Она упала с неба именно для того, чтобы принести ему исполнение его заветного желания.
Юноша возбужденно проговорил:
— Мы сможем сесть на корабль в Бретани. Мы сможем плыть за солнечными лучами к моей стране.
К Жану вернулась наконец способность говорить.
— Я слышал о тех краях. Но они не похожи на испанские колонии в Америках, где существуют порты, растущие города, цивилизованные люди. Французы отказались от попыток обосноваться в Канаде. Там никого нет!
— Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Там — мой народ.
Жан попытался понять уверенность, которая теперь читалась на обоих обращенных к нему молодых лицах.
— Даже если бы нам удалось найти капитана, который там побывал и смог бы нас отвезти (а мне кажется, что последний корабль плавал в Канаду в те времена, когда вы, Тагай, были еще ребенком!) — знаете ли вы, сколько золота понадобится, чтобы заплатить за проезд? — Жан увидел, как погасла радость на лице его Анны. — У нас ничего не осталось, Анна. Это невозможно. Невозможно!
Наступило молчание. Его нарушил Тагай:
— Я знаю, где есть золото. Много золота. Золота, которое по праву принадлежит мне.
Жан переводил взгляд с одного лица на другое и видел, как к молодым людям возвращается решимость.
— Отец, прежде ты всегда мне верил! Поверь и сейчас.
— А как же наши преследователи — мой сын, тот иезуит, все имперские агенты, которые, возможно, уже сейчас дежурят у ворот? Пусть это дворец, но по мне он все равно попахивает ловушкой!
— Из любой ловушки найдется выход, — объявил Тагай.
Жан явственно ощущал связь, соединившую их, незнакомого индейца и его родную дочь. Он сразу понял это, еще в первый миг, когда наблюдал за ними, стоя в дверях. И вспомнил, как десятки лет назад другие темные глаза смотрели на него. Бекк глядела на него из-под той пустой виселицы — там, на перекрестке, в долине Луары. Бекк любила его. И вдвоем они смогли совершить невозможное.
* * *
Каждую карету, выезжавшую из ворот, внимательно осматривали. Если занавески в ней были опущены, Джанни находил предлог заглянуть за них — обычно присоединяясь к нищим и притворяясь, будто просит милостыню. Иногда в качестве награды он получал от кучера удар хлыстом. Но каждый осмотр давал одинаковый результат: изумленные дамы и возмущенные дворяне. И никаких хранителей руки.
А потом, когда колокол возвестил шесть часов, через ворота пронесли портшез. Каждый из четырех шестов держали двое мужчин, однако не они, а лицо человека у окна заставило Джанни схватить Томаса за руку.
— Мой отец! — прошептал он.
Лицо Жана Ромбо выглядывало между краем шапки слуги и высоким воротником плаща: он осматривал улицу, одновременно пытаясь опустить шторку. Он все еще сражался с ней, когда портшез пронесли рядом с наблюдательным постом. Отец проплывал всего в нескольких шагах от них, но Джанни и Томас смотрели теперь за его спину, на другую сторону портшеза. Длинные черные волосы выбивались из-под белого кружевного чепца и падали на плечо зеленого платья.
Шторка опустилась.
— И Анна! — проговорил Томас.
Джанни устремился вперед, и иезуиту пришлось схватить его за руку.
— Не здесь! — Он указал на главные ворота, где толпились стражники. — Давай двигаться следом. Остановим их в каком-нибудь переулке.
* * *
— Вы кого-нибудь видели?
— Да. И я уверен, что они видели нас.
— Отлично.
Тагай начал снимать кружева с головы и расстегивать корсаж платья. Из-под платья показался строгий зеленый камзол, такие же штаны и сапоги для верховой езды, доходившие до колен. Юноша набросил черный плащ и широкополую шляпу.
— Еще далеко? — спросил Жан.
— Не очень.
— Значит, мне уже можно встать?
Недовольный голос прозвучал с пола экипажа. Жан посмотрел вниз на Каусека — того толстячка, который вслух читал брошюрку о летающей красавице. Каусек неловко втиснулся на дно портшеза. Лакей вызвался помочь «влюбленным» из сочувствия — и ради обещанного ему золотого флорина. Теперь он выглядел уже не таким довольным сделкой.
— Еще нет. — Отвечая, Жан снимал шапку и плащ. — Надевай-ка вот это.
* * *
На широких улицах, ближайших ко дворцу, они двигались быстро: восемь носильщиков почти бежали. Томас с трудом успевал за ними. Однако вскоре лабиринт улочек стал сужаться, и людям пришлось замедлить движение. Их преследователи начали постепенно приближаться. Джанни отправил троих, чтобы те опередили портшез на пятьдесят шагов, тогда как он сам с остальными держался на таком же расстоянии позади него. Томас хромал рядом с Джанни.
— Не стоит их пугать, Ромбо.
— Тебе уже приходилось нападать на кого-то наулице, англичанин?
— Ну… нет, но…
— Тогда придержи язык, сударь.
Джанни улыбнулся сам себе и зашагал чуть впереди, не отрывая глаз от добычи. Он снова стал Серым Волком, вышедшим на охоту. И добыча была получше, чем какой-то старик-еврей.
* * *
Портшез снова остановился. Соглядатаи услышали перебранку. Тагай выглянул из-под приподнятой шторки.
— Рю де Фероньер. Тут всегда затор. Смотри, впереди угол, а за ним над улицей натянут тент бочара. Ты готов?
— Да.
Жан открыл дверь, продолжая удерживать ее за край. Когда портшез снова дернулся вперед, он сказал:
— До встречи. Идите с Богом.
— Возможно. — Тагай адресовал ему быструю улыбку. — А ты иди с Матерью Землей. — Он перевел взгляд вперед и напрягся. — Пора!
Как только портшез повернул за угол, Жан выскользнул из него. Он тотчас оказался под тентом, и его колено ударилось о бочонок — часть выставленного на продажу товара. Жан быстро двинулся в темную глубину лавки. Из теней он наблюдал за тем, как портшез движется дальше. Шторке позволили наконец подняться, и теперь там сидел Каусек, наполовину отвернувшись от оконца. Он надел шапку и плащ Жана.
«Это недолго будет их обманывать, — подумал Жан, глядя, как сын проходит мимо. — Впрочем, будем надеяться, что достаточно долго».
Жан Ромбо дождался, чтобы Джанни миновал лавку, и досчитал до десяти. К нему уже обратился лавочник, спрашивая, какой товар его интересует. Жан вынырнул из-под навеса и быстро направился в ту сторону, откуда они пришли.
* * *
С портшезом было что-то не так! Джанни приблизился к нему на двадцать шагов, так что смог заглянуть туда справа. Шторка поднялась, и Джанни по-прежнему мог видеть шапку отца и край его плаща. Только пройдя еще пятьдесят шагов, он понял, в чем дело.
— Носильщики! — прошипел он Томасу. — Им стало легче идти.
— Что?
Джанни ускорил шаги, увлекая за собой своих людей. Портшез остановился чуть впереди: носильщики ругались; с каким-то возчиком, требуя их пропустить.
Джанни сокращал расстояние стремительно, как волк, настигающий добычу. Когда его рука тянулась к дверце, он уже обнажил кинжал.
Рывком Джанни распахнул дверцу. Какое-то лицо изумленно уставилось на него поверх плаща. Однако это не было лицо его отца.
— Помогите, помогите, по… — закричал Каусек. Третий вопль прервался: острие кинжала почти коснулось глаза перепуганного толстяка.
— Где они, мразь? Глаз испуганно закатился. Остро запахло мочой.
— Господин, господин… Я… я… не… не знаю! Прошу вас…
— Лакей заверещал: острие приблизилось еще на волос. — Они… они сказали… что… встретятся позже, но не сказали мне где!
Когда Джанни бросил перепуганного мужчину на пол, их догнал Томас.
— Что случилось?
— Нас провели!
Джанни поднял с пола платье и располосовал его кинжалом. А потом бросил тряпки, оттолкнул Томаса в сторону и обвел взглядом улицу.
Лошади, повозки, черные плащи, коричневые плащи, попрошайки, торговцы, отбросы, крысы. Черепица, навесы, хлысты, рукояти шпаг, черные волосы, светлые волосы, перья, перевязи. Ярость, бдительность, крики, смех, толкотня, шарканье, нытье, повороты.
Черный плащ, черные волосы. Бдительность. Поворот. Мысленно он увидел все это снова — и понял, в какую сторону ушел нужный ему человек.
— Возвращайтесь ко дворцу! — бросил Джанни через плечо. — Постарайтесь захватить их там. Я иду за этим.
Томас смотрел, как Джанни исчезает в толпе. Он сделал шаг вслед, окликнул его, но юнец уже скрылся. Тогда иезуит поспешно собрал остальных и повел их назад.
Джанни не мешало то, что это — не его город. Способы выслеживания дичи остаются одинаковыми в любом лесу. Тот единственный взгляд на черные волосы и черный плащ позволил ему взять след, хотя в этом городе и того и другого хватало с избытком.
«Наверное, ее любовник-язычник„ — думал Джанни, быстро заворачивая за угол. — Ну что ж, брат должен охранять невинность сестры, не так ли?»
Он поудобнее перехватил кинжал. От края первого здания ему был виден угол следующего — и фигура, которая быстро сворачивала за него. За следующим углом Джанни чуть было не потерял его на улице, полной лавок и покупателей.
Сосредоточив свои чувства, он отбросил все лишнее, быстро скользя взглядом от рыбных филе к кровоточащим заячьим тушкам. Джанни понадобилось время, но он снова нашел преследуемого: «любовник-язычник» приостановился возле лотка чуть впереди и наклонился, притворяясь, будто рассматривает какой-то товар. Джанни повернулся и тут же принялся торговаться из-за бутыли вина. Когда он расплатился и повернул голову, черный плащ скрывался за углом.
Там улица стала шире, а дома больше, в лавках продавалось белье и книги, а не фрукты и требуха. Лестница вела вниз, к дороге, которая шла параллельно Сене. Речные запахи густо поднимались под дневным солнцем. На берегу громоздились особняки богачей. Джанни осторожно спустился по лестнице и заглянул за ее перила: его дичь исчезала в парадных дверях довольно обветшавшего, но большого дома.
«Это — свидание любовников?» — подумал Джанни.
Он подошел к покрытым ржавчиной дверям. Прямо за ними сидел старик — беззубый, со слезящимися глазами. Хотя преследователю положено иметь терпение, Джанни был один и ему требовались сведения.
— Не разделишь ли с незнакомцем выпивку, друг? Старик вздрогнул, выходя из каких-то грез, и заморгал.
Джанни откупорил бутылку, купленную на рынке, и протянул ее привратнику. Старик понял, что происходит, и потянулся за ней. Джанни позволил ему сделать большой глоток и только тогда заговорил снова:
— Скажи мне, друг, чей великолепный дворец ты здесь охраняешь?
Тот что-то промямлил и поднял бутылку, чтобы глотнуть еще. Джанни отнял у него бутыль, когда жидкость потекла по грязной рубахе.
— Кто здесь живет, друг?
Голос зазвучал жестче, и старик почувствовал это, хоть и не смог оторвать глаз от удаляющейся бутыли.
— Я же сказал! Эта сука, маркиза де Сен-Андре, чтоб ей сгинуть от сухотки! Не платит мне достаточно, чтобы я мог покупать такое чудесное вино.
Корявые руки шевельнулись снова, и Джанни позволил своему собеседнику сделать еще один маленький глоток.
— Мне показалось, что сюда только что вошел один мой приятель. Алебардщик из отряда герцога де Фурне.
— Что? — Глаза остекленели от изумления, потом просветлели снова. Из стариковского горла вырвался смех, больше похожий на предсмертный хрип. — Солдат? Вы шутите, сударь. Мимо меня за весь день не прошел никто, кроме мальчишки-потаскуна, да и тот явился только что!
— Мальчишка-потаскун?
— Ну да, сударь. — Привратник провел языком по воспаленным деснам. — Ручная обезьяна маркизы. Коричневый ублюдок. Сует туда, куда она ему прикажет, понимаешь, о чем я?
Он изобразил неприличный жест большим пальцем и согнутым указательным. И в эту минуту из дома послышались крики.
Джанни подался к привратнику.
— Из этого дома есть другой выход?
Старик, не сводивший глаз с бутылки, раздраженно поднял голову.
— А кто захотел узнать? Ты, кажется, назвался другом потаскуна?
— Нет, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58