— В таких местах, как это, древние люди поклонялись своим богам. Здесь до сих пор заключена магическая сила.
— Мне все это кажется никчемной грудой булыжника, — заметил Рейн.
Но сейчас, позолоченные закатным солнцем, камни таинственно выступали из густеющего тумана. Арианна стояла внутри круга, перед самым алтарем. Мягкие сапоги Рейна бесшумно ступали по траве, и он успел подойти почти вплотную, пока она заметила его. Она круто повернулась, но лицо не выразило ни удивления, ни испуга. Она смотрела на него, смотрела, смотрела... и зеленые глаза казались золотыми из-за отсвета заходящего солнца.
Камни золотились тоже, озаряемые умирающими лучами. Казалось, они светятся изнутри, словно были не кусками гранита, а светильниками, в каждом из которых теплилась свеча. И это сияние омывало Арианну, оно было теплым и ласковым; оно манило к себе, постепенно становясь все ярче, превращаясь в опалово-белый свет. Рейн вдруг почувствовал необоримую потребность наклониться и прижаться лицом к ее груди, отдаться всецело умиротворяющей ласке ее рук.
— Что тебе нужно от меня? — спросил он, с трудом шевеля губами (он даже не был уверен, что произнес это вслух).
Губы Арианны шевельнулись, и он напряг слух, но кровь так шумела в ушах, что расслышать ее слова удалось не сразу.
— ...что это волшебные камни, милорд. Существует поверье: если женщина уговорит мужчину выпить воды с алтаря мейнхирион, он будет любить ее вечно.
Край солнца исчез за горизонтом. Сияние померкло, остались лишь тени и холодный ветер с моря. Рейн посмотрел на алтарь. На нем была выемка, в которой скопилась лужица дождевой воды. Она была так мала, что могла уместиться в пригоршне из мужских ладоней.
— А в обратную сторону это может сработать? То есть, если мужчина уговорит женщину выпить этой воды?..
— То она будет любить его вечно.
Арианна обмакнула два пальца в лужицу — благоговейно, словно это был сосуд со святой водой, — потом поднесла пальцы, влажные и отливающие серебром, к самым губам Рейна. Почти к самым губам. Он понял: если он хочет этой воды, то должен будет слизнуть ее сам, по доброй воле.
— Достаточно одной капли, — прошептала Арианна.
Рейн сказал себе, что это просто игра, глупое и смешное уэльское поверье. Однако... вполне возможно, что Адам, собираясь принять яблоко из рук Евы, чувствовал себя точно так же, как он сейчас. Возможно, он понимал, что будет за это изгнан из рая, но все равно протянул руку за запретным плодом...
Рейн обмакнул пальцы в воду.
Сполох обжигающего огня пронесся по всему его телу, будто он прикоснулся к молнии. Довершая иллюзию, сухой треск послышался со всех сторон, и Рейна на мгновение обволокло голубое свечение. А потом все исчезло без следа, словно было лишь игрой воображения.
— Сначала ты! — приказал он, поднося пальцы к губам Арианны.
— Нет, ты!
На него смотрели темные, бездонные колодцы глаз, в которых обитало что-то непонятное: некое чувство, которому он не знал названия, хотя и сознавал, что тоже испытывает его. Никогда еще он так не мучился жаждой. Рот, сухой, как пергамент, сам собой потянулся к капле воды на пальцах Арианны. Рейн наклонился...
Поблизости раздался крик: кто-то выкрикивал его имя. Этот звук разрушил чары, Рейн опомнился и повернулся. Со стороны замка к ним галопом приближался всадник. Вскоре стало ясно, что это сэр Одо в доспехах и при полном вооружении. Краем глаза Рейн заметил, что Арианна вытерла мокрые пальцы о подол платья, и ощутил горькое разочарование.
— У нас беда, командир!
Здоровяк осадил коня так круто, что задние копыта вывернули целые пласты влажной земли. Заметив Арианну, он сделал приветственный жест. Большие коровьи глаза ненадолго заволоклись, но сразу сузились от неодобрения, стоило сэру Одо повернуться к Рейну: для него жена командира так и осталась воробышком с подбитым крылом, которого нужно было защищать и выхаживать.
— Это все проклятые уэльские вассалы, которые достались вам в приданое, — объяснил он. — Я говорю о кузенах миледи. Они объявили Рос и Руфониог независимыми от нормандского сюзерена, окопались в замке Рос, как барсуки в норе, и прислали вам вызов: мол, иди и добудь нас, если сумеешь!
Рейн выругался и сделал шаг к своему коню, но Арианна удержала его, вцепившись в рукав куртки.
— Как ты с ними поступишь?
— Повешу.
— Но так же нельзя! — воскликнула она. — Так казнят только людей бесчестных!
Рейн высвободил рукав. Будь он проклят, если отступит от правила ей в угоду! Так бывало каждый раз, когда власть захватывал новый лорд: те из вассалов, которые не были его соратниками или приверженцами, кому было нечего терять, кроме собственных жизней, рано или поздно восставали против него, тем самым испытывая новую власть на прочность. Если он намерен был удерживать контроль над завоеванными землями, он обязан был сурово покарать виновных. Рейн был уверен, что все это известно Арианне.
Тем не менее, она заступила ему дорогу.
— Ты сделаешь это потому, что они уэльсцы?
— Нет, потому что они — предатели.
— Но ведь их можно отправить в ссылку...
— Нет!
Глаза ее наполнились слезами, но слезы не пролились.
— А если бы я попросила тебя? Ради меня?
— Нет!
В этот момент Талиазин, как бы услышав мысленный приказ хозяина, подъехал к ним верхом, ведя в поводу черного коня Рейна. Тот отстегнул щит, прикрепленный сбоку к подпруге, и продел левую руку в две кожаные петли на обратной стороне его.
— Сэр Одо, проводи мою жену назад в Руддлан...
— Я и сама распрекрасно туда доберусь!
Рейн несколько раз наполовину обнажил меч, чтобы убедиться, что тот достаточно свободно вынимается из ножен, и повернулся к Арианне.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сказал он и оскалил зубы в волчьей улыбке. — Но так же распрекрасно ты можешь добраться и до Роса, чтобы присоединиться к своему драгоценному кузену. Я не доверяю тебе, моя милая.
Он собрался вскочить в седло, но конь вдруг начал отступать, беспокойно перебирая ногами и грызя удила. Талиазину пришлось повиснуть на поводьях, когда животное попыталось подняться на дыбы.
Арианна заступила мужу дорогу, не обращая внимания на тяжелые подковы, взметнувшиеся опасно близко от ее головы.
— Айвор Груффидд убил одного из своих братьев, а другого ослепил, чтобы после смерти отца ему достался весь Руфониог, а не третья часть. Тебе, нормандец, не удастся легко победить его.
Не умея (но еще больше не желая) справиться с порывом, Рейн дотронулся до ее губ, и они
затрепетали под его пальцами.
— Ты будешь оплакивать мою смерть, Арианна? — Он снова провел вдоль ее нижней губы, снова и снова. — Впрочем, я уже говорил, что никогда не проигрываю.
Он имел в виду вовсе не предстоящую схватку с Айвором Груффиддом. Он хотел завоевать ее, Арианну.
Ладонь его легла ей на плечо, скользнула вниз, и он за локоть притянул ее к себе. Арианна не сопротивлялась, но когда он наклонился для поцелуя, быстро отвернулась. Рейн выпустил локоть и поймал ее за подбородок с обычной своей стремительностью. Он повернул ее лицо резко и грубо, и поцелуй тоже был грубым, болезненным и гневным.
Оттолкнув Арианну, он вскочил в седло, подобрал поводья и посмотрел на нее сверху вниз, холодно приподняв бровь. Она встретила его взгляд бестрепетно и медленным, демонстративным жестом отерла губы, как бы стирая с них отпечаток его рта.
Рейн отвернулся и засмеялся.
Проливной дождь низвергался на двор замка. Вода стекала бурными водопадами с карнизов и стрех, торопливыми ручейками неслась по колеям, переполняла сточные канавы. Наступившая ночь была чернее, чем сердце Люцифера. Ветер налетал порыв за порывом, словно поставил целью сорвать с петель каждый ставень в Руддлане. Арианна меряла шагами спальню. Так она провела два дня и большую часть трех ночей в ожидании возвращения мужа.
Гроза разбушевалась не на шутку, и за ее ревом рожок дозорного был едва слышен. Арианна приоткрыла ставень лишь самую малость, но ветер вырвал его из рук и с таким грохотом ударил об стену, словно это был камень, выпущенный из катапульты.
Облокотившись на подоконник, она попробовала хоть что-нибудь разглядеть в потоках дождя и мраке ночи. Снизу доносились возгласы и приглушенный топот копыт по размякшей грязи, бряканье поводьев и бряцание оружия. Голоса мужа слышно не было, как она ни напрягала слух.
Лишь много, много позже на ступеньках лестницы, ведущей к спальне, послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, но вместо Рейна появился Талиазин, крича:
— Скорее, миледи, скорее! Он серьезно ранен!
У Арианны подкосились ноги, и ей пришлось ухватиться за спинку кровати.
— Гд-де он?
— На конюшне. Боюсь, он умирает, миледи!
Она бросилась в прихожую. Там наряду с сундучком самых ценных приправ и шкатулкой для мелких денег находилась аптечка, состоящая из различных снадобий и трав. Она не могла взять в толк, почему Рейна оставили на конюшне, вместо того чтобы внести в дом. Неужели рана так тяжела, что его опасаются лишний раз тревожить? Господи Боже! Пальцы ее дрожали так, что не получалось вставить ключ в замочек.
Он умирает! Рейн умирает! Будь он проклят, если покинет ее теперь, когда она едва начала узнавать его! Между ними осталось слишком много недосказанного, слишком много несделанного...
— Как же это случилось? — спросила она оруженосца вбегая в спальню с парусиновой сумкой, судорожно прижатой к груди. — Куда он ранен?
— В заднюю часть, миледи. Осажденные выкатили на стену баллисту и начали забрасывать нас горшками с горящей смолой. Один из горшков попал ему прямо в зад, и хвост загорелся. Видели бы вы, какие у него ожоги!
— Ах, хвост загорелся! — Арианна в ярости швырнула сумку на кровать, схватила парня за плечи и начала трясти так что он выбил зубами дробь. — Значит, ранен не Рейн, а всего-навсего его чертова лошадь?
— А я и не говорил, что ранен милорд. — И Талиазин уставил на нее широко раскрытые честные глаза.
— Да, не говорил, — процедила Арианна сквозь зубы и еще пару раз как следует встряхнула хитрого негодяя, — но ты намеренно ввел меня в заблуждение!
— А у вас, небось, сердце захолонуло при мысли, что лорд Рейн лежит на конюшне, умирая от ран? — Физиономия Талиазина расплылась в ехиднейшей ухмылке. — Бьюсь об заклад, вы сказали себе, что погаснете, как свечка, если он покинет вас! Что белый свет без него — бесплодная пустыня! Теперь-то вы понимаете, что чувствуете безумную любовь к этому человеку, вашему мужу?..
— Любовь тут ни при чем, ты, безмозглый идиот! — Арианна изо всех сил оттолкнула оруженосца, который не удержался на ногах и плюхнулся задом на камышовую подстилку. — Все, что я чувствовала, это беспокойство за мужа, обычное для жены!
Талиазин поудобнее улегся на полу, опершись на локоть и скептически покачивая головой. Вне себя от возмущения, она ткнула в его сторону дрожащим пальцем.
— Только попробуй сказать хозяину хоть слово об этом. Клянусь твоей богиней, я спущу на тебя всех псов Руддлана, а черное, ядовитое сердце скормлю воронам, чтобы поубавить их количество!
Подхватив с постели сумку, Арианна выбежала из спальни. Ее провожал довольный смех оруженосца.
Для начала она забежала на кухню, где наполнила ковшик топленым нутряным салом, достала пригоршню винных ягод из ведерка и зачерпнула немного вина. Чтобы унести все это, ей пришлось снять накидку и сделать из нее узел, поэтому до конюшни она добралась промокшая насквозь. Поскорее проскользнув в двери, она приостановилась отдышаться и отряхнуться. Внутри было влажно и душно, пахло мокрыми лошадьми и свежим навозом. Животные еще не успокоились и продолжали с шуршанием переступать копытами по соломенной подстилке. Те, чьи стойла были у входа, приветствовали Арианну фырканьем и негромким ржанием. Дверца самого дальнего стойла была распахнута, оттуда лился свет лампы и слышался шепот, который не мог заглушить затрудненного дыхания животного, измученного болью.
Мягкие кожаные туфли Арианны бесшумно ступали по чисто выметенной, хорошо утрамбованной земле. Она прошла в стойло не сразу, а сначала выглянула из-за открытой дверцы.
Куртка Рейна потемнела от потеков дождевой воды, с волос все еще текло. Двухдневная щетина покрывала подбородок, отчего морщинки, скобками охватившие рот, казались глубже... впрочем, все его лицо обострилось от усталости. Он сидел на соломенной подстилке, положив ногу на ногу, и баюкал на коленях голову своего коня. При этом он приговаривал слова утешения, поразившие Арианну сочетанием грубой насмешки с мягкостью тона.
— Не смей умирать, несчастный ты кусок конины, побитый молью мешок старых костей... — Ладонь скользила вверх и вниз по мощной шее коня, такая же ласковая, как и голос Рейна. — Обещаю, что тебе будут задавать только отборный овес до самого скончания твоих никчемных дней...
Арианна чуть сильнее оперлась на дверь, и та душераздирающе скрипнула. Рейн обернулся. Жалость и тревога исчезли с его лица, словно их и не бывало.
— Вот уж не думал, что ты придешь.
— Будет несправедливо, если благородное животное примет муки за грехи своего хозяина-нормандца.
Арианна присела на корточки рядом с конем, который сразу притих, словно само ее присутствие облегчило его боль. Открыв сумку, она разложила травы, мази и все необходимое для врачевания. Круп лошади был сильно обожжен: обгорел не только хвост, но и вся шерсть, оставив голую шкуру. Многочисленные волдыри сочились кровью и сукровицей. Животное следило за действиями Арианны немигающими глазами, в которых застыла боль.
— Под какой звездой он был рожден?
Рейн, продолжавший поглаживать лошадь по шее, задумался.
— Я точно не знаю. Он достался мне годовалым жеребенком. А зачем тебе знать это?
— Затем, что это очень важно. Каждое лекарство связано с определенной звездой или планетой и действует наилучшим образом тогда, когда больной рожден под той же звездой. Жаль, что мы не знаем день и час рождения твоего коня... — Арианна подняла взгляд на Рейна, и тот пожал плечами. — Ну, не знаем так не знаем. Я приготовлю мазь, которая неплохо действует в любом случае.
Раздавив винные ягоды, она смешала их с прокисшим вином, добавила корни пиона и одуванчика. Получившуюся смесь она хорошо размешала в топленом нутряном сале и под вконец высыпала в ковшик пригоршню сушеного коровьего навоза. Рукой зачерпывая мазь из ковшика, она невольно пере-дернулась: вид и запах лекарства были равно отвратительны.
— Думаю, он выживет, — сказала она как бы про себя и украдкой бросила взгляд на мужа.
Он промолчал, но выражение его лица заметно смягчилось.
Если не считать периодической дрожи, пробегающей по могучему крупу, животное не шевель-нулось, пока Арианна густо покрывала место ожога мазью. Взгляд Рейна не отрывался от нее, но Арианна напрасно поглядывала из-под ресниц на его лицо — оно оставалось по-прежнему бесстрастным. Что с того? Он не мог обмануть ее теперь, когда она слышала нежность в его голосе. Если бы он говорил этим тоном с женщиной... но для этого он должен был любить.
Животное издало едва слышный жалобный стон. Сама того не замечая, Арианна начала напевать ему, как больному ребенку:
Но в моем сердце, клянусь я душой,
Будут, как прежде, лишь конь вороной, Славный король мой и Бог.
***
— Пой все что угодно, только не это! — воскликнул Рейн.
— Милорд, вы знаете эту песню? — Арианна перестала накладывать мазь и посмотрела на него с удивлением.
— Каждое чертово слово! Первые полгода, которые он был моим оруженосцем, Талиазин каждый вечер измывался надо мной, распевая ее. Дурацкая история даже начала сниться мне по ночам! Наконец я пригрозил, что проколю ему язык шилом, и он, слава Богу, заткнулся.
Арианна прикусила губу, чтобы не засмеяться. Однако по спине ее пробежал холодок: выходит, песня, услышанная ночью, не была сном. Но потом ей пришло в голову, что история про рыцаря и деву озера и в самом деле снилась, только не ей, — и стало еще страшнее. Она хотела спросить у Рейна, чем же кончается песня. Добилась ли дева озера любви рыцаря?
Но Арианна не решилась задать вопрос. В молчании наложила она остаток мази на обожженный круп и вытерла жирные, дурно пахнущие ладони пучком соломы. Рейн снял голову коня с колен, опустил на пол и поднялся, разминая мышцы. Пальцы его сомкнулись вокруг локтя Арианны помогая ей встать. Он отпустил ее, как только она оказалась на ногах, и она ощутила это как утрату. В груди зашевелилось легкое неприятное ощущение, похожее на пустоту одиночества.
— Пока я больше ничем не могу помочь, — сказала она, прокашлявшись, потому что в горле вдруг пересохло. — Мазь скоро снимет боль.
Рейн промолчал.
Арианна вылила на руки немного воды из ведра, вымыла их и тыльной стороной отодвинула с лица пряди, которые, просохнув, завились в длинные локоны. Из-за плеча протянулась рука, заложив за ухо самый непокорный завиток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Мне все это кажется никчемной грудой булыжника, — заметил Рейн.
Но сейчас, позолоченные закатным солнцем, камни таинственно выступали из густеющего тумана. Арианна стояла внутри круга, перед самым алтарем. Мягкие сапоги Рейна бесшумно ступали по траве, и он успел подойти почти вплотную, пока она заметила его. Она круто повернулась, но лицо не выразило ни удивления, ни испуга. Она смотрела на него, смотрела, смотрела... и зеленые глаза казались золотыми из-за отсвета заходящего солнца.
Камни золотились тоже, озаряемые умирающими лучами. Казалось, они светятся изнутри, словно были не кусками гранита, а светильниками, в каждом из которых теплилась свеча. И это сияние омывало Арианну, оно было теплым и ласковым; оно манило к себе, постепенно становясь все ярче, превращаясь в опалово-белый свет. Рейн вдруг почувствовал необоримую потребность наклониться и прижаться лицом к ее груди, отдаться всецело умиротворяющей ласке ее рук.
— Что тебе нужно от меня? — спросил он, с трудом шевеля губами (он даже не был уверен, что произнес это вслух).
Губы Арианны шевельнулись, и он напряг слух, но кровь так шумела в ушах, что расслышать ее слова удалось не сразу.
— ...что это волшебные камни, милорд. Существует поверье: если женщина уговорит мужчину выпить воды с алтаря мейнхирион, он будет любить ее вечно.
Край солнца исчез за горизонтом. Сияние померкло, остались лишь тени и холодный ветер с моря. Рейн посмотрел на алтарь. На нем была выемка, в которой скопилась лужица дождевой воды. Она была так мала, что могла уместиться в пригоршне из мужских ладоней.
— А в обратную сторону это может сработать? То есть, если мужчина уговорит женщину выпить этой воды?..
— То она будет любить его вечно.
Арианна обмакнула два пальца в лужицу — благоговейно, словно это был сосуд со святой водой, — потом поднесла пальцы, влажные и отливающие серебром, к самым губам Рейна. Почти к самым губам. Он понял: если он хочет этой воды, то должен будет слизнуть ее сам, по доброй воле.
— Достаточно одной капли, — прошептала Арианна.
Рейн сказал себе, что это просто игра, глупое и смешное уэльское поверье. Однако... вполне возможно, что Адам, собираясь принять яблоко из рук Евы, чувствовал себя точно так же, как он сейчас. Возможно, он понимал, что будет за это изгнан из рая, но все равно протянул руку за запретным плодом...
Рейн обмакнул пальцы в воду.
Сполох обжигающего огня пронесся по всему его телу, будто он прикоснулся к молнии. Довершая иллюзию, сухой треск послышался со всех сторон, и Рейна на мгновение обволокло голубое свечение. А потом все исчезло без следа, словно было лишь игрой воображения.
— Сначала ты! — приказал он, поднося пальцы к губам Арианны.
— Нет, ты!
На него смотрели темные, бездонные колодцы глаз, в которых обитало что-то непонятное: некое чувство, которому он не знал названия, хотя и сознавал, что тоже испытывает его. Никогда еще он так не мучился жаждой. Рот, сухой, как пергамент, сам собой потянулся к капле воды на пальцах Арианны. Рейн наклонился...
Поблизости раздался крик: кто-то выкрикивал его имя. Этот звук разрушил чары, Рейн опомнился и повернулся. Со стороны замка к ним галопом приближался всадник. Вскоре стало ясно, что это сэр Одо в доспехах и при полном вооружении. Краем глаза Рейн заметил, что Арианна вытерла мокрые пальцы о подол платья, и ощутил горькое разочарование.
— У нас беда, командир!
Здоровяк осадил коня так круто, что задние копыта вывернули целые пласты влажной земли. Заметив Арианну, он сделал приветственный жест. Большие коровьи глаза ненадолго заволоклись, но сразу сузились от неодобрения, стоило сэру Одо повернуться к Рейну: для него жена командира так и осталась воробышком с подбитым крылом, которого нужно было защищать и выхаживать.
— Это все проклятые уэльские вассалы, которые достались вам в приданое, — объяснил он. — Я говорю о кузенах миледи. Они объявили Рос и Руфониог независимыми от нормандского сюзерена, окопались в замке Рос, как барсуки в норе, и прислали вам вызов: мол, иди и добудь нас, если сумеешь!
Рейн выругался и сделал шаг к своему коню, но Арианна удержала его, вцепившись в рукав куртки.
— Как ты с ними поступишь?
— Повешу.
— Но так же нельзя! — воскликнула она. — Так казнят только людей бесчестных!
Рейн высвободил рукав. Будь он проклят, если отступит от правила ей в угоду! Так бывало каждый раз, когда власть захватывал новый лорд: те из вассалов, которые не были его соратниками или приверженцами, кому было нечего терять, кроме собственных жизней, рано или поздно восставали против него, тем самым испытывая новую власть на прочность. Если он намерен был удерживать контроль над завоеванными землями, он обязан был сурово покарать виновных. Рейн был уверен, что все это известно Арианне.
Тем не менее, она заступила ему дорогу.
— Ты сделаешь это потому, что они уэльсцы?
— Нет, потому что они — предатели.
— Но ведь их можно отправить в ссылку...
— Нет!
Глаза ее наполнились слезами, но слезы не пролились.
— А если бы я попросила тебя? Ради меня?
— Нет!
В этот момент Талиазин, как бы услышав мысленный приказ хозяина, подъехал к ним верхом, ведя в поводу черного коня Рейна. Тот отстегнул щит, прикрепленный сбоку к подпруге, и продел левую руку в две кожаные петли на обратной стороне его.
— Сэр Одо, проводи мою жену назад в Руддлан...
— Я и сама распрекрасно туда доберусь!
Рейн несколько раз наполовину обнажил меч, чтобы убедиться, что тот достаточно свободно вынимается из ножен, и повернулся к Арианне.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сказал он и оскалил зубы в волчьей улыбке. — Но так же распрекрасно ты можешь добраться и до Роса, чтобы присоединиться к своему драгоценному кузену. Я не доверяю тебе, моя милая.
Он собрался вскочить в седло, но конь вдруг начал отступать, беспокойно перебирая ногами и грызя удила. Талиазину пришлось повиснуть на поводьях, когда животное попыталось подняться на дыбы.
Арианна заступила мужу дорогу, не обращая внимания на тяжелые подковы, взметнувшиеся опасно близко от ее головы.
— Айвор Груффидд убил одного из своих братьев, а другого ослепил, чтобы после смерти отца ему достался весь Руфониог, а не третья часть. Тебе, нормандец, не удастся легко победить его.
Не умея (но еще больше не желая) справиться с порывом, Рейн дотронулся до ее губ, и они
затрепетали под его пальцами.
— Ты будешь оплакивать мою смерть, Арианна? — Он снова провел вдоль ее нижней губы, снова и снова. — Впрочем, я уже говорил, что никогда не проигрываю.
Он имел в виду вовсе не предстоящую схватку с Айвором Груффиддом. Он хотел завоевать ее, Арианну.
Ладонь его легла ей на плечо, скользнула вниз, и он за локоть притянул ее к себе. Арианна не сопротивлялась, но когда он наклонился для поцелуя, быстро отвернулась. Рейн выпустил локоть и поймал ее за подбородок с обычной своей стремительностью. Он повернул ее лицо резко и грубо, и поцелуй тоже был грубым, болезненным и гневным.
Оттолкнув Арианну, он вскочил в седло, подобрал поводья и посмотрел на нее сверху вниз, холодно приподняв бровь. Она встретила его взгляд бестрепетно и медленным, демонстративным жестом отерла губы, как бы стирая с них отпечаток его рта.
Рейн отвернулся и засмеялся.
Проливной дождь низвергался на двор замка. Вода стекала бурными водопадами с карнизов и стрех, торопливыми ручейками неслась по колеям, переполняла сточные канавы. Наступившая ночь была чернее, чем сердце Люцифера. Ветер налетал порыв за порывом, словно поставил целью сорвать с петель каждый ставень в Руддлане. Арианна меряла шагами спальню. Так она провела два дня и большую часть трех ночей в ожидании возвращения мужа.
Гроза разбушевалась не на шутку, и за ее ревом рожок дозорного был едва слышен. Арианна приоткрыла ставень лишь самую малость, но ветер вырвал его из рук и с таким грохотом ударил об стену, словно это был камень, выпущенный из катапульты.
Облокотившись на подоконник, она попробовала хоть что-нибудь разглядеть в потоках дождя и мраке ночи. Снизу доносились возгласы и приглушенный топот копыт по размякшей грязи, бряканье поводьев и бряцание оружия. Голоса мужа слышно не было, как она ни напрягала слух.
Лишь много, много позже на ступеньках лестницы, ведущей к спальне, послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, но вместо Рейна появился Талиазин, крича:
— Скорее, миледи, скорее! Он серьезно ранен!
У Арианны подкосились ноги, и ей пришлось ухватиться за спинку кровати.
— Гд-де он?
— На конюшне. Боюсь, он умирает, миледи!
Она бросилась в прихожую. Там наряду с сундучком самых ценных приправ и шкатулкой для мелких денег находилась аптечка, состоящая из различных снадобий и трав. Она не могла взять в толк, почему Рейна оставили на конюшне, вместо того чтобы внести в дом. Неужели рана так тяжела, что его опасаются лишний раз тревожить? Господи Боже! Пальцы ее дрожали так, что не получалось вставить ключ в замочек.
Он умирает! Рейн умирает! Будь он проклят, если покинет ее теперь, когда она едва начала узнавать его! Между ними осталось слишком много недосказанного, слишком много несделанного...
— Как же это случилось? — спросила она оруженосца вбегая в спальню с парусиновой сумкой, судорожно прижатой к груди. — Куда он ранен?
— В заднюю часть, миледи. Осажденные выкатили на стену баллисту и начали забрасывать нас горшками с горящей смолой. Один из горшков попал ему прямо в зад, и хвост загорелся. Видели бы вы, какие у него ожоги!
— Ах, хвост загорелся! — Арианна в ярости швырнула сумку на кровать, схватила парня за плечи и начала трясти так что он выбил зубами дробь. — Значит, ранен не Рейн, а всего-навсего его чертова лошадь?
— А я и не говорил, что ранен милорд. — И Талиазин уставил на нее широко раскрытые честные глаза.
— Да, не говорил, — процедила Арианна сквозь зубы и еще пару раз как следует встряхнула хитрого негодяя, — но ты намеренно ввел меня в заблуждение!
— А у вас, небось, сердце захолонуло при мысли, что лорд Рейн лежит на конюшне, умирая от ран? — Физиономия Талиазина расплылась в ехиднейшей ухмылке. — Бьюсь об заклад, вы сказали себе, что погаснете, как свечка, если он покинет вас! Что белый свет без него — бесплодная пустыня! Теперь-то вы понимаете, что чувствуете безумную любовь к этому человеку, вашему мужу?..
— Любовь тут ни при чем, ты, безмозглый идиот! — Арианна изо всех сил оттолкнула оруженосца, который не удержался на ногах и плюхнулся задом на камышовую подстилку. — Все, что я чувствовала, это беспокойство за мужа, обычное для жены!
Талиазин поудобнее улегся на полу, опершись на локоть и скептически покачивая головой. Вне себя от возмущения, она ткнула в его сторону дрожащим пальцем.
— Только попробуй сказать хозяину хоть слово об этом. Клянусь твоей богиней, я спущу на тебя всех псов Руддлана, а черное, ядовитое сердце скормлю воронам, чтобы поубавить их количество!
Подхватив с постели сумку, Арианна выбежала из спальни. Ее провожал довольный смех оруженосца.
Для начала она забежала на кухню, где наполнила ковшик топленым нутряным салом, достала пригоршню винных ягод из ведерка и зачерпнула немного вина. Чтобы унести все это, ей пришлось снять накидку и сделать из нее узел, поэтому до конюшни она добралась промокшая насквозь. Поскорее проскользнув в двери, она приостановилась отдышаться и отряхнуться. Внутри было влажно и душно, пахло мокрыми лошадьми и свежим навозом. Животные еще не успокоились и продолжали с шуршанием переступать копытами по соломенной подстилке. Те, чьи стойла были у входа, приветствовали Арианну фырканьем и негромким ржанием. Дверца самого дальнего стойла была распахнута, оттуда лился свет лампы и слышался шепот, который не мог заглушить затрудненного дыхания животного, измученного болью.
Мягкие кожаные туфли Арианны бесшумно ступали по чисто выметенной, хорошо утрамбованной земле. Она прошла в стойло не сразу, а сначала выглянула из-за открытой дверцы.
Куртка Рейна потемнела от потеков дождевой воды, с волос все еще текло. Двухдневная щетина покрывала подбородок, отчего морщинки, скобками охватившие рот, казались глубже... впрочем, все его лицо обострилось от усталости. Он сидел на соломенной подстилке, положив ногу на ногу, и баюкал на коленях голову своего коня. При этом он приговаривал слова утешения, поразившие Арианну сочетанием грубой насмешки с мягкостью тона.
— Не смей умирать, несчастный ты кусок конины, побитый молью мешок старых костей... — Ладонь скользила вверх и вниз по мощной шее коня, такая же ласковая, как и голос Рейна. — Обещаю, что тебе будут задавать только отборный овес до самого скончания твоих никчемных дней...
Арианна чуть сильнее оперлась на дверь, и та душераздирающе скрипнула. Рейн обернулся. Жалость и тревога исчезли с его лица, словно их и не бывало.
— Вот уж не думал, что ты придешь.
— Будет несправедливо, если благородное животное примет муки за грехи своего хозяина-нормандца.
Арианна присела на корточки рядом с конем, который сразу притих, словно само ее присутствие облегчило его боль. Открыв сумку, она разложила травы, мази и все необходимое для врачевания. Круп лошади был сильно обожжен: обгорел не только хвост, но и вся шерсть, оставив голую шкуру. Многочисленные волдыри сочились кровью и сукровицей. Животное следило за действиями Арианны немигающими глазами, в которых застыла боль.
— Под какой звездой он был рожден?
Рейн, продолжавший поглаживать лошадь по шее, задумался.
— Я точно не знаю. Он достался мне годовалым жеребенком. А зачем тебе знать это?
— Затем, что это очень важно. Каждое лекарство связано с определенной звездой или планетой и действует наилучшим образом тогда, когда больной рожден под той же звездой. Жаль, что мы не знаем день и час рождения твоего коня... — Арианна подняла взгляд на Рейна, и тот пожал плечами. — Ну, не знаем так не знаем. Я приготовлю мазь, которая неплохо действует в любом случае.
Раздавив винные ягоды, она смешала их с прокисшим вином, добавила корни пиона и одуванчика. Получившуюся смесь она хорошо размешала в топленом нутряном сале и под вконец высыпала в ковшик пригоршню сушеного коровьего навоза. Рукой зачерпывая мазь из ковшика, она невольно пере-дернулась: вид и запах лекарства были равно отвратительны.
— Думаю, он выживет, — сказала она как бы про себя и украдкой бросила взгляд на мужа.
Он промолчал, но выражение его лица заметно смягчилось.
Если не считать периодической дрожи, пробегающей по могучему крупу, животное не шевель-нулось, пока Арианна густо покрывала место ожога мазью. Взгляд Рейна не отрывался от нее, но Арианна напрасно поглядывала из-под ресниц на его лицо — оно оставалось по-прежнему бесстрастным. Что с того? Он не мог обмануть ее теперь, когда она слышала нежность в его голосе. Если бы он говорил этим тоном с женщиной... но для этого он должен был любить.
Животное издало едва слышный жалобный стон. Сама того не замечая, Арианна начала напевать ему, как больному ребенку:
Но в моем сердце, клянусь я душой,
Будут, как прежде, лишь конь вороной, Славный король мой и Бог.
***
— Пой все что угодно, только не это! — воскликнул Рейн.
— Милорд, вы знаете эту песню? — Арианна перестала накладывать мазь и посмотрела на него с удивлением.
— Каждое чертово слово! Первые полгода, которые он был моим оруженосцем, Талиазин каждый вечер измывался надо мной, распевая ее. Дурацкая история даже начала сниться мне по ночам! Наконец я пригрозил, что проколю ему язык шилом, и он, слава Богу, заткнулся.
Арианна прикусила губу, чтобы не засмеяться. Однако по спине ее пробежал холодок: выходит, песня, услышанная ночью, не была сном. Но потом ей пришло в голову, что история про рыцаря и деву озера и в самом деле снилась, только не ей, — и стало еще страшнее. Она хотела спросить у Рейна, чем же кончается песня. Добилась ли дева озера любви рыцаря?
Но Арианна не решилась задать вопрос. В молчании наложила она остаток мази на обожженный круп и вытерла жирные, дурно пахнущие ладони пучком соломы. Рейн снял голову коня с колен, опустил на пол и поднялся, разминая мышцы. Пальцы его сомкнулись вокруг локтя Арианны помогая ей встать. Он отпустил ее, как только она оказалась на ногах, и она ощутила это как утрату. В груди зашевелилось легкое неприятное ощущение, похожее на пустоту одиночества.
— Пока я больше ничем не могу помочь, — сказала она, прокашлявшись, потому что в горле вдруг пересохло. — Мазь скоро снимет боль.
Рейн промолчал.
Арианна вылила на руки немного воды из ведра, вымыла их и тыльной стороной отодвинула с лица пряди, которые, просохнув, завились в длинные локоны. Из-за плеча протянулась рука, заложив за ухо самый непокорный завиток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65