— Герцог, возможно, что я этого и не знаю, но вы меня научите.
— Государь, — отвечал Ришелье, — я всего лишь простой дворянин, но в жилах у меня течет добрая кровь, и когда мне, как вашему величеству, было восемнадцать, я хоть и не был прекраснее ясного дня, то есть таким красавцем, как вы, однако мне выпало довольно счастья, чтобы не внушать отвращения прекрасным дамам.
— Это мне известно, герцог, по крайней мере ваша репутация такова, а сколько прекрасного можно узнать, когда тебе поведают что-нибудь из былого.
— Так вот, государь, — я совсем не фат, я никогда не видел надобности им быть.
— Не фат?
— И все же, государь, то, что обо мне рассказывают, чистая правда.
— С чем вас и поздравляю. Но как же тогда вы действовали?
— Как я действовал?
— Да. Ведь чудесные любовные истории выпадают на долю не каждому.
— Нет, государь, ваша правда: они случаются только с теми, кто ищет их и умеет находить.
— Это не королевское ремесло.
— В таком случае, государь, ремесло короля состоит в том, что вы и делаете, — иначе говоря, в том, чтобы изрядно скучать. Я же, простой дворянин, не будучи королем, а стало быть, не имея царственных причин уважать скуку, всегда избегал ее как только мог. Поэтому, когда я был в возрасте вашего величества, смотреть на меня было одно удовольствие: взгляд живой, губы розовые, аппетит неутолимый, а сам легок как птичка. Видите ли, государь, надо признать, что лишь при таких условиях можно хорошенько позабавиться.
— Значит, я никогда не научусь развлекаться, герцог.
— Почему же, государь?
— Хорошо, а что бы вы делали на моем месте?
— О, это я берусь объяснить вам в два счета. Начнем с того, что вам все подвластно, не так ли?
— Ну да, — Людовик XV попытался улыбнуться, — по крайней мере, так мне говорят.
— Я не настолько враг самому себе, чтобы убеждать ваше величество, будто общение со мной лишено всякой привлекательности, и все же полагаю, что у вашего величества есть возможность найти общество еще более приятное.
— Да, Боже мой, где же?
— Это лестно для меня, государь, — то, что вы сейчас сказали. Но вашему величеству стоит лишь немного поискать — не среди мужчин, этого не скажу, потому что я и впрямь один из наименее нудных мужчин, но среди дам.
— О герцог! — пробормотал, краснея, король.
— Ах, государь, — продолжал Ришелье, — есть одна истина, с которой надо согласиться: если для женщины мы милее женщин, то и они со своей стороны милее для нас, чем мужчины.
— Вы так полагаете, герцог?
— А вы сами попробуйте, государь.
— Э, герцог! — воскликнул король в нетерпении, которое привело его собеседника в восторг. — Вы все повторяете: «попробуйте, попробуйте». А как, по-вашему, я мог бы попробовать? Будто это уж так легко — выбрать себе женщину, взволновать ее?
— Прежде всего, государь, — отвечал Ришелье, — король, да еще с вашей наружностью, никогда не волнует только одну женщину или, говоря точнее, он волнует всех женщин. Я вам это говорю исходя из моего темперамента, но извольте поверить, государь, что, будь я королем, все дамы моего двора были бы взволнованы. Таковы королевские права. Я бы царствовал над женщинами так же, как над мужчинами, причем над женщинами — в первую очередь. Но что делать?.. Ваше величество упускает одну возможность за другой; у женщин ваше величество вызывает робость, разжигая в них страсти, которые вы отказываетесь гасить. Государь, ваш предок Генрих Четвертый был куда милосерднее.
— Он был милосердным сверх меры, герцог.
— А кто обижался на это?
— Народ.
— Государь, вспомните народные песни: вот где вы услышите истинное мнение общества, а сверх того, как говорится, подлинный глас Божий.
— И что же?
— А то, что вы тогда сами поймете, кто народу милее: Вечный повеса или Людовик Целомудренный.
Король глубоко вздохнул, повесил голову и явно углубился в размышления о сравнительных достоинствах своего прапрадеда и прапрапрадеда.
В это время король и Ришелье вместе со своей свитой как раз приблизились к главному пруду Севрского леса.
Слева от них из чащи легкой рысцой выехала всадница, сопровождаемая двумя слугами.
При виде короля она остановилась и, не сходя с коня, приветствовала его глубоким поклоном.
— Кто это там? И кланяется… — рассеянно полюбопытствовал Людовик XV, привыкший к приветствиям и утомленный учтивыми церемониями.
— Да я толком и не знаю, — откликнулся Ришелье, вслед за своим господином напуская на себя вид крайней рассеянности. — Но разве ваше величество не заметили вон там, под деревьями, карету? На ней должен быть герб. Если ваше величество позволит, я пошлю узнать…
— О, не стоит, — ответил король.
Но г-н де Ришелье успел подать знак сообразительному Раффе, и тот все понял.
Он пустил свою лошадь в галоп, таким же галопом и возвратился, чтобы шепнуть Ришелье на ухо то, что герцог и сам прекрасно знал.
— Государь, — доложил Ришелье, — это графиня де Майи.
У короля вырвалось невольное движение, смысл которого герцог поймал на лету.
— Как я уже говорил, — продолжал герцог, притворяясь, будто он не придал этой встрече ни малейшего значения, — вы, ваше величество, слишком много печетесь о народе и слишком мало — о себе. Господин герцог Орлеанский, регент, который посвящал вашему величеству столько забот, что бы там ни говорили об этом все, да и я сам в первую очередь, — так вот, разве господин герцог не злоупотреблял амурными интрижками? Однако, государь, поскольку он не обогащал своих любовниц за счет казны, никто никогда его за них не упрекал. И потом, по правде говоря, кто когда-либо мог знать, что делают короли, если они хотят, чтобы о их занятиях никто не проведал?
— Ох, герцог, что до этого, то все всегда обо всем знают; господин де Флёри часто твердил мне это.
— Э, государь, так вы до сих пор верите всему, что вам говорил господин де Флёри, когда вы были ребенком? Но послушайте, каким бы учтивым человеком и добрым пастырем не был господин де Флёри, не следует ли в делах любви полагаться на вашу собственную мудрость, а не на его?
— Герцог!
— Итак, прошу прощения, государь, вот перед нами, к примеру, павильон. Не правда ли?
— Да, верно.
— А вашему величеству, должно быть, никогда не случалось войти в этот павильон, хотя он, между прочим, принадлежит вам.
— Ни разу здесь не бывал.
— Внутри очень чисто и даже обставлено не без изящества. Это одно из самых приятных местечек для охотничьего отдыха. Охраняет этот павильон всего один сторож — этому добряку больше семидесяти. Хотите пари, что он и не узнает вашего величества?
— Это вполне возможно.
— А вот меня он прекрасно знает.
— К чему вы клоните, герцог? — с легкой дрожью спросил король.
— Хочу доказать, что народ никогда не узнает о поступках своего монарха, если монарх не захочет, чтобы они стали известны, а уж если этот король удостоит какого-нибудь друга вроде меня высокой чести, сделав поверенным своих тайн, то и тем более. Вот, к примеру, сегодня…
Ришелье умолк на полуслове, пристально глядя на короля.
— Продолжайте, герцог, — произнес тот.
— Сегодня король мог бы назваться Франциском Первым, Генрихом Четвертым или Людовиком Четырнадцатым.
— И что дальше?
— Он бы отправился прогуляться с Лотреком, Бельгардом или господином де Сент-Эньяном.
— А потом?
— Потом король зашел бы в этот павильон, чтобы немного отдохнуть, и, приметив хорошенькую, приятную женщину…
Король покраснел.
— Э, черт возьми, государь, — продолжал герцог, — да ведь вашему величеству только что уже повстречалась такая женщина…
Лицо короля приобрело пурпурный оттенок.
— Ведь в конце концов, — не отставал Ришелье, — минуты не прошло, как госпожа де Майи, не имевшая счастья быть узнанной вашим величеством, как раз проезжала здесь.
— Она действительно проезжала, — подтвердил король, — но с какой бы стати…
— Я говорю, государь, что если бы вы кому-нибудь поручили уведомить эту прекрасную даму, что его величеству угодно иметь с ней минутную беседу, и после этого вдвоем посвятили бы четверть часа отдыху в павильоне, никому, кроме этих стен и двух лиц, что в них заперлись, не стала бы известна ни малейшая подробность этого приключения.
— Да полноте же! — вскричал король, весь трепеща.
— Как вам угодно, государь, но это так и делается.
— Герцог, вы с ума сошли, вы шутите.
— Напротив: никогда не был так серьезен. Разве речь идет не о счастье моего короля?
— Ну, герцог, может, меня и плохо воспитали, но я никогда не видел, чтобы король таким образом приставал к женщине.
— Если без поводов, тогда конечно, однако мне, напротив, сдается, что у вашего величества есть для этого все мыслимые поводы.
— Чтобы приставать к госпоже де Майи? У меня? Ни единого!
— Ну да, как же! Вашему величеству угодно смеяться?
— И в мыслях не имел, клянусь вам.
— Я бы нашел тысячу поводов.
— Да вы счастливчик!
— Э, послушайте, государь, да вот вам, к примеру, один, готовый.
— Какой?
— Ваше величество вчера назначили господина де Майи послом в Вену?
— Несомненно!
— Ну вот! Что может быть естественнее, чем признательность со стороны его супруги? Но, сказать по чести, ваше величество такой дикарь, что мы с вами при одном виде женского платья пускаемся наутек, будто нам черт привиделся.
— Я вовсе не пустился наутек, герцог, у меня просто конь на месте не устоял.
— Заглянем же в этот павильон, государь! Как выражаются балаганные шуты, за поглядение денег не берут.
— Заглянем, — согласился король.
Сердце Ришелье подпрыгнуло от радости; он поспешил распорядиться, чтобы им открыли. Лошади остались за оградой, и Раффе быстро отвел их в конюшню — с глаз долой.
Потом он углубился в лесную чащу один.
— Вы правы, герцог, домик очаровательный, — сказал король, который пришел в восторг, не встретив на пути никого, даже сторожа..
Ришелье, будучи отменным ловкачом, и в самом деле позаботился о том, чтобы всех отсюда удалить. Король подошел к окну.
— Какое милое уединение, — заметил он и вздохнул.
— Вот видите, государь, — отозвался Ришелье, — видите, как приятно вы здесь могли бы провести часок, не будь вы Людовиком Целомудренным!
— Что ж! Вы все говорили о благоприятных возможностях, а где они, ваши благоприятные возможности?
— Вы их отрицаете, государь?
— Да, разумеется, отрицаю.
— Ах! Посмотрим.
— По-моему, и смотреть не на что. Павильон у нас правда, есть.
— Это уже кое-что.
— Но нет никого, кто бы нам составил компанию. Едва король успел закончить фразу, как в конце аллеи,
на которую выходило то самое окно, показалось несколько всадников.
Герцог испустил крик притворного изумления и, указывая на всадников королю, сказал:
— Взгляните-ка, государь!
— Что такое? — в смятении спросил король.
— Посмотрите на ту даму, что приближается. Действительно, г-жа де Майи, держась в седле со всей грацией великолепной наездницы, галопом и словно бы случайно подъезжала к павильону в сопровождении двух своих лакеев.
Ударами хлыста она била по листьям деревьев, а ее прекрасные волосы развевались на ветру. Подол ее платья, то и дело цепляясь за стремя, приподнимался, и тогда можно было увидеть прелестную ножку в охотничьем башмачке из голубого атласа.
Король отшатнулся от окна. Графиня была уже совсем близко, и он, едва дыша, рухнул на ложе отдыха, осененное большим шелковым балдахином.
Ришелье бросился вон из комнаты. Король слышал, как размеренный топот скачущих лошадей приблизился вплотную и замер.
Так прошло минут пять, и к королю, решившему, что опасность миновала, начала постепенно возвращаться отвага, он перевел дыхание.
Но вдруг дверь отворилась и Ришелье, встав на пороге, произнес:
— Государь, вашему величеству угодно согласиться принять визит госпожи графини де Майи?
— Графиня! — вскрикнул Людовик XV.
— Входите, сударыня, — произнес герцог.
Король в ужасе попятился, забившись в дальний темный угол комнаты. Луиза, бледная, с глазами, полными томной неги, со стесненной грудью, явилась светозарным чарующим видением в солнечном луче, который угас, когда герцог, уходя, закрыл за собой дверь.
Она поклонилась и застыла на пороге, растерянная, не поднимая глаз. Король не двигался и не издал ни звука.
Прошла минута, равная столетию, и г-же де Майи пришлось вспомнить, что она подданная, а Людовик XV король.
Значит, ей следовало самой подойти к нему.
Она сделала шаг вперед, снова поклонилась и дрожащим голосом пролепетала:
— Ваше величество…
И замолчала, ожидая королевского слова.
Но монарх оставался нем.
Тогда Луиза, поискав его глазами, обнаружила короля стоящим в углу, окаменевшим от смущения и тщетных попыток хоть немного успокоиться.
Сделав над собой отчаянное усилие, графиня продолжала:
— Государь, я пришла, чтобы покорнейше поблагодарить за милость, которую ваше величество мне оказали, почтив мою семью этим назначением в посольство; вследствие чего я и позволила себе явиться сюда, чтобы выразить мою признательность.
Король кивнул, не покидая своего угла.
Луиза чувствовала, как замирает ее сердце.
Оно так колотилось, что стук его был слышен в ничем не нарушаемой тишине вокруг.
Графиня стояла перед ним, но бледные трясущиеся губы короля не произнесли ни слова.
В ожидании этого слова или хотя бы ободряющего жеста она так простояла десять минут.
Но король, вместо того чтобы подойти к ней, вжимался спиной в стену, стараясь отступить еще дальше.
Наконец, леденея от стыда и отчаяния, не в силах ничего более придумать, умирая от любви и сгорая в лихорадке, Луиза, чья гордость начала бунтовать, в последний раз отвесила королю поклон и вышла, не произнеся больше ни звука, с лицом, залитым слезами.
У подножия лестницы, по которой она, спотыкаясь, сошла вниз, ее поджидал герцог.
Он взял ее за руку, потом обнял с игривым видом:
— Графиня, позвольте мне быть первым из тех, кто принесет вам свои поздравления!
— Герцог, я обесчещена! — вскричала г-жа де Майи с таким странным выражением, что Ришелье повнимательнее всмотрелся ей в лицо и все понял.
— Ох! — простонал он. — Ох, графиня!
Тут г-жа де Майи вкратце поведала ему об ужасном оскорблении, которое она только что перенесла.
— Что вы хотите, графиня, — сказал Ришелье, — это самый настоящий Иосиф. Проклятье! Я-то думал, у вас ума побольше, чем у жены Потифара… а у вас оказалось его еще меньше… Та дура хоть одежду на нем разорвала… А вы, графиня, вы даже пальцем не пошевельнули.
Не в силах больше его слушать, г-жа де Майи пустилась бежать, закрыв лицо руками, чтобы скрыть слезы.
LXXXV. ПЕКИНЬИ, ПОХОЖЕ, ВЕЗЕТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ГОСПОДИНУ ДЕ РИШЕЛЬЕ
Ришелье приблизился к королю с недовольным видом. Молчание в подобных обстоятельствах было лучшим из всех возможных выговоров.
Заговорить он не осмелился: король, вероятно, был так зол на себя, что, дай только повод, охотно выместил бы раздражение на своем наперснике.
Да к тому же это было бы довольно затруднительно. Что тут скажешь, если ни одиночество, ни страсть, ни его двадцать лет ничего не сказали этому юноше?
Итак, Ришелье, войдя, отвесил поклон и замер в ожидании.
Он стоял точно на том же месте, которое только что покинула Луиза де Майи.
Король в своем углу успел сесть и обхватить голову руками.
— А! — произнес он. — Вот и вы, герцог.
— К услугам вашего величества.
— Что ж! Если вы не против, поедемте. Выглянув в окно, Ришелье подал знак.
— И отправимся к королеве, — продолжал Людовик, — ведь она, возможно, обеспокоена, что не видела нас сегодня утром.
Подобная фраза говорила о том, что властитель ревниво хранит свою тайну и подступиться к нему трудно. Ришелье почувствовал, что его хотят поставить на место, притом место весьма невысокое.
Он отступил, пропуская короля вперед, дал сторожу два луидора и вскочил в седло.
За Людовиком XV он последовал шагах в тридцати, не более, отчего монарху было весьма не по себе.
Сам же Ришелье хранил на губах легкую язвительную усмешку, чем отчасти вознаграждал себя за невозможность высказать то, что было у него на уме. Эта усмешка выражала примерно четверть его помыслов.
Но Ришелье не пришлось долго торжествовать. В конце аллеи, возле пруда, он заметил отряд рейтаров, который, по видимости, патрулировал здесь ради безопасности короля, на самом же деле вел наблюдение в интересах всадника, который расположился дозором под сенью деревьев.
То был Пекиньи: завистливый, как все придворные, он узнал, что герцогу де Ришелье досталась привилегия сопровождать Людовика XV, и желал, по крайней мере, выяснить, чего ждать от их совместной поездки.
Он видел, как г-жа де Майи, вне себя от счастья, обезумев от любви, пронеслась мимо, спеша на встречу с королем.
Видел он также, как она возвращалась, бледная, рыдающая, с сердцем, переполненным всей горечью подобного поражения.
Пекиньи все понял, радость его не знала предела; тем не менее ему хотелось вполне удостовериться, что ошибки нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108