А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Вот почему только около часу ночи, то есть не раньше, чем через час после того как он лег и радужные образы начали тесниться у него в мозгу, герцог почувствовал, что его грезы мало-помалу тускнеют, расплываясь в тумане дремоты; итак, ему показалось, что он уснул и во сне ему что-то мерещится.
В этом сновидении до его слуха донесся как бы некий шум, упрямый голос, проникавший из сада сквозь окно бельэтажа, где он пожелал расположиться на ночь.
Мужской голос возражал, женский — настаивал; в общем, то был дуэт мужчины и женщины, которые раздраженно спорили.
И тут герцогу де Ришелье показалось, будто женский голос ему знаком и каждая его нотка словно несет с собой какое-то воспоминание из числа самых игривых и чарующих.
Тогда герцог, отдавшись на волю этой обманчивой грезы, захотел, чтобы она продлилась. А вам, милая читательница, разве не случалось порой, видя начало одного из тех пленительных сновидений, что посещают вас, захотеть, чтобы оно хоть во сне получило свое полное развитие и всю мыслимую завершенность?
А наша воля — это же такое прекрасное, такое могущественное явление! Во всей своей красоте и мощи оно столь непосредственно исходит от Господа, что даже во время сна может подчас производить подобное действие.
Итак, герцог оставил одно ухо настороже и услышал им вот что.
— Нет, сударыня, — говорил мужской голос, — дальше вы не проникнете. Довольно и того, что вам, ума не приложу, как, удалось ворваться в калитку старого двора. Сказать по правде, сударыня, такие шутки больше не пройдут.
«Забавно», — подумал герцог, все еще уверенный, что он спит.
— Ворвалась я в калитку или нет, — отвечал звонкий голос женщины, — но я уже в доме, не так ли?
— Что вы здесь, нет сомнения, но вас не ждали.
— В конце концов, если я здесь, прочее не столь важно: полдела сделано. Пропустите меня к герцогу.
— Это невозможно, сударыня. Господин герцог вот уже час как отошел ко сну, весьма утомившись с дороги; он почивает.
— Ну так вот тут есть, чем пошуметь. Будите его.
И герцогу послышался мелодичный звон изрядного количества золотых монет, которыми побренчали в кошельке.
— О-о! — пробормотал герцог, все еще грезя. — Моего лакея подкупают золотом. Вот кому везет, да и место у него доходное.
— Но, сударыня, — возразил упрямый слуга, стараясь поддержать за своим господином его репутацию волокиты, — герцог почивает не один.
С тяжким вздохом герцог раскинул руки и ноги, будто сам хотел удостовериться в собственном одиночестве, и пробурчал: «Ну и проходимец!»
— Э, да какая мне разница? — отвечал женский голос. — Я не затем пришла, чтобы помешать его амурам. Мне нужно поговорить с ним о деле. Ну же, парень, отворяй, отворяй…
— Однако, сударыня, господин герцог запретил…
— Поскольку он не знал, что я приду.
— Сударыня, клянусь вам, что, если герцог проснется и вас услышит, он мне прикажет вывести вас отсюда, а с его стороны это было бы нелюбезно, в то время как с моей просьба не упорствовать, с которой я к вам обращаюсь, не более чем простое исполнение моих обязанностей.
«Этот чертов лакей превосходно изъясняется, — подумал герцог, ворочаясь на своей перине. — Ну-ка послушаем, что скажет женщина. Ну же!»
— Хорошо! — отвечала она. — Держу пари, что господин герцог не спровадит меня, особенно если я назову свое имя.
— Тогда, сударыня, возьмите ответственность на себя и постучитесь в стекло этого окна.
— Нет, решительно нет, — отозвался голос, — я не хочу высовывать руку из муфты, мне холодно.
«Черт возьми! — подумал Ришелье. — Надо быть великосветской дамой, чтобы так бояться стужи. Почему бы ей сразу не назвать свое имя? А если она красива, я, черт возьми, скажу вслед за ней, что и мне холодно.
— Ну, постучи же, парень, — продолжала дама, — постучи, а я скажу, что это сделала я.
— Сударыня, я постучу, так и быть, раз вы меня заставляете; только мне бы хотелось прежде узнать ваше имя.
«Мне тоже», — подумал Ришелье.
— А это зачем? Разве не будет достаточно, если я его назову твоему господину?
— Нет, сударыня, потому что, если мой господин меня прогонит, вы должны будете возместить мне урон.
— Это более чем справедливо, ты малый смышленый, а возмещение — вот, держи задаток в счет того, что я припасла для тебя.
«Снова деньги! — мелькнуло в сознании герцога. — Эта женщина от меня без ума. Такое может пригрезиться только во сне».
— Теперь, — заявил лакей, — мне осталось только спросить вас об одной вещи.
— А именно?
— Как вас зовут?
— Ах, господин Раффе, ты в конце концов выведешь меня из терпения.
— Вы же сами видите, сударыня: коль скоро вам известно мое имя, я должен знать ваше.
— Что ж! Маркиза де При…
И в то же мгновение послышался сильный удар кулака в оконную ставню.
— Госпожа де При! — воскликнул герцог, высунув голову из-под одеяла. — Ну и ну! Вот так сон! Мне приснилось, что госпожа де При, любовница господина де Бурбона, была у меня в саду, спорила с Раффе при пяти градусах мороза! Забавный сон!
Но тут последовал новый удар, за ним еще несколько, все чаще, нетерпеливее, так что рама высокого окна задрожала.
— Да нет же, я не сплю, ко мне вправду стучатся! — вскричал Ришелье.
— Герцог! Герцог! Откройте! — повторял женский голос, слегка изменившийся от досады и чуть охрипший на морозе.
— Открой! — закричал герцог, спрыгивая с кровати, впопыхах натягивая панталоны и кутаясь в домашний халат, который он нащупал под рукой.
Лакей вошел к своему господину.
— А маркиза? — с живостью осведомился Ришелье.
— Я здесь, герцог, — откликнулась г-жа де При, появляясь на пороге. — Вы встали?
— Да, сударыня, для вас я всегда на ногах или в постели, выбирайте сами, маркиза. Зажги свечи, Раффе, зажги.
— Как? Уже оделись? — спросила г-жа де При.
— Гм… Э… — промычал герцог.
— Стало быть, вы меня слышали.
— Да, я узнал ваш голос.
— Ну, герцог, значит, вы не настолько фат, как о вас болтают.
— Почему?
— Фат бы не встал.
— Маркиза, вы забываете, что меня два года не было в
Париже. Однако присядьте же. Огня, Раффе, огня; ты видишь, мой друг, что маркиза продрогла.
— Сдается мне, — смеясь, заметила гостья, — после полуночи дом так переполнен, что сад должен служить прихожей для женщин.
— Совсем напротив, маркиза: дом пуст, я ждал вас.
— Да, во сне.
— А разве не так ждут своей судьбы?
— О герцог! Прелестно!
Маркиза завладела креслом, которое предложил ей Ришелье. Герцог принял одну из своих самых изящных поз; оба стали смеяться; огонь в камине разгорелся; Раффе вышел.
— Ах, черт! — воскликнул герцог. — Знаете ли вы, маркиза, что пробил час ночи?
— И на улице такой мороз, что камни трескаются, герцог.
— Но у господина де Бурбона, верно, слишком жарко, если вы прибежали сюда?
— Право же, герцог, мне было совершенно необходимо первой поговорить с вами.
— Однако, простите, как вам удалось проникнуть сюда? Только что я в полусне или наполовину бодрствуя, это уж как вам больше нравится, кажется, слышал, что либо вы, либо Раффе толковали о калитке, в которую вы ворвались.
— Ворвалась — нет, открыла — да.
— Каким образом, маркиза?
— Да ключом, как же еще?
— Как? У вас есть ключ от моего дома, а я спокойно ложусь спать, подвергая себя такой опасности?
— Герцог, по-моему, вы сами когда-то мне его дали.
— Да, верно, только мне помнится, что я его у вас забрал.
— Какая жестокая память!
— Но послушайте, вы, государственный человек!.. Откуда же у вас этот ключ? Понимаете, я вас об этом спрашиваю, потому что такие сведения мне необходимы.
— Да, он мог быть изготовлен. В сущности, это было бы ловким ходом.
— Вы меня ужасаете, маркиза.
— Успокойтесь, этот ключ…
— Что же?
— Он мне достался не столь честным путем. Это не поддельный ключ, а настоящий.
— Но, в конце концов, где вы его раздобыли?
— Два года тому назад, до своего отъезда в Вену, вы рассеяли по Парижу несколько подобных ключей.
— Да, но неужели вы хотите меня уверить, что женщина в наше время способна два года хранить ключ от дома отсутствующего мужчины, если только она не забыла этот ключ в своем молитвеннике.
— Что ж, вот здесь вы ошибаетесь, герцог; дело в том, что все мы стали очень благочестивыми. Благочестие вошло в моду. О, в Париже многое изменилось со времен вашего отъезда: вы оставили в Пале-Рояле господина регента, а теперь найдете господина Фрежюса в Версале.
— Все сказанное не объясняет, откуда вы выудили этот ключ; по крайней мере если вы не взяли его у кого-либо…
— Взяла? Фи! Вы меня принимаете за принцессу крови, мой милый герцог; вы спутали меня с мадемуазель де Валуа или мадемуазель де Шароле. Взяла! Нет уж, фи! Я его купила.
— Купили? О! Кто же вам его продал?
— Камеристка, понятия не имевшая, что она мне продает. Вы поймите, валяется ключ, его подбираешь, никто о нем ничего не знает, потом приходит некто и дает за этот ключ двадцать пять луидоров. Если хозяйка о нем спросит, можно сделать изумленное лицо и пролепетать: «Какой ключ, сударыня?» Для субретки это так соблазнительно.
— К тому же, как вы сказали, маркиза, то был ключ от дома, который принадлежит человеку, находящемуся в Вене. Ах, черт побери! Значит, все здесь всерьез полагали, что я никогда оттуда не вернусь?
— Все, кроме меня, ибо я как настоящий министр иностранных дел знала, что вы в пути.
— Истинная правда.
— И вот я с дальним прицелом приобрела этот ключ, рассудив, что вы поменяете подбойники в своих замках не ранее чем на следующий день после возвращения; расчет оказался довольно точным, не правда ли?
— И, как видите, пришелся весьма кстати.
— Настолько, что, надеюсь, этот ключ принесет мне больше, чем я на него потратила. Однако же странно, герцог…
И маркиза два-три раза глубоко вздохнула, раздувая ноздри.
— Что такое? — спросил Ришелье.
Маркиза продолжала крупными глотками вдыхать воздух.
— Здесь пахнет женщиной.
— Что вы! Я один.
— Говорю вам, здесь находится женщина, духи которой мне знакомы.
— Маркиза… я вам клянусь!
— Духи принцессы.
— Ах! Вы мне льстите, маркиза.
— Фат! Он не меняется.
— И вы не больше, маркиза, только день ото дня хорошеете.
— Да. По крайней мере именно это мне станут говорить придворные, если я буду в фаворе.
— Вы и так в величайшем фаворе, маркиза.
— Полагаю, что да, и более того — я пришла сюда, чтобы доказать вам это.
— О, неужто?
— Но сначала, герцог, будьте чистосердечны. У вас здесь есть кто-то?
— Никого.
— Слово чести?
— Слово Ришелье! Вы колеблетесь?..
— Герцог, если бы речь у нас шла о любовных делах, я бы верила вам на слово. Но коль скоро мы будем беседовать о политике, а в этой области любая болтливость смертоносна, позвольте мне поступить, как святой Фома. «Vide pedes, vide manus note 38».
— Вы мне это говорите, чтобы заставить меня поверить, будто вы знаете латынь?
— Боже меня сохрани от таких притязаний!
— Ну, приступайте!
— Маркиза, — отвечал герцог, вставая, — вот я беру подсвечник; мы обследуем каждый уголок моих покоев, не так ли?
— Если угодно, да, герцог.
— Хотите, начнем с камина? Впрочем, в нем огонь; надеюсь, он не внушает вам недоверия?
— Ни в коей мере, лишь бы там не пряталась принцесса крови; эти дамы несгораемы, как саламандры.
— Ах, почему нельзя сказать того же о принцах крови, маркиза! — сказал Ришелье.
На этот намек гостья лишь усмехнулась.
— Осмотрим сначала этот уголок между стеной и кроватью, — сказала она.
— Пусто, — отозвался Ришелье. — Взгляните.
— Гардеробные.
— Никого — ни здесь ни там. Хотите заглянуть за вешалки с одеждой?
— Это ни к чему. Ноги бы торчали.
— Остается потайная лестница.
— Бесполезно: засовы на месте, лестница не отапливается; за то время, что мы вдвоем, порядочная женщина умерла бы там от холода, а следовательно, больше не представляла бы для меня опасности.
— Сильный довод.
— Итак, мы одни; побеседуем же.
— Побеседуем, — сказал герцог, подведя маркизу к ее креслу.
LIII. ПОЛИТИКА ГОСПОЖИ МАРКИЗЫ ДЕ ПРИ
Маркиза села. Герцог оперся о спинку ее кресла.
— Маркиза, моя дорогая маркиза, — вздохнул он, довольно-таки нежно сжимая ее руку, — если бы вы знали, как я сожалею, что ваш злой нрав вынудил меня тогда забрать у вас тот ключ.
— Почему?
— Да потому что, если бы вы меня любили, тем более сегодня, сейчас, после моего двухлетнего отсутствия, мы бы с вами потеряли голову друг от друга.
— Герцог, я пришла, чтобы поговорить о делах. Ну же, оставьте в покое мою руку: время не ждет.
— Как вам будет угодно, маркиза. И герцог оставил ее руку в своей.
— Итак, я вам сказала…
— … что вы в фаворе больше чем когда бы то ни было.
— Вас это удивляет?
— Ода!
— И почему же?
— Это странно при той довольно жестокой войне, какую старик Флёри, видимо, затеял против господина герцога.
— Благодарение Господу, мы в долгу не остаемся!
— Но король на его стороне; а вы же знаете, маркиза, когда короля разлучают с наставником, его величество плачет, его величество кричит.
— Да, но королева за нас, а когда короля разлучают с королевой…
— Берегитесь, маркиза. Ходят слухи, что королева стала добродетельной… излишне добродетельной… И что король все больше опасается ее, а любит все меньше.
— А, так вам это сказали!
— Мне говорили и не только это.
— Что же еще?
— Я слышал, что Людовик Пятнадцатый с некоторых пор ложится спать в отдельных покоях, чего прежде с ним не случалось.
— Это правда.
— Что ж, маркиза, в таком случае мне кажется, что ваша опора слабовата, коль скоро вы опираетесь на королеву, которая, по словам короля, отказала мужу в исполнении долга.
Тут оба собеседника расхохотались.
Потом, все еще смеясь, но глядя на герцога взглядом женщины, готовой нанести сокрушительный удар, маркиза спросила:
— Милейший герцог, а известно вам, почему король ложится спать в отдельных покоях?
— Черт возьми! Потому, что он хочет спать один.
— А знаете, почему королева отказывает королю в исполнении супружеского долга?
— Потому что ей это не нравится.
— Так вот, герцог, ничего подобного: потому, что королева беременна. При этом известии Ришелье подскочил и у него вырвалось восклицание, показавшее маркизе, до какой степени интересную новость она ему сообщила.
— А-а. Прекрасно, — пробормотал он, немного помолчав.
— Согласитесь, герцог, — продолжала г-жа де При, — что появление дофина — наша удача; королева, став матерью семейства, сразу и в полной мере обретет вес, присущий ее рангу. А характер у нее уже основательный, она правильно мыслит, она честолюбива, или, вернее, ей внушают честолюбие.
— И кто же его внушает, маркиза?
— Ну вот, теперь он изображает незнайку. Что же, Вена находится так далеко от герцогства Бар и от Лотарингии, чтобы можно было не ведать, до какой степени Станислав жаждет влиять на наши дела?
— Маркиза, я вас понимаю и думаю, что вы, быть может, правы.
— Не так ли?.. Вот почему я сразу подумала о вас и о том, чтобы вовлечь вас в круг наших друзей.
— Маркиза, надеюсь, что я уже там.
— Да, но я говорю о дружбе иного рода… о друзьях в политике.
— Я стану одним из них?
— О! Это будет зависеть только от вас.
— Давайте обсудим план действий.
Господин де Ришелье бросил многозначительный взгляд на альков.
— Что вы там высматриваете, герцог? — спросила маркиза. — Сожалеете о прерванном сне?
— Я, маркиза?
— Ну да, вы поглядываете на свою постель.
— Вовсе нет. А вы, маркиза, вы совершенно уверены, что не озябли?
— Да я вся горю. Ришелье горестно вздохнул. Маркиза расхохоталась.
— Ну же, — сказала она, — будем серьезны, если это возможно. Вы ведь посол, а я — чрезвычайный и полномочный посланник.
— Тогда вернемся к вашему плану.
— Мой план — вот он. Совершенно очевидно, что господин де Фрежюс хочет все прибрать к рукам.
— Даже кардинальскую шляпу, по всей видимости.
— И выгнать господина герцога?
— И выгнать господина герцога.
— Ему для этого требуется поддержка с двух разных сторон. С одной стороны он ею заручился — со стороны короля; теперь ему нужен еще кто-то, кто бы управлял королем. Не находите ли вы наиболее нравственным, чтобы такое влияние на короля оказывала королева, на мужа — жена?
— Это и в самом деле в высшей степени нравственно, маркиза.
— Будем же поддерживать нравственность всеми возможными средствами.
— Ну-ну! Я бы вам рекомендовал для этого безнравственные средства.
— Э, милый герцог! Король благоразумен, как девушка.
— Согласен с вами, маркиза. Но свет видывал девушек, которые переставали быть благоразумными. Мы даже наблюдаем подобное постоянно — это самое обычное дело.
— Королева поддержит его, мы же придадим побольше уверенности королеве.
— Нет ничего легче. Речь идет лишь о…
— … о том, чтобы окружить его величество добрыми примерами, вместо того чтобы предоставить ему наблюдать грехи всех сортов; вам ведь небезызвестно, милейший герцог, что надумал этот отвратительный старый священник, желая просветить короля ввиду приближения его свадьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108