– Без ее величества Виктории тут не обошлось! Будто бы он оскорбил ее до глубины души и нанес ей моральную травму своими возмутительными выходками. По-моему, все это бред и поклеп! Я сомневаюсь, что он вообще помнит, как выглядит наша почтенная королева. Проклятые интриганы!
– Да нет же, Паддингтон! Вы все перепутали! Ни о какой королевской нравственности речь вовсе не идет. Королева обвиняет его в подрыве общественных моральных устоев, вот и все! Но чем он мог навлечь на себя монарший гнев? – в сердцах воскликнула Антония.
Ответа на этот вопрос никто из них троих не знал, поэтому они решили отправить за разъяснениями сэра Паддингтона в Скотланд-Ярд. Антония порекомендовала ему сначала навестить адвоката графа и явиться в приемную высокого полицейского начальства вместе с ним.
Но не успел Паддингтон дойти до вестибюля, как она окликнула его и попросила немного задержаться, пока она возьмет свои перчатки и шляпку.
– Я еду вместе с вами!
. Ремингтону требовалась серьезная помощь, и полагаться в таком важном деле на здравомыслие его забывчивого дядюшки было весьма легкомысленно.
Штаб-квартира британской полиции располагалась в массивном старинном здании, возведенном в самом центре Лондона для допроса и содержания арестованных. Улицы города в этот час были забиты повозками и пешеходами. Экипаж, в котором ехали Паддингтон и Антония, еле полз по мостовой и то и дело останавливался. Нервы Антонии напряглись до предела.
Вдруг Паддингтон помрачнел и с беспокойством уставился в окошко. Сидевший напротив него в карете Деном Херриот, один из опытнейших британских адвокатов, хранил молчаливое спокойствие. В предварительном разговоре, состоявшемся в его конторе, он ограничился замечанием, что обвинение, выдвинутое против графа, весьма серьезное и наверняка его дело будет слушаться в уголовном суде Олд-Бейли.
Слова «уголовный суд», «слушание дела», «обвинение» уже сами по себе страшно напугали Антонию. Она даже представить себе не могла Ремингтона на скамье подсудимых, отвечающим на вопросы юристов и свидетелей, доказывающим публично свою невиновность. Да как они посмели обречь на такое оскорбление самого добропорядочного, ответственного и принципиального человека? Кому в голову пришло обвинить его в подрыве общественной морали? Ей все еще казалось, что все случившееся с графом Карром – досадное недоразумение, которое разрешится в ближайшее время самым благоприятным для него образом. Увы, Паддингтон и адвокат почему-то не разделяли ее оптимизма.
Дядюшка графа опустил стекло кареты и свистнул. Стоявший на углу шустрый мальчуган подбежал к их экипажу, сунул ему дневной номер «Гафлингерс газетт», получил свой шиллинг и убежал. Заглянув через плечо Паддингтона, Антония прочла заголовок «Лорд Карр арестован за подрыв общественной морали!» и похолодела от ужаса.
Паддингтон стал читать статью вслух, и охватившее Антонию смятение сменилось яростью и желанием опровергнуть выдвинутые против Ремингтона беспочвенные обвинения. Несомненно, во всех свалившихся на графа бедах были виноваты подлые и лживые репортеры. Это их домыслы вызвали гнев королевы и привели в действие колеса судебной машины. Сначала появилась статейка о необычном споре, заключенном Ремингтоном с ней, Антонией Пакстон. Потом – репортаж о скандальном происшествии в его доме, затем – история о его мнимом нападении на женщин на улицах Лондона…
Ком подкатил к горлу Антонии, когда ей вспомнились все другие звенья этой роковой цепочки событий, обернувшихся большой бедой для Ремингтона: абсурдное обвинение графа в том, что он принуждает женщин к непосильной работе; репортаж с шабаша, устроенного суфражистками; слухи о его пагубном вмешательстве в чужие браки с целью разрушить их и тем самым расшатать нравственные устои Британской империи. Да за такие преступления его вполне могли и казнить!
Самое ужасное во всей этой дикой истории было то, что напечатанной в «Гафлингерс газетт» белиберде наивно верили добропорядочные подданные ее величества и даже сама королева! За графом Карром отныне прочно закрепилась скверная слава беспринципного развратника и разрушителя общественной морали. И ведь не знай она истинного положения вещей, подумала Антония, вполне возможно, что и сама потребовала бы публичной казни этого негодяя.
Экипаж остановился, извозчик спрыгнул с козел и распахнул дверцу. Ощущая себя пособницей опасного злодея, Антония спустилась по ступенькам на тротуар. Вестибюль Скотланд-Ярда кишел полицейскими в униформе и разношерстной публикой: здесь можно было встретить и нищего оборванца, и прилично одетого господина, и свидетеля, и просителя, и обвинителя, и защитника. Дежурный офицер, к которому они обратились за справкой, направил их вверх по лестнице в приемную, где другой полицейский, выслушав адвоката Денома Херриота, объяснившего ему суть проблемы, с подозрением покосился на Антонию и спросил:
– А кем вы доводитесь арестованному? Женой?
– Нет, подругой, – покраснев, ответила она.
– Все ясно. – Полицейский усмехнулся и сказал Паддингтону и адвокату, что они двое могут пройти вместе с ним. – А вам, мадам, придется подождать вон там. – Он указал Антонии на стулья в дальнем конце комнаты. – Женщины к заключенным не допускаются, за исключением их жен. Инструкция, не обессудьте! – Полицейский кивнул ее спутникам и повел их куда-то по коридору.
Антония готова была провалиться сквозь землю от стыда и негодования, но молча проглотила эту горькую пилюлю. Что за дурацкие правила? Почему даже в тюрьме права женщин ущемляются? Отчего у жен их больше, чем у любовниц? Разве не бывает, что последние значат для мужчин больше, чем их законные жены? Выходит, спать с мужчиной, пока тот на свободе, любовница может, а проведать его в тюрьме – нет? Антония битый час спорила сама с собой, но так и не нашла никакой логики в таком распорядке.
Появившиеся наконец Паддингтон и Херриот выглядели раздраженными и подавленными. Ничего не объяснив Антонии, они увлекли ее к выходу. На вопрос о здоровье графа Паддингтон ответил, что дорогой племянник выглядит бодрым, хотя его и содержат в кандалах.
– Какой позор – надеть железные оковы на аристократа! – негодовал адвокат Херриот. – Вот увидите, какой грандиозный скандал разразится в парламенте, когда там об этом узнают. Его не хотят отпускать вплоть до предварительного слушания дела. Я пригласил для его защиты барристера Кингстона Грея, одного из лучших юристов империи. Уж он-то сумеет доказать невиновность сэра Ландона. Но сначала нужно сделать все возможное для скорейшего освобождения графа под залог.
Уже в карете, по дороге домой, навещавшие графа джентльмены вспомнили, что он просил их передать Антонии привет и рассказать ей, в чем его обвиняют. Антония была потрясена, узнав, что Ремингтону ставят в вину разрушение им семейного союза пятерых его приятелей, а также распространение аморальных и бунтарских идей среди населения с целью опорочить священный институт брака и другие главные нравственные ценности Великобритании.
– Какое чудовищное мракобесие, – только и смогла промолвить она, ошеломленная до полуобморочного состояния.
– Обвинение составлено столь искусно, – заметил адвокат, – что не потребует особых доказательств. Достаточно лишь предъявить судье копии его статей и выступлений в палате лордов. Что же до другой части обвинения, то в его основу лягут показания свидетелей.
– Неужели ее величество королева Виктория допустит, чтобы знатного аристократа засудили на основании лживых публикаций в бульварной газетенке? – спросила Антония. – А к раздорам в семьях своих знакомых он вообще не имеет отношения! Бред какой-то…
– К сожалению, бедняга Ремингтон чем-то насолил ее величеству… – наморщив лоб, произнес Паддингтон. – Она не переносит разговоров об эмансипации женщин и не терпит рассуждений об их участии в бизнесе или какой-либо профессиональной деятельности. Вся эта бессмысленная шумиха вокруг его имени в прессе переполнила чашу ее терпения.
– Следует ли из этого, что брошенные своими женами мужья будут вынуждены свидетельствовать под присягой против Ремингтона в суде? – спросила Антония у адвоката, вновь приходя в жуткое волнение.
– Да, – невозмутимо подтвердил тот, заглянув в свои бумаги.
– И с этим ничего нельзя поделать?
– Нет! – констатировал адвокат и спрятал бумаги в портфель.
– И что же с ним станет, если его признают виновным?
– Посадят отбывать срок в тюрьму, возможно, до конца его дней.
От ужаса Антония онемела. Разлука с Ремингтоном означала крушение всех ее надежд. Ну почему ей не хватило духу признаться ему в любви? Ведь другой возможности произнести эти главные слова ей может и не представиться.
Она погрузилась в молчание. Дома ее тоже ждала тревожная, пронизанная скверными предчувствиями тишина. Еще никогда Антония не чувствовала себя такой беспомощной. Мысль о любимом мужчине, томящемся в тюрьме, угнетала ее и сводила с ума. Он ожидал от нее помощи, она же помочь ему ничем не могла, только корила себя за то, что не приняла тогда его предложения. Теперь выручать из беды требовалось уже не ее, а графа, и одной лишь клятвы в супружеской верности для этого было недостаточно.
После легкого ужина Антония пошла в комнату для прислуги, расположенную напротив кухни, чтобы поговорить с подругами. Но возле двери она замерла, услышав, как Гертруда говорит:
– Надеюсь, что леди Антония придумает, как помочь его сиятельству! Меня мучит совесть. И угораздило же меня заговорить с этим мерзавцем Фитчем!
– Не кори себя, – утешила ее Элинор. – Откуда же тебе было знать, что он предатель и негодяй!
Антония решила, что самое время вмешаться в их разговор, и спросила, войдя в комнату:
– О чем это вы здесь шепчетесь? Ты разговаривала с Рупертом Фитчем? – Она пристально взглянула в бегающие глаза кухарки.
– Я не хотела причинить вам зла, миледи! – воскликнула Гертруда, виновато потупившись. – Он заморочил мне голову анекдотами и смешными историями, притворился, что ухаживает за мной. А я-то, глупая, и развесила уши… Сама не знаю, с чего это вдруг я с ним разоткровенничалась…
Антонии стало жаль бесхитростную кухарку, она обняла ее за плечи и успокоила: – Не горюй, Гертруда, виноват во всем этот аспид Фитч.
– Надо его наказать! – в сердцах воскликнула Поллианна.
– Верно, – поддержала ее Молли. – Пора намять ему бока.
– Я не успокоюсь, пока не увижу, как этот гнусный червяк корчится, вымаливая пощаду! – воскликнула Гертруда.
Все заговорили разом, и Антония внезапно ощутила прилив свежих сил. Период колебаний и сомнений миновал, настало время для решительных действий. Она вновь обрела веру в себя.
Приехавшая на следующий день к ней тетушка Гермиона помогла Антонии подготовить корзиночку со снедью для Ремингтона, которую взялись ему передать Паддингтон и Херриот, отправлявшиеся в Скотланд-Ярд хлопотать о его освобождении. Не успел их экипаж отъехать от дома и на сотню ярдов, как нагрянули Картер Вулворт и Альберт Эверстон. Вид у обоих был встревоженный. Вулворт сказал:
– Мы прочли в газетах, что нас включили в число свидетелей обвинения, которым предстоит выступить в суде против графа Ландона. В статьях утверждается, что мы якобы пали жертвами его низких, аморальных козней. Вам об этом известно?
– Разумеется! Я читаю газеты, – с досадой ответила Антония, ожидавшая вовсе не этих опостылевших ей недотеп, а доставщика льда или мальчишек, забиравших из кухни пищевые отходы.
– Журналисты выдумали, будто бы Ремингтон разрушил наши семьи! – воскликнул Эверстон. – Теперь наши личные неурядицы станут известны всему городу. Какой стыд и срам!
– Скандал в свете – это только цветочки, – язвительно добавила Антония. – Гораздо хуже то, что прокурор принудит вас дать под присягой показания в поддержку обвинения. Процесс будет открытым, вам никогда неудастся замолить свои грехи, если вы смалодушничаете и оклевещете своего друга.
– Но я не желаю клясться на Библии! – жалобно проскулил Эверстон. – Они не имеют права подвергать меня публичному допросу! Я не хочу становиться посмешищем для всего Лондона!
– Если нас заставят выступить в качестве свидетелей, – задумчиво произнес Вулворт, – нам придется чистосердечно рассказать во всеуслышание обо всех наших семейных проблемах. Боже! Это конец. Что же делать? – Он с мольбой взглянул на Антонию, ожидая от нее совета.
– Вы забыли о другом существенном последствии своих выступлений на этом судилище, любезные господа, – подлила она масла в огонь. – От вас отвернутся все честные люди. И вам еще долго придется прозябать в одиночестве, без своих дорогих жен.
– Нет, я не перенесу этого! – простонал Эверстон. – Вы не посмеете удерживать их здесь!
– А ей и не придется этого делать, – раздался с лестницы голос Элизабет. Рядом с ней стояла Маргарет. – Попробуйте только оговорить невинного графа Карра! Тогда вам многие годы предстоит вкушать все прелести холостяцкой жизни.
– Вам нужно решительно отказаться отдачи каких-либо показаний в суде, – промолвила Маргарет.
В этот момент появился дворецкий Хоскинс с известием о том, что еще несколько возбужденных господ ожидают приема на крыльце.
Антония пошла встречать гостей. Ими оказались Ховард, Трублуд и Серл. Все они были в шоке и нуждались в ее совете, поскольку узнали, что их разыскивают судебные приставы, чтобы вручить им повестки. Трублуду лишь чудом удалось улизнуть от них через черный ход.
– Вам надо где-то спрятаться на время, – сказала Антония. – Коль скоро повестки вам не вручат, то и в суд идти не придется.
Все принялись предлагать удобные места для убежища. Но гостиницы для такого дела не годились, их легко могли проверить, по той же причине были исключены частные клубы и загородные дома родственников. Наконец молчавшая все это время тетушка Гермиона подала прекрасную идею – поселить свидетелей в пустующем доме Ремингтона. Кому придет в голову их там искать? Эта мысль была признана гениальной и с восторгом принята. Впервые за последние два дня Антония улыбнулась.
В ту же ночь в дверь черного хода дома леди Пакстон постучали. Пробравшись в темноте через кухню, дверь отворила кухарка Гертруда. На пороге стоял Руперт Фитч, одетый в новенький костюмчик и шикарный черный котелок.
– Привет, красотка! – войдя в коридор, воскликнул он. – Я получил твою записку. Зачем я вдруг тебе понадобился?
– Проходи в кухню, Руперт! – любезно предложила ему Гертруда. – Я приготовила для тебя угощение. Госпожа убита известием об аресте графа Карра и грядущем скандале. Бедняжка, она просто в отчаянии. Ты ведь поможешь ей, Руперт? Ты выслушаешь ее историю? Напишешь всю правду в своей газете?
Она смотрела на репортера так, словно он был ее единственной радостью и надеждой. Руперт заглотил наживку, уже предвкушая очередной крупный гонорар, и, обняв кухарку за талию, с нежностью сказал:
– Веди меня к ней скорее, и все будет в порядке. Завтра же утром ее история будет напечатана в нашей газете. И тогда весь Лондон узнает правду!
Он едва не разразился сардоническим смехом.
– Благодарю тебя, Руперт! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что могу на тебя положиться. Не желаешь ли отведать фруктового пирога или вкусного рагу? Для тебя найдется и немного вина.
Фитч облизнулся, как голодный кот. Такого угощения, как здесь, ему нигде не предлагали. Он вообще частенько оставался голодным. Но сегодня ему привалила редкая удача: и сенсационные откровения жертвы лорда Карра, и вкусный ужин! Пока он уплетал за обе щеки то, что кухарка выставила на стол, Гертруда побежала за леди Антонией. Пирог с ягодной начинкой оказался настолько вкусным, что репортер никак не мог от него оторваться и отправлял в рот кусок за куском. Наконец он насытился и решил закурить сигарету. В этот момент в кухню и вошла леди Антония, бледная и убитая горем, но все равно привлекательная.
Репортер извлек из кармана свой желтый блокнот и приготовился записывать ее исповедь. Антония с невинным видом полюбопытствовала, как ему удается занести все в такую маленькую записную книжку. Он ответил, что записывает только голые факты, на основании которых и сочиняет позже свои репортажи.
– Понятно, – протянула Антония. – Так ваша статья будет напечатана в утреннем номере? – мелодично поинтересовалась она.
– Можете в этом не сомневаться, – с гордым видом выпятив грудь, ответил Руперт. – Кстати, не могли бы вы попросить кого-нибудь из ваших слуг отнести в редакцию записку? Мне срочно нужно сообщить ночному редактору, что для очередной сенсации требуется место!
Антония вызвала дворецкого и поручила эту миссию ему. Взяв записку, Хоскинс отправился в редакцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Да нет же, Паддингтон! Вы все перепутали! Ни о какой королевской нравственности речь вовсе не идет. Королева обвиняет его в подрыве общественных моральных устоев, вот и все! Но чем он мог навлечь на себя монарший гнев? – в сердцах воскликнула Антония.
Ответа на этот вопрос никто из них троих не знал, поэтому они решили отправить за разъяснениями сэра Паддингтона в Скотланд-Ярд. Антония порекомендовала ему сначала навестить адвоката графа и явиться в приемную высокого полицейского начальства вместе с ним.
Но не успел Паддингтон дойти до вестибюля, как она окликнула его и попросила немного задержаться, пока она возьмет свои перчатки и шляпку.
– Я еду вместе с вами!
. Ремингтону требовалась серьезная помощь, и полагаться в таком важном деле на здравомыслие его забывчивого дядюшки было весьма легкомысленно.
Штаб-квартира британской полиции располагалась в массивном старинном здании, возведенном в самом центре Лондона для допроса и содержания арестованных. Улицы города в этот час были забиты повозками и пешеходами. Экипаж, в котором ехали Паддингтон и Антония, еле полз по мостовой и то и дело останавливался. Нервы Антонии напряглись до предела.
Вдруг Паддингтон помрачнел и с беспокойством уставился в окошко. Сидевший напротив него в карете Деном Херриот, один из опытнейших британских адвокатов, хранил молчаливое спокойствие. В предварительном разговоре, состоявшемся в его конторе, он ограничился замечанием, что обвинение, выдвинутое против графа, весьма серьезное и наверняка его дело будет слушаться в уголовном суде Олд-Бейли.
Слова «уголовный суд», «слушание дела», «обвинение» уже сами по себе страшно напугали Антонию. Она даже представить себе не могла Ремингтона на скамье подсудимых, отвечающим на вопросы юристов и свидетелей, доказывающим публично свою невиновность. Да как они посмели обречь на такое оскорбление самого добропорядочного, ответственного и принципиального человека? Кому в голову пришло обвинить его в подрыве общественной морали? Ей все еще казалось, что все случившееся с графом Карром – досадное недоразумение, которое разрешится в ближайшее время самым благоприятным для него образом. Увы, Паддингтон и адвокат почему-то не разделяли ее оптимизма.
Дядюшка графа опустил стекло кареты и свистнул. Стоявший на углу шустрый мальчуган подбежал к их экипажу, сунул ему дневной номер «Гафлингерс газетт», получил свой шиллинг и убежал. Заглянув через плечо Паддингтона, Антония прочла заголовок «Лорд Карр арестован за подрыв общественной морали!» и похолодела от ужаса.
Паддингтон стал читать статью вслух, и охватившее Антонию смятение сменилось яростью и желанием опровергнуть выдвинутые против Ремингтона беспочвенные обвинения. Несомненно, во всех свалившихся на графа бедах были виноваты подлые и лживые репортеры. Это их домыслы вызвали гнев королевы и привели в действие колеса судебной машины. Сначала появилась статейка о необычном споре, заключенном Ремингтоном с ней, Антонией Пакстон. Потом – репортаж о скандальном происшествии в его доме, затем – история о его мнимом нападении на женщин на улицах Лондона…
Ком подкатил к горлу Антонии, когда ей вспомнились все другие звенья этой роковой цепочки событий, обернувшихся большой бедой для Ремингтона: абсурдное обвинение графа в том, что он принуждает женщин к непосильной работе; репортаж с шабаша, устроенного суфражистками; слухи о его пагубном вмешательстве в чужие браки с целью разрушить их и тем самым расшатать нравственные устои Британской империи. Да за такие преступления его вполне могли и казнить!
Самое ужасное во всей этой дикой истории было то, что напечатанной в «Гафлингерс газетт» белиберде наивно верили добропорядочные подданные ее величества и даже сама королева! За графом Карром отныне прочно закрепилась скверная слава беспринципного развратника и разрушителя общественной морали. И ведь не знай она истинного положения вещей, подумала Антония, вполне возможно, что и сама потребовала бы публичной казни этого негодяя.
Экипаж остановился, извозчик спрыгнул с козел и распахнул дверцу. Ощущая себя пособницей опасного злодея, Антония спустилась по ступенькам на тротуар. Вестибюль Скотланд-Ярда кишел полицейскими в униформе и разношерстной публикой: здесь можно было встретить и нищего оборванца, и прилично одетого господина, и свидетеля, и просителя, и обвинителя, и защитника. Дежурный офицер, к которому они обратились за справкой, направил их вверх по лестнице в приемную, где другой полицейский, выслушав адвоката Денома Херриота, объяснившего ему суть проблемы, с подозрением покосился на Антонию и спросил:
– А кем вы доводитесь арестованному? Женой?
– Нет, подругой, – покраснев, ответила она.
– Все ясно. – Полицейский усмехнулся и сказал Паддингтону и адвокату, что они двое могут пройти вместе с ним. – А вам, мадам, придется подождать вон там. – Он указал Антонии на стулья в дальнем конце комнаты. – Женщины к заключенным не допускаются, за исключением их жен. Инструкция, не обессудьте! – Полицейский кивнул ее спутникам и повел их куда-то по коридору.
Антония готова была провалиться сквозь землю от стыда и негодования, но молча проглотила эту горькую пилюлю. Что за дурацкие правила? Почему даже в тюрьме права женщин ущемляются? Отчего у жен их больше, чем у любовниц? Разве не бывает, что последние значат для мужчин больше, чем их законные жены? Выходит, спать с мужчиной, пока тот на свободе, любовница может, а проведать его в тюрьме – нет? Антония битый час спорила сама с собой, но так и не нашла никакой логики в таком распорядке.
Появившиеся наконец Паддингтон и Херриот выглядели раздраженными и подавленными. Ничего не объяснив Антонии, они увлекли ее к выходу. На вопрос о здоровье графа Паддингтон ответил, что дорогой племянник выглядит бодрым, хотя его и содержат в кандалах.
– Какой позор – надеть железные оковы на аристократа! – негодовал адвокат Херриот. – Вот увидите, какой грандиозный скандал разразится в парламенте, когда там об этом узнают. Его не хотят отпускать вплоть до предварительного слушания дела. Я пригласил для его защиты барристера Кингстона Грея, одного из лучших юристов империи. Уж он-то сумеет доказать невиновность сэра Ландона. Но сначала нужно сделать все возможное для скорейшего освобождения графа под залог.
Уже в карете, по дороге домой, навещавшие графа джентльмены вспомнили, что он просил их передать Антонии привет и рассказать ей, в чем его обвиняют. Антония была потрясена, узнав, что Ремингтону ставят в вину разрушение им семейного союза пятерых его приятелей, а также распространение аморальных и бунтарских идей среди населения с целью опорочить священный институт брака и другие главные нравственные ценности Великобритании.
– Какое чудовищное мракобесие, – только и смогла промолвить она, ошеломленная до полуобморочного состояния.
– Обвинение составлено столь искусно, – заметил адвокат, – что не потребует особых доказательств. Достаточно лишь предъявить судье копии его статей и выступлений в палате лордов. Что же до другой части обвинения, то в его основу лягут показания свидетелей.
– Неужели ее величество королева Виктория допустит, чтобы знатного аристократа засудили на основании лживых публикаций в бульварной газетенке? – спросила Антония. – А к раздорам в семьях своих знакомых он вообще не имеет отношения! Бред какой-то…
– К сожалению, бедняга Ремингтон чем-то насолил ее величеству… – наморщив лоб, произнес Паддингтон. – Она не переносит разговоров об эмансипации женщин и не терпит рассуждений об их участии в бизнесе или какой-либо профессиональной деятельности. Вся эта бессмысленная шумиха вокруг его имени в прессе переполнила чашу ее терпения.
– Следует ли из этого, что брошенные своими женами мужья будут вынуждены свидетельствовать под присягой против Ремингтона в суде? – спросила Антония у адвоката, вновь приходя в жуткое волнение.
– Да, – невозмутимо подтвердил тот, заглянув в свои бумаги.
– И с этим ничего нельзя поделать?
– Нет! – констатировал адвокат и спрятал бумаги в портфель.
– И что же с ним станет, если его признают виновным?
– Посадят отбывать срок в тюрьму, возможно, до конца его дней.
От ужаса Антония онемела. Разлука с Ремингтоном означала крушение всех ее надежд. Ну почему ей не хватило духу признаться ему в любви? Ведь другой возможности произнести эти главные слова ей может и не представиться.
Она погрузилась в молчание. Дома ее тоже ждала тревожная, пронизанная скверными предчувствиями тишина. Еще никогда Антония не чувствовала себя такой беспомощной. Мысль о любимом мужчине, томящемся в тюрьме, угнетала ее и сводила с ума. Он ожидал от нее помощи, она же помочь ему ничем не могла, только корила себя за то, что не приняла тогда его предложения. Теперь выручать из беды требовалось уже не ее, а графа, и одной лишь клятвы в супружеской верности для этого было недостаточно.
После легкого ужина Антония пошла в комнату для прислуги, расположенную напротив кухни, чтобы поговорить с подругами. Но возле двери она замерла, услышав, как Гертруда говорит:
– Надеюсь, что леди Антония придумает, как помочь его сиятельству! Меня мучит совесть. И угораздило же меня заговорить с этим мерзавцем Фитчем!
– Не кори себя, – утешила ее Элинор. – Откуда же тебе было знать, что он предатель и негодяй!
Антония решила, что самое время вмешаться в их разговор, и спросила, войдя в комнату:
– О чем это вы здесь шепчетесь? Ты разговаривала с Рупертом Фитчем? – Она пристально взглянула в бегающие глаза кухарки.
– Я не хотела причинить вам зла, миледи! – воскликнула Гертруда, виновато потупившись. – Он заморочил мне голову анекдотами и смешными историями, притворился, что ухаживает за мной. А я-то, глупая, и развесила уши… Сама не знаю, с чего это вдруг я с ним разоткровенничалась…
Антонии стало жаль бесхитростную кухарку, она обняла ее за плечи и успокоила: – Не горюй, Гертруда, виноват во всем этот аспид Фитч.
– Надо его наказать! – в сердцах воскликнула Поллианна.
– Верно, – поддержала ее Молли. – Пора намять ему бока.
– Я не успокоюсь, пока не увижу, как этот гнусный червяк корчится, вымаливая пощаду! – воскликнула Гертруда.
Все заговорили разом, и Антония внезапно ощутила прилив свежих сил. Период колебаний и сомнений миновал, настало время для решительных действий. Она вновь обрела веру в себя.
Приехавшая на следующий день к ней тетушка Гермиона помогла Антонии подготовить корзиночку со снедью для Ремингтона, которую взялись ему передать Паддингтон и Херриот, отправлявшиеся в Скотланд-Ярд хлопотать о его освобождении. Не успел их экипаж отъехать от дома и на сотню ярдов, как нагрянули Картер Вулворт и Альберт Эверстон. Вид у обоих был встревоженный. Вулворт сказал:
– Мы прочли в газетах, что нас включили в число свидетелей обвинения, которым предстоит выступить в суде против графа Ландона. В статьях утверждается, что мы якобы пали жертвами его низких, аморальных козней. Вам об этом известно?
– Разумеется! Я читаю газеты, – с досадой ответила Антония, ожидавшая вовсе не этих опостылевших ей недотеп, а доставщика льда или мальчишек, забиравших из кухни пищевые отходы.
– Журналисты выдумали, будто бы Ремингтон разрушил наши семьи! – воскликнул Эверстон. – Теперь наши личные неурядицы станут известны всему городу. Какой стыд и срам!
– Скандал в свете – это только цветочки, – язвительно добавила Антония. – Гораздо хуже то, что прокурор принудит вас дать под присягой показания в поддержку обвинения. Процесс будет открытым, вам никогда неудастся замолить свои грехи, если вы смалодушничаете и оклевещете своего друга.
– Но я не желаю клясться на Библии! – жалобно проскулил Эверстон. – Они не имеют права подвергать меня публичному допросу! Я не хочу становиться посмешищем для всего Лондона!
– Если нас заставят выступить в качестве свидетелей, – задумчиво произнес Вулворт, – нам придется чистосердечно рассказать во всеуслышание обо всех наших семейных проблемах. Боже! Это конец. Что же делать? – Он с мольбой взглянул на Антонию, ожидая от нее совета.
– Вы забыли о другом существенном последствии своих выступлений на этом судилище, любезные господа, – подлила она масла в огонь. – От вас отвернутся все честные люди. И вам еще долго придется прозябать в одиночестве, без своих дорогих жен.
– Нет, я не перенесу этого! – простонал Эверстон. – Вы не посмеете удерживать их здесь!
– А ей и не придется этого делать, – раздался с лестницы голос Элизабет. Рядом с ней стояла Маргарет. – Попробуйте только оговорить невинного графа Карра! Тогда вам многие годы предстоит вкушать все прелести холостяцкой жизни.
– Вам нужно решительно отказаться отдачи каких-либо показаний в суде, – промолвила Маргарет.
В этот момент появился дворецкий Хоскинс с известием о том, что еще несколько возбужденных господ ожидают приема на крыльце.
Антония пошла встречать гостей. Ими оказались Ховард, Трублуд и Серл. Все они были в шоке и нуждались в ее совете, поскольку узнали, что их разыскивают судебные приставы, чтобы вручить им повестки. Трублуду лишь чудом удалось улизнуть от них через черный ход.
– Вам надо где-то спрятаться на время, – сказала Антония. – Коль скоро повестки вам не вручат, то и в суд идти не придется.
Все принялись предлагать удобные места для убежища. Но гостиницы для такого дела не годились, их легко могли проверить, по той же причине были исключены частные клубы и загородные дома родственников. Наконец молчавшая все это время тетушка Гермиона подала прекрасную идею – поселить свидетелей в пустующем доме Ремингтона. Кому придет в голову их там искать? Эта мысль была признана гениальной и с восторгом принята. Впервые за последние два дня Антония улыбнулась.
В ту же ночь в дверь черного хода дома леди Пакстон постучали. Пробравшись в темноте через кухню, дверь отворила кухарка Гертруда. На пороге стоял Руперт Фитч, одетый в новенький костюмчик и шикарный черный котелок.
– Привет, красотка! – войдя в коридор, воскликнул он. – Я получил твою записку. Зачем я вдруг тебе понадобился?
– Проходи в кухню, Руперт! – любезно предложила ему Гертруда. – Я приготовила для тебя угощение. Госпожа убита известием об аресте графа Карра и грядущем скандале. Бедняжка, она просто в отчаянии. Ты ведь поможешь ей, Руперт? Ты выслушаешь ее историю? Напишешь всю правду в своей газете?
Она смотрела на репортера так, словно он был ее единственной радостью и надеждой. Руперт заглотил наживку, уже предвкушая очередной крупный гонорар, и, обняв кухарку за талию, с нежностью сказал:
– Веди меня к ней скорее, и все будет в порядке. Завтра же утром ее история будет напечатана в нашей газете. И тогда весь Лондон узнает правду!
Он едва не разразился сардоническим смехом.
– Благодарю тебя, Руперт! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что могу на тебя положиться. Не желаешь ли отведать фруктового пирога или вкусного рагу? Для тебя найдется и немного вина.
Фитч облизнулся, как голодный кот. Такого угощения, как здесь, ему нигде не предлагали. Он вообще частенько оставался голодным. Но сегодня ему привалила редкая удача: и сенсационные откровения жертвы лорда Карра, и вкусный ужин! Пока он уплетал за обе щеки то, что кухарка выставила на стол, Гертруда побежала за леди Антонией. Пирог с ягодной начинкой оказался настолько вкусным, что репортер никак не мог от него оторваться и отправлял в рот кусок за куском. Наконец он насытился и решил закурить сигарету. В этот момент в кухню и вошла леди Антония, бледная и убитая горем, но все равно привлекательная.
Репортер извлек из кармана свой желтый блокнот и приготовился записывать ее исповедь. Антония с невинным видом полюбопытствовала, как ему удается занести все в такую маленькую записную книжку. Он ответил, что записывает только голые факты, на основании которых и сочиняет позже свои репортажи.
– Понятно, – протянула Антония. – Так ваша статья будет напечатана в утреннем номере? – мелодично поинтересовалась она.
– Можете в этом не сомневаться, – с гордым видом выпятив грудь, ответил Руперт. – Кстати, не могли бы вы попросить кого-нибудь из ваших слуг отнести в редакцию записку? Мне срочно нужно сообщить ночному редактору, что для очередной сенсации требуется место!
Антония вызвала дворецкого и поручила эту миссию ему. Взяв записку, Хоскинс отправился в редакцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47