Они верили, что этот мальчик — сын Дикона — подарил им цель жизни; заботясь о нем, они забыли о своем горе и нашли новый предмет поклонения.Этот дом был для меня такой же родной, как и тот, который я делила с Жан-Луи последние десять лет. Здесь, среди элегантной мебели и со вкусом подобранных украшений — результата любви моего отца к красивым вещам — я повзрослела.Я стояла в зале и смотрела на две великолепные лестницы, ведущие вверх, — одна к восточному крылу, другая — к западному крылу дома. Столь большой дом для троих! Я знаю, мама часто думала об этом и была благодарна, что рядом живет Сабрина. Я сказала Жан-Луи, что, если когда-нибудь Сабрина выйдет замуж и уедет, мы должны будем переехать в Клаверинг-холл. Жан-Луи согласился, но я знала, что он очень дорожит своей независимостью и любит наш дом, который был ее символом. Мой муж никогда не забывал, что для моей матери он всего лишь подкидыш. Жан-Луи всегда отличался благородством, что делает мое поведение еще более заслуживающим порицания… но я должна продолжать свой рассказ…Мы ужинали в столовой. Все вещи в доме оставались на тех же местах, что и при отце. Мать никогда бы добровольно ничего не переставила. Даже самая главная комната в доме, в которой обычно играли в карты, была оставлена такой, какой была при жизни отца, хотя теперь в ней только иногда, когда приезжали соседи и присоединялись к матери и Сабрине, играли в вист, и, конечно, в ней никогда не велись игры на деньги. Моя мать была против этого — по-пуритански, как говорили некоторые, но мы-то понимали, почему.Сейчас мы сидели на резных позолоченных стульях, которые за последнюю сотню лет стали семейной реликвией и которыми очень гордился отец, за дубовым столом, отделанным резьбой, имитирующей рисунок на скатерти. Стол этот, как говорил отец, сделали во Франции для кого-то из придворных Людовика XV. Мой отец любил рассказывать о подобных вещах во время легкой, добродушной и поддразнивающей беседы. Может быть, из-за этого я всегда находила его столь очаровательным.Дворецкий стоял у буфета, разливая суп, который разносила одна из горничных, когда дверь отворилась и вошел Дикон.— Дикон! — сказала мама и Сабрина одновременно.Я так хорошо знала их отношение к нему. Иногда Сабрина и мама протестовали против каких-либо его поступков, но в то же время снисходительно восхищались дерзостью мальчика. Казалось, они говорят:«Каков шалун, но что бы ни сделал дальше этот ребенок, благословим его!»— Я хочу кушать, — произнес Дикон.— Дорогой, — ответила матушка, — ты ужинал час назад. Не пора ли ложиться в постель?— Нет, — ответил мальчуган.— Почему же нет? — спросила Сабрина. — Уже время спать.— Потому что, — настойчиво сказал Дикон, — я хочу быть здесь.Дворецкий смотрел в суповую миску, как будто в ней лежало что-то крайне интересное для него; горничная все еще стояла, держа в руках тарелку супа, сомневаясь, куда ее поставить.Я ожидала, что Сабрина отправит Дикона в постель. Вместо этого она беспомощно посмотрела на мою мать, которая пожала плечами, и Дикон скользнул в кресло. Он знал, что одержал верх, у него не было сомнений, что победа останется за ним. Я полностью осознавала, что эта сцена повторяется каждый день.— Может, позволим ему на этот раз, а, Сабрина? — умоляюще произнесла матушка.— Но в последний раз, — добавила Сабрина. Дикон обаятельно улыбнулся ей:— Конечно, в последний раз, — сказал он. Матушка кивнула дворецкому:— Продолжай, Томас.— Да, миледи, — ответил тот.Дикон бросил на меня взгляд, в котором сквозил триумф. Он знал, что я не одобряю того, что произошло, и получил удовольствие не только потому, что поступил по-своему, но и потому, что показал мне, какую власть он имеет над этими преданными ему женщинами.— Ну что же, — сказала моя мать. — Я должна показать тебе письмо Карла. Кроме того, я думаю, — матушка улыбнулась Жан-Луи, — что вы постараетесь, вскоре посетить Эверсли.— К сожалению, сейчас не подходящее для этого время года, — произнес, немного нахмурившись, Жан-Луи.Он очень не любил расстраивать мою мать, но было совершенно ясно, что ей страстно хотелось, чтобы мы побыстрее поехали в Эверсли.— Но ведь молодой Вистон вполне справляется, не так ли? — спросила Сабрина.Молодой Вистон был нашим управляющим. Он определенно подавал надежды, но Жан-Луи так пекся об имении, что никогда не бывал полностью счастлив, если не находился во главе дел. Его желание никогда не покидать Клаверинг значительно подкреплялось тем, что никто из нас не хотел жить в Лондоне, как того хотел мой отец, который был в большей степени городским жителем. Он редко охотился, хотя иногда, без большого энтузиазма, рыбачил на реке недалеко от дома. Единственным развлечением, которое отцу действительно нравилось, были игральные вечера. Все имение было оставлено на попечение Тома Стейплза. У нас сменилось несколько управляющих с тех пор, как умер Том, но Жан-Луи никогда не бывал полностью удовлетворен ими.— Он вряд ли еще готов к этому, — сказал Жан-Луи.Мать дотронулась до руки моего мужа.— Я знаю, ты найдешь выход из положения, — сказала она. — И, конечно, так оно и будет. Жан-Луи всегда стремился угодить каждому… Впрочем, я не должна упрекать себя из-за этого.Сейчас, когда матушка поняла, что Жан-Луи и я определенно отправимся в Эверсли, она пустилась в воспоминания:— Как много времени прошло с тех пор, как я была там в последний раз. Интересно, старый дом все такой же?— Я полагаю, Эндерби не сильно изменился, — ответила Сабрина. — Это был странный дом! Говорят, заколдованный. Там случались загадочные вещи.Я что-то смутно слышала об Эндерби. Дом стоял рядом с Эверсли-кортом. Моя бабушка Карлотта получила Эндерби в наследство. Перед этим там разыгралась трагедия. Говорили, что там произошло самоубийство.Сабрина тяжело вздохнула и продолжила:— Я не думаю, что захочу когда-нибудь снова посетить Эндерби.— Там, и в самом деле, обитают привидения? — спросил Дикон.— Привидений не бывает, — сказала я. — Их выдумали люди.— Откуда ты знаешь? — спросил Дикон.— Это знают все, — ответила я.— А мне нравятся привидения, — возразил мальчик. — Я хочу, чтобы там жили привидения.— Ну это легко устроить, — сказал Жан-Луи.— А я была счастлива в Эндерби, — промолвила моя мать. — Я до сих пор вспоминаю свое возвращение из Франции домой, то, как замечательно очутиться в любящей семье… Этого я никогда не забуду… я жила там столько лет… с тетей Дамарис и дядей Джереми.Я знала, что она вспоминает о страшных днях своей юности во Франции, когда ее родители неожиданно скончались, говорят, что их отравили, и она была оставлена заботам француженки, которая торговала цветами на улицах.Мать часто рассказывала об этом и о своей матери, Карлотте, прекрасной, неистовой Карлотте, дух которой позже как бы вселился в меня и которая была моей блистательной предшественницей.— Тебе будет интересно побывать у дяди Карла, Сепфора, — промолвила матушка.— Наверное, не будет необходимости оставаться там дольше нескольких дней, не так ли? — спросил Жан-Луи.— Нет, я бы так не сказала. Я думаю, старик очень одинок. Он будет очень обрадован. Дикон жадно слушал наш разговор.— Я тоже поеду, — сказал он.— Нет, дорогой, — ответила Сабрина. — Ты не приглашен.— Но ведь он и твой родственник тоже, а если твой — значит, и мой.— Но он приглашает именно Сепфору.— Я мог бы проводить ее… вместо Жан-Луи.— Нет, — сказал Жан-Луи. — Я должен быть вместе с женой, чтобы оберегать ее.— Сепфора не хочет, чтобы о ней заботились. Она взрослая.— Все женщины нуждаются в опеке, когда совершают поездки, — сказала моя мать.Дикон был слишком занят поглощением холодной оленины, для того, чтобы ответить.Жан-Луи сказал, что, по его мнению, лучшее время для поездки наступит через три недели. Он мог бы тогда сделать необходимые распоряжения, предусматривающие, что мы не останемся больше, чем на две недели.Мать улыбнулась ему:— Я знала, что ты найдешь выход. Спасибо, Жан-Луи. Я немедленно напишу дяде Карлу. Может, и ты, Сепфора, захочешь послать ему записку?Я сказала, что пошлю, и на этом мы закончили трапезу.Дикон зевал. Ему давно было пора идти спать, и, когда Сабрина предложила ему отправиться в постель, он не возражал.Я пошла вместе с матушкой писать письмо, оставив беседующих Жан-Луи и Сабрину.В старой комнате для карточных игр было бюро, и я сказала, что напишу записку там.— Может быть, тебе лучше пойти в библиотеку? — спросила мать. — Там более удобно.— Нет, мне всегда нравилась эта комната. Я села за бюро. Мать встала рядом и дотронулась до моих волос:— Ты ведь обожала своего отца, не так ли? Я кивнула.— Ты очень похожа на него, — промолвила моя мать. — Светлые, почти золотые волосы… голубые глаза… поразительно голубые и ты такая же высокая, как и он. Бедный Ланс! Он потратил свою жизнь впустую.— Он благородно умер, — ответила я.— Твой отец растратил свою жизнь, гоняясь за удачей… Это было никому не нужно… Все могло бы быть по-другому.— Это кажется таким давним сейчас.— Да, остались лишь воспоминания, ты была всего лишь десяти лет от роду, когда он умер.— Достаточно взрослая, чтобы понимать и любить его, — возразила я.— Знаю. И здесь ты чувствуешь себя ближе к нему.— Я помню его здесь. Отец был счастливее в этой комнате, чем где-либо еще в доме.— Здесь он принимал гостей, здесь они играли в карты… это единственное, что делало деревню переносимой для него.Матушка нахмурилась, и я вернулась к письму. Оно было кратким. Я поблагодарила своего родственника за приглашение и сообщила, что мы с мужем посетим его примерно через три недели. О дне приезда мы дадим ему знать позже.Мама прочитала, что я написала, и одобрительно кивнула.Вскоре Жан-Луи и я покинули Клаверинг-холл.Мы хотели появиться у дяди Первого июня. Мы решили путешествовать верхом, с двумя грумами-сопровождающими и еще одним — для присмотра за седельными сумками.— Поездки в экипаже, — сказала мать, — гораздо более опасны, ведь на большой дороге столько разбойников. Им намного легче напасть на громоздкую карету, а с грумами и Жан-Луи ты будешь в безопасности.Немного позже пришло еще одно письмо от лорда Эверсли, в котором он рассыпался в благодарностях. Когда Сабрина прочла его, то сказала:— Можно подумать, старик взывает о помощи… Зов о помощи! Даже странно об этом говорить. Я снова прочла послание и не смогла увидеть там ничего, кроме того, что старый человек, живущий в одиночестве, страстно желает увидеть своих родственников.Сабрина повела плечами и сказала:— Да, он в восторге от того, что вы приедете. Бедный старик, он так одинок!За неделю до нашего отъезда случилось несчастье. Я сидела в саду, вышивая квадратный гобелен для каминного экрана, когда услышала шум. Я узнала повелительный голос Дикона и, повинуясь порыву, отложив гобелен, подошла к живой изгороди. Он был с другим мальчиком, Джеком Картером, сыном одного из наших садовников, часто помогавшим своему отцу в работе по саду. Джек был одних лет с Диконом, и их нередко видели вместе. Я полагаю, Дикон бесстыдно третировал сына садовника, и была уверена, что Джек не хотел с ним общаться. К сожалению, Дикон настолько вскружил головы моей матери и Сабрине, что они верили любым его жалобам по поводу слуг, а он всегда высказывал свое недовольство, когда слуги ему в чем-то отказывали.Мальчишки были поблизости, и я разглядела в руках Дикона предмет, похожий на ведро, Джек же нес большой сверток. Они шли по направлению к ферме Хассоков, которая граничила с нашими землями. Хассоки были хорошими хозяевами, которых Жан-Луи искренне уважал. Хассок постоянно обсуждал с Жан-Луи методы повышения урожая и содержал свои угодья в идеальном порядке.Я вернулась к своему гобелену, а через некоторое время возвратилась в дом и поднялась в кладовку, где стала возиться с банками для клубники, которую хотела собрать и заготовить перед отъездом.Должно быть, час спустя одна из служанок вбежала ко мне в кладовку.— Ой, миссис Сепфора! — воскликнула она. — У Хассоков пожар. Хозяин только что поскакал туда…Я выскочила наружу и тут же увидела, как горит один из амбаров на соседней ферме. Вместе с несколькими в спешке присоединившимися ко мне слугами я направилась через сады и поля к амбару Хассоков.Там царила суматоха. Кругом, громко крича, суетились люди, но пламя было уже почти потушено.Одна из служанок вскрикнула, и я увидела Жан-Луи. Он лежал на земле, и несколько мужчин пытались положить его на валявшуюся рядом ставню. Я подбежала к ним и опустилась на колени рядом с мужем. Он был бледен, но в сознании. Жан-Луи слабо улыбнулся мне.Один из мужчин промолвил:— Мы полагаем, хозяин сломал ногу. Мы отнесем его домой… возможно, вам стоит послать за доктором.Я находилась в замешательстве. Амбар догорал, почерневший и расцвеченный то здесь, то там пятнами вырывающегося пламени. Едкий запах гари заставлял всех кашлять.— Вы правы. Поскорее отнесите хозяина домой, и пусть кто-нибудь сейчас же отправится за доктором, — ответила я.Слуга устремился прочь, и я обратила все свое внимание к Жан-Луи.— Похоже, кто-то сделал это намеренно, — сказал один из работников фермы Хассока, — Видимо, кто-то разжег костер в амбаре. Ваш муж бросился тушить пожар первым, но рухнувшая крыша сломала ему ногу. Благо, мы работали неподалеку и вытащили его.— Давайте перенесем его скорее в дом, — сказала я. — Но удобно ли ему на этих… носилках?— Так для него лучше всего, миссис.Я заметила, что нога Жан-Луи странно подвернута, и догадалась, что она сломана. Я относилась к тем женщинам, которые сохраняют хладнокровие во время испытаний, подавляя свои эмоции и страх и прикладывая все усилия для того, чтобы сделать то, что необходимо.Я знала, что мы должны зафиксировать перелом перед тем, как переносить Жан-Луи, и решила сделать это сама. Я послала одну из служанок в дом за самой длинной прогулочной тростью, которую она могла найти, и за чем-нибудь, что можно было бы использовать в качестве бинтов.Слуги бережно уложили Жан-Луи на импровизированные носилки, и я взяла его за руку. Я догадывалась, что мужу больно, но он был озабочен моим волнением больше, чем собственными страданиями.— Со мной все в порядке, — прошептал Жан-Луи. — Ничего… страшного.Вскоре принесли прогулочную трость, которую я могла использовать как шину, и рваные простыни. Мои помощники бережно держали ногу, когда я очень осторожно привязала ее к трости. После чего Жан-Луи перенесли в постель до прихода доктора.— Это перелом ноги, ничего более, — сказал доктор.Он похвалил меня за правильные действия: что я вовремя наложила повязку и правильно закрепила кость.Я сидела у кровати мужа, пока он не заснул, и вспоминала те мучительные секунды, когда подумала, что он мог умереть, и то ужасное опустошение, которое меня охватило. Дорогой Жан-Луи, что бы я делала без тебя? Я должна быть благодарна тебе за все то счастье, которое у нас было, я не должна роптать на судьбу, которая сделала меня бесплодной.Едва Жан-Луи уснул, приехали моя мать, Сабрина и Дикон.Женщины были потрясены и хотели услышать все о происшествии.— Только подумать, что Жан-Луи мог серьезно пострадать. И все из-за амбара Хассоков.— Увидев огонь, он сразу же бросился его тушить.— Ему нужно было позвать кого-нибудь на помощь, — промолвила Сабрина.— Поверьте, — ответила я, — Жан-Луи сделал все правильно.— Но он мог погибнуть!— Он не думал об этом, — сказала матушка. — Жан-Луи просто пытался погасить пожар. И если бы он не сделал этого, то огонь распространился бы на поле и Хассок лишился бы урожая.— Лучше бы, пусть погибло зерно Хассока, чем Жан-Луи, — сказала Сабрина.— Кто-нибудь знает о том, как начался пожар? — спросила мать.— Причины выяснятся, — ответила я. Матушка пристально посмотрела на меня:— Это происшествие разрушило ваши планы поездки в Эверсли.— Ах, из-за этого пожара я и забыла о ней…— Бедный старый Карл! Он будет так расстроен!— Может быть, Сабрина могла бы поехать вместо меня? — сказала я. — Возьми Дикона.— О да! — воскликнул Дикон. — Я хочу поехать в Эверсли.— Нет, — ответила Сабрина. — Мы вряд ли будем там желанными гостями. Помни, твой отец — проклятый якобит.— Ладно, посмотрим, — сказала мама. — Что нужно сделать сейчас, так это оказать помощь Жан-Луи.— На это уйдет время, — заметила я.— А если пожар начался из-за чьей-то неосторожности…— Но кто мог это сделать? — спросила я.— Наверное, это сделали неумышленно, — промолвила Сабрина.Во время нашего разговора вошли двое работников Хассока. Они внесли сплавившееся оловянное ведро с несколькими кусками обугленного мяса.— Теперь мы знаем, как начался пожар, хозяйка, — сказал один из них. — Кто-то пытался приготовить мясо, разведя костер в этом старом ведре. Он положил мясо на сетку, а сетку пристроил над ведром.— О, небо! — воскликнула я. — Надеюсь, это был не бродяга?— О нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36