Аресты засвидетельствуют, как ревностно он
заботится об общественном порядке -- а также его,
приличествующую чиновнику, непредвзятость.
Ах, да. Есть еще одна мелочь.
Он дохромал туда, где в запечатанных пакетах хранились
разного рода pieces justificatives(63). Взяв пакет с золотым
талисманом, изъятым у священникова племянника, он вскрыл его.
Печать можно поставить и новую. Наружу выпала монета на
веревочке -- не монета, какая-то старинная медаль, вроде бы
испанская. Судья повертел ее в пальцах. Затем, распечатав пакет
с Муленовым золотом, он внимательно осмотрел его содержимое.
Пять или шесть монет были того же рода. Французские
наполеондоры. Повезло. От злого пса любая палка годится. А эта
палка была особенно хороша. Он продырявил один из наполеондоров
и нанизал его на веревочку преступника, предварительно сняв с
талисман и сунув его в карман. После чего старательно запечатал
оба пакета.
-- Ну вот! -- сказал он. -- Хорошо смеется тот, кто
смеется последним. Дон Джустино человек умный. Но при таких
уликах и сам дьявол не доказал бы, что заключенный невинен.
Долой Папу!
Никогда еще он не чувствовал себя таким просвещенным,
таким, в лучшем смысле этого слова, франкмасонистым.
ГЛАВА XLIV
Коммендаторе Джустино Морена, называемый обычно просто
доном Джустино или -- его врагами -- "бандитом", родился в
одном из городов на юге Италии. Выйдя из самых низов, он
поднялся до положения выдающегося члена Палаты представителей,
став одной из наиболее впечатляющих фигур в стране.
В детстве он был подмастерьем сапожника. Голубые глаза,
кудрявая голова, румяные щеки, обезоруживающая улыбка и не по
летам острый язык этого мальчишки, вечно сидевшего, склонясь
над работой, на тротуаре у дверей мастерской, исторгали у
прохожих самые благожелательные замечания и обеспечивали его
никогда не иссякавшим запасом шоколадок и сигарет. Он так
нравился людям, что без труда освоил не только искусство
починки обуви, но и многое иное, чему люди жаждали его обучить.
Друзья постарше соперничали один с другим за первенство в его
душе; некоторые из их шумных ссор, доходивших до поножовщины,
каким-то образом попали, чего допускать, конечно, не следовало,
в газеты, окончательно обеспечив ему уважение всего квартала.
-- Мальчик далеко пойдет! -- часто повторяли старики и
старухи. -- Вы посмотрите, какие у него голубые глаза.
Благословенна мать, породившая его, кем бы она ни была. (Ни
один человек не только не знал, кем была его мать, но даже не
притворялся, что знает.)
Они оказались правы -- со стариками это случается часто.
Из упомянутой некрасивой драки победителем вышел один средних
лет господин, украшение и гордость "Черной Руки". Более
счастливого жребия, чем попечительство такой особы, Джустино не
мог себе и представить. Покровитель взял на себя заботу о
мальчике и в скором времени обнаружил, что его протеже обладает
не только крепкими мускулами и быстрым умом, но также
злобностью, концентрированной беспощадностью и ненасытностью,
которых хватило бы на полсотни дьяволов сразу. Из мальчишки
выйдет толк, решил покровитель; Общество, всегда готовое
принять многообещающего неофита, если его рекомендует такой
квалифицированный практик, как он, с течением времени
несомненно найдет мальчику применение. Пока же его покровитель
поучениями и личным примером наставлял мальчика в вере,
объясняя ему, как лучше всего угодить Мадонне. Он пересказывал
ему Жития Святых, понуждал почаще ходить к мессе и
исповедоваться одному из облеченных доверием Общества
священников и самое главное -- от души ненавидеть
правительство, потому что оно угнетает Папу и бедняков. Наконец
настал день, когда он сказал:
-- Тебе следует учиться, по вечерам. Думаю, ты будешь
среди первых в нашей школе Святого Креста. У тебя
исключительные данные. Одно из главных твоих преимущество в
том, что указательный и средний пальцы у тебя одной длины на
обеих руках. Это хороший знак! Господь благоволит к тебе,
потому что многим мальчикам приходится искусственно вытягивать
указательные пальцы, а это ослабляет суставы.
Директор и главный наставник школы хорошо зарабатывал на
своих многочисленных подопечных. Здесь обучали всему, без чего
молодому человеку невозможно обойтись в жизни, исключая только
религию. Принимая в соображение, что школяры происходят из
семейств, прославленных благочестием и преданностью Папе,
директор полагал религиозное воспитание излишним -- ученики
получали его, еще не спустившись с материнских колен. Джустино
с большим успехом освоил жаргон и сдал экзамены по пятнадцати
предметам, включая умение прятаться, проворность ног и ловкость
рук. Последнюю преподавали, используя в качестве пособия
деревянного манекена, из карманов которого учащимся вменялось в
обязанность извлекать носовые платки, золотые часы и
драгоценные безделушки, причем с такой расторопностью, чтобы ни
один из свисающих с манекеновой шляпы колокольчиков не издал ни
малейшего звука; по завершении этого этапа обучения, они
практиковались уже на самом директоре, прогуливавшемся по
улицам, изображая рядового гражданина и поджидая, когда ему
строго профессиональным образом обчистят карманы. Учащийся, не
проявивший положенных навыков, получал жестокую взбучку, если
же он не исправлялся и после третьей или четвертой таски, его
отправляли к родителям с вежливой запиской, рекомендующей
обучить сына другому какому-нибудь ремеслу. Джустино наказывали
редко. Напротив, его успехи и голубые глаза так очаровали
директора, что он выпустил мальчика из школы еще до окончания
обычного трехлетнего курса и даже предложил вытатуировать на
тыльной стороне его правой ладони знак мастерства -- маленький
крестик.
Однако покровитель, хоть и гордый своим юным другом, вовсе
не желал, чтобы такого рода знак, весьма почетный, но
неустранимый, стал помехой на дальнейшем жизненном пути его
подопечного. У покровителя были иные планы. Пока следовало
обождать год-другой и покровитель добился официального приема
Джустино, ныне поджарого и по-волчьи жестокого, в "Черную
Руку". Уже во время испытательного срока старшие собратья не
могли на него нахвалиться; он с феноменальной быстротой прошел
различные проверки и предоставил избыточные доказательства
своей мужественности. К шестнадцати годам он уже убил троих,
среди них одного полицейского, заподозренного в неверности
Обществу. Вот тогда-то покровитель, бывший человеком далеко не
глупым, провел с ним вторую беседу, сказав:
-- Ты знаешь, сынок, что я ни читать, ни писать не умею. В
мое время эти навыки не считались достойными ни высокого духом
юноши, ни мужчины, имеющего понятие о чести. Сатанинская
выдумка и все тут! Но мы с тобой живем в изнеженном веке.
Добродетель забыта. Мудрый человек, хоть и взирает на такие
обстоятельства с грустью, однако приспосабливается к ним. Идет
в ногу со временем. Нас называют реакционерами. Юношам вроде
тебя предстоит показать миру, на что способны реакционеры. Весь
наш город уже научился уважать твои мужские качества. Теперь ты
должен пойти еще дальше и выучиться читать и писать. Потом ты
поступишь в университет. Изучишь законы и политику. А после
войдешь в Парламент. Будешь представлять в нем наше дело.
Средства -- деньги? Положись на Общество. Будь только верен
своим друзьям, защищай бедных и никогда не забывай о молитве. И
благой Господь вознаградит твои труды.
Именно так благой Господь и поступил. Молодой депутат
быстро приобрел известность, его считали одним из немногих
представителей "Черной Руки", на слово которого можно
положиться безоговорочно. Он имел долю во всем, комиссионные и
проценты так на него и сыпались. После того, как с полдюжины
докучливых людей постиг примерный конец -- всех их втихую
зарезали или пристрелили (причем сам он остался совершенно
чист, хотя все знали, что это его работа) -- политической
карьере дона Джустино ничто больше не препятствовало. Морена
никогда не угрожает, говорили люди, -- он действует. Надежный
человек! Он заставил робкое правительство либералов, его
заклятых врагов, пожаловать ему титул "коммендаторе" -- не
потому, что придавал какое-либо значение этому внешнему
отличию, но потому что, как всякий достойный член Каморры,
никогда не упускал возможности показать, что он в состоянии
сделать что угодно с кем угодно, включая сюда и правительство.
Ни для кого не было тайной, что как только портфель министра
юстиции в очередной раз утратит владельца, его предоставят в
распоряжение дона Джустино. Разумеется, все это было уже давно,
много лет назад.
Государственный ум несколько неожиданно сочетался в нем с
юридической и судебной хваткой. Последние пятнадцать лет он
ежегодно получал большие адвокатские гонорары от всех основных
коммерческих фирм страны, одна только судовая компания платила
ему пятьдесят тысяч франков. Разумеется, никакой работы он для
них не выполнял, но даже подразумеваемая поддержка им самых
мерзостных их затей окупала эти расходы. Полезный человек! Что
же до его репутации как поверенного в частных делах, то она
была не сравнима ни с чем. Известно, что драматическая
жестикуляция и бурное красноречие дона Джустино заставляли
падать в обморок как судей, так и присяжных в полном составе.
Он мог любого вытянуть из любой переделки. Всякий раз что он
выступал в суде, туда набивалась толпа людей, стремившихся
услышать его страстные аргументы, увидеть холодное пламя,
полыхающее в его голубых глазах, тщательно подогнанную по
фигуре одежду, светлые, начинающие седеть волосы, лицо, которое
он гладко брил по одной-единственной причине -- из уважения,
как он часто пояснял, к моде прежнего папского режима. "Вылитый
англичанин", -- говорили о нем люди.
В последние годы он несколько раздобрел -- это внушало
людям доверие. Более того, он так и не женился, что само по
себе свидетельствовало о его незаурядности, указывая на
отсутствие в нем обычных человеческих слабостей. Коротко
говоря, дон Джустино представлял собой сплав ума и порока,
столь совершенный, что даже интимнейшие его друзья не взялись
бы сказать, где кончается один и начинается другой. И это
неповторимое сочетание было предоставлено в распоряжение
Ватикана. Дон Джустино всегда оставался непримиримым врагом
всяческих новшеств, живым опровержением лживых утверждений,
согласно которым добиться успеха в современной Италии можно
лишь записавшись в франкмасоны. Опасный человек! И по мере
увеличения его богатств становящийся с каждым днем все опаснее.
При его доходе он уже мог позволить себе быть честным, ничто,
кроме силы привычки, не мешало ему обратиться в самого
настоящего святого.
Само собой разумеется, что личность такого калибра должна
была отнестись к пяти тысячам франков, предлагаемым никому не
известным провинциальным священником, как к жалкому
вознаграждению. Но дон Джустино был достойным сыном Церкви. Он
всегда помнил совет, который получил от своего давнего
покровителя -- помогать униженным и оскорбленным -- к тому же в
качестве адвоката он специализировался на защите убийц, на
вызволении их из лап светского правосудия. Они были для него
страдающими от незаслуженной обиды пылкими натурами,
принадлежавшими к сословию честной бедноты, к жертвам
социальной несправедливости и алчности правительства. Мотивы, а
не дела! -- говорил он. А о мотивах, движущих бедняком, следует
судить по его собственным меркам, а не по меркам богачей. У них
иная жизнь, иные соблазны. Доверьтесь народу. Народ, должным
образом наставляемый священниками...
Хоть и считалось маловероятным, что великий человек примет
приглашение Торквемады, тем не менее половина города стеклась в
гавань, чтобы встретить вечернее судно и хоть мельком, если
получится, взглянуть на знаменитого члена Каморры. И он
приплыл! Стоял, облокотясь о гакаборт, легко узнаваемый по
портретам, публикуемым в иллюстрированных газетах. В велюровой
шляпе, коричневых башмаках, легком сером костюме -- совсем
такой же как все. Вот он сошел на пирс, сопровождаемый высоким,
крепко сбитым молодым слугой. И какой улыбчивый! От него так и
веяло большой политикой, важными столичными делами. Мэр
Непенте, ревностный католик, уважительно потряс руку гостя, а
затем представил ему "парроко" и прочих городских именитостей.
Потом все уехали. Встреча прошла так приятно, легко,
неофициально. Но люди сознавали, что этот маленький эпизод
гораздо глубже оставленного им внешнего впечатления, что визит
коммендаторе Морена это событие, достойное занесения в хроники
острова. И дело не только в том, что их депутат впервые
появился среди своих избирателей. Хотя и этого хватило бы,
чтобы стать событием. Ясная каждому цель его приезда --
спасение преступника от законных властей -- придавала ему
характер проватиканской демонстрации, пощечины Королю и
Конституции.
Желая предоставить главным лицам духовенства и нескольким
поддерживающим их партию избранным мирянам возможность отдать
гостю дань уважения, приходской священник устроил маленький
дружеский обед. Подробностей происшедшего во время трапезы
никто так и не узнал, стало известно лишь, что высокий гость
пребывал в отличном расположении духа, шутил, смеялся и
рассказывал анекдоты, что его очаровало вино и превосходные
местные лангусты, и что он объявил о намерении купить на
острове маленькую виллу, дабы провести в ней, после того как
завершаться его труды на общественной ниве, закат своих дней.
Идеальное место! Счастливые люди, так он назвал собравшихся.
Очень жаль, что ему придется отплыть завтрашним дневным судном,
так и не увидев большей части праздника Святой Евлалии.
И еще одной новости дозволено было выплыть наружу и не без
некоторого усердия со стороны передающих ее распространиться по
острову -- сводилась она к тому, что коммендаторе вежливо, но
решительно отказался принять за свои услуги какое-либо
вознаграждение. Он даже мысли подобной не допускал! Редко
встречается такое сочетание удовольствия и долга, как в этом
случае -- удовольствия от приезда на очаровательный остров и
долга, требующего, чтобы он произнес в суде несколько слов в
защиту несчастного юноши, ибо он по мере своих ничтожных сил
старается защищать угнетенных, тем самым выказывая себя
достойным сыном Церкви.
-- Всегда к вашим услугам! -- добавил он. -- И если вы
примете от меня скромное пожертвование в тысячу франков и
распределите их, по усмотрению Его Преподобия, среди
нуждающихся бедняков Непенте, вы сделаете меня вашим
пожизненным должником!
Такова, если верить рассказам, была речь произнесенная
великим человеком. Всю ее от начала и до конца выдумал
Торквемада, который, будучи высоко-принципиальным
священнослужителем, обладал строгими, ортодоксальными взглядами
по части пользы, приносимой благостными легендами. Он знал, что
народу эти слова понравятся. Торквемада надеялся также, что они
разозлят завистливого Судью до колик в желудке. Он исходил из
того, что и сам великий человек, если когда-либо услышит о ней,
лишь обрадуется благочестивой сказке, столь правдиво рисующей
его характер.
Один дон Франческо, этот благодушный, погрязший в земном
упрямец, этот любитель вина и женщин, один только он не принял
участия в празднике, сославшись на желудочное недомогание и
распоряжение врача. Он не сходился с Торквемадой во мнениях
относительно подобных дел. Дон Франческо питал неприязнь к
любому насилию, независимо от того, кто к нему прибегает --
Каморра или франкмасоны, Ватикан или Квиринал, -- неприязнь
настолько сильную, что мог бы возненавидеть оное, если бы
походил характером на "парроко" и обладал склонностью к
ненависти. Но он был слишком флегматичен, слишком жизнелюбив и
слишком склонен потакать себе и другим, чтобы испытывать при
упоминании имени дона Джустино нечто большее чувства некоторого
неудобства -- чувства, которое острый разум, скрытый под
складками жира, позволял ему выразить в пылких и точных словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
заботится об общественном порядке -- а также его,
приличествующую чиновнику, непредвзятость.
Ах, да. Есть еще одна мелочь.
Он дохромал туда, где в запечатанных пакетах хранились
разного рода pieces justificatives(63). Взяв пакет с золотым
талисманом, изъятым у священникова племянника, он вскрыл его.
Печать можно поставить и новую. Наружу выпала монета на
веревочке -- не монета, какая-то старинная медаль, вроде бы
испанская. Судья повертел ее в пальцах. Затем, распечатав пакет
с Муленовым золотом, он внимательно осмотрел его содержимое.
Пять или шесть монет были того же рода. Французские
наполеондоры. Повезло. От злого пса любая палка годится. А эта
палка была особенно хороша. Он продырявил один из наполеондоров
и нанизал его на веревочку преступника, предварительно сняв с
талисман и сунув его в карман. После чего старательно запечатал
оба пакета.
-- Ну вот! -- сказал он. -- Хорошо смеется тот, кто
смеется последним. Дон Джустино человек умный. Но при таких
уликах и сам дьявол не доказал бы, что заключенный невинен.
Долой Папу!
Никогда еще он не чувствовал себя таким просвещенным,
таким, в лучшем смысле этого слова, франкмасонистым.
ГЛАВА XLIV
Коммендаторе Джустино Морена, называемый обычно просто
доном Джустино или -- его врагами -- "бандитом", родился в
одном из городов на юге Италии. Выйдя из самых низов, он
поднялся до положения выдающегося члена Палаты представителей,
став одной из наиболее впечатляющих фигур в стране.
В детстве он был подмастерьем сапожника. Голубые глаза,
кудрявая голова, румяные щеки, обезоруживающая улыбка и не по
летам острый язык этого мальчишки, вечно сидевшего, склонясь
над работой, на тротуаре у дверей мастерской, исторгали у
прохожих самые благожелательные замечания и обеспечивали его
никогда не иссякавшим запасом шоколадок и сигарет. Он так
нравился людям, что без труда освоил не только искусство
починки обуви, но и многое иное, чему люди жаждали его обучить.
Друзья постарше соперничали один с другим за первенство в его
душе; некоторые из их шумных ссор, доходивших до поножовщины,
каким-то образом попали, чего допускать, конечно, не следовало,
в газеты, окончательно обеспечив ему уважение всего квартала.
-- Мальчик далеко пойдет! -- часто повторяли старики и
старухи. -- Вы посмотрите, какие у него голубые глаза.
Благословенна мать, породившая его, кем бы она ни была. (Ни
один человек не только не знал, кем была его мать, но даже не
притворялся, что знает.)
Они оказались правы -- со стариками это случается часто.
Из упомянутой некрасивой драки победителем вышел один средних
лет господин, украшение и гордость "Черной Руки". Более
счастливого жребия, чем попечительство такой особы, Джустино не
мог себе и представить. Покровитель взял на себя заботу о
мальчике и в скором времени обнаружил, что его протеже обладает
не только крепкими мускулами и быстрым умом, но также
злобностью, концентрированной беспощадностью и ненасытностью,
которых хватило бы на полсотни дьяволов сразу. Из мальчишки
выйдет толк, решил покровитель; Общество, всегда готовое
принять многообещающего неофита, если его рекомендует такой
квалифицированный практик, как он, с течением времени
несомненно найдет мальчику применение. Пока же его покровитель
поучениями и личным примером наставлял мальчика в вере,
объясняя ему, как лучше всего угодить Мадонне. Он пересказывал
ему Жития Святых, понуждал почаще ходить к мессе и
исповедоваться одному из облеченных доверием Общества
священников и самое главное -- от души ненавидеть
правительство, потому что оно угнетает Папу и бедняков. Наконец
настал день, когда он сказал:
-- Тебе следует учиться, по вечерам. Думаю, ты будешь
среди первых в нашей школе Святого Креста. У тебя
исключительные данные. Одно из главных твоих преимущество в
том, что указательный и средний пальцы у тебя одной длины на
обеих руках. Это хороший знак! Господь благоволит к тебе,
потому что многим мальчикам приходится искусственно вытягивать
указательные пальцы, а это ослабляет суставы.
Директор и главный наставник школы хорошо зарабатывал на
своих многочисленных подопечных. Здесь обучали всему, без чего
молодому человеку невозможно обойтись в жизни, исключая только
религию. Принимая в соображение, что школяры происходят из
семейств, прославленных благочестием и преданностью Папе,
директор полагал религиозное воспитание излишним -- ученики
получали его, еще не спустившись с материнских колен. Джустино
с большим успехом освоил жаргон и сдал экзамены по пятнадцати
предметам, включая умение прятаться, проворность ног и ловкость
рук. Последнюю преподавали, используя в качестве пособия
деревянного манекена, из карманов которого учащимся вменялось в
обязанность извлекать носовые платки, золотые часы и
драгоценные безделушки, причем с такой расторопностью, чтобы ни
один из свисающих с манекеновой шляпы колокольчиков не издал ни
малейшего звука; по завершении этого этапа обучения, они
практиковались уже на самом директоре, прогуливавшемся по
улицам, изображая рядового гражданина и поджидая, когда ему
строго профессиональным образом обчистят карманы. Учащийся, не
проявивший положенных навыков, получал жестокую взбучку, если
же он не исправлялся и после третьей или четвертой таски, его
отправляли к родителям с вежливой запиской, рекомендующей
обучить сына другому какому-нибудь ремеслу. Джустино наказывали
редко. Напротив, его успехи и голубые глаза так очаровали
директора, что он выпустил мальчика из школы еще до окончания
обычного трехлетнего курса и даже предложил вытатуировать на
тыльной стороне его правой ладони знак мастерства -- маленький
крестик.
Однако покровитель, хоть и гордый своим юным другом, вовсе
не желал, чтобы такого рода знак, весьма почетный, но
неустранимый, стал помехой на дальнейшем жизненном пути его
подопечного. У покровителя были иные планы. Пока следовало
обождать год-другой и покровитель добился официального приема
Джустино, ныне поджарого и по-волчьи жестокого, в "Черную
Руку". Уже во время испытательного срока старшие собратья не
могли на него нахвалиться; он с феноменальной быстротой прошел
различные проверки и предоставил избыточные доказательства
своей мужественности. К шестнадцати годам он уже убил троих,
среди них одного полицейского, заподозренного в неверности
Обществу. Вот тогда-то покровитель, бывший человеком далеко не
глупым, провел с ним вторую беседу, сказав:
-- Ты знаешь, сынок, что я ни читать, ни писать не умею. В
мое время эти навыки не считались достойными ни высокого духом
юноши, ни мужчины, имеющего понятие о чести. Сатанинская
выдумка и все тут! Но мы с тобой живем в изнеженном веке.
Добродетель забыта. Мудрый человек, хоть и взирает на такие
обстоятельства с грустью, однако приспосабливается к ним. Идет
в ногу со временем. Нас называют реакционерами. Юношам вроде
тебя предстоит показать миру, на что способны реакционеры. Весь
наш город уже научился уважать твои мужские качества. Теперь ты
должен пойти еще дальше и выучиться читать и писать. Потом ты
поступишь в университет. Изучишь законы и политику. А после
войдешь в Парламент. Будешь представлять в нем наше дело.
Средства -- деньги? Положись на Общество. Будь только верен
своим друзьям, защищай бедных и никогда не забывай о молитве. И
благой Господь вознаградит твои труды.
Именно так благой Господь и поступил. Молодой депутат
быстро приобрел известность, его считали одним из немногих
представителей "Черной Руки", на слово которого можно
положиться безоговорочно. Он имел долю во всем, комиссионные и
проценты так на него и сыпались. После того, как с полдюжины
докучливых людей постиг примерный конец -- всех их втихую
зарезали или пристрелили (причем сам он остался совершенно
чист, хотя все знали, что это его работа) -- политической
карьере дона Джустино ничто больше не препятствовало. Морена
никогда не угрожает, говорили люди, -- он действует. Надежный
человек! Он заставил робкое правительство либералов, его
заклятых врагов, пожаловать ему титул "коммендаторе" -- не
потому, что придавал какое-либо значение этому внешнему
отличию, но потому что, как всякий достойный член Каморры,
никогда не упускал возможности показать, что он в состоянии
сделать что угодно с кем угодно, включая сюда и правительство.
Ни для кого не было тайной, что как только портфель министра
юстиции в очередной раз утратит владельца, его предоставят в
распоряжение дона Джустино. Разумеется, все это было уже давно,
много лет назад.
Государственный ум несколько неожиданно сочетался в нем с
юридической и судебной хваткой. Последние пятнадцать лет он
ежегодно получал большие адвокатские гонорары от всех основных
коммерческих фирм страны, одна только судовая компания платила
ему пятьдесят тысяч франков. Разумеется, никакой работы он для
них не выполнял, но даже подразумеваемая поддержка им самых
мерзостных их затей окупала эти расходы. Полезный человек! Что
же до его репутации как поверенного в частных делах, то она
была не сравнима ни с чем. Известно, что драматическая
жестикуляция и бурное красноречие дона Джустино заставляли
падать в обморок как судей, так и присяжных в полном составе.
Он мог любого вытянуть из любой переделки. Всякий раз что он
выступал в суде, туда набивалась толпа людей, стремившихся
услышать его страстные аргументы, увидеть холодное пламя,
полыхающее в его голубых глазах, тщательно подогнанную по
фигуре одежду, светлые, начинающие седеть волосы, лицо, которое
он гладко брил по одной-единственной причине -- из уважения,
как он часто пояснял, к моде прежнего папского режима. "Вылитый
англичанин", -- говорили о нем люди.
В последние годы он несколько раздобрел -- это внушало
людям доверие. Более того, он так и не женился, что само по
себе свидетельствовало о его незаурядности, указывая на
отсутствие в нем обычных человеческих слабостей. Коротко
говоря, дон Джустино представлял собой сплав ума и порока,
столь совершенный, что даже интимнейшие его друзья не взялись
бы сказать, где кончается один и начинается другой. И это
неповторимое сочетание было предоставлено в распоряжение
Ватикана. Дон Джустино всегда оставался непримиримым врагом
всяческих новшеств, живым опровержением лживых утверждений,
согласно которым добиться успеха в современной Италии можно
лишь записавшись в франкмасоны. Опасный человек! И по мере
увеличения его богатств становящийся с каждым днем все опаснее.
При его доходе он уже мог позволить себе быть честным, ничто,
кроме силы привычки, не мешало ему обратиться в самого
настоящего святого.
Само собой разумеется, что личность такого калибра должна
была отнестись к пяти тысячам франков, предлагаемым никому не
известным провинциальным священником, как к жалкому
вознаграждению. Но дон Джустино был достойным сыном Церкви. Он
всегда помнил совет, который получил от своего давнего
покровителя -- помогать униженным и оскорбленным -- к тому же в
качестве адвоката он специализировался на защите убийц, на
вызволении их из лап светского правосудия. Они были для него
страдающими от незаслуженной обиды пылкими натурами,
принадлежавшими к сословию честной бедноты, к жертвам
социальной несправедливости и алчности правительства. Мотивы, а
не дела! -- говорил он. А о мотивах, движущих бедняком, следует
судить по его собственным меркам, а не по меркам богачей. У них
иная жизнь, иные соблазны. Доверьтесь народу. Народ, должным
образом наставляемый священниками...
Хоть и считалось маловероятным, что великий человек примет
приглашение Торквемады, тем не менее половина города стеклась в
гавань, чтобы встретить вечернее судно и хоть мельком, если
получится, взглянуть на знаменитого члена Каморры. И он
приплыл! Стоял, облокотясь о гакаборт, легко узнаваемый по
портретам, публикуемым в иллюстрированных газетах. В велюровой
шляпе, коричневых башмаках, легком сером костюме -- совсем
такой же как все. Вот он сошел на пирс, сопровождаемый высоким,
крепко сбитым молодым слугой. И какой улыбчивый! От него так и
веяло большой политикой, важными столичными делами. Мэр
Непенте, ревностный католик, уважительно потряс руку гостя, а
затем представил ему "парроко" и прочих городских именитостей.
Потом все уехали. Встреча прошла так приятно, легко,
неофициально. Но люди сознавали, что этот маленький эпизод
гораздо глубже оставленного им внешнего впечатления, что визит
коммендаторе Морена это событие, достойное занесения в хроники
острова. И дело не только в том, что их депутат впервые
появился среди своих избирателей. Хотя и этого хватило бы,
чтобы стать событием. Ясная каждому цель его приезда --
спасение преступника от законных властей -- придавала ему
характер проватиканской демонстрации, пощечины Королю и
Конституции.
Желая предоставить главным лицам духовенства и нескольким
поддерживающим их партию избранным мирянам возможность отдать
гостю дань уважения, приходской священник устроил маленький
дружеский обед. Подробностей происшедшего во время трапезы
никто так и не узнал, стало известно лишь, что высокий гость
пребывал в отличном расположении духа, шутил, смеялся и
рассказывал анекдоты, что его очаровало вино и превосходные
местные лангусты, и что он объявил о намерении купить на
острове маленькую виллу, дабы провести в ней, после того как
завершаться его труды на общественной ниве, закат своих дней.
Идеальное место! Счастливые люди, так он назвал собравшихся.
Очень жаль, что ему придется отплыть завтрашним дневным судном,
так и не увидев большей части праздника Святой Евлалии.
И еще одной новости дозволено было выплыть наружу и не без
некоторого усердия со стороны передающих ее распространиться по
острову -- сводилась она к тому, что коммендаторе вежливо, но
решительно отказался принять за свои услуги какое-либо
вознаграждение. Он даже мысли подобной не допускал! Редко
встречается такое сочетание удовольствия и долга, как в этом
случае -- удовольствия от приезда на очаровательный остров и
долга, требующего, чтобы он произнес в суде несколько слов в
защиту несчастного юноши, ибо он по мере своих ничтожных сил
старается защищать угнетенных, тем самым выказывая себя
достойным сыном Церкви.
-- Всегда к вашим услугам! -- добавил он. -- И если вы
примете от меня скромное пожертвование в тысячу франков и
распределите их, по усмотрению Его Преподобия, среди
нуждающихся бедняков Непенте, вы сделаете меня вашим
пожизненным должником!
Такова, если верить рассказам, была речь произнесенная
великим человеком. Всю ее от начала и до конца выдумал
Торквемада, который, будучи высоко-принципиальным
священнослужителем, обладал строгими, ортодоксальными взглядами
по части пользы, приносимой благостными легендами. Он знал, что
народу эти слова понравятся. Торквемада надеялся также, что они
разозлят завистливого Судью до колик в желудке. Он исходил из
того, что и сам великий человек, если когда-либо услышит о ней,
лишь обрадуется благочестивой сказке, столь правдиво рисующей
его характер.
Один дон Франческо, этот благодушный, погрязший в земном
упрямец, этот любитель вина и женщин, один только он не принял
участия в празднике, сославшись на желудочное недомогание и
распоряжение врача. Он не сходился с Торквемадой во мнениях
относительно подобных дел. Дон Франческо питал неприязнь к
любому насилию, независимо от того, кто к нему прибегает --
Каморра или франкмасоны, Ватикан или Квиринал, -- неприязнь
настолько сильную, что мог бы возненавидеть оное, если бы
походил характером на "парроко" и обладал склонностью к
ненависти. Но он был слишком флегматичен, слишком жизнелюбив и
слишком склонен потакать себе и другим, чтобы испытывать при
упоминании имени дона Джустино нечто большее чувства некоторого
неудобства -- чувства, которое острый разум, скрытый под
складками жира, позволял ему выразить в пылких и точных словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54