Нет! Я не
могу отыскать в избытке желчи ничего полезного для отдельной
личности. Взгляд человека, страдающего от разлития желчи,
безусловно отличается некоторой напряженностью, но
напряженностью извращенной и ограниченной, а на великодушные
порывы такой человек не способен. Мутный, встревоженный взгляд!
Он сужает горизонты вместо того, чтобы их расширять. Положить
живот свой за ближнего -- какая чудесная старинная фраза. Но не
следует забывать, что этот самый живот следует регулярно
прочищать. Оглядываясь вокруг, я нахожу в ближних чрезвычайно
мало доброй воли. Возьмем ту же мисс Уилберфорс. Все, что ей
требуется, это сострадание -- участливые слова, участливое
обращение со стороны каждого из нас. Вместо этого, каждый из
нас готов бросить в нее камень. Что до меня, то я отнюдь не
пытаюсь обойти ее стороной; я не стыжусь якшаться с грешниками,
если они таковыми являются; я предпочел бы, будь то в моей
власти, сделать ее свободной и счастливой, а не запирать в
такое место, где ей только и останется, что предаваться
угрызениям совести. Здоровый человек естественным образом
питает расположение к ближнему -- не из принципа и не по
причине какого-нибудь божественного наития -- но оттого, что
органы его тела функционируют, как им положено. Его суждения не
замутнены вызванным несварением мрачным расположением духа. Он
понимает, что законы природы, какими бы грубыми они нам ни
казались, никогда не превосходят своей грубостью наши
любительские попытки их обмануть. Современная филантропия как
раз и представляет собой такую попытку. Она является следствием
дурацкой чувствительности. С расовой точки зрения ваша
филантропия есть замаскированная форма животной жестокости.
-- Мистер Кит!
-- Все сентиментальные люди преступники.
Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала
действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и
хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время
мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их
время.
-- Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен
сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию
и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа
мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а
зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других
людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же
пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы
хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала.
Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют
приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?
-- Да, я помню, вы произносили какие-то слова в этом роде.
Мне они показались весьма примечательными, поскольку я со своей
стороны до сей поры так и не встретил ни мужчины, ни женщины,
ни даже ребенка, которому удалось бы меня шокировать.
Существуют люди, по любому поводу приходящие в ужас, это их
основное занятие. Я отношусь к ним с глубочайшим подозрением.
Приходить в ужас -- это прерогатива парвеню. Если мне и
случалось когда-либо покраснеть, то причиной тому было не
скверное поведение какого-то человека, а скверный характер его
мышления. Я же всякий раз, как становлюсь свидетелем так
называемого скандала, благодарю Бога за возможность увидеть
нечто новое и получить новые знания, которые пойдут мне на
пользу.
-- Ничего нового в скандальных поступках мисс Уилберфорс я
не нахожу, а ее привычка разоблачаться...
-- Позвольте отметить, что люди, живущие на этом острове,
имеют склонность к безответственной болтовне и преувеличениям.
Но одно можно сказать со всей определенностью. Эти ее эскапады,
если они и вправду имели место, никогда не происходили раньше
полуночи -- единственным прискорбным исключением являются
вчерашние послеполуденные часы, когда на улице было еще темнее,
чем ночью. Если эти ваши приличные люди столь церемонны, что
они делают на улицах в такой неподобающий час? Я в это время
сплю, и им советую. Возможно по этой причине я ни разу и не
видел названную леди в состоянии алкогольного опьянения. Но
если бы мне повезло встретиться с ней, я бы определенно
шокирован не был.
-- И как бы вы поступили, позвольте спросить?
-- Ощущения, вызываемые во мне каким-либо зрелищем,
зависят от моего психологического состояния в соответственный
момент. Я могу, например, пребывать в состоянии елизаветинской
игривости. В этом случае я мог бы прежде всего обратить
внимание на юмористическую сторону происходящего. Если хотя бы
половина того, что я слышал, правда, наблюдать за ней в такие
мгновения чрезвычайно забавно. Возможно, я рассмеялся бы и
смеялся до тех пор, пока меня не хватил бы апоплексический
удар. Я очень желал бы, чтобы англичане сохранили хоть малую
толику присущего им некогда чувства юмора, уничтоженного
пуританизмом, диспепсией, чтением газет и неумеренным
потреблением чая. Хорошо бы его воскресить. А для достижения
такой цели нет лучшего средства, чем славный пьянчуга. В
качестве возбудителя смеха он куда эффективнее и обходится
намного дешевле, чем любая из выдуманных до сей поры пантомим;
а то, что он несколько старомоден, делу ничуть не вредит.
-- Должен сказать, мистер Кит, я не думаю, что Господь
сотворил хоть одного человека ради того, чтобы над ним
потешались.
-- Возможно и так. Однако от этого никто не делается менее
смешным. С другой стороны, я мог бы в эту минуту оказаться
назойливым гуманистом, от чего и мудрейший из нас не
застрахован. В этом случае я, пожалуй, поддался бы искушению
ласково, но решительно отвести ее домой, притворившись,
насколько то в моих силах, таким же пьяным, как она --
притворившись, как вы понимаете, ради того, чтобы она не
чувствовала какого-либо неудобства. Мне бы, разумеется и в
голову не пришло обидеть ее хотя бы одним укоризненным словом;
ни в коем случае не следует посягать на сокровенные чувства и
самоуважение человека, пусть даже и пьяного. И опять-таки, будь
я в обычном моем рассудительном состоянии, я несомненно отошел
бы в сторонку и поразмыслил, как размышляю нередко, о
безрассудстве всяческой невоздержанности. Пьянство -- какой
постыдный порок! Как много достойных мужчин и женщин пали его
жертвой; мужчин, которых я знал, женщин, которых любил и даже
уважал! Это заставляет меня думать, что мы должны испытывать
благодарность к человеку, дающему нам яркий пример печальных
последствий пьянства. Если то, что вы говорите о мисс
Уилберфорс, справедливо, нам следует относиться к ней, как к
ниспосланному свыше предостережению. Предостережения же не
даются задаром. Между тем вы, господа, предлагаете упрятать
этот посланный нам небесами пример в санаторию. Что
представляется мне открытым вызовом Провидению.
-- Наш план по крайней мере обезопасит ее от гибели под
колесами какой-нибудь телеги.
-- Простите, но почему бы этой милейшей женщине и не
погибнуть под колесами, если ей того хочется? Это было бы
уместным завершением ее короткого и радостного жизненного пути.
Более того. Мы только что говорили о том, какой сдерживающий
пример она являет всем прочим. Так вот, если она умрет в
согласии с вашим планом, умрет заключенной в какой-либо приют в
качестве полуофициальной алкоголички, ее пример утратит для
тех, кто сейчас его видит, всю остроту и язвительность. Если мы
хотим выжать из этого примера все, что он способен нам дать, ей
именно следует погибнуть под колесами или еще каким-либо
насильственным способом. Только тогда мы и сможем сказать себе:
Ах, мы всегда полагали, что употреблять спиртные напитки
рискованно, но теперь мы в точности это знаем.
-- Несчастный случай такого рода, помимо иных
обстоятельств приведет к разнообразным осложнениям в отношениях
между ее родственниками и судебными властями этой страны.
-- Рад, что вы упомянули о юридических аспектах этого
дела, я едва о них не забыл. Они чрезвычайно важны. Выбирая
смерть под колесами некоего средства передвижения, она
действует, исходя из собственной инициативы. Вы же предлагаете
ни больше ни меньше, как лишить ее свободы действий. Как,
по-вашему, оценят судебные власти столь деспотичный поступок?
Насколько я себе представляю, присвоение прерогатив, которыми
-- по крайней мере в этой стране -- облечены соответствующие
власти, может очень дорого вам обойтись. Вполне вероятно, что
вам придется иметь дело с итальянским уголовным кодексом,
составленным и ныне проводимым в жизнь людьми, обладающими
редкостной широтой взглядов, людьми, которые ценят свободу
личности превыше рубинов и злата. Я не удивлюсь, если
непентинский судья, основываясь на юридических нормах, оценит
ваш поведение действия в отношении мисс Уилберфорс так же, как
оцениваю его, исходя из норм нравственных, я -- как произвол в
отношении личности. Весьма возможно, что он сочтет ваши
действия необоснованным заключением под стражу ни в чем
неповинного человека. Должен вам сказать, что синьор Малипиццо
обладает весьма определенными взглядами на свой долг перед
обществом.
Этого один из респектабельных членов депутации снести уже
не смог. Он спросил:
-- Вы говорите об этом мерзавце, о гнусной свинье, которая
именует себя судьей?
-- Возможно вы знаете его не так хорошо, как я. От души
желаю вам узнать его поближе. Узнать так, как знаю я! Он того
стоит. Позвольте мне кое-что сказать вам о нем -- кое-что новое
для вас, но для него весьма характерное. Ему, как и многим иным
местным жителям, присуща скрупулезная беспристрастность и
честность. Что касается меня, я способен поддерживать добрые
отношения даже с честным человеком. Это потому, что я в любом
из ближних стараюсь найти что-либо хорошее. Другим людям это не
всегда удается. Вследствие этого, синьор Малипиццо, будучи
неподкупным судьей, неизбежно возбуждает враждебные чувства у
некоторой, пользующейся дурной славой части местного населения.
Добросовестное исполнение им своих обязанностей навлекает на
него обвинения в жестокости. Это случалось далеко не единожды.
Это случилось всего лишь два дня назад, когда он посадил в
тюрьму шайку русских безумцев, ответственных, помимо нанесения
иного ущерба, за гибель трех невинных детей школьного возраста.
Я его действия одобряю. Если его и можно в чем-то винить, так
лишь в промедлении, ибо ему вообще не следовало допускать на
остров эту стаю бешеных волков. Россия -- другое дело. Там
можно сходить с ума -- в сущности, эта страна с ее бескрайними
равнинами и непроходимыми лесами словно нарочно создана для
того, чтобы по ней из конца в конец носились одержимые. А наш
остров для подобных упражнений маловат; на нем слишком много
детей и оконных стекол -- вы согласны со мной, господа?
-- Непенте определенно невелик, мистер Кит.
-- Заметьте теперь, насколько отличным является его
отношение к мисс Уилберфорс, которая не только не убивала трех
детей школьного возраста, но по моим сведениям, даже мухи
никогда не обидела. Я из весьма достоверного источника знаю,
что она, проведя в тюрьме бурную ночь, уже опять обрела
свободу. И это, если не ошибаюсь, по крайней мере второй или
третий случай, в котором наш судья обошелся с нею подобным
образом. И опять-таки я вынужден одобрить его действия. Почему
синьор Малипиццо выпустил эту леди на свободу? Потому что он, в
отличие от современного филантропа, обладает широтою воззрений;
он действует не со свирепостью фанатика, но с пониманием, с
терпимостью, с добродушным состраданием знающего жизнь
человека. Я говорил о том, что на Непенте все относятся к мисс
Уилберфорс, как к парии. Я ошибался. Мне следовало признать,
что существует одно исключение -- наш восхитительный судья! Мне
представляется весьма показательным, что государственный
служащий, не связанный с ней ни кровными, ни национальными
узами, и обладающий сверх того репутацией жестокого человека --
сколь бы ни была она незаслуженной, -- что только он один на
Непенте и смог пойти ей навстречу, только он протянул ей руку
дружбы, лишь его сердце содрогнулось от сострадания при виде
беды, в которую она попала. Весьма показательным, хоть и не
делающим чести нам, ее соотечественникам. Так кто же, в
изумлении задумываюсь я, кто здесь друг человека, кто
современный Прометей -- вы, лишающие ее свободы, или дарующий
ей свободу иноземец-судья? Если говорить со всей прямотой, ваша
позиция в сравнении с его выглядит крайне неблаговидно. Это вы
ригористы, вы жестокие люди. А он -- человеколюбец. Да,
господа! По моему скромному мнению, здесь не может быть и тени
сомнений. Синьор Малипиццо -- вот кто истинный филантроп...
С некоторой торопливостью двигаясь к рыночной площади,
чтобы занять положенные им места в похоронной процессии, члены
депутации говорили себе:
-- Надо было обождать.
Толком все обдумав по дороге на кладбище, респектабельные
члены комитета пришли к заключению, что в неудаче предприятия
следует винить не их, а других -- тех, что принадлежат к клике
Хопкинса. Именно они, выдвигая лицемерные доводы, настояли на
том, чтобы назначить встречу на столь непригодные для нее
утренние часы -- сами респектабельные с удовольствием подождали
бы более подходящего случая. Негромко, но с озлоблением они
обменялись комментариями относительно проявленной мистером
Хопкинсом неуместной спешки и возможных его мотивов. Позже они
все поняли. Они называли его негодяем и вором -- в полный
голос, но за глаза.
Что опять-таки показывает нам, как неверно понимаются
здесь, на земле, и причины, и следствия. Вполне вероятно что
сомнительный мистер Хопкинс руководствовался корыстными
побуждениями. Но к неудовлетворительному исходу предприятия это
не имеет решительно никакого отношения. Иными словами, в
точности так же, как в истории с извержением вулкана Святого
восхваляли за то, что вовсе не являлось его заслугой, так и
теперь многогрешного мистера Хопкинса порицали за то, в чем не
было его вины. Подкомитет мог прождать хоть до судного дня и
все равно не дождался бы от мистера Кита ничего, кроме не
имеющих отношения к делу сентенций.
Возможно, если бы они застали его в более благодушном
настроении, ему хватило бы благородства пригласить их
позавтракать с ним после похорон.
Впрочем, и это сомнительно.
ГЛАВА XXXIII
Похороны прошли великолепно. Особенно хорошо выглядело
духовенство и хористы. Об этом позаботился Торквемада. Отныне
он считал своим долгом сделать все возможное, чтобы ублажить
официального представителя республики Никарагуа, которого ему
предстояло -- быть может -- своими руками привести в лоно
Церкви. Присутствовали и члены Клуба во главе с мистером
Ричардсом, вид у них был как никогда серьезный. Более того,
вследствие полуофициального положения покойной во всей полноте
были представлены власти острова, особенно эффектно смотрелась
облаченная в живописные мундиры Милиция. А уж неофициальные
лица собрались в таких количествах, музыка звучала так
оглушительно и вообще организация похорон была столь
безупречной, что даже усопшая при всей ее привередливости вряд
ли смогла бы (будь обстоятельства несколько иными)
неодобрительно отозваться о происходящем.
Люди, равные ей по положению в обществе, должным образом
проявляли подразумеваемое горе. В частности, замечательно
горестный вид имела госпожа Стейнлин. Она казалась
по-настоящему опечаленной, а шляпа ее, как обычно, привлекла
внимание всех дам. Шляпы госпожи Стейнлин вошли в пословицу.
Она всегда появлялась на люди в новых и самых дорогих, какие
только можно вообразить. И никогда, даже игрою случая, не
сочетались они с ее незаурядной, зрелой красотой. Госпожа
Стейнлин была слишком романтична, чтобы хорошо одеваться.
Состояние собственного сердца заботило ее больше, чем наряды.
При всем том, скромный, но вполне приличный доход позволял ей
восполнять недостаток вкуса расточительностью трат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
могу отыскать в избытке желчи ничего полезного для отдельной
личности. Взгляд человека, страдающего от разлития желчи,
безусловно отличается некоторой напряженностью, но
напряженностью извращенной и ограниченной, а на великодушные
порывы такой человек не способен. Мутный, встревоженный взгляд!
Он сужает горизонты вместо того, чтобы их расширять. Положить
живот свой за ближнего -- какая чудесная старинная фраза. Но не
следует забывать, что этот самый живот следует регулярно
прочищать. Оглядываясь вокруг, я нахожу в ближних чрезвычайно
мало доброй воли. Возьмем ту же мисс Уилберфорс. Все, что ей
требуется, это сострадание -- участливые слова, участливое
обращение со стороны каждого из нас. Вместо этого, каждый из
нас готов бросить в нее камень. Что до меня, то я отнюдь не
пытаюсь обойти ее стороной; я не стыжусь якшаться с грешниками,
если они таковыми являются; я предпочел бы, будь то в моей
власти, сделать ее свободной и счастливой, а не запирать в
такое место, где ей только и останется, что предаваться
угрызениям совести. Здоровый человек естественным образом
питает расположение к ближнему -- не из принципа и не по
причине какого-нибудь божественного наития -- но оттого, что
органы его тела функционируют, как им положено. Его суждения не
замутнены вызванным несварением мрачным расположением духа. Он
понимает, что законы природы, какими бы грубыми они нам ни
казались, никогда не превосходят своей грубостью наши
любительские попытки их обмануть. Современная филантропия как
раз и представляет собой такую попытку. Она является следствием
дурацкой чувствительности. С расовой точки зрения ваша
филантропия есть замаскированная форма животной жестокости.
-- Мистер Кит!
-- Все сентиментальные люди преступники.
Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала
действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и
хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время
мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их
время.
-- Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен
сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию
и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа
мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а
зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других
людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же
пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы
хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала.
Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют
приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?
-- Да, я помню, вы произносили какие-то слова в этом роде.
Мне они показались весьма примечательными, поскольку я со своей
стороны до сей поры так и не встретил ни мужчины, ни женщины,
ни даже ребенка, которому удалось бы меня шокировать.
Существуют люди, по любому поводу приходящие в ужас, это их
основное занятие. Я отношусь к ним с глубочайшим подозрением.
Приходить в ужас -- это прерогатива парвеню. Если мне и
случалось когда-либо покраснеть, то причиной тому было не
скверное поведение какого-то человека, а скверный характер его
мышления. Я же всякий раз, как становлюсь свидетелем так
называемого скандала, благодарю Бога за возможность увидеть
нечто новое и получить новые знания, которые пойдут мне на
пользу.
-- Ничего нового в скандальных поступках мисс Уилберфорс я
не нахожу, а ее привычка разоблачаться...
-- Позвольте отметить, что люди, живущие на этом острове,
имеют склонность к безответственной болтовне и преувеличениям.
Но одно можно сказать со всей определенностью. Эти ее эскапады,
если они и вправду имели место, никогда не происходили раньше
полуночи -- единственным прискорбным исключением являются
вчерашние послеполуденные часы, когда на улице было еще темнее,
чем ночью. Если эти ваши приличные люди столь церемонны, что
они делают на улицах в такой неподобающий час? Я в это время
сплю, и им советую. Возможно по этой причине я ни разу и не
видел названную леди в состоянии алкогольного опьянения. Но
если бы мне повезло встретиться с ней, я бы определенно
шокирован не был.
-- И как бы вы поступили, позвольте спросить?
-- Ощущения, вызываемые во мне каким-либо зрелищем,
зависят от моего психологического состояния в соответственный
момент. Я могу, например, пребывать в состоянии елизаветинской
игривости. В этом случае я мог бы прежде всего обратить
внимание на юмористическую сторону происходящего. Если хотя бы
половина того, что я слышал, правда, наблюдать за ней в такие
мгновения чрезвычайно забавно. Возможно, я рассмеялся бы и
смеялся до тех пор, пока меня не хватил бы апоплексический
удар. Я очень желал бы, чтобы англичане сохранили хоть малую
толику присущего им некогда чувства юмора, уничтоженного
пуританизмом, диспепсией, чтением газет и неумеренным
потреблением чая. Хорошо бы его воскресить. А для достижения
такой цели нет лучшего средства, чем славный пьянчуга. В
качестве возбудителя смеха он куда эффективнее и обходится
намного дешевле, чем любая из выдуманных до сей поры пантомим;
а то, что он несколько старомоден, делу ничуть не вредит.
-- Должен сказать, мистер Кит, я не думаю, что Господь
сотворил хоть одного человека ради того, чтобы над ним
потешались.
-- Возможно и так. Однако от этого никто не делается менее
смешным. С другой стороны, я мог бы в эту минуту оказаться
назойливым гуманистом, от чего и мудрейший из нас не
застрахован. В этом случае я, пожалуй, поддался бы искушению
ласково, но решительно отвести ее домой, притворившись,
насколько то в моих силах, таким же пьяным, как она --
притворившись, как вы понимаете, ради того, чтобы она не
чувствовала какого-либо неудобства. Мне бы, разумеется и в
голову не пришло обидеть ее хотя бы одним укоризненным словом;
ни в коем случае не следует посягать на сокровенные чувства и
самоуважение человека, пусть даже и пьяного. И опять-таки, будь
я в обычном моем рассудительном состоянии, я несомненно отошел
бы в сторонку и поразмыслил, как размышляю нередко, о
безрассудстве всяческой невоздержанности. Пьянство -- какой
постыдный порок! Как много достойных мужчин и женщин пали его
жертвой; мужчин, которых я знал, женщин, которых любил и даже
уважал! Это заставляет меня думать, что мы должны испытывать
благодарность к человеку, дающему нам яркий пример печальных
последствий пьянства. Если то, что вы говорите о мисс
Уилберфорс, справедливо, нам следует относиться к ней, как к
ниспосланному свыше предостережению. Предостережения же не
даются задаром. Между тем вы, господа, предлагаете упрятать
этот посланный нам небесами пример в санаторию. Что
представляется мне открытым вызовом Провидению.
-- Наш план по крайней мере обезопасит ее от гибели под
колесами какой-нибудь телеги.
-- Простите, но почему бы этой милейшей женщине и не
погибнуть под колесами, если ей того хочется? Это было бы
уместным завершением ее короткого и радостного жизненного пути.
Более того. Мы только что говорили о том, какой сдерживающий
пример она являет всем прочим. Так вот, если она умрет в
согласии с вашим планом, умрет заключенной в какой-либо приют в
качестве полуофициальной алкоголички, ее пример утратит для
тех, кто сейчас его видит, всю остроту и язвительность. Если мы
хотим выжать из этого примера все, что он способен нам дать, ей
именно следует погибнуть под колесами или еще каким-либо
насильственным способом. Только тогда мы и сможем сказать себе:
Ах, мы всегда полагали, что употреблять спиртные напитки
рискованно, но теперь мы в точности это знаем.
-- Несчастный случай такого рода, помимо иных
обстоятельств приведет к разнообразным осложнениям в отношениях
между ее родственниками и судебными властями этой страны.
-- Рад, что вы упомянули о юридических аспектах этого
дела, я едва о них не забыл. Они чрезвычайно важны. Выбирая
смерть под колесами некоего средства передвижения, она
действует, исходя из собственной инициативы. Вы же предлагаете
ни больше ни меньше, как лишить ее свободы действий. Как,
по-вашему, оценят судебные власти столь деспотичный поступок?
Насколько я себе представляю, присвоение прерогатив, которыми
-- по крайней мере в этой стране -- облечены соответствующие
власти, может очень дорого вам обойтись. Вполне вероятно, что
вам придется иметь дело с итальянским уголовным кодексом,
составленным и ныне проводимым в жизнь людьми, обладающими
редкостной широтой взглядов, людьми, которые ценят свободу
личности превыше рубинов и злата. Я не удивлюсь, если
непентинский судья, основываясь на юридических нормах, оценит
ваш поведение действия в отношении мисс Уилберфорс так же, как
оцениваю его, исходя из норм нравственных, я -- как произвол в
отношении личности. Весьма возможно, что он сочтет ваши
действия необоснованным заключением под стражу ни в чем
неповинного человека. Должен вам сказать, что синьор Малипиццо
обладает весьма определенными взглядами на свой долг перед
обществом.
Этого один из респектабельных членов депутации снести уже
не смог. Он спросил:
-- Вы говорите об этом мерзавце, о гнусной свинье, которая
именует себя судьей?
-- Возможно вы знаете его не так хорошо, как я. От души
желаю вам узнать его поближе. Узнать так, как знаю я! Он того
стоит. Позвольте мне кое-что сказать вам о нем -- кое-что новое
для вас, но для него весьма характерное. Ему, как и многим иным
местным жителям, присуща скрупулезная беспристрастность и
честность. Что касается меня, я способен поддерживать добрые
отношения даже с честным человеком. Это потому, что я в любом
из ближних стараюсь найти что-либо хорошее. Другим людям это не
всегда удается. Вследствие этого, синьор Малипиццо, будучи
неподкупным судьей, неизбежно возбуждает враждебные чувства у
некоторой, пользующейся дурной славой части местного населения.
Добросовестное исполнение им своих обязанностей навлекает на
него обвинения в жестокости. Это случалось далеко не единожды.
Это случилось всего лишь два дня назад, когда он посадил в
тюрьму шайку русских безумцев, ответственных, помимо нанесения
иного ущерба, за гибель трех невинных детей школьного возраста.
Я его действия одобряю. Если его и можно в чем-то винить, так
лишь в промедлении, ибо ему вообще не следовало допускать на
остров эту стаю бешеных волков. Россия -- другое дело. Там
можно сходить с ума -- в сущности, эта страна с ее бескрайними
равнинами и непроходимыми лесами словно нарочно создана для
того, чтобы по ней из конца в конец носились одержимые. А наш
остров для подобных упражнений маловат; на нем слишком много
детей и оконных стекол -- вы согласны со мной, господа?
-- Непенте определенно невелик, мистер Кит.
-- Заметьте теперь, насколько отличным является его
отношение к мисс Уилберфорс, которая не только не убивала трех
детей школьного возраста, но по моим сведениям, даже мухи
никогда не обидела. Я из весьма достоверного источника знаю,
что она, проведя в тюрьме бурную ночь, уже опять обрела
свободу. И это, если не ошибаюсь, по крайней мере второй или
третий случай, в котором наш судья обошелся с нею подобным
образом. И опять-таки я вынужден одобрить его действия. Почему
синьор Малипиццо выпустил эту леди на свободу? Потому что он, в
отличие от современного филантропа, обладает широтою воззрений;
он действует не со свирепостью фанатика, но с пониманием, с
терпимостью, с добродушным состраданием знающего жизнь
человека. Я говорил о том, что на Непенте все относятся к мисс
Уилберфорс, как к парии. Я ошибался. Мне следовало признать,
что существует одно исключение -- наш восхитительный судья! Мне
представляется весьма показательным, что государственный
служащий, не связанный с ней ни кровными, ни национальными
узами, и обладающий сверх того репутацией жестокого человека --
сколь бы ни была она незаслуженной, -- что только он один на
Непенте и смог пойти ей навстречу, только он протянул ей руку
дружбы, лишь его сердце содрогнулось от сострадания при виде
беды, в которую она попала. Весьма показательным, хоть и не
делающим чести нам, ее соотечественникам. Так кто же, в
изумлении задумываюсь я, кто здесь друг человека, кто
современный Прометей -- вы, лишающие ее свободы, или дарующий
ей свободу иноземец-судья? Если говорить со всей прямотой, ваша
позиция в сравнении с его выглядит крайне неблаговидно. Это вы
ригористы, вы жестокие люди. А он -- человеколюбец. Да,
господа! По моему скромному мнению, здесь не может быть и тени
сомнений. Синьор Малипиццо -- вот кто истинный филантроп...
С некоторой торопливостью двигаясь к рыночной площади,
чтобы занять положенные им места в похоронной процессии, члены
депутации говорили себе:
-- Надо было обождать.
Толком все обдумав по дороге на кладбище, респектабельные
члены комитета пришли к заключению, что в неудаче предприятия
следует винить не их, а других -- тех, что принадлежат к клике
Хопкинса. Именно они, выдвигая лицемерные доводы, настояли на
том, чтобы назначить встречу на столь непригодные для нее
утренние часы -- сами респектабельные с удовольствием подождали
бы более подходящего случая. Негромко, но с озлоблением они
обменялись комментариями относительно проявленной мистером
Хопкинсом неуместной спешки и возможных его мотивов. Позже они
все поняли. Они называли его негодяем и вором -- в полный
голос, но за глаза.
Что опять-таки показывает нам, как неверно понимаются
здесь, на земле, и причины, и следствия. Вполне вероятно что
сомнительный мистер Хопкинс руководствовался корыстными
побуждениями. Но к неудовлетворительному исходу предприятия это
не имеет решительно никакого отношения. Иными словами, в
точности так же, как в истории с извержением вулкана Святого
восхваляли за то, что вовсе не являлось его заслугой, так и
теперь многогрешного мистера Хопкинса порицали за то, в чем не
было его вины. Подкомитет мог прождать хоть до судного дня и
все равно не дождался бы от мистера Кита ничего, кроме не
имеющих отношения к делу сентенций.
Возможно, если бы они застали его в более благодушном
настроении, ему хватило бы благородства пригласить их
позавтракать с ним после похорон.
Впрочем, и это сомнительно.
ГЛАВА XXXIII
Похороны прошли великолепно. Особенно хорошо выглядело
духовенство и хористы. Об этом позаботился Торквемада. Отныне
он считал своим долгом сделать все возможное, чтобы ублажить
официального представителя республики Никарагуа, которого ему
предстояло -- быть может -- своими руками привести в лоно
Церкви. Присутствовали и члены Клуба во главе с мистером
Ричардсом, вид у них был как никогда серьезный. Более того,
вследствие полуофициального положения покойной во всей полноте
были представлены власти острова, особенно эффектно смотрелась
облаченная в живописные мундиры Милиция. А уж неофициальные
лица собрались в таких количествах, музыка звучала так
оглушительно и вообще организация похорон была столь
безупречной, что даже усопшая при всей ее привередливости вряд
ли смогла бы (будь обстоятельства несколько иными)
неодобрительно отозваться о происходящем.
Люди, равные ей по положению в обществе, должным образом
проявляли подразумеваемое горе. В частности, замечательно
горестный вид имела госпожа Стейнлин. Она казалась
по-настоящему опечаленной, а шляпа ее, как обычно, привлекла
внимание всех дам. Шляпы госпожи Стейнлин вошли в пословицу.
Она всегда появлялась на люди в новых и самых дорогих, какие
только можно вообразить. И никогда, даже игрою случая, не
сочетались они с ее незаурядной, зрелой красотой. Госпожа
Стейнлин была слишком романтична, чтобы хорошо одеваться.
Состояние собственного сердца заботило ее больше, чем наряды.
При всем том, скромный, но вполне приличный доход позволял ей
восполнять недостаток вкуса расточительностью трат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54