— Собственной персоной, — ответил он с мрачной развязностью, слегка поклонившись в знак приветствия и сдернув с головы шляпу.
— Где отец?
Лицо Валькура сразу сделалось угрюмым.
— К сожалению, он до сих пор остается в гостях у наших испанских хозяев.
— Значит, его так и не отпустили? Но тогда почему ты оказался на свободе?
— Почему? — переспросил Валькур нарочито дурашливым тоном, прикрыв глаза ресницами. — Потому, милая Фелисити, что такой праздный тип, как я, слишком пустоголов и глуп для того, чтобы устраивать революцию. Эти идеи буржуа кажутся мне слишком скучными. Допустим, меня видели на паре собраний, которые были весьма популярны в Новом Орлеане, но я с таким же успехом мог бы оказаться где угодно.
— И они поверили тебе?
— Я умею прикидываться легкомысленным дурачком, если это доставляет мне удовольствие, — ответил Валькур, тряхнув головой. — Возможно, наш полковник Маккормак и не поверил мне до конца, однако выражение сурового неодобрения, появившееся на его милом лице, навело меня на мысль о том, что я, по его мнению, не представляю для властей никакой опасности.
— Он был там? — Фелисити с трудом произнесла эти слова из-за подступившего к горлу кома.
— Да, вчера утром. Похоже, он здесь второй человек после О'Райли и подчиняется только ему одному. Его не было на месте, когда меня сегодня отпустили, но я об этом нисколько не сожалею.
По тону Валькура, с трудом сдерживавшего гнев, чувствовалось, с какой злобой он отнесся к допросу, устроенному испанцами, и что в таком настроении ему лучше не попадаться под горячую руку.
— Если ты решил подняться наверх и переодеться, — сказала Фелисити, — я распоряжусь принести туда рогалики и шоколад для нас обоих.
— Я глубоко тронут твоей заботой, — ответил он, скривив тонкие губы в неком подобии улыбки. — Мне сейчас больше всего на свете хочется поскорей избавиться от тюремной вони. Сделай одолжение, пришли ко мне заодно и Дона, и как можно скорей.
За чашкой шоколада с теплыми хрустящими булочками Валькур рассказал сестре, что произошло позавчера в доме генерал-губернатора. Приглашенных на прием к О'Райли приветствовали в его резиденции очень тепло. Спустя некоторое время после того, как подали прохладительные напитки, их всех попросили пройти в смежный зал, где к ним в очень резких выражениях обратился сам О'Райли, в то время как комендант Обри стоял рядом с покрасневшим от волнения лицом. Ирландец заявил, что жители Луизианы проявили неуважение к Испании, что король Карлос крайне недоволен недавними беспорядками в провинциях и оскорблениями, нанесенными губернатору Уллоа, его чиновникам и военным. Его величество разгневан прокламациями, унизительными для его правительства и великой испанской нации. В этой связи, сказал О'Райли, он получил приказ короля арестовать зачинщиков сих возмутительных действии и судить их по законам королевства.
Затем генерал-губернатор прочитал указ его католического величества, предписывающий совершить действия, о которых он только что объявил, после чего добавил от себя:
— Господа, вы обвиняетесь в организации недавнего восстания. Именем короля я заключаю вас под стражу.
Во время чтения указа в зале появились несколько испанских офицеров. Как только О'Райли закончил и объявил, что в соответствии с испанским законом о государственных преступниках их имущество будет описано и конфисковано, французов окружил целый отряд гренадеров с ружьями с примкнутыми штыками. Если их признают виновными, имущество будет продано, а вырученные деньги после уплаты долгов кредиторам и отчисления сумм в пользу жен и детей перейдут в собственность государства.
— Ты хочешь сказать, что наш дом конфискуют? — ужаснулась Фелисити.
— И вдобавок всю мебель, все украшения, каждую тряпку и туфли, которые ты носишь, каждую безделушку, застежку от башмаков и все кружева до последнего дюйма.
— Они не посмеют этого сделать!
— Посмеют, еще как посмеют. — Валькур допил шоколад и поставил на блюдце фарфоровую чашку, расписанную розами и фиалками.
— Я не могу в это поверить, — прошептала Фелисити. Беда обрушилась слишком внезапно, когда казалось, что все неприятности уже позади, поэтому трудно было представить ее масштабы.
— Я тоже не могу, — с мрачным видом согласился Валькур. — Когда человека просят, точнее, ему приказывают отдать шпагу и направляют на него тупые, но от этого не менее опасные штыки… Мне бы не хотелось испытать это снова.
— Еще бы. Скажи, Валькур, в казармах с вами обращались жестоко?
— Нет, рукоприкладством они не занимались, если ты это имеешь в виду, — ответил он, — но испанская стража смотрела на нас как на обреченных.
— О'Райли, кажется, сказал, что вас будут судить.
— Девочка моя, испанское правосудие — это просто издевательство. Король Карлос потребовал удовлетворения за оскорбление, нанесенное ему и его королевству, решив наказать людей, осмелившихся бросить вызов могуществу его католического величества, в назидание жителям остальных заморских провинций Испании. Вот в чем все дело. Такой чести удостоились двенадцать человек: двое офицеров французской армии, двое адвокатов, четверо плантаторов и четверо торговцев.
Фелисити удивленно посмотрела на брата.
— О чем ты говоришь?
— Так к нам обращалась испанская охрана. Они называли нас не по именам, а по роду наших занятий. Мы для них не более чем представители населения колонии. Кто мы такие и какую роль сыграли в восстании против их короля, не имеет ни малейшего значения.
— Это ужасно. Значит, суд над ними будет простым фарсом, и О'Райли уже заранее признал всех арестованных виновными?
— Совершенно верно. А так как я не принадлежу ни к одной из перечисленных категорий и не похож на пламенного революционера, меня решили пощадить.
— Но отец…
Валькур стиснул руку девушки так крепко, что его пальцы побелели.
— Твой отец Лафарг — торговец, известный человек и вольнодумец, вдобавок он один из самых богатых людей в городе. Поэтому испанцы считают, что он виноват больше остальных.
Глаза Фелисити наполнились слезами. Высвободив руку, она поднесла дрожащие пальцы к губам. Слова Валькура обнажили ее страхи настолько, что в душе у нее все затрепетало.
— Фелисити, — проговорил Валькур с потемневшим от волнения лицом, — прости, если я был слишком резок и заставил тебя переживать, но следует смотреть правде в глаза.
Девушка глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки.
— По-моему… По-моему, ты уже успел свыкнуться с этой мыслью. А я — еще нет.
— Мне не следовало заявлять об этом так открыто. Однако у меня много дел и наверняка слишком мало времени, чтобы успеть их сделать.
Фелисити почти не обратила внимания на напыщенный тон последних слов брата.
— Мы обязательно должны что-нибудь придумать, чтобы спасти отца. Я не могу отделаться от мысли, что его арестовали из-за меня, из-за того, что я невежливо обошлась с полковником. Может, если бы я пошла к О'Райли и все ему объяснила или хотя бы поговорила с самим полковником…
— Нет! Это бесполезно. О'Райли уже и так осаждают женщины, умоляющие пощадить их мужей.
— Этот Маккормак, наверное, очень влиятельный человек. Если найти к нему правильный подход, его можно убедить воспользоваться своим влиянием.
Валькур пристально посмотрел на нее сузившимися глазами.
— И что же, дорогая сестра, по-твоему, представляет собою этот правильный подход?
— Почему ты на меня так смотришь? Я сама еще не знаю. Я могу извиниться перед ним за свое поведение, попробовать уговорить его еще раз подумать насчет наказания отца за мои проступки. — Фелисити говорила несвязно, вытянув вперед руку, выражая этим охватившее ее отчаяние. — Я могу умолять, плакать, сделать что угодно ради того, чтобы отца освободили.
— Что угодно? — тихо переспросил Валькур.
Встретив тяжелый взгляд брата, Фелисити поняла, что он имел в виду. Щеки девушки залила краска.
— Я сказала это не в буквальном смысле. Такая мысль даже не приходила мне в голову.
— Но это не значит, что она не придет в голову Маккормаку.
— Не думаю. Он не способен на это.
— Не способен? Он — завоеватель, хотя пока ему не доводилось обнажать шпагу. — В словах Валькура чувствовалась горечь, в уголках рта залегли жесткие складки. Камзол из ворсистой бумажной ткани красновато-коричневого оттенка, в который он только что переоделся, плохо гармонировал с болезненной бледностью его кожи и темными тенями вокруг глаз, появившимися в результате бессонных ночей. Такое невнимание к собственному туалету свидетельствовало о том, что он сильно переживал из-за сложившегося положения.
— Нет, это невозможно, такое не должно случиться, — прошептала Фелисити.
— Захватывать женщин у побежденных всегда считалось честной игрой.
— Возможно, так было принято у варваров, но Испания и Франция — цивилизованные страны. Наши правители доводятся друг другу кузенами, наши языки произошли от одного латинского корня.
— Но О'Райли и Маккормак, если ты помнишь, ирландцы.
— Это не делает их дикарями.
Наклонившись вперед, Валькур с силой ударил кулаком по столу.
— Забудь об этих безнадежных выдумках! Поверь, это просто сумасшествие. Сейчас нужно заниматься только одним — готовиться к бегству.
— К бегству? Что ты имеешь в виду? — Брови Фелисити сошлись на переносице от охватившего ее недоумения, смешанного с ужасом.
— Что я могу иметь в виду? — процедил Валькур. — Бежать отсюда, уехать, сесть на корабль! Мы должны собрать все ценности, которые сможем захватить с собой, прежде чем они успеют описать имущество твоего отца, чтобы конфисковать все, что тебе принадлежит, и выставить тебя на улицу как нищенку.
— Если я сделаю так, как ты советуешь, меня сочтут преступницей, похитившей государственное имущество. Куда мне тогда прятаться, чтобы меня не разыскали?
— Ты можешь укрыться в Британском Манчаке или уехать вместе со мной во Францию.
— Ты собираешься во Францию? — В голосе Фелисити одновременно прозвучали недоумение и укор.
— Похоже, это самое разумное, что можно сделать. Зачем мне оставаться и жить в страхе, как бы О'Райли, допросив остальных арестованных, не решил, что ему не помешает взять для устрашения еще и парочку бонвиванов?
— И как же ты задумал бежать?
— У меня есть друзья, которые помогут мне добраться до Гаваны, где я смогу сесть на корабль, идущий в Гавр.
— Друзья? — Фелисити знала, что Валькур общался с людьми, о которых она с отцом не имела ни малейшего представления. Иногда он куда-то исчезал вместе с ними сразу на несколько дней, а то и недель. Вопросы на эту тему обычно вызывали у него холодную злобу, отбивавшую всякую охоту задавать их снова. Сейчас он только пожал плечами в ответ.
— Так это к ним ты посылал с поручением Дона?
— Ну, допустим. Я с самого начала не доверял этим испанцам, даже когда О'Райли говорил нам о дружбе и уважении.
— По-твоему, испанские солдаты позволят тебе просто так уехать?
— Они не смогут меня задержать, если я попробую пробраться через болота. — На лице Валькура появилось выражение мрачного торжества, когда он объявил о своем намерении.
— Тайные пути из Нового Орлеана, тропы через болота хорошо известны только контрабандистам.
— Среди них, чтобы ты знала, попадаются неплохие люди. Они проводят меня в Бализ, в устье реки, где нас будет ждать корабль. Какая разница, как я поступаю, если мне надо вырваться из лап испанцев и добраться до Франции? Едем со мной, Фелисити.
— Я не брошу отца, ты должен это понять. — Она просто не представляла, как Валькуру могло прийти в голову, что она способна на такое.
— Ему уже ничем не поможешь. Он бы сам первый предложил тебе ехать, чтобы спастись от опасности и неизбежной нужды.
— Ты говоришь так, будто он уже осужден. Но как бы там ни было, по-моему, у арестованных есть шанс, что их оправдают, когда дело дойдет до суда. Разве вы с отцом не спорили, что отказ перейти в испанское подданство нельзя рассматривать как преступление, пока испанский губернатор Уллоа не заявил официально о своих полномочиях и пока над Оружейной площадью по-прежнему поднят французский флаг? Что мы при таких обстоятельствах до сих пор находимся под защитой Франции? Как же их в таком случае могут признать виновными?
— Испанцы придумают, как обратить все в свою пользу. Поверь, Фелисити, их не интересует правосудие. Они хотят только запугать жителей Нового Орлеана, заставить их повиноваться.
— Повиноваться или бежать?
Фелисити произнесла эти слова, не успев задуматься об их значении. Она с ужасом увидела, как Валькур медленно поднялся, его глаза горели гневом, побелевшие ноздри раздувались от злости. Приблизившись вплотную к сестре, он оперся рукой о спинку ее стула.
— Уж не думаешь ли ты, девочка, что я испугался?
— Не в том смысле, как тебе кажется, Валькур. — Фелисити упрямо вздернула подбородок и поглядела ему прямо в глаза. — Я просто обезумела от горя. Ты должен это понять, как и то, что мне нельзя оставлять отца. Кто будет носить ему еду и чистую одежду? Поезжай, если тебе это необходимо, только не проси меня сделать то же самое.
Это невозможно.
В наступившей тишине слышалось лишь жужжание мухи, залетевшей через открытый ставень. Луч утреннего солнца, падавший на подоконник, высветил на нем золотистое пятно. Прошло несколько минут, прежде чем Валькур резким движением оттолкнулся от стула и направился к двери, бросив с порога:
— Господи, как же я глуп! Будем надеяться, сестра, что ты не пожалеешь о своем решении.
Фелисити промолчала в ответ. Вскоре Валькур ушел, не забыв подробно проинструктировать Дона насчет того, как упаковать одежду, парики и прочие нужные вещи из его гардероба. Ближе к вечеру Фелисити удалось выяснить у лакея, что хозяин приказал ему, когда наступит ночь, отнести багаж в один из городских домов. Валькур не велел Дону захватить свои вещи, потому что не собирался брать его во Францию.
Сейчас Фелисити было не до того, чтобы беспокоиться о судьбе слуги. Положив в корзину продукты и смену белья для отца, она направилась к казармам, где ее встретил дежурный испанский офицер. Приняв корзину из рук девушки, он небрежно перерыл лежавшие в ней вещи, испачкав манжеты свежей сорочки мсье Лафарга маслом, заботливо посланным хозяину Ашанти. Офицер остался равнодушен к ее просьбе увидеться с отцом. Посещать арестованных строго запрещалось. Сам офицер переживал из-за того, что ему пришлось огорчить такую милую и очаровательную девушку, но приказ есть приказ. Он расстроился еще больше, вновь услышав от нее ту же просьбу вечером, когда она принесла отцу ужин, однако остался непреклонен.
На следующее утро Фелисити поднялась рано, потому что все равно не могла больше спать. В этот день к обрушившимся на нее несчастьям добавились новые. Первое из них обнаружила Ашанти. Проветривая спальню хозяина, она заметила, что за фронтоном гардероба нет плоской узкой медной шкатулки, которая раньше всегда находилась там. В этой шкатулке мсье Лафарг хранил небольшой запас золотых монет. Шкатулку в конце концов обнаружили в шкафу в спальне Валькура. Она, естественно, оказалась пустой.
Фелисити не могла поверить, что Валькур мог взять отцовские деньги, отложенные на черный день, не сказав ей ни слова и не поделившись с ней. То, что их украл Дон, тоже казалось маловероятным. Однако она все-таки велела позвать слугу, чтобы хорошенько его допросить. Тут Фелисити узнала, что Дон не вернулся домой, после того как отнес Валькуру его вещи. Осмотрев маленькую комнату, где он жил, Фелисити не обнаружила там никаких признаков поспешного бегства. Все вещи лежали на своих местах. Тайну раскрыла горничная, которой приказали развесить для просушки выстиранное белье. Задержавшись, чтобы посплетничать с соседской служанкой, выбивавшей на улице пыль из щетки, она узнала, что Дона продали племяннику хозяина этой девушки, который был вполне доволен сделкой, поскольку мсье Валькур Мюрат так торопился ее заключить, что сразу согласился с предложенной ценой.
Отец попал в тюрьму, названый брат сбежал, отложенные деньги пропали; Дона, который, строго говоря, принадлежал отцу, поскольку его приобрели на имя мсье Лафарга, и выполнял обязанности слуги у него и его приемного сына, продали за бесценок. Неужели могло случиться что-нибудь еще?
Однако вскоре выяснилось, что это еще не конец всем несчастьям. Едва Фелисити успела позавтракать в одиночестве и со стола убрали посуду, как послышался стук в дверь на первом этаже. Ашанти спустилась вниз и вскоре вернулась в гостиную в сопровождении нескольких чиновников, присланных составить опись имущества и бумаг государственного преступника Оливье Лафарга.
— Вы — Фелисити Мари Изабель Катрин Лафарг?
— Да. — Фелисити поднялась навстречу незваным гостям, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44