Закурив ее, он приоткрыл окно, однако эта вентиляция не помогла: вдохнув дым сигары, я с тоской вспомнил о его трубке.– Если хотите, у меня есть еще, – сказал он, помахав рукой с сигарой, с которой слетел пепел. Я стряхнул его с обивки машины.– Нет, спасибо. Лучше скажите, почему ваш подозреваемый находится под стражей в психушке?– Я не говорил, что он находится под стражей. Я сказал, мы спрятали его там. Можно сказать, что он находится под обеспечивающим арестом.– Но формально у вас еще не достаточно оснований для его ареста?– Нам нужно, чтобы он признал свою вину, – признался Паркер. – Мы уже добились от него нескольких признаний, но все они не то, что нужно.– Он признался? Несколько раз?– Не отвлекайтесь от дороги, сынок. Вы не знаете этой местности, – он выпустил огромное кольцо дыма; оно извивалось вокруг его головы, он улыбнулся, похожий на выбритого и не очень кроткого Санта Клауса. – В начале этого года я послал в Нью-Йорк несколько своих помощников, чтобы они понаблюдали за Уэнделом. Он тогда жил в гостинице «Стэнфорд». Они устроились рядом в «Мартинике», наблюдали за ним с помощью бинокля и так далее. И руководил всем мой сын Эллис-младший.– Я не знал, что ваш сын пошел по вашим стопам.– Да, он тоже детектив, и я очень горжусь этим. Он мне понадобился для руководства этой группой. Остальные ее члены не были профессиональными сыщиками. Они были просто... мои знакомые.– Знакомые?Он пожал плечами:– В Нью-Йорке, как и в Нью-Джерси, у меня есть сеть осведомителей.Скорее всего они были картежниками и мелкими жуликами. Хороши помощнички.– Ну и что дало это наблюдение? – спросил я.– Ничего существенного. К середине февраля, когда время, оставшееся у Бруно Хауптмана, подходило к концу, я решил, что пришла пора действовать.– Действовать?Он кивнул и прищурился, выдвинув нижнюю челюсть и зажав сигару в уголке рта.– Я велел Эллису-младшему уехать оттуда, потому что Уэндел мог его узнать, а остальные трое подождали, пока Уэндел выйдет из гостиницы, сказали, что они копы, приставили дуло пистолета к его ребрам и привезли его в Бруклин.Я едва не нажал на тормоз.– Это же похищение, Эллис.– Чепуха, сынок. Вы что, никогда не нарушали правил, чтобы раскрыть дело? Разве вы никогда не разбивали окон, чтобы проникнуть в помещение и добыть улику? Но как бы там ни было, эти ребята привели Уэндела в дом, принадлежавший отцу одного из них: все было подготовлено заранее. Вначале они с завязанными глазами держали его в подвале.– Долго? – с трудом выговорил я.– Восемь дней, – сказал он, пожав плечами.У меня слов не было. Мне трудно было даже сосредоточить внимание на дороге. Паркер, дымя сигарой, с гордым видом продолжал свой рассказ:– Я велел помощникам сказать Уэнделу, что они не копы, а гангстеры. И что из-за него, из-за того, что он похитил сына Линдберга, о чем нам стало известно из достоверных источников, некоторые хорошие парни попали под подозрение копов. Я велел сказать ему, что полицейские знают, что это сделал не Хауптман, и что они не отстанут от этих парней, пока не найдут человека, который это сделал.– Ваши помощники, – тихо сказал я, – притворились гангстерами, взявшими его в заложники?Паркер с улыбкой кивнул:– Они называли друг друга итальянскими именами, обращались с ним грубо, грозили залить его цементом и бросить в реку.– Они били его?– Что вы, нет. За кого вы меня принимаете, Натан? За мучителя? Мои помощники позволяли ему принимать ванну, кормили его, даже дали ему койку, на которой он мог спать, и радио, чтобы он слушал музыку.– Они связывали его?– Нет, сэр. Его постоянно кто-то охранял; он находился в подвале, где были заколочены окна. Он никуда не выходил. Кто-то всегда был рядом с ним, слушая, ожидая, когда он сломается.– А чего ему ломаться, когда он там как сыр в масле катался?Он фыркнул от смеха.– Мои помощники задавали такой же вопрос, Натан. Они говорили: Эллис, этот человек отдыхает здесь, ест, спит, слушает музыку, купается каждый день и бреется, но не собирается раскаиваться. А я говорил им: не беспокойтесь, настанет день, когда вы меньше всего будете это ожидать, и этот человек сломается и расскажет вам все. Во-первых, я знал, что ему чертовски хочется рассказать кому-нибудь об этом, и полагал, что он расскажет им, потому что он считал их преступниками и хотел, чтобы они знали, что он и есть тот выдающийся преступник, который совершил это крупное преступление.– Это во-первых, – сказал я. – А во-вторых?– Уэндел любит выпить, – сказал Эллис, слегка пожав плечами. – Я велел им, чтобы они дали понять ему, что получить спиртное он может только в том случае, если полностью во всем признается.– Боже, Эллис, – проговорил я, в конце концов выдав свои чувства. – Признание, которое пьяница делает в обмен на выпивку, не стоит даже пустого стакана. И по сравнению с восьмидневным заточением в подвале даже битье резиновым шлангом – деликатное обращение.Улыбка сошла с лица Паркера, и он сурово посмотрел на меня.– У нас в этом случае нет времени для деликатного обращения, Натан. Нью-йоркские копы били Хауптмана, разве не так? Этот ублюдок Уэлч своими допросами довел Вайолет Шарп до того, что она отравилась. Этого беднягу Кертиса из Норфолка избивали до потери сознания. Если таковы правила игры и мы хотим играть в эту игру, может быть, даже выиграть ее, то, ей-богу, мы будем играть по этим правилам.Я покачал головой:– Я не могу с этим спорить. Вы рассуждаете логично.– Как бы то ни было, на шестой день Уэндел сломался, – уже не так уверенно, как бы оправдываясь, проговорил Паркер. – Разрыдался, как дитя, и рассказал все от начала до конца.– В чем конкретно он признался?– В том, что сам изготовил эту трехсекционную лестницу из досок, которые взял в строящейся церкви в Трентоне. Надел чулки поверх ботинок, на шею мешок для грязного белья и перчатки на руки. Поднимаясь по лестнице к окну детской, он сломал одну ступеньку – он был довольно тяжелым парнем – и понял, что не сможет спуститься по ней с ребенком, как планировал. Ребенок крепко спал в своей кроватке, и он смазал ему губы настойкой опия, чтобы он не проснулся. Потом он положил ребенка в мешок для белья, незаметно спустился вниз и вышел через парадную дверь.– Ему никто не помогал в доме? Может, Вайолет Шарп или Оливер Уэйтли?– Он не упоминал о них. Я сам думаю, что эта Шарп помогала ему, но пока что он еще не признался в этом. Как бы там ни было, он отвез ребенка в свой дом в Трентоне, где его жена и двое детей помогали ухаживать за ним. Однако, по его словам, через неделю ребенок упал со своей кроватки и разбил себе череп. Тогда он отвез его обратно и похоронил в лесу в нескольких милях от его дома.– Это и есть его признание?– Ну, разумеется, я опустил некоторые подробности.– Это бред собачий, Эллис!– Следите за дорогой, сынок.– Да ну вас с вашей дорогой! Уэндел сделал все, чтобы подтвердить смехотворное предположение штата о волке-одиночке, в которое сам штат никогда не верил. А как насчет вашего предположения, что ребенок, найденный в лесу, не был сыном Линдберга?– Знаю, – признался Паркер. – Я знаю. Поэтому мы сейчас и стараемся добиться от него лучшего признания.– О Господи, Эллис, вы перехитрили самого себя! Давайте примем на минуту в качестве довода, что Уэндел на самом деле виновен. Допустим, он на самом деле разработал это похищение и затем либо сумел убедить Капоне в достоинствах своего плана, либо Капоне сам побудил его к этому. Но в таком случае Уэндел будет думать, что ваши помощники – это гангстеры, ищущие козла отпущения, который сделал бы ложное признание! Козла отпущения, готового согласиться на эту аферу ради спасения собственной шкуры.Паркер смотрел в окно на проносящиеся мимо угодья.– Вы знаете, что отец Уэндела был немцем?– Неужели? Чертовски веская улика. Ну и мой отец тоже был из Германии. Спросите меня, где я был первого марта 1932 года.– В своем признании он говорит, что письма с требованием выкупа он писал так, чтобы казаться неграмотным или иностранцем. Но так как он немец, по письмам, разумеется, было понятно, что их писал немец. Кстати, подписывал он свои письма довольно оригинально – знаками.Мы приближались к холмистой местности, на которой была расположена психиатрическая больница. Я был готов к высадке.Мы остановились у одного из коттеджей вдалеке от главных лечебных корпусов. Холодный ветер свистел, раскачивая голые деревья. Одинокие фигуры в свитерах и широких брюках бесцельно бродили по территории больницы; медбратья в парке присматривали за слабоумными детьми. Мы стали подниматься по отлогому склону.– Эллис, вы давно держите здесь Уэндела?Он остановился, чтобы закурить сигару, которая потухла.– Около трех недель. Он находится здесь по доброй воле и подписал бумагу соответствующего содержания.– Понятно. Как он здесь оказался, Эллис?– Он снова зашагал; было достаточно холодно, и дым сигары выходил из его рта вместе с паром.– Значит... после того, как он написал свое признание, свое первое признание, мои помощники спросили его, есть ли у него человек, которому он доверяет, которому он может послать письмо со своим признанием. И, разумеется, Уэндел выбрал меня.– Вы так хорошо его знаете, что ожидали, что он так поступит?– Я прекрасно знаю особенности его характера, и этот его шаг не стал для меня неожиданностью. Мои люди подождали пару дней, потом привезли его в Маунт Холли, он пришел к моему дому и позвонил у двери. Он рассказал мне о гангстерах, которые держали его заложником, и я сказал, что ему лучше скрыться где-нибудь ненадолго, и предложил Нью-Лизбон как спокойное и надежное место. Как я сказал, он находится здесь по доброй воле.– Что ж, может быть, я ошибаюсь, – сказал я, указывая на охранника в форме возле небольшого коттеджа, – но разве это не ваш вооруженный помощник?– Разумеется, мой помощник, – сказал Паркер. – Уэндела охраняют с первого дня. Понимаете, я сразу сказал ему, что, прочитав признание, которое его вынудили сделать «гангстеры», я поверил, что он в самом деле совершил это преступление.– И обещали, что как друг будете помогать ему по мере своих сил.– Ей-богу, это истинная правда, – сказал он серьезно, не заметив моего сарказма. – Ну что, давайте войдем и встретимся с ним.Я дотронулся до руки Паркера:– Я здесь только как наблюдатель. Вы можете сказать, что я из офиса губернатора Хоффмана, но если вы назовете мое имя, то я потушу вашу сигару на вашем лбу.Он улыбнулся мне, но улыбка его испарилась, когда он понял, что я не шучу.У коттеджа вооруженный помощник Паркера улыбнулся нам, продемонстрировав широкий промежуток между передними зубами; розовощекий, добро душного вида пентюх.– Ба, Нейт Геллер, – сказал он.– Простите?Помощник Паркера протянул одну руку и большим пальцем другой ткнул себя в грудь:– Уиллис Диксон! Помните меня? Я тогда еще работал в полицейском управлении Хоупуэлла.– А, Уиллис, – сказал я, узнав его наконец, и пожал ему руку, – рад вас видеть.– Помните, я говорил, что отвез в Маунт Холли заявление о приеме на работу к шефу Паркеру? – он указал на значок на своей груди. – В конце концов я добился, чего хотел.– Поздравляю.Паркер сказал:– Позволь мне войти и подготовить Пола к этой встрече.Диксон открыл ключом дверь, и Паркер вошел. Помощник засиял и покачал головой.– Серьезный старик, не так ли?– Серьезный.– Представляете, мы через столько лет все еще занимаемся делом Линдберга. И ей-богу, наконец раскрыли его.– Вы думаете, здесь у вас сидит настоящий похититель?– Конечно. Эллис Паркер величайший из всех живущих сейчас детективов. Для меня большая честь работать с ним.– Как обращаются с Уэнделом?– Прекрасно. Он здесь как гость... разве что заперт на замок.Пустяковая деталь.Паркер высунул голову из двери:– Входите, Натан.Я подошел к нему и, выдернув сигару из его рта, поднял ее.– Не надо называть меня по имени, Эллис. Вы что, забыли?Он нахмурился, но кивнул, я отбросил сигару в сторону и пошел за ним.Пол Уэндел, крупный, седовласый, скорбного вида мужчина, был в мешковатом коричневом костюме и без галстука. У него были безжизненные глаза и массивный с синими прожилками нос, которому позавидовал бы даже Сирано. Он сидел на кушетке в полупустой гостиной, стены которой были предусмотрительно покрашены зеленой краской. Там имелись спальня и ванная. Кухни не было.– Это чиновник, о котором я тебе говорил, Пол, – сказал Паркер, указывая на меня большим пальцем.– Эллис говорит, что губернатор будет хорошо ко мне относиться, – сказал мне Уэндел. У него был глубокий баритон адвоката, но с нотками жалости к самому себе.Паркер сел на кушетку рядом с Уэнделом; Уэндел смотрел на него печальными собачьими глазами.– Знаешь, Пол, – сказал седой начальник сыскного бюро, – ты можешь заработать кучу денег на своем признании. Просто напиши полные и честные показания – не приукрашивая правду, как делал ты ради тех гангстеров, – и скажи, что тогда ты был не в своем уме, а теперь пришел в себя и хочешь во всем признаться.– Защита ссылкой на временную невменяемость, – резюмировал Уэндел.– Ты можешь заработать миллион долларов, рассказав честно как все было. Ты и твоя семья будете жить в роскоши всю оставшуюся жизнь. Ты станешь знаменитым.– Я готов согласиться с обвинением в похищении, – сказал Уэндел, – но с обвинением в убийстве никогда.Паркер положил руку на плечо Уэндела:– Пол, я знаю, что пришлось тебе пережить. Я постараюсь защитить твою семью, сделаю все, что в моих силах, воспользуюсь помощью своих влиятельных друзей и знакомых, чтобы твои жена, сын и дочь не были привлечены... хотя они и были участниками преступного сговора.– Они были участниками? Почему?– Потому что помогали тебе ухаживать за ребенком.– Мне нужны книги по правовым вопросам. Я многое позабыл.– Хорошо, Пол. Мы принесем тебе их. Но, ты знаешь, у нас остается мало времени. Ты же не хочешь.чтобы смерть этого парня, Хауптмана, была на твоей совести, правда?Уэндел внимательно смотрел на меня своими неподвижными печальными, глазами.– Как вас зовут? – спросил он меня.– Это не имеет значения, – сказал я.Его глаза расширились, потом сузились.– Вы из Чикаго.Заметил акцент.Он повернулся к Паркеру и взволнованным голосом сказал:– Он из Чикаго!Я подошел ближе к нему.– Даже если я из Чикаго, почему вы так разволновались, мистер Уэндел? Аля Капоне больше нет в Чикаго.Уэндел поднял раскрытую ладонь, словно хотел благословить меня или заставить замолчать.– Пусть он уйдет, Эллис!– Разумеется, Фрэнк Нитти еще там, – сказал я. – И Поль Рикка тоже.– Пусть он уйдет!Паркер, которого такой поворот событий привел в смущение, встал и вышел со мной из комнаты.Уэндел даже не встал с кушетки.Когда мы оказались под открытым небом, Паркер сказал:– Вы его разозлили. Эти имена напугали его. Нитти человек Капоне, не так ли?– Вы правы, Эллис. Сейчас мы поедем обратно. Садитесь в машину.– Кто вы такой, черт побери, чтобы мне приказывать?– Садитесь в машину, я вам говорю. – Он повернулся и быстрым шагом пошел к машине, бормоча что-то себе под нос. – И запомните: меня здесь не было.– Простите?– Вы меня сегодня не видели, Эллис, понятно?– Конечно, Нейт, – разумеется, он ничего не понял, кроме того, что я настроен серьезно.В машине, прежде чем завести мотор, я повернулся к Паркеру:– На этот раз вы просчитались, Эллис. Здорово просчитались.– Я просчитался? Пол Уэндел вот-вот сознается, и я докажу всем, что был прав.– Ни черта вы не докажете. Вы что, забыли, кто имел отношение к делу Линдберга? Вы зашли слишком далеко. Вы похитили этого сукиного сына, вы перевезли его через границу штата. Это же дело федеральной юрисдикции, вы, провинциальный ублюдок!– Я ничего такого не совершал.– Ваши дружки совершали. Ваши помощники. Обидно то, что этот ваш псих действительно мог принимать участие в этом преступлении. Но теперь вы это никогда не докажете.– Я докажу.– Эллис, я не стану сообщать губернатору Хоффману обо всем этом. Я заходил в ваш офис, но Уэндела не видел. Вы даже не говорили мне, что он у вас «спрятан».– Зачем вам это, черт возьми?– Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Если Хоффман желает участвовать в вашей безумной игре, пусть участвует. У меня нет никакого желания стать вашим сообщником или соучастником преступного сговора. Если вы хоть раз упомянете мое имя, то я сделаю себе карьеру, давая против вас показания. Будьте вы все прокляты! Я сыт по горло вашим нью-джерсийским правосудием. Вы и Шварцкопф, и Уиленз, и все остальные... чтоб вы сквозь землю провалились с вашими пытками, похищениями и фальсификациями...Он со злостью уставился на меня – так на меня еще никто не смотрел, – и я ответил ему тем же.– Тогда вам здесь делать нечего. Возвращайтесь в свой Чикаго, маменькин сынок.– Это неплохая мысль, – сказал я. – Там мы по крайней мере не идем дальше резиновых шлангов. Выходите.Мы остановились возле здания суда в Маунт Холли, на исторические памятники которого мне теперь не хотелось смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58