– Это не ответ, Микки.– Да пошел ты! Ты не знаешь, с кем имеешь дело. Ты можешь однажды не проснуться, если попытаешься ставить палки мне в колеса.Я схватил его за лацканы пиджака.– Полегче на поворотах, ты, грязный гаденыш. Говори, а не то я сейчас пущу тебе кровь.– Пустишь кровь?– А как ты думал?Роснер облизал губы и сказал:– Я ни черта не знаю, будь оно все проклято! А теперь оставь меня в покое. Геллер, иначе я скажу Линдбергу, что ты мне угрожаешь.Я неохотно отпустил его пиджак.– Скажи ему, – сказал я. – А я объясню ему, почему я делал это.Я дал ему уйти. Он так и не помыл руки.Еще раньше я встретился с Уилсоном; этому сотруднику министерства финансов тоже почти нечего было сказать мне: никаких новостей о пропавшем человеке Капоне Бобе Конрое; агент О'Рурке сумел внедриться в спиритическую церковь Маринелли-Сивеллы, но еще ничего путного сообщить не мог.Я рассказал агенту Уилсону о Кондоне, и он был взбешен тем, что Линдберг не привлек его к участию в плане, связанном с профессором.– Может, вам следует понаблюдать за этим профессором, – сказал я. – Не исключено, что он связан с этими спиритами, если, конечно, вы не думаете, что сестра Сара на самом деле выудила имя «Джефси» у мира духов.– Бронкс и Гарлем находятся совсем рядом, – задумчиво проговорил Уилсон. – Для того чтобы попасть из одного района в другой, не требуется планшетка для спиритических сеансов.– Если Линдберг узнает, что я дал вам эти сведения, то я сразу стану персоной нон грата. Поэтому держите эту информацию при себе. * * * Кондон проживал в районе Бронкса под названием Бедфорд Парк, что к западу от Вебстер Авеню, в скромном, обшитом вагонкой белом двухэтажном доме на тихой, окаймленной деревьями Декатур Авеню. К дому примыкали кустарниковые насаждения, и тщательно ухоженный газон перед ними был припорошен снегом.Было почти шесть часов, когда я поднялся на крыльцо дома Кондона и постучался в дверь со вставкой из цветного стекла. Темнота уже опустилась на Бронкс – самое прекрасное в мире место! – и ночной воздух был морозным. Я уже собирался постучаться еще раз, когда дверь открыла приятная темноглазая и темноволосая женщина лет двадцати пяти; внимательно вглядываясь в меня, она поинтересовалась, кто я такой.– Детектив Геллер, – сказал я, намеренно умолчав, к какому полицейскому управлению я прикреплен. – Меня ждут.Она устало кивнула и открыла дверь шире.Стараясь сделать это как можно незаметнее, я разглядывал аккуратные линии ее тела под коричневым платьем с белым воротником.– А вы кто будете?Она насмешливо улыбнулась:– Во-первых, я замужем. Во-вторых, я дочь доктора Кондона и зовут меня Майра. И в-третьих, все это дело вызывает у меня отвращение.– Ну, что касается последнего, то мы с вами сходимся во мнении, – сказал я, подавая ей шляпу и пальто, которые, как мне показалось, она не особенно была расположена брать. Мы оказались в передней, откуда лестница вела наверх. Она равнодушно провела меня через хорошо, но не роскошно обставленную, старомодного вида общую комнату, устланную коврами. Потом она позвала меня в соседнюю гостиную, где рояль, словно чья-то бабушка, был покрыт пестрой шалью; на застеленной парчой кушетке сидели профессор и приятного вида пухлая женщина лет шестидесяти семи в цветастом ситцевом платье и с озабоченным выражением лица.Кондон погладил ее по руке и сказал:– Ну, полно, полно... Майра... тебе нечего беспокоиться.– Я думал, это вы Майра, – прошептал я своей хозяйке поневоле.– Это моя мать, – вежливо сказала она. – Меня назвали в ее честь.– О, – сказал я, так как больше сказать было нечего.Она села на кушетку возле своих родителей и положила ногу на ногу, поправив платье так, чтобы я не заметил, какие они у нее красивые.– Добрый вечер, детектив, – произнес Кондон загробным голосом.– Добрый вечер, профессор, – сказал я. – Добрый вечер, мэм. Рад с вами познакомиться.Кондон, что было для него несвойственно, опустил формальности.– Миссис Кондон незадолго до вашего прихода ответила на их звонок.Я пододвинул себе стул; судя по виду, на нем могла сидеть и есть торт еще Мария Антуанетта.– Пожалуйста, расскажите мне об этом, – обратился я к миссис Кондон.– Кто-то позвонил и позвал моего мужа, – проговорила она теплым контральто, окрашенным беспокойным вибрато. – Это было примерно в полдень.– Мужчина или женщина? – спросил я.– Мужчина. Я сказала ему, что мой муж читает лекцию и придет домой между шестью и семью часами. Он сказал, что позвонит еще раз около семи. – Она взглянула на профессора, у которого на лице было выражение больной коровы. – Он сказал, чтобы ты находился дома и ждал звонка, дорогой.Кондон сделал умное лицо и спросил:– А как его звали?– Но дорогой, он не назвал своего имени. Вот черт.– Ваше объявление «Деньги приготовлены» опубликовано в утреннем выпуске, – сказал я. – Довольно быстро сработали.Кондон прищурился, напряженно о чем-то размышляя.– Значит, вы думаете, – наконец сказал он, – что этот звонок был ответом похитителей на мое объявление?Я вздохнул.– Что вы, профессор. Это только предположение.Ирония в моем голосе осталась незамеченной доктором и миссис Кондон, зато Майра-младшая улыбнулась мне невеселой улыбкой.– Папа, – сказала дочь, наклонившись вперед, – мне не меньше других хочется видеть, как этот ребенок вернется к своим родителям. Но не думаешь ли ты, что тебе нужна отказаться от участия в этом и предоставить возможность кому-нибудь другому занять твое место посредника?Он приподнял подбородок. Дать бы ему по этому подбородку, подумал я.– Я поклялся, что доведу это дело до самого конца.– Но рапа, ты уже немолод. Для тебя опасно...– Давай не будем об этом думать, – сказал он. – Когда наступит такое время, что уважаемый человек не сможет выходить из своего собственного дома только потому, что пытается помочь одному из величайших героев всех времен, тогда... тогда я не захочу жить ни дня больше.Он что, пытается меня развеселить?– С вами все в порядке, миссис Кондон? – спросил я.– Да. Спасибо. Я не расслышала вашего имени, молодой человек.– Меня зовут Натан Геллер. Я полицейский из Чикаго. Я благодарен вам за гостеприимство.– Честно говоря, – сказала она, прижав руку к изрядной груди, – я была несколько шокирована. К счастью, Майра осталась у нас и приготовила замечательный ужин. Его хватит на всех.Я повернулся к Майре:– Вы здесь не живете?– Нет, – сказала она с натянутой улыбкой на лице, с той улыбкой, которая отрицает саму себя.– Это похоже на маленькую Майру, – сказал Кондон. – Хотя она категорически против того, чтобы я принимал участие в этом деле, она тем не менее приехала ко мне сюда в Бронкс, чтобы взять на себя часть моих повседневных дел.– Например, каких? – спросил я ее.– Сегодня отец получил несколько сот писем, – сказала она, – в ответ на свое письмо редактору «Хоум Ньюз». И так каждый день с тех пор, как это письмо опубликовали.– Вам следует сохранить эти письма и передать их копам, – сказал я.– Вы имеете в виду полковника Шварцкопфа? – спросил Кондон.– Это было бы лучше, чем ничего. Но здесь Нью-Йорк. В этом штате, как вы знаете, тоже есть копы.В дверь постучали: дочь Кондона неторопливо поднялась, чтобы открыть ее, и через минуту вернулась в гостиную в сопровождении полковника Брекинриджа.Я коротко рассказал ему о телефонном звонке, на который ответила мисс Кондон.– Уже почти полседьмого, – сказал Брекинридж. – Еще никто не звонил?– Еще нет, – сказал я. – Почему бы нам не поесть?– Сэр! – воскликнул Кондон, выпрямившись на кушетке. – Как можете вы думать о еде, когда на волоске висит жизнь ребенка?– Э, я не думаю, что этот волосок порвется, если мы пообедаем, – сказал я. – Иначе мы все разнервничаемся, как кошки во время грозы.Мы поели. Столовая находилась позади гостиной, и Майра – плохая хозяйка, но чудесная кухарка – подала нам тушеное мясо с жареной картошкой, морковью и луком.– Полковник, – сказал Кондон, который, позабыв про висящего на волоске ребенка, уплетал вторую порцию, – вы, возможно, помните, я говорил, что особенная подпись похитителей, изображающая красный и синие круги, напоминает мне знак сицилийской мафии.– Да, – неуверенно сказал Брекинридж. Он только ковырял свою еду.– Я сделал копию этого знака и сегодня показал его в Фордхеме.– Что-что? – спросил я.Он сделал глоток своего любимого напитка – полезного для здоровья молока – и слово в слово повторил то, что уже сказал.Я только покачал головой. Его дочь, Майра, посмотрела на меня свирепым взглядом.Довольный собой, подняв в воздух вилку с куском мяса, Кондон сказал:– Обратите внимание, я никому ничего не сказал о своей поездке в Хоупуэлл вчера ночью. Но я был решительно настроен узнать, если возможно, значение этого таинственного знака.– Профессор, – сказал Брекинридж, лицо которого стало белым, как напиток Кондона. – Возможно, это было не очень благоразумно с вашей стороны.Казалось, Кондон не расслышал его; его остекленевшие глаза и застывшая улыбка были направлены внутрь него самого.– Я изобразил этот знак на листке бумаги и последние два дня носил с собой. Показывал его всем, с кем встречался, спрашивал о нем.– Отличная идея, – заметил я.– Ив конце концов, – сказал он, многозначительно подняв палец, – сегодня днем я встретил человека, который узнал его. Этот человек – мой сицилийский друг.Брекинридж приложил салфетку к губам и отодвинул тарелку с почти нетронутой пищей.– Ив результате, – продолжал Кондон, – я теперь уверен, что наши похитители родом из Италии. Мой сицилийский друг подтвердил мои подозрения и объяснил, что этот знак одной из преступных организаций Старого Света, носящей название «тригамба», или «три ноги».– Три ноги? – повторил Брекинридж.– Мой сицилийский друг объяснил, что две ноги – это хорошо, но «когда идет третья нога, берегись».– Позвольте, я запишу это, – сказал я.– Его символическое значение, – продолжал Кондон, – состоит в том, что если посторонний вступит на территорию тайного общества, мафии, то этот незваный гость должен ждать удара кинжалом в сердце.Его дочь Майра, нарезавшая себе мясо, со стуком уронила нож.– Папа, – сказала она, – прошу тебя, не делай этого. Прошу тебя, откажись от этой глупой и опасной затеи.Полковник Брекинридж посмотрел на молодую женщину печальными глазами:– Пожалуйста, не просите его об этом, миссис. Возможно, ваш отец единственный честный человек на земле, вошедший в контакт с похитителями.– Извините меня, – холодно проговорила Майра, – я, наверное, не буду сегодня есть десерт. – Она швырнула салфетку на стол, встала и вышла из столовой; стук ее ножек о лестницу, находившуюся через несколько комнат, свидетельствовал о том, что она сильно раздражена.После того как мы управились с яблочным пирогом, Брекинридж вышел на крыльцо покурить – профессор не переносил запаха табачного дыма в своем доме, – оставив мистера и миссис Кондон дежурить у телефона, который стоял на столике в коридоре возле гостиной. Я последовал за ним.– Разве можно доверять этому человеку? – со злобой проговорил Брекинридж, жадно затянувшись сигаретным дымом. – Показывал эту подпись всему Бронксу! Какому-то «сицилийскому, другу»!– Он, конечно, болван, – сказал я, – если только не слишком умный.– Умный?Я кивнул, постучав по виску пальцем.– Пока он болтал сейчас о знаке мафии, в эту вешалку для шляп, которую я называю головой, пришла одна мысль. Когда я в Хоупуэлле первый раз разговаривал с ним по телефону, Кондон сказал, что письмо, адресованное ему, подписано знаком мафии.– Да. Я помню. Ну и что?– Он всячески меня заверял, что не открывал конверта, предназначенного для Слима.– Верно.– Я даже слышал в трубке, как он разорвал его.– Да, я припоминаю.– Дело в том, что письмо Слиму действительно было подписано знаком мафии, но записка Кондону была совсем без подписи.Брекинридж подумал над моими словами.– Но откуда профессор мог знать об этой подписи до того, как открыл письмо?..– Вот именно. Разумеется, он мог вскрыть письмо, что лежало внутри, раньше, а потом просто разорвать листок бумаги, чтобы усладить мой слух. Но в любом случае...– Да. Однако это нам ничего не дает, Геллер. Абсолютно ничего не дает. У меня тоже есть, что вам рассказать.– Так рассказывайте, черт возьми.Брекинридж затянулся дымом сигареты и выпустил кольцо дыма.– Вчера вечером Кондон, как обычно, много пустозвонил. Рассказывал о своей дочери Майре, о том, что до замужества она работала учительницей. Затем он принялся разглагольствовать о том, как «сильна в их семье любовь к преподаванию», что его супруга «сама была замечательной школьной учительницей», что они с ней познакомились, когда работали в одной средней школе.– Да. Ну и что из этого?– Геллер, они преподавали в средней школе номер тридцать восемь в Гарлеме.Меня как обухом по голове ударило.– В Гарлеме? Где живут Сара Сивелла и Мартин Маринелли?– Именно. – Он бросил сигарету в небольшой сугроб на газоне. – Ну что, пошли обратно?Но не успели мы войти в дом, как в дверях появилась взволнованная миссис Кондон и сказала:– Телефон звонит, джентльмены... мой муж сейчас возьмет трубку.Мы торопливо пошли через дом и увидели, что Кондон как раз поднимает трубку с аппарата.– Да, я слушаю. Кто это звонит? – проговорил он для проформы; он стоял, высоко подняв подбородок, бледно-голубые глаза его смотрели настороженно, как глаза пристрастившегося к опиуму китайца.Через мгновение он сказал:– Да, я получил ваше письмо.Я стоял близко к нему и слегка отвел трубку от его уха, чтобы тоже слышать говорящего на другом конце линии. Кондон неодобрительно на меня посмотрел, но сопротивляться не стал.– Я прочитал ваше объявление, – произнес резкий, внятный голос, – в нью-йоркской газете «Америкэн».– Да? Откуда вы звоните? Блестящий вопрос! Просто блестящий!– Из Вестчестера, – ответил голос.Брови Кондона сошлись – он пытался придумать еще один коварный вопрос.– Доктор Кондон, вы иногда пишете статьи для газет?Кажется, этот вопрос застал профессора врасплох. Немного подумав, он сказал:– Да, конечно, я иногда пишу статьи для газет.После короткой паузы послышалось, как голос приглушенно говорит кому-то стоящему рядом:– Он говорит, что иногда пишет статьи для газет.Человек снова заговорил в трубку, голос у него был сильным, отчетливым и несколько гортанным.– На этой неделе каждый вечер будьте дома с шести до двенадцати. Вы получите письмо с указаниями. Действуйте в соответствии с ними, иначе все сорвется.– Я буду сидеть дома, – сказал Кондон, приложив руку к сердцу.– Statti citto!Последнюю фразу произнес другой голос, вмешавшийся в разговор.Почти полминуты на том конце молчали, потом резкий, гортанный голос сказал:– Ладно. Мы с вами свяжемся.Услышав в трубке щелчок, Кондон мигнул и сказал с важным видом:– Они прервали связь.Я пропустил эту глупость мимо ушей и обратился к Брекинриджу:– Вы все слышали?– Да, – сказал Брекинридж. – Что означает эта Фраза на иностранном языке?– Statti citto, – сказал я, – означает «заткнись» на сицилийском диалекте. Мне кажется, они воспользовались телефоном-автоматом, а в этот момент кто-то проходил мимо.– Я думаю, – сказал Кондон с сосредоточенным видом, – он мог обманывать нас, когда сказал, что звонит из Вестчестера.– Неужели? – насмешливо сказал я. – Мне это как-то не пришло в голову.– Что ж, нужно скорее собрать деньги, – озабоченно проговорил Брекинридж, шагая взад и вперед по узкому коридору.– В своем последнем письме похитители конкретно указали размеры, которые должна иметь коробка для денег, – сказал Кондон. – Хотите, я завтра попробую изготовить такую коробку?Брекинридж посмотрел на меня и пожал плечами.Кондон продолжал, многозначительно подняв палец:– Наверху, в моем кабинете, стоит избирательная урна вице-губернатора штата Нью-Йорк, баллотировавшегося в 1820 году.Вот это да.– У нее есть крышка, две петли и замок. Коробка, которую я построю, будет в точности повторять эту старинную избирательную урну.– А для чего это? – спросил я.Румяные щеки на самодовольно улыбающемся лице Кондона стали похожи на розовые шары.– Я попрошу, чтобы коробку сделали из пятислойной фанеры. Для ее изготовления мы применим различные виды древесины. Клен, сосну, тюльпанное дерево... И еще пару других видов. Всего будет пять различных видов древесины.– И тогда коробку будет легко опознать, – задумчиво закончил я.Брекинридж посмотрел на меня с любопытством.– Неплохая идея, – сказал я, чем удивил всех, в том числе самого себя.– Доктор, – сказал Брекинридж, положив руку на плечо старика, – я вижу, какую жертву вы приносите, помогая нам. Я знаю, что члены вашей семьи не одобряют вашего участия в этом деле. Но я надеюсь, что когда-нибудь вас так или иначе вознаградят за то, что вы для нас делаете.– Я не жду никакой награды за то, что могу сделать, – проговорил Кондон с присущей ему помпой и торжественностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58