поднимаясь по лестнице, он повторял про себя:«Так вот ты какая, недотрога! Сердишься, как королева, а сама посылаешь анонимные письма, чтобы заставить своего поклонника жениться на тебе! А я-то чуть не попался!»Он постучал к Мадзе и, лишь переступив порог комнаты, с наглым видом снял шляпу.При появлении пана Казимежа Мадзя нахмурилась. Этот молодой щеголь показался ей теперь самым заурядным человеком; она не только перестала верить в его гениальность, но даже в его красивой внешности видела что-то пошлое.«Разве можно сравнить его с Сольским?» — подумала она.Презрение так явственно отразилось на лице Мадзи, что весь задор пана Казимежа улетучился. Он робко поздоровался и так же робко сел на стул у печки, Мадзя даже не предложила ему сесть.— Что привело вас ко мне? — холодно спросила Мадзя.К этому времени пан Казимеж уже овладел собой и, обозлившись, дерзко посмотрел Мадзе в глаза.— Я хотел узнать, — начал он, — что это за слухи ходят о вас?— Обо мне? — спросила Мадзя, сверкнув глазами. — Уж не по поводу ли нашей с вами прогулки?— О нет, сударыня. Об этом от меня никто не узнает. Люди говорят совсем о другом: что вы посещали приют да еще были у какой-то… Ах, панна Магдалена! Ну как можно быть такой неосмотрительной! — прибавил пан Казимеж помягче.— О том, что я посещала приют и была у этой женщины, — вспыхнула Мадзя, — уже знают мои родители и мой брат, и они, конечно, меня не осудят.Пан Казимеж промолчал, вытирая пот со лба.— Это все, что вы хотели мне сказать? — спустя минуту спросила девушка.— Нет, не все, — резко возразил пан Казимеж. — Я хотел еще спросить, не знаком ли вам этот почерк… Хотя мне кажется, он умышленно изменен.Он сунул руку в карман и, пристально глядя на Мадзю, протянул ей исписанный листок, у которого нижний край был оторван.Мадзя спокойно взяла листок и начала читать: «Если порядочный человек увлекает невинную, неопытную девушку на уединенные прогулки, он должен помнить, к чему это обязывает. Ему, конечно, уже не раз доводилось совершать подобные прогулки с неопытными девушками, но для этой особы следовало бы сделать исключение как ради ее красоты и благородства, так и потому, что доброе имя — это все ее достояние…»
Мадзя читала с удивлением. Вдруг она хлопнула себя по лбу и прошептала:— Ада! Так вот до чего доводит ревность!Пан Казимеж вскочил со стула.— Что вы говорите? — воскликнул он. — Это почерк панны Ады?Он вырвал у Мадзи письмо и, присмотревшись, сказал:— Да, почерк изменен, но это ее почерк. Да, да! Ах я слепец!— Теперь вы, кажется, уже прозрели, — насмешливо заметила Мадзя.Пан Казимеж смотрел то на письмо, то на девушку. Он никогда еще не видел ее такой и даже не предполагал, что эта кроткая, наивная девочка может говорить таким тоном и так иронически усмехаться.«Что с ней сталось? Ведь это совсем другая женщина!» — подумал он.Спрятав письмо, пан Казимеж опустил голову и умоляюще сложил руки.— Панна Магдалена, — с волнением в голосе сказал он, — я вас не понимал. Вы были для меня самой нежной, самой благородной сестрой! Более того, вы были голосом моей несчастной матери. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?Он ждал, что Мадзя протянет ему руку. Но девушка, не подавая руки, ответила:— Я скоро уезжаю к брату. Очень далеко. Мы больше никогда уже не увидимся, и я могу сказать вам, что… ваш поступок меня нисколько не задевает.Минуту постояв, пан Казимеж поклонился и вышел.«Теперь он пойдет к Аде, — подумала Мадзя, — объяснит ей, что был для меня самым благородным братом, и… они поженятся… Ах, Ада! И из-за этого она ревновала?»Мадзя смотрела на дверь и тихо смеялась. Не над паном Казимежем, нет, она смеялась тому, что чувствовала себя совсем другим человеком. Прежней веселой Мадзи, которая видела все в розовом свете, уже не было. Глава пятнадцатаяПан Казимеж становится героем Пану Казимежу, этому баловню счастья, вот уже несколько месяцев не везло. Ада Сольская была на него в обиде, Стефан Сольский относился к нему с нескрываемым презрением, в салонах его принимали холодно, великосветские приятели сторонились его, а люди влиятельные уже не предлагали ему блестящих должностей. Под конец ему перестали давать в долг, и даже ростовщики стали отказывать в мало-мальски солидных займах.Причину всех своих невзгод пан Казимеж видел в возмутительном поведении сестры Элены, которая, вместо того, чтобы отдать свою руку Сольскому, сперва кокетничала со всеми мужчинами, а потом вдруг взяла и вышла замуж за Бронислава Корковича, за пивовара!«Это Элена виновата», — думал пан Казимеж всякий раз, когда на него обрушивалась новая неприятность. И враждой к сестре он, как зонтиком, пытался прикрыться от сыпавшегося на него града неудач.Но вскоре град сменился ураганом.На третий день после прогулки с Мадзей в Ботаническом саду пану Казимежу принесли письмо, подписанное Петром Корковичем, который приглашал его к себе по важному делу.«Чего ему от меня надо, этому пивовару?» — недоумевал пан Казимеж. В первую минуту он хотел вызвать на дуэль Бронислава Корковича за недостаточно учтивое письмо его отца. Потом подумал, не ответить ли Корковичу-старшему, что тот, у кого есть дело к пану Норскому, должен сам к нему явиться. Но под конец, предчувствуя недоброе, решил все же пойти к старику и преподать ему урок вежливости.На следующий день часа в два пополудни пан Казимеж отправился к пивовару, который принял его у себя в кабинете без сюртука и жилета, так как день был жаркий. За такую бесцеремонность пан Казимеж возымел было желание учинить Корковичу скандал, но, взглянув на могучие руки хозяина, поостыл и только сказал про себя: «Ну и медведь! Любопытно, что ему надо?»Старый пивовар не долго томил гостя неизвестностью. Рассевшись в кресле, он указал пану Казимежу на шезлонг и спросил:— Вы, конечно, знаете, что со вторника ваша сестра стала моей невесткой? Венчание состоялось в Ченстохове, а теперь молодые поехали на месяц за границу.Пан Казимеж холодно кивнул головой.— Таким образом, — продолжал Коркович, теребя бороду, — со вторника вы — член нашей семьи.— Весьма польщен, — ледяным тоном произнес пан Казимеж.— Зато я — не весьма, — подхватил старый пивовар, — однако надеюсь…— Вы пригласили меня, чтобы говорить дерзости? — перебил его пан Казимеж.— Нет. Я пригласил вас, чтобы посоветоваться с вами и уладить одно некрасивое дело. Вы взяли у некоего Мельницкого, парализованного старика, четыре тысячи рублей. А этому шляхтичу жить не на что. Надо что-то придумать.— Вам-то какое до этого дело? — вспылил пан Казимеж.— Позвольте, — побагровел Коркович, — я, конечно, не очень разбираюсь в ваших аристократических понятиях чести. Но мне, простому пивовару, ясно, что нельзя грабить калек, оставлять их без куска хлеба. А вы, сударь, ограбили Мельницкого, забрали из банка четыре тысячи рублей, в которых он сам крайне нуждался.— Деньги эти Мельницкий был должен моей матери. Он взял их взаймы.— Э, пустое! — махнул рукой Коркович. — Вы сами себя обманываете. Ваша матушка, царство ей небесное, никак не могла давать взаймы, потому что, кроме долгов, у нее ничего не было.— Это ложь!— Я не лгу! — крикнул Коркович, ударив кулаком по столу. — Спросите у Згерского, спросите у владельца дома, где она жила. Спросите, наконец, у Фишмана, который незадолго до ее смерти отказался ссудить ей несколько сот рублей.— Фишман? — побледнев, прошептал пан Казимеж.— Да, да, Фишман! Он не раз ссужал покойницу деньгами по векселям, подписанным вами… и ею…При этих словах пивовар препакостно прищурил левый глаз, а пан Казимеж опустил голову.— Знаю я вас, юнцов! — продолжал Коркович. — У самого сынок, который с вами по кабачкам шатался. Теперь уж его, подлеца, будет держать в ежовых рукавицах молодая жена, как пить дать, будет. Почувствует, голубчик, что женин башмак пожестче отцовского кулака. Сукин сын! Но не в этом дело. Надо вернуть Мельницкому четыре тысячи, иначе старик подохнет с голоду.— Вас кто-то ввел в заблуждение, — гораздо мягче сказал пан Казимеж. — У матери были деньги. Ведь после нее не осталось долгов, были даже наличные…— Покойница ничего не оставила, кроме долгов! — перебил его Коркович. — Деньги, которые вы получили после ее смерти, дали Арнольд и Сольские. Не верите, спросите у поверенного Сольских — Мыделко, ну, того кривоногого дурака, что женится на сумасшедшей Говард.— На панне Говард? — невольно вырвалось у пана Казимежа, однако он тут же умолк.— В конце концов, — продолжал Коркович, — мне нет дела до доходов вашей матушки. Сейчас важно другое — надо вернуть Мельницкому четыре тысячи. Так что ступайте к моему адвокату, уладьте с Мельницким все формальности, а четыре тысячи рублей и проценты, начиная с апреля, уплачу я.Пан Казимеж замер.— А кроме того, вот вам мой совет, — продолжал Коркович, — банкира побоку, и идите-ка лучше служить ко мне на завод. Потом я пошлю вас за границу, а научитесь варить пиво, да такое, чтобы другим за вас не расхлебывать, подыщу вам приличный заводик и будете сам себе хозяин. Ну как? — заключил старик, хлопнув пана Казимежа по плечу.— К пивоваренному делу меня не тянет, — ответил Норский, — а эти четыре тысячи Мельницкий все-таки был должен моей матери, он сам говорил мне об этом.Коркович грузно поднялся с кресла.— Если уж вам это так приятно, — сказал он, — сделайте милость, думайте, будто Мельницкий был должен вашей матери. Я и без вас возвращу ему деньги, не хочу, чтобы люди трепали имя брата моей невестки. Нижайшее почтение, пан Норский!Пан Казимеж в бешенстве вскочил с шезлонга и, едва кивнув Корковичу, выбежал из кабинета.Однако через несколько часов к нему вернулась способность смотреть на вещи здраво.«Если этому солодовнику, — подумал он, — вздумалось сделать Мельницкому подарок, пусть делает. Мне-то какая печаль! Мельницкий — человек порядочный, сам признал, что должен был моей матери. А ведь он не такой дурак, чтобы ни с того ни с сего дарить четыре тысячи рублей».Это рассуждение успокоило пана Казимежа. Но, к несчастью, через несколько дней он получил анонимное письмо следующего содержания: «Если порядочный человек увлекает невинную, неопытную девушку на уединенные прогулки, он должен помнить, к чему это обязывает. Ему, конечно, уже не раз доводилось совершать подобные прогулки с неопытными девушками, но для этой особы следовало бы сделать исключение как ради ее красоты и благородства, так и потому, что доброе имя — это все ее достояние.Впрочем, есть основания опасаться, что человек, который мог без зазрения совести ограбить парализованного старика, не пощадит доверчивой девушки!»
Неистовая ярость охватила пана Казимежа, когда он прочитал это письмо. Стало быть, история с Мельницким уже стала известна в городе? Но кто мог написать анонимное письмо? Наверное, Магдалена Бжеская, которая, видно, надеялась таким способом женить его на себе.Ухватившись за эту догадку, пан Казимеж поспешил к Мадзе. Если писала она, он ее изобличит, а если не она, за ним останется право требовать почетного перемирия и, кто знает, может, даже удастся стать ее любовником. Однако конец письма пан Казимеж на всякий случай оторвал. Если письмо сочинила не Мадзя, к чему ей знать о Мельницком?Но Мадзя прочитала анонимное письмо совершенно равнодушно, ничем не обнаруживая намерения женить на себе пана Казимежа. И самое главное, она проговорилась, что узнала почерк Ады.«Ну, разумеется! — думал пан Казимеж, в десятый раз перечитывая письмо. — Разумеется, это рука Ады! И как я сразу не догадался?»Придя домой, он достал из стола несколько старых писем Ады, написанных еще в Швейцарии. Почерк был очень похож; видно, аноним даже не очень старался остаться неизвестным.Как поднимается вихрь, когда налетает циклон, так в душе пана Казимежа от письма Ады поднялся рой воспоминаний. Сколько вечеров провел он у Ады в Цюрихе! Сколько прогулок совершили они по озерам, сколько часов провели наедине в долинах, усеянных обломками скал, у стремительных горных потоков, среди роскошных благоухающих лугов.А как внимательно слушала Ада его философские и общественные теории. Как она краснела, встречая его, и какой печальной становилась, когда через несколько часов он уходил. И за все это время ни единым словом, ни единым намеком не выдала того, что она и брат уплатили долги его матери!Значит, Ада уже тогда любила его. Но почему же потом она охладела? Может, из-за неприязни к Элене, которая так играла Сольским?Но, вернее всего, Аде и ее брату стали известны сплетни об этой истории с Мельницким.Пан Казимеж возбужденно шагал по комнате, не зажигая огня, хотя уже стемнело. Да, это злосчастное дело с Мельницким погубило его карьеру! Слух о нем распространился среди всех знакомых, проник в салоны, где еще недавно пана Казимежа принимали так любезно.— Но кто же распустил этот слух? Не Згерский ли? А, знаю!Пан Казимеж хлопнул себя по лбу; он вспомнил про Котовского.Вот кто больше всех заинтересован в этом, — Котовский, ведь он хочет жениться на племяннице паралитика, панне Левинской. Это он наябедничал Сольскому, — он ведь его домашний доктор. Он, конечно, рассказывал эту историю каждому встречному, а охотников слушать его могло быть очень много — врагов у пана Казимежа хоть отбавляй.— Котовский! — повторял он, и ему казалось, что он видит перед собой худощавое лицо и растрепанную шевелюру молодого медика, с которым он когда-то встретился и поспорил у панны Говард. Затем пану Казимежу вспомнилось, как его мать однажды даже поставила ему в пример Котовского, этого мужлана и нахала.«Недаром он всегда был мне противен! — подумал пан Казимеж. — Ну, уж я ему отомщу. Он испортил мне жизнь, но и я его не пожалею».С того времени, как Котовский стал домашним доктором Сольских, его дела в Варшаве пошли в гору. Он снял квартиру во втором этаже на одной из главных улиц, открыл кабинет для приема больных и мало-помалу приобретал практику среди людей состоятельных. Вначале его мешковатая одежда и резкое обращение отпугивали пациентов. Но после нескольких случаев удачного лечения все признали, что он необыкновенно способный доктор, а потому имеет право чудить.Однажды утром к доктору Котовскому явились двое посетителей: пан Палашевич и пан Розбияльский. Они вручили свои визитные карточки опрятно одетой старухе-служанке и сказали, что хотят видеть барина по личному делу.Котовский, как и подобает уважающему себя доктору, несколько минут продержал обоих посетителей в приемной, затем вышел к ним и, стоя на пороге своего кабинета, небрежно поклонился.— Кому из вас, господа, угодно пройти первым? — спросил он.— Нам угодно обоим поговорить с вами, — вежливо ответил лощеный пан Розбияльский, поглаживая рыжеватые бачки.— По делу пана Норского, — сухо прибавил не менее элегантный пан Палашевич с торчащими усиками.— Норского? — переспросил молодой доктор. — А что с ним?— Пан Норский совершенно здоров, — ответил чрезвычайно учтивый пан Розбияльский.— Позвольте присесть, доктор, — перебил товарища столь же учтивый, но менее добродушный пан Палашевич.— Мы явились к вам, — деликатно продолжал пан Розбияльский, — по поводу слухов, которые, как говорят, распространяете вы, уважаемый пан доктор, об уважаемом пане Норском и которые задевают его честь.— Честь? — удивленно переспросил Котовский.— Нам надо выяснить, говорили ли вы кому-нибудь, что уважаемый пан Норский выманил четыре тысячи рублей у некоего Мельницкого, парализованного и слабоумного старика? — вмешался пан Палашевич.— Эти деньги вчера были возвращены Мельницкому. Так что ни я, ни моя невеста не имеем к пану Норскому никаких претензий, — в замешательстве возразил Котовский.— Но случалось ли вам рассказывать об этом деле? — настаивал Палашевич.— Да, кое-кому я о нем говорил, но ведь это правда.— А с паном Сольским вы тоже беседовали об этом неприятном деле? — мягко спросил Розбияльский.— Да, беседовал.— Ваши сведения, — вставил Палашевич, — были неточны и тем самым вы нанесли пану Норскому немалый моральный ущерб. Ввиду этого пан Норский требует от вас удовлетворения.— То есть как это? — все более удивляясь, спросил Котовский.— А вот так. Соблаговолите, уважаемый пан доктор, прислать к нам своих секундантов, и мы договоримся с ними либо об опровержении упомянутых слухов, либо о вашей встрече с паном Норским, — сказал Розбияльский.— Это что же, дуэль? — воскликнул Котовский.— Вполне вероятно.— А если я не приму вызова? Ведь в конце концов я говорил правду.— В таком случае пан Норский заставит вас драться, — ответил пан Палашевич.— Заставит? — переспросил Котовский.— Я полагаю, — сказал пан Розбияльский, — что самое лучшее для вас — прислать секундантов. Завтра в час дня мы будем ждать их у пана Палашевича, адрес которого вам известен.Они поклонились и исчезли так внезапно, что Котовский даже протер глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Мадзя читала с удивлением. Вдруг она хлопнула себя по лбу и прошептала:— Ада! Так вот до чего доводит ревность!Пан Казимеж вскочил со стула.— Что вы говорите? — воскликнул он. — Это почерк панны Ады?Он вырвал у Мадзи письмо и, присмотревшись, сказал:— Да, почерк изменен, но это ее почерк. Да, да! Ах я слепец!— Теперь вы, кажется, уже прозрели, — насмешливо заметила Мадзя.Пан Казимеж смотрел то на письмо, то на девушку. Он никогда еще не видел ее такой и даже не предполагал, что эта кроткая, наивная девочка может говорить таким тоном и так иронически усмехаться.«Что с ней сталось? Ведь это совсем другая женщина!» — подумал он.Спрятав письмо, пан Казимеж опустил голову и умоляюще сложил руки.— Панна Магдалена, — с волнением в голосе сказал он, — я вас не понимал. Вы были для меня самой нежной, самой благородной сестрой! Более того, вы были голосом моей несчастной матери. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?Он ждал, что Мадзя протянет ему руку. Но девушка, не подавая руки, ответила:— Я скоро уезжаю к брату. Очень далеко. Мы больше никогда уже не увидимся, и я могу сказать вам, что… ваш поступок меня нисколько не задевает.Минуту постояв, пан Казимеж поклонился и вышел.«Теперь он пойдет к Аде, — подумала Мадзя, — объяснит ей, что был для меня самым благородным братом, и… они поженятся… Ах, Ада! И из-за этого она ревновала?»Мадзя смотрела на дверь и тихо смеялась. Не над паном Казимежем, нет, она смеялась тому, что чувствовала себя совсем другим человеком. Прежней веселой Мадзи, которая видела все в розовом свете, уже не было. Глава пятнадцатаяПан Казимеж становится героем Пану Казимежу, этому баловню счастья, вот уже несколько месяцев не везло. Ада Сольская была на него в обиде, Стефан Сольский относился к нему с нескрываемым презрением, в салонах его принимали холодно, великосветские приятели сторонились его, а люди влиятельные уже не предлагали ему блестящих должностей. Под конец ему перестали давать в долг, и даже ростовщики стали отказывать в мало-мальски солидных займах.Причину всех своих невзгод пан Казимеж видел в возмутительном поведении сестры Элены, которая, вместо того, чтобы отдать свою руку Сольскому, сперва кокетничала со всеми мужчинами, а потом вдруг взяла и вышла замуж за Бронислава Корковича, за пивовара!«Это Элена виновата», — думал пан Казимеж всякий раз, когда на него обрушивалась новая неприятность. И враждой к сестре он, как зонтиком, пытался прикрыться от сыпавшегося на него града неудач.Но вскоре град сменился ураганом.На третий день после прогулки с Мадзей в Ботаническом саду пану Казимежу принесли письмо, подписанное Петром Корковичем, который приглашал его к себе по важному делу.«Чего ему от меня надо, этому пивовару?» — недоумевал пан Казимеж. В первую минуту он хотел вызвать на дуэль Бронислава Корковича за недостаточно учтивое письмо его отца. Потом подумал, не ответить ли Корковичу-старшему, что тот, у кого есть дело к пану Норскому, должен сам к нему явиться. Но под конец, предчувствуя недоброе, решил все же пойти к старику и преподать ему урок вежливости.На следующий день часа в два пополудни пан Казимеж отправился к пивовару, который принял его у себя в кабинете без сюртука и жилета, так как день был жаркий. За такую бесцеремонность пан Казимеж возымел было желание учинить Корковичу скандал, но, взглянув на могучие руки хозяина, поостыл и только сказал про себя: «Ну и медведь! Любопытно, что ему надо?»Старый пивовар не долго томил гостя неизвестностью. Рассевшись в кресле, он указал пану Казимежу на шезлонг и спросил:— Вы, конечно, знаете, что со вторника ваша сестра стала моей невесткой? Венчание состоялось в Ченстохове, а теперь молодые поехали на месяц за границу.Пан Казимеж холодно кивнул головой.— Таким образом, — продолжал Коркович, теребя бороду, — со вторника вы — член нашей семьи.— Весьма польщен, — ледяным тоном произнес пан Казимеж.— Зато я — не весьма, — подхватил старый пивовар, — однако надеюсь…— Вы пригласили меня, чтобы говорить дерзости? — перебил его пан Казимеж.— Нет. Я пригласил вас, чтобы посоветоваться с вами и уладить одно некрасивое дело. Вы взяли у некоего Мельницкого, парализованного старика, четыре тысячи рублей. А этому шляхтичу жить не на что. Надо что-то придумать.— Вам-то какое до этого дело? — вспылил пан Казимеж.— Позвольте, — побагровел Коркович, — я, конечно, не очень разбираюсь в ваших аристократических понятиях чести. Но мне, простому пивовару, ясно, что нельзя грабить калек, оставлять их без куска хлеба. А вы, сударь, ограбили Мельницкого, забрали из банка четыре тысячи рублей, в которых он сам крайне нуждался.— Деньги эти Мельницкий был должен моей матери. Он взял их взаймы.— Э, пустое! — махнул рукой Коркович. — Вы сами себя обманываете. Ваша матушка, царство ей небесное, никак не могла давать взаймы, потому что, кроме долгов, у нее ничего не было.— Это ложь!— Я не лгу! — крикнул Коркович, ударив кулаком по столу. — Спросите у Згерского, спросите у владельца дома, где она жила. Спросите, наконец, у Фишмана, который незадолго до ее смерти отказался ссудить ей несколько сот рублей.— Фишман? — побледнев, прошептал пан Казимеж.— Да, да, Фишман! Он не раз ссужал покойницу деньгами по векселям, подписанным вами… и ею…При этих словах пивовар препакостно прищурил левый глаз, а пан Казимеж опустил голову.— Знаю я вас, юнцов! — продолжал Коркович. — У самого сынок, который с вами по кабачкам шатался. Теперь уж его, подлеца, будет держать в ежовых рукавицах молодая жена, как пить дать, будет. Почувствует, голубчик, что женин башмак пожестче отцовского кулака. Сукин сын! Но не в этом дело. Надо вернуть Мельницкому четыре тысячи, иначе старик подохнет с голоду.— Вас кто-то ввел в заблуждение, — гораздо мягче сказал пан Казимеж. — У матери были деньги. Ведь после нее не осталось долгов, были даже наличные…— Покойница ничего не оставила, кроме долгов! — перебил его Коркович. — Деньги, которые вы получили после ее смерти, дали Арнольд и Сольские. Не верите, спросите у поверенного Сольских — Мыделко, ну, того кривоногого дурака, что женится на сумасшедшей Говард.— На панне Говард? — невольно вырвалось у пана Казимежа, однако он тут же умолк.— В конце концов, — продолжал Коркович, — мне нет дела до доходов вашей матушки. Сейчас важно другое — надо вернуть Мельницкому четыре тысячи. Так что ступайте к моему адвокату, уладьте с Мельницким все формальности, а четыре тысячи рублей и проценты, начиная с апреля, уплачу я.Пан Казимеж замер.— А кроме того, вот вам мой совет, — продолжал Коркович, — банкира побоку, и идите-ка лучше служить ко мне на завод. Потом я пошлю вас за границу, а научитесь варить пиво, да такое, чтобы другим за вас не расхлебывать, подыщу вам приличный заводик и будете сам себе хозяин. Ну как? — заключил старик, хлопнув пана Казимежа по плечу.— К пивоваренному делу меня не тянет, — ответил Норский, — а эти четыре тысячи Мельницкий все-таки был должен моей матери, он сам говорил мне об этом.Коркович грузно поднялся с кресла.— Если уж вам это так приятно, — сказал он, — сделайте милость, думайте, будто Мельницкий был должен вашей матери. Я и без вас возвращу ему деньги, не хочу, чтобы люди трепали имя брата моей невестки. Нижайшее почтение, пан Норский!Пан Казимеж в бешенстве вскочил с шезлонга и, едва кивнув Корковичу, выбежал из кабинета.Однако через несколько часов к нему вернулась способность смотреть на вещи здраво.«Если этому солодовнику, — подумал он, — вздумалось сделать Мельницкому подарок, пусть делает. Мне-то какая печаль! Мельницкий — человек порядочный, сам признал, что должен был моей матери. А ведь он не такой дурак, чтобы ни с того ни с сего дарить четыре тысячи рублей».Это рассуждение успокоило пана Казимежа. Но, к несчастью, через несколько дней он получил анонимное письмо следующего содержания: «Если порядочный человек увлекает невинную, неопытную девушку на уединенные прогулки, он должен помнить, к чему это обязывает. Ему, конечно, уже не раз доводилось совершать подобные прогулки с неопытными девушками, но для этой особы следовало бы сделать исключение как ради ее красоты и благородства, так и потому, что доброе имя — это все ее достояние.Впрочем, есть основания опасаться, что человек, который мог без зазрения совести ограбить парализованного старика, не пощадит доверчивой девушки!»
Неистовая ярость охватила пана Казимежа, когда он прочитал это письмо. Стало быть, история с Мельницким уже стала известна в городе? Но кто мог написать анонимное письмо? Наверное, Магдалена Бжеская, которая, видно, надеялась таким способом женить его на себе.Ухватившись за эту догадку, пан Казимеж поспешил к Мадзе. Если писала она, он ее изобличит, а если не она, за ним останется право требовать почетного перемирия и, кто знает, может, даже удастся стать ее любовником. Однако конец письма пан Казимеж на всякий случай оторвал. Если письмо сочинила не Мадзя, к чему ей знать о Мельницком?Но Мадзя прочитала анонимное письмо совершенно равнодушно, ничем не обнаруживая намерения женить на себе пана Казимежа. И самое главное, она проговорилась, что узнала почерк Ады.«Ну, разумеется! — думал пан Казимеж, в десятый раз перечитывая письмо. — Разумеется, это рука Ады! И как я сразу не догадался?»Придя домой, он достал из стола несколько старых писем Ады, написанных еще в Швейцарии. Почерк был очень похож; видно, аноним даже не очень старался остаться неизвестным.Как поднимается вихрь, когда налетает циклон, так в душе пана Казимежа от письма Ады поднялся рой воспоминаний. Сколько вечеров провел он у Ады в Цюрихе! Сколько прогулок совершили они по озерам, сколько часов провели наедине в долинах, усеянных обломками скал, у стремительных горных потоков, среди роскошных благоухающих лугов.А как внимательно слушала Ада его философские и общественные теории. Как она краснела, встречая его, и какой печальной становилась, когда через несколько часов он уходил. И за все это время ни единым словом, ни единым намеком не выдала того, что она и брат уплатили долги его матери!Значит, Ада уже тогда любила его. Но почему же потом она охладела? Может, из-за неприязни к Элене, которая так играла Сольским?Но, вернее всего, Аде и ее брату стали известны сплетни об этой истории с Мельницким.Пан Казимеж возбужденно шагал по комнате, не зажигая огня, хотя уже стемнело. Да, это злосчастное дело с Мельницким погубило его карьеру! Слух о нем распространился среди всех знакомых, проник в салоны, где еще недавно пана Казимежа принимали так любезно.— Но кто же распустил этот слух? Не Згерский ли? А, знаю!Пан Казимеж хлопнул себя по лбу; он вспомнил про Котовского.Вот кто больше всех заинтересован в этом, — Котовский, ведь он хочет жениться на племяннице паралитика, панне Левинской. Это он наябедничал Сольскому, — он ведь его домашний доктор. Он, конечно, рассказывал эту историю каждому встречному, а охотников слушать его могло быть очень много — врагов у пана Казимежа хоть отбавляй.— Котовский! — повторял он, и ему казалось, что он видит перед собой худощавое лицо и растрепанную шевелюру молодого медика, с которым он когда-то встретился и поспорил у панны Говард. Затем пану Казимежу вспомнилось, как его мать однажды даже поставила ему в пример Котовского, этого мужлана и нахала.«Недаром он всегда был мне противен! — подумал пан Казимеж. — Ну, уж я ему отомщу. Он испортил мне жизнь, но и я его не пожалею».С того времени, как Котовский стал домашним доктором Сольских, его дела в Варшаве пошли в гору. Он снял квартиру во втором этаже на одной из главных улиц, открыл кабинет для приема больных и мало-помалу приобретал практику среди людей состоятельных. Вначале его мешковатая одежда и резкое обращение отпугивали пациентов. Но после нескольких случаев удачного лечения все признали, что он необыкновенно способный доктор, а потому имеет право чудить.Однажды утром к доктору Котовскому явились двое посетителей: пан Палашевич и пан Розбияльский. Они вручили свои визитные карточки опрятно одетой старухе-служанке и сказали, что хотят видеть барина по личному делу.Котовский, как и подобает уважающему себя доктору, несколько минут продержал обоих посетителей в приемной, затем вышел к ним и, стоя на пороге своего кабинета, небрежно поклонился.— Кому из вас, господа, угодно пройти первым? — спросил он.— Нам угодно обоим поговорить с вами, — вежливо ответил лощеный пан Розбияльский, поглаживая рыжеватые бачки.— По делу пана Норского, — сухо прибавил не менее элегантный пан Палашевич с торчащими усиками.— Норского? — переспросил молодой доктор. — А что с ним?— Пан Норский совершенно здоров, — ответил чрезвычайно учтивый пан Розбияльский.— Позвольте присесть, доктор, — перебил товарища столь же учтивый, но менее добродушный пан Палашевич.— Мы явились к вам, — деликатно продолжал пан Розбияльский, — по поводу слухов, которые, как говорят, распространяете вы, уважаемый пан доктор, об уважаемом пане Норском и которые задевают его честь.— Честь? — удивленно переспросил Котовский.— Нам надо выяснить, говорили ли вы кому-нибудь, что уважаемый пан Норский выманил четыре тысячи рублей у некоего Мельницкого, парализованного и слабоумного старика? — вмешался пан Палашевич.— Эти деньги вчера были возвращены Мельницкому. Так что ни я, ни моя невеста не имеем к пану Норскому никаких претензий, — в замешательстве возразил Котовский.— Но случалось ли вам рассказывать об этом деле? — настаивал Палашевич.— Да, кое-кому я о нем говорил, но ведь это правда.— А с паном Сольским вы тоже беседовали об этом неприятном деле? — мягко спросил Розбияльский.— Да, беседовал.— Ваши сведения, — вставил Палашевич, — были неточны и тем самым вы нанесли пану Норскому немалый моральный ущерб. Ввиду этого пан Норский требует от вас удовлетворения.— То есть как это? — все более удивляясь, спросил Котовский.— А вот так. Соблаговолите, уважаемый пан доктор, прислать к нам своих секундантов, и мы договоримся с ними либо об опровержении упомянутых слухов, либо о вашей встрече с паном Норским, — сказал Розбияльский.— Это что же, дуэль? — воскликнул Котовский.— Вполне вероятно.— А если я не приму вызова? Ведь в конце концов я говорил правду.— В таком случае пан Норский заставит вас драться, — ответил пан Палашевич.— Заставит? — переспросил Котовский.— Я полагаю, — сказал пан Розбияльский, — что самое лучшее для вас — прислать секундантов. Завтра в час дня мы будем ждать их у пана Палашевича, адрес которого вам известен.Они поклонились и исчезли так внезапно, что Котовский даже протер глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102