, то простите, сударыня, я об этом и не помышлял.— Но я помню ваши слова: мы должны заняться будущностью этих двух детей, то есть Эленки и ее брата…— Мои слова? — с изумлением спросил Згерский, остановившись посреди аллеи и сложив на груди руки. — Из этих двух детей, как вы их называете, панна Элена интересуется сейчас, ясное дело, с какими намерениями, молодым Корковичем. А что касается пана Казимежа, то это мот, которому нужны только деньги, и наглец, который на дружеские замечания отвечает самым неприличным образом. К планам, о которых вы говорите, я не желаю иметь никакого касательства. Я хотел сообщить вам важную новость, касающуюся нашего благороднейшего пана Стефана.— Не правда ли, редкого благородства человек? — с восторгом подхватила Мадзя.— Это необыкновенный человек! Это, панна Магдалена, гений ума, энергии, характера! Это человек, который просто наносит ущерб людям оттого, что не занимает самого высокого положения. Ум, сердце, воля — и все это в наивысшей степени, — вот, по моему мнению, пан Сольский…Казалось, в порыве неумеренного восторга Згерский взлетит над Саксонским садом.— Ах, как это верно!— А сколько мне приходится бороться за него! — воскликнул Згерский, красноречиво глядя на Мадзю. — Как под него подкапываются, какие строят козни!— Что вы говорите? — испугалась Мадзя.— В эту минуту, — понизив голос, продолжал Згерский, — капиталисты создают против него союз, они хотят употребить все средства, чтобы не дать ему построить сахарный завод, а ведь он распорядился уже свозить материалы. Эти люди говорят, что пан С. перехватил у них инициативу, что в будущем году они хотели начать в тех же местах строительство сахарного завода, а с паном С. думали заключить контракт на поставку сахарной свеклы.— Что же это за люди?— Капиталисты, ну и аристократия, которая зависит от них. Они не выносят, когда кто-нибудь становится им на пути, и тогда ни перед чем не останавливаются! — прибавил он еще тише.— Это ужасно! — прошептала Мадзя, со страхом глядя на Згерского, который в эту минуту скромно опустил быстрые глазки.— Хоть я пану Сольскому человек чужой, но я делаю и буду делать все, что могу, для того чтобы предупредить катастрофу.— Да что же они могут ему сделать?— Они могут портить работы, бунтовать рабочих, подбрасывать плохие материалы, возбуждать против него соседей и в результате — могут довести его до банкротства. Так что вы предостерегите пана Сольского, конечно, не упоминая моего имени…— Что вы! — возмутилась Мадзя. — Кто же лучше вас может его информировать?— Как хотите, — холодно ответил Згерский, но черные глазки совсем спрятал под ресницы. — Пан Сольский, — прибавил он, — в одном не должен сомневаться: во мне он найдет преданного человека, который, оставаясь неизвестным, будет блюсти его интересы и предупредит о всякой интриге.— Ужас! — вздохнула Мадзя, в равной мере потрясенная и опасностью, которая грозила Сольскому, и преданностью Згерского.— Ну вот мы и пришли, — сказал ее спутник, снова широким жестом снимая шляпу и кланяясь до земли, разумеется, насколько позволяло весьма округлое брюшко. — Спасибо за счастливые минуты, которые вы мне подарили, — вздохнул он, — и позвольте вверить вам интересы пана Сольского.Затем он взял Мадзю за руку и, сладко глядя ей в глаза, прибавил:— Панна Магдалена, объединимте наши усилия, и наш возлюбленный гений преодолеет все препятствия!Еще один взгляд, еще один поклон, еще один поворот головы — и пан Згерский покатился, как бильярдный шар, в неведомое пространство. Когда Мадзя исчезла из его глаз, он повернул в противоположном направлении и, игриво озираясь на дам, направился в известное кафе пить кофе. Там ежедневно собирались господа, блюдущие, как и он, чужие интересы, посредники в купле и продаже, устройстве займов, завязывании новых знакомств и сборе информации обо всем и обо всех, кто только мог принести доход человеку со скромными средствами.Вернувшись домой, Мадзя в волнении бросилась к Аде и попросила позвать пана Стефана. Когда тот пришел, она рассказала ему о разговоре со Згерским.— Что же вы так взволновались? — спросил Сольский, с улыбкой глядя на нее.— Но ведь вам грозит опасность!— И вас это испугало? — снова спросил Сольский.Мадзя умолкла в смущении.Брат и сестра обменялись мимолетными взглядами.— Успокойся, Мадзя, — сказала Ада. — Эти господа ничего Стефану не сделают. Об их претензиях мы давно знаем, а пан Згерский, видно, заинтересован в Стефане, вот и напугал тебя.— Но он очень расположен к пану Стефану, — с живостью возразила Мадзя. — Он так верно определил его характер, говорил, что, даже оставаясь чужим и неизвестным, будет блюсти его интересы, потому что не может не питать симпатии к человеку незаурядному…— Ах, ах! — захлопал в ладоши Сольский. — Пан Згерский верно определил мой характер! Нет, решительно я должен с ним познакомиться.— Кто это? — спросила Ада.— Ловкий делец, быть может, немного лучше других, — ответил брат. — Он станет приносить мне сплетни, — а вдруг которая-нибудь пригодится, — ну, а я дам ему полсотенки в месяц. Столько, сколько он брал у покойницы Ляттер процентов, что, увы, у него сорвалось!Мадзя слушала, надувшись.— Вы сердитесь? — обратился к ней Сольский.— Вы не верите человеку, который отзывается о вас с величайшим уважением.— Да верю же, верю! — ответил Сольский. — Если вы скажете, что у Згерского крылышки херувима, я и этому поверю. В конце концов как-нибудь мы узнаем его поближе.Он простился с обеими барышнями и, напевая, ушел к себе.Ада некоторое время смотрела на Мадзю. Затем подсела к ней и, обняв, спросила:— Скажи мне, но только откровенно, совершенно откровенно: что ты думаешь о Стефане?— Я думаю то же, что и Згерский: в твоем брате совместились все достоинства в наивысшей степени: ум, сердце, воля. Кроме того, он самый благородный человек из всех, кого только я знаю, — ответила Мадзя тоном глубокого убеждения.Ада поцеловала ее.— Это хорошо, это очень хорошо, что ты так о нем думаешь, — сказала она, подавляя вздох.— И потому я тебе вот что хочу сказать, — продолжала Мадзя. — Такой человек должен быть счастлив. Мы обязаны позаботиться о том, чтобы он нашел свое счастье. Я хочу сказать тебе, что он должен жениться…— Ты права, — уронила Ада.— И мы с тобой и с пани Арнольд должны сделать все, чтобы помирить его с Элей. У Эли есть недостатки, но у кого же их нет? А пану Стефану нужна именно такая жена.Ада отодвинулась и пристально посмотрела Мадзе в глаза.— И это говоришь ты? — спросила она.— Я ведь права. Пан Стефан человек незаурядный, но Эленка тоже незаурядная женщина. Как она хороша, талантлива, а как горда! Сказать по правде, я не люблю ее даже так, как Цецилию, которой ты устраиваешь место в Язловце. Но должна тебе сказать, когда я гляжу на Элену, я преклоняюсь перед ней, — в этой женщине есть что-то царственное. Правда, она себялюбива, но, видно, знает себе цену, знает, как она обаятельна.Ада тряхнула головой. Глаза Мадзи, ее слова дышали такой искренностью, что нельзя было усомниться в них.— А ты не думаешь, что могут быть женщины лучше Эли? — спросила Ада.— Может быть, в высшем обществе или за границей, — наивно ответила Мадзя.Панна Сольская рассмеялась.— Ах ты, ты! — сказала она, осыпая подругу поцелуями.Затем Ада стала рассказывать Мадзе о делах женского союза, сообщила, что, наверно, будет открыт приют для учительниц, а в будущем, быть может, и для бедных матерей, что в мастерской трикотажных кофточек работает тридцать девушек и что дамы из общества дали согласие купить шестнадцать кофточек. Наконец, она открыла Мадзе, что сегодня ее интересуют только трудящиеся женщины и бедные девушки и порою мучит совесть оттого, что она забросила свои мхи и лишайники.— Представь, я не делаю сейчас и четвертой части тех наблюдений, которые делала раньше, — закончила она с огорчением.Прошла пасха, которая особенно запомнилась Мадзе, — в эту пору она познакомилась с некоторыми родственниками Сольских. Независимо от возраста и титула, все они были с Мадзей предупредительно вежливы. Но от них веяло таким холодом, что разговоры с ними были для девушки сушим мученьем. Она бы отказалась от всех богатств и почестей, бежала бы куда глаза глядят, если бы ей пришлось чаще встречаться с этими важными барами, которые каждым словом, каждым взглядом и жестом показывали, что она чужда им и даже неприятна.Дамы помоложе делали вид, что не замечают ее; здороваясь или прощаясь с нею, они смотрели мимо, на стенку или в потолок. Только какая-то старушка минуты две довольно мило с нею побеседовала, и то лишь затем, чтобы сказать с улыбкой, что Ада, видно, подпала под ее, Мадзи, влияние, раз на пасху наотрез отказалась принять участие в сборе пожертвований на бедных.На третий день пасхи Мадзя сказала себе, что, если эти визиты и знакомства не кончатся, она, невзирая на всю свою привязанность к Сольским, уйдет от них. И тут же Мадзя задалась вопросом, а как эти баре держались бы с Эленой Норской, вынесла ли бы она их общество? Мадзя решила, что панна Элена сумела бы поставить на место этих высокомерных людей и чувствовала бы себя в своей стихии.«О, Эленка не чета мне!»Но пасха прошла, визиты кончились. Мадзя вернулась к своим занятиям в пансионе, где ее окружали все большим вниманием, Ада — к своим делам в женском союзе, где благодаря ей увеличились и число членов и средства, пан Стефан — к своим совещаниям с предпринимателями и техниками по поводу сахарного завода.А солнце меж тем поднималось все раньше, садилось все позже и все выше ходило по небу. В городе стало сухо, люди надели весенние наряды, на улицах стали продавать голубые пролески с фиалковым корнем; сад Сольских покрылся молодой травой, а столетние деревья почками, которые ждали только дождя, чтобы распуститься.Однажды Сольский вошел в комнату к сестре, у которой сидела Мадзя, и весело сказал:— Наконец-то мы заключили договор с поклонником панны Магдалены.— Каким поклонником? — покраснела Мадзя.— Не единственным, но одним из самых пылких. С паном Згерским.— Какое он производит впечатление? — спросила Ада.— Салонный шаркун, сладок и любезен до приторности. В общем, человек, которому не надо открывать дверь, он сам откроет, если захочет.Сольский расхаживал по комнате и щелкал пальцами.— Ты доволен? — спросила Ада.— Доволен. Кажется, это пройдоха! Чем иметь такого в противниках, лучше держать его в хвосте. То есть в хвосте это было бы неприятно, а так, сбоку. Так или иначе, ваша рекомендация, панна Магдалена, очень удачна. И если вы можете порекомендовать мне еще хоть двадцать человек, я буду вам очень благодарен.— Нет, что вы! Впрочем, вы уже, наверно, слышали, я уверена, что слышали…— О ком? — с любопытством спросил Сольский.— О пане Файковском…— Файковский?.. Гм!.. Файка, трубка, табачок! Великолепная фамилия. Что у него, табачный магазин?— Что вы, он аптекарь, провизор!— Что ж, расскажите нам о Файковском, который не оправдал своей табачной фамилии, — попросил Сольский.— Ах, это целая история, — начала Мадзя. — С паном Файковским я познакомилась в Иксинове, он служил там в аптеке. Знакомство у нас было шапочное. Я только отвечала ему на поклоны, потому что он хорошо отнесся к бедной Стелле, когда она приехала к нам с этим концертом, помнишь, Ада? Ах, боже мой, и что теперь с нею? Наверно, бедняжка умерла!— Но ведь это уже новая история, — прервал ее Сольский. — А что же с паном Файковским?— Так вот, — продолжала Мадзя, — пан Файковский приехал сюда, чтобы поступить на работу в аптеку. Знаешь, Ада, он потерял в Иксинове место, потому что был лунатиком и, представь себе, из кухни взбирался по водосточной трубе на второй этаж!— Так, — сказал Сольский, — ну, а в Варшаве он что, уже не лунатик?— Не знаю. Он познакомился тут с учительницей из пансиона панны Малиновской, ты ее знаешь, Ада, с Жаннетой…— Ах, это та, с печальным личиком? — спросила Ада.— Нет, уже не печальным. Впрочем, я не то говорю, она была одно время весела, а сейчас стала еще печальней. Представь, они познакомились с паном Файковским, ну — и полюбили друг друга…— Это «ну» просто великолепно! А всякое ли знакомство кончается любовью, или это привилегия аптекарей?— Не мешай, Стефек! — остановила его сестра.— Итак, — продолжала Мадзя, — они любят друг друга, а обвенчаться не могут, пока у него не будет собственной аптеки или хорошего места, так, чтобы хватило на двоих. Жаннета говорит, что она готова давать уроки, только бы все это кончилось!— Скажите! — вставил Сольский.— Да не прерывай же, Стефек!— И вот представь себе, позавчера останавливает меня заплаканная Жаннета и говорит: «Милая Мадзя, кажется, у пана Сольского на сахарном заводе будут доктор и аптека. Спроси, не найдется ли там местечко для бедного Файковского? Он очень способный аптекарь, — говорит Жаннета, — сам делает анализы. А какой тихий, трудолюбивый…»— И видно, уже излечился от лунатизма, — сказал в сторону Сольский. — Все понятно! — сказал он громко. — Вы хотите осчастливить этих влюбленных?— Но что же я для них могу сделать? — пожала плечами огорченная Мадзя.— А я этого пана Файковского — и почему бы ему не зваться, ну хоть Ретортовским? — должен назначить в аптеку при заводе?— Ах, если бы вы это сделали! — воскликнула Мадзя. — Они так грустят, так любят друг друга!— Ада, сестра моя, — торжественно произнес Сольский, останавливаясь посреди комнаты, — Ада, скажи панне Магдалене, что ее протеже, пан Файковский, уже назначен в аптеку на нашем заводе. Но с одним условием: он должен жениться на заплаканной панне Жаннете. Ну, и само собой, для этого надо, чтобы меня не вышвырнули с завода наши противники…Мадзя вместо ответа схватила Аду в объятия и начала осыпать поцелуями ее лицо и руки.— Ада, — сказала она, — скажи своему брату, что он ангел!Слезы навернулись у нее на глаза, когда она посмотрела на пана Стефана.Сольский подошел к Мадзе и поцеловал ей руку.— Это вы ангел, — ответил он, — потому что не только даете нам возможность делать людей счастливыми, но вдобавок думаете, что мы оказываем им милость. А на деле наоборот. Да, да, — прибавил он, — пусть женятся влюбленные, мы им поможем!— А ведь Мадзя хочет устроить и твое счастье, — уронила Ада. — Перед пасхой она вовлекла меня в заговор, мы хотим помирить тебя с Эленой и, естественно, соединить вас…— Ах, Ада! — воскликнула потрясенная Мадзя, закрывая рукой глаза. — Ну как ты можешь говорить такое?По лицу пана Стефана было видно, что он неприятно удивлен.— Вы советуете мне сделать этот шаг? — спросил он после минутного раздумья. — Что ж, может быть, я и в этом случае послушаюсь вас…— Как это было бы хорошо! — прошептала Мадзя.— Возможно, возможно, — ответил Сольский. — Посмотрим, насколько верен ваш совет… А пока пан Файковский получит место в заводской аптеке.Он походил еще немного по комнате и вышел мрачный.— Уж не обиделся ли на меня пан Стефан? — с испугом спросила Мадзя у Ады.— Ну что ты! Он, наверно, вспомнил о своих отношениях с Эленой и расстроился. Ничего, это пройдет, — ответила Ада.— Какой он хороший, какой благородный, он просто святой человек! — говорила Мадзя, пряча лицо на плече Ады. Глава семнадцатаяБрат и сестра В доме Арнольдов панна Элена занимала большую веселую комнату, обставленную так же, как когда-то у матери. На окнах висели те же занавески, под потолком та же лампа с голубым абажуром, мебель и безделушки остались те же, из них самым роскошным было трюмо, которое у хозяйки пользовалось особым почетом.В конце апреля, после полудня, панна Элена сидела у себя в комнате с братом. Устроившись на голубом диванчике, она хмуро глядела на свой башмачок, а пан Казимеж в возбуждении расхаживал по комнате.— Так отчим, — сказала сестра, — не хочет одолжить тебе денег?— Он бы дал, да ему самому нужны.Панна Элена с печальной улыбкой покачала головой.— И ты думаешь, что мне никогда не понадобятся деньги, что у меня целое состояние и часть доходов от него я могу употребить на покрытие твоих бешеных трат?— Даю тебе слово, Эля, это в последний раз. Я принял предложение и буду работать на железной дороге. К черту знакомства, которые поглотили столько времени и денег и ничего мне не дали. Но последний свой долг я обязан вернуть для того, чтобы порвать отношения.— Тысяча рублей… — говорила панна Элена. — Я за границей столько не истратила!— Ну, не говори, милочка! — прервал ее брат. — Ты истратила больше, хотя ни в чем не нуждалась.Красивое лицо панны Элены покрылось румянцем.— Когда ты поступишь на службу?— На будущей неделе.— А жалованье?— Полторы тысячи.— За что же они будут платить тебе такие деньги?— Хорошенькое дело! — вспылил пан Казимеж. — За знание языков, экономики, наконец, за связи!Пан Казимеж, видно, был очень рассержен: он остановился перед сестрой и с дрожью в голосе произнес:— Это не моя вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102