Что может сказать лес про Ассоциацию, про клиологию, про смену личности?»
Ветерок усилился, и ветки у нее над головой пришли в движение. «С-с-с-а-р-а-а-а», — шептали они.
Метрах в тридцати от места, где сидела Сара, с пронзительным криком перелетела с дерево на дерево сойка. Немного дальше через кусты с шорохом пробирался кто-то покрупнее. Наверное, белка. Или дикобраз. Сара взяла кружку с кофе обеими руками, чтобы получше ощутить идущее от нее тепло, и отхлебнула глоток. Потом прикинула, под каким углом падают солнечные лучи.
Пора двигаться дальше.
Она вылила остатки кофе в костер и тщательно затоптала его. Подойдя к привязанной лошади, она достала из седельной сумки складную лопату и Закопала в-землю все головешки.
Убедившись, что никакая опасность лесу не грозит, она собрала котелок и вяленое мясо, скатала спальный мешок и привязала к седлу. Когда она затягивала подпругу, раздался громкий треск, похожий на выстрел. Сара вздрогнула. Лошадь почувствовала, что она испугалась, и дернула поводья.
Сара прыгнула за сосну и притаилась. Поглаживая лошадь и успокаивая ее, она пристально смотрела в ту сторону, откуда донесся выстрел, и прислушивалась, затаив дыхание.
Звук повторился, на этот раз ближе, и она от облегчения чуть не расхохоталась. Никакой не выстрел — это просто лопнул стручок. Какой-то цветок, заранее готовясь к будущей весне, перед смертью старается рассыпать свои семена как можно дальше.
— Нет, мне действительно нужен был этот отпуск, — сказала она своей лошади, и та в знак согласия покивала головой. Сара вскочила в седло и поехала вверх по склону.
Позже в тот же день она выехала из ельника на обширный альпийский луг. Голые вершины водораздельного хребта подпирали горизонт, как каменная волна, надвигающаяся на сушу. Скелет планеты, прорвавшийся наружу после катаклизмов, которые происходили здесь в невообразимо глубокой древности. Кое-где на склонах виднелись пятна вечных снегов. «Горы-Без-Лета» — так называли их индейцы племени юта. Чернохвостый олень, пивший воду из небольшого пруда невдалеке, поднял голову и стоял неподвижно, глядя на Сару. Она натянула поводья и тоже остановилась, ожидая, что олень будет делать.
Пруд появился здесь благодаря семейству бобров, которое перегородило небольшой ручеек плотиной из древесных стволов и земли. Запруженный ручей затопил уже большую часть луга. У индейцев арапахо есть легенда, будто мир создали бобры. Хитрые индейцы своими глазами видели, как бобры возведенными ими плотинами превращают луга в болота. Из всех животных только бобр и человек создают свою собственную окружающую среду.
А в чем разница между бобровой плотиной и человеческой? Она вспомнила свой разговор с Редом в день той ужасной поездки на гору Фалкон. Почему одна плотина — естественная, а другая — искусственная? В чем разница — в размерах? В целях? И та и другая изменяют окружающую среду, и необязательно к лучшему. Разве что для бобра. Или для человека.
Может быть, разница только в способности предвидеть последствия.
Но разве это не тот самый довод, который приводил Ред? Что ты станешь делать, если окажешься в состоянии предвидеть последствия, которых больше никто предвидеть не может? Будешь сидеть в сторонке и загребать выигрыш, подобно Ассоциации, потому что знаешь, куда покатится шарик рулетки? Или попытаешься заставить шарик катиться туда, куда ты захочешь, подобно Обществу? Или…
Или что? А как насчет той третьей силы, о существовании которой они догадались по перечню Денниса и по чужому файлу в распечатке? Какой философии придерживается она? Той же, что Общество, или той же, что Ассоциация, или еще какой-нибудь?
«Сколько глубокомысленных рассуждений по поводу бобровой плотины», — подумала она. Но что можно ответить Реду? Он утверждал, что вмешиваться в ход истории допустимо — при условии, что намерения у тебя благие. Что все равно каждый это делает, только вслепую и наугад. Что история — не что иное, как сумма ошибок миллионов бредущих на ощупь дилетантов. Что на это можно ответить? Пойти в профессионалы? Сара дернула за повод и повернула на север. Олень, вспугнутый ее движением, кинулся в лес.
Долины простирались под ней, как гигантские борозды, проложенные огромным плугом. Некоторые народы, глядя на звезды Большой Медведицы, называли ее Плугом. Может быть, они представляли себе как раз такие борозды — расселины с острыми краями, которые прорезают в горах ручьи, текущие в низины. Сара присмотрелась к растительности, чтобы определить стороны света. На этой высоте пихта Дугласа занимает северные склоны, а сосна-пондероза — южные: на них падает больше солнечного света, а значит, они суше. Каждое растение приспособлено к своей нише. В местах, расположенных не так высоко, пондероза переходит на северные склоны, а на южных появляются травы, кустарники и колючая опунция.
Когда она пересекла границу лесов и выехала в альпийскую тундру, порыв ветра чуть не сбил с ног лошадь, и Сара остановила ее, чтобы вытащить из седельной сумки свое пончо. Оно захлопало на ветру, как знамя. Сара натянула его на голову и закуталась поплотнее. Ветер дует здесь постоянно, достигая временами скорости в полтораста километров в час. Потому здесь и не растут высокие деревья — все стелется по земле, чтобы выжить в этих местах, где круглый год по ночам заморозки и в любой момент может выпасть снег. Облака были такие низкие, что до них, казалось, можно дотянуться рукой, и неслись они так, будто за ними гонятся демоны.
Здесь шла старинная тропа, проложенная индейцами — судя по высоте, должно быть, племенем юта. Сара держалась тропы, не забывая о правиле «Не оставляй следов!» Растения, обитающие в тундре, невероятно живучи, но постоянно балансируют на грани жизни и смерти, и малейшая лишняя нагрузка нарушает это неустойчивое равновесие. По тропе никто не ездил, наверное, лет сто, и тем не менее она до сих пор не заросла. Сара подышала на руки, чтобы хоть немного их согреть.
Тундра вся переливалась яркими цветами. Пурпур и белизна болотных бархатцев и первоцветов, золотые блюдца альпийского подсолнуха, который, как правоверный мусульманин, всегда смотрит на восток и может служить путнику надежным компасом… Как там говорят — в горах бывает только два времени года: зима и июль. Сара была рада, что попала сюда в июле.
Там и сям среди скал прятались заросли кедрового стланика — его называют «krummholz», криволесье. Искривленные и скрученные ветрами деревца самых причудливых очертаний напоминали природный сад бонсаи. И все это было похоже на инопланетный пейзаж: холодный, разреженный воздух, постоянный ветер, непривычная, причудливая растительность, изломанные очертания скал на горизонте.
Сара представила себе, что она — звездный скиталец, заброшенный далеко от Земли и совершивший посадку на чужой планете. Она даже придумала для нее имя — Альтафлора. Планета обращается вокруг светила типа G, как и Солнце, но только более горячего. На Альтафлоре можно замерзнуть и получить солнечный ожог в одно и то же время.
Среди цветов стоял столбиком желтобрюхий сурок, и она помахала ему рукой. «Отведи меня к вашему предводителю», — потребовала она. Сурок продолжал разглядывать ее, не делая никаких попыток двинуться с места. «Ну и ладно», — подумала она. Сурки — в душе анархисты, никаких предводителей у них все равно нет.
Конечно, на Альтафлоре есть цивилизация. Подземная цивилизация, прячущаяся от сурового климата. Где-то под ногами, в вечной мерзлоте, лежат сказочные города — волшебные пещеры, стены которых усыпаны сверкающими ледяными кристаллами.
Позади послышался какой-то гул. Она обернулась в седле и увидела, что на юго-востоке над горами клубятся темные тучи. Под ними тянулись вниз расплывчатые полосы дождя. Сверкнула молния, ударившая в скалистую вершину, и Сара почувствовала, как волоски у нее на шее поднялись дыбом, заряженные статическим электричеством, которое принес оттуда влажный ветер. Пора было спускаться вниз, туда, где климат посуше.
Она увидела неподалеку неширокую каменистую долину, уходившую вниз, и распрощалась со своей Альтафлорой.
Хижина, сложенная из сосновых бревен, давно уже наполовину превратилась в развалины. Крыши на ней не было, разломанная дверь валялась среди мусора. Сара медленно объехала вокруг. Видно было, что хижине уже очень много лет. Не та ли это, что построил Брейди Куинн? Ред говорил, что она где-то здесь.
Впрочем, в начале прошлого века в этих местах повсюду жили горцы, и многие из них тоже могли оставить после себя хижины. Эта вряд ли такая уж древняя, иначе она бы давно сгнила. Сара вспомнила города-призраки, которые видела когда-то, — дома, превратившиеся в безжизненные мумии, доски, высушенные солнцем и выбеленные дождями до того, что стали похожи на окаменелости.
Сара спешилась, вбила в землю колышек, чтобы лошадь могла пастись вокруг него, и заглянула в дверь хижины. Посреди нее росла молодая сосенка, а немного дальше, за исчезнувшей задней стеной, стояла изумительная калифорнийская сосна. Перебравшись через кучу мусора, Сара остановилась рядом с ней и погладила шершавую кору. Сколько ей лет? Сто? Пятьсот? Немного севернее, на горе Ивенс, такие же деревья стоят на самой границе лесов, и некоторым из них по две тысячи лет.
Решено — вот где она разобьет лагерь, чтобы углубиться в себя. Сосна станет ей надежной опорой, якорем, брошенным в глубины истории. Когда сидишь под таким деревом, тебе не грозит опасность растеряться и утратить ориентиры.
Она повернулась к двери, увидела рядом с ней на стене зарубки и потрогала их рукой. Кто-то когда-то вел здесь счет дням. Ее пальцы нащупали что-то твердое, торчащее над поверхностью стены. Она вытащила из ножен, висевших на поясе, нож и начала ковырять стену. Вскоре твердый предмет упал ей на ладонь.
Это был каменный наконечник стрелы. Какому племени она принадлежала — юта или арапахо? В кино любой разведчик или горец сказал бы сразу. Сара долго разглядывала наконечник, но определить так и не смогла.
Она вертела наконечник в руках, пытаясь представить себе, что здесь произошло, и на мгновение вся погрузилась в историю. Лишь тонкая пелена прошедших лет отделяла ее от случившегося. Одинокий путник или траппер, уверенный, что вокруг глушь и безлюдье. Индейцы, опасающиеся, что кто-то вторгнется на их охотничьи земли, которые и без того перенаселены. Нападение. Бой. Свист стрел в воздухе. Ружейные выстрелы в ответ. Из кремневого ружья? Возможно. Чем же все кончилось? Отступлением индейцев или гибелью белого?
А кто сказал, что это был белый? Джим Бекворт, горец, был чернокожий — а ведь это он основал здесь, в Колорадо, город Пуэбло! А позже был Билл Пикетт, которого называли «величайшим из всех настоящих ковбоев». С самого начала на Западе было немало чернокожих мужчин и женщин. И раз уж воображать, что здесь произошло, то пусть тот, кто защищал когда-то эту хижину, будет чернокожим.
Она устроила лагерь в развалинах хижины, на почтительном расстоянии от старой сосны. Расчистив мусор, она сложила из камней очаг. Целыми днями она бродила по окружающим скалам и ущельям. Она нашла поблизости узкий каньон, который пробил себе горный ручей с ледяной водой. Сейчас ручей тек спокойно: весеннее половодье давно миновало. Она обнаружила двух часовых — скалы, на протяжении тысячелетий обточенные ветром и похожие на человеческие фигуры. Она нашла каменистую площадку над обрывом, нависшую над необозримыми нетронутыми лесами, простиравшимися внизу, и много часов провела там, размышляя над своей судьбой.
Во время одной из прогулок она столкнулась лицом к лицу с диким котом. Кот попятился и злобно зарычал. Сара замерла на месте и стояла не шевелясь, пока кот ее разглядывал. В конце концов он решил, что на обед она великовата, еще раз рыкнул на прощанье и исчез в кустах. Только после этого Сара расслабила мышцы и заметила, что рука ее судорожно сжимала рукоятку ножа. Надо бы не забывать, что природа не похожа на диснеевский мультфильм — здесь животные и растения поедают друг друга.
К вечеру Сара возвращалась в хижину, устраивалась в тени старой сосны и смотрела, как садится солнце. Нет ничего лучше заката в горах. Вершины гор остаются освещенными еще долго после того, как солнце скроется за горизонтом. На высоте все еще стоит день, хотя склоны и ущелья уже окутаны сумерками. Сияющие белизной пики, оранжевое небо, черные леса. Индейцы называли эти места «Горы-Которые-Светятся», и были правы в этом, как и во многом другом. А в небе беззвучно парили ястребы, и один раз ей показалось, что она заметила орла.
По ночам, когда россыпи звезд придают небосводу такое великолепие, какого не знают обитатели залитых огнями мегаполисов восточного побережья, она сидела у потрескивающего костра, прихлебывая крепкий кофе из жестяной кружки. Если кофе правильно заварить, как это делают на Западе, ложечка в нем должна стоять. Среди знакомых Сары горожан было немало таких, кто и представления не имеет, как много звезд на небе, как огромна Вселенная. Лишь немногие, самые яркие светила могут пронзить неоновый мрак их ночного неба.
В общем, место было самое подходящее, чтобы поглубже заглянуть в собственную душу. Еще никогда она не оказывалась в таком уединении. Вокруг неизвестно на сколько миль не было ни единого человека. Здесь она могла сколько угодно беседовать сама с собой, задавать себе вопросы и пытаться на них ответить. «Что ты все-таки думаешь об Ассоциации? А о Реде и его группе? А о том, что тебе никогда больше не быть снова Сарой Бомонт?»
Этот последний вопрос был для нее самым мучительным. Настоящее — всего лишь краткий миг, и всякий человек есть то, чем он был. Всякий человек — не что иное, как итог многих лет роста и развития, начиная с детства и кончая (если повезет) зрелостью. И отсекая свое прошлое, вместе с ним отсекаешь часть самого себя.
Или нет? Кое-кому удается этого избежать. Они меняют имена и биографии, как другие меняют белье. Они способны оставить позади свое прошлое и даже ни разу не оглянуться. Может быть, такие люди сильнее ее? Или слабее?
Однажды к вечеру она вернулась в хижину, поставила кофе на огонь и уселась по-турецки спиной к старой сосне, поглядывая на дверь. Через несколько минут в дверном проеме должно было появиться садящееся солнце. Она сидела, держа обеими руками кружку с кофе и время от времени прихлебывая из нее. Кофе был какой-то сладковатый, хотя сахара она не клала. Ощутив неясное беспокойство, она поглядела на земляной пол хижины. Но на земле не было никаких следов, кроме ее собственных, которые она только что оставила, входя.
Она пожала плечами и еще раз взглянула в сторону двери.
Там кто-то стоял!
Сердце у нее бешено забилось. Она начала было подниматься, но ноги почему-то не держали, и она снова опустилась на землю. Ее охватило какое-то безразличие, как во сне. Темная фигура по-прежнему стояла в двери, на фоне заката, и разглядеть, кто это, она не могла.
Потом фигура села на землю рядом с ней, и она облегченно вздохнула.
Это была она сама.
На ней был голубой костюм — тот, с красным бантом, в котором она была, когда в нее стреляли в парке. Сара внимательно оглядела себя — ту, другую — с ног до головы. Уверена в себе, независима, прекрасно знает, что собой представляет и чего хочет. Может быть, немного самодовольна. Не имеет друзей — во всяком случае, никого к себе не подпускает настолько близко, чтобы можно было подружиться. Живет в отчуждении от остального мира? Да, но зато никому не дает собой командовать. Внушает уважение. Даже восхищение. О ней пишут в журналах.
— Пожалуй, ты кое-что потеряла, — сказала она самой себе.
В ответ та пожала плечами.
— Ну нет. Я-то такая же, как всегда. Не замедляя хода — вперед, на самый верх. А вот тебе, похоже, не повезло.
— Разве?
— Конечно. Ты уже не знаешь, чего хочешь. За тобой гоняются, пытаются убить, весь мир тебя ненавидит. По-твоему, Это везение?
— Я думала…
— Что ты думала?
— После той истории на горе. С Крейлом… — («Когда убила человека».) — Я думала, тем все и кончится.
— Что все счеты сведены? — В голосе ее двойника прозвучал сарказм.
— И что потом все будут жить долго и счастливо.
— Счеты сводят только один раз, сестренка. И долго жить удается мало кому, а уж счастливо — и подавно.
На это Сара ничего не ответила.
— Зачем ты здесь?
— Тебе надо с кем-то поговорить. Кто же может быть лучше? Кто лучше знает тебя, чем я?
Саре показалось, что одновременно с этими словами она слышит еще какой-то голос. Как будто тут же звучат и совсем другие вопросы и ответы, едва слышные, словно самый низкий регистр органа. Она попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть, откуда доносятся звуки, но обнаружила, что у нее нет на это сил.
Она взглянула на лощеную деловую женщину, сидевшую рядом с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Ветерок усилился, и ветки у нее над головой пришли в движение. «С-с-с-а-р-а-а-а», — шептали они.
Метрах в тридцати от места, где сидела Сара, с пронзительным криком перелетела с дерево на дерево сойка. Немного дальше через кусты с шорохом пробирался кто-то покрупнее. Наверное, белка. Или дикобраз. Сара взяла кружку с кофе обеими руками, чтобы получше ощутить идущее от нее тепло, и отхлебнула глоток. Потом прикинула, под каким углом падают солнечные лучи.
Пора двигаться дальше.
Она вылила остатки кофе в костер и тщательно затоптала его. Подойдя к привязанной лошади, она достала из седельной сумки складную лопату и Закопала в-землю все головешки.
Убедившись, что никакая опасность лесу не грозит, она собрала котелок и вяленое мясо, скатала спальный мешок и привязала к седлу. Когда она затягивала подпругу, раздался громкий треск, похожий на выстрел. Сара вздрогнула. Лошадь почувствовала, что она испугалась, и дернула поводья.
Сара прыгнула за сосну и притаилась. Поглаживая лошадь и успокаивая ее, она пристально смотрела в ту сторону, откуда донесся выстрел, и прислушивалась, затаив дыхание.
Звук повторился, на этот раз ближе, и она от облегчения чуть не расхохоталась. Никакой не выстрел — это просто лопнул стручок. Какой-то цветок, заранее готовясь к будущей весне, перед смертью старается рассыпать свои семена как можно дальше.
— Нет, мне действительно нужен был этот отпуск, — сказала она своей лошади, и та в знак согласия покивала головой. Сара вскочила в седло и поехала вверх по склону.
Позже в тот же день она выехала из ельника на обширный альпийский луг. Голые вершины водораздельного хребта подпирали горизонт, как каменная волна, надвигающаяся на сушу. Скелет планеты, прорвавшийся наружу после катаклизмов, которые происходили здесь в невообразимо глубокой древности. Кое-где на склонах виднелись пятна вечных снегов. «Горы-Без-Лета» — так называли их индейцы племени юта. Чернохвостый олень, пивший воду из небольшого пруда невдалеке, поднял голову и стоял неподвижно, глядя на Сару. Она натянула поводья и тоже остановилась, ожидая, что олень будет делать.
Пруд появился здесь благодаря семейству бобров, которое перегородило небольшой ручеек плотиной из древесных стволов и земли. Запруженный ручей затопил уже большую часть луга. У индейцев арапахо есть легенда, будто мир создали бобры. Хитрые индейцы своими глазами видели, как бобры возведенными ими плотинами превращают луга в болота. Из всех животных только бобр и человек создают свою собственную окружающую среду.
А в чем разница между бобровой плотиной и человеческой? Она вспомнила свой разговор с Редом в день той ужасной поездки на гору Фалкон. Почему одна плотина — естественная, а другая — искусственная? В чем разница — в размерах? В целях? И та и другая изменяют окружающую среду, и необязательно к лучшему. Разве что для бобра. Или для человека.
Может быть, разница только в способности предвидеть последствия.
Но разве это не тот самый довод, который приводил Ред? Что ты станешь делать, если окажешься в состоянии предвидеть последствия, которых больше никто предвидеть не может? Будешь сидеть в сторонке и загребать выигрыш, подобно Ассоциации, потому что знаешь, куда покатится шарик рулетки? Или попытаешься заставить шарик катиться туда, куда ты захочешь, подобно Обществу? Или…
Или что? А как насчет той третьей силы, о существовании которой они догадались по перечню Денниса и по чужому файлу в распечатке? Какой философии придерживается она? Той же, что Общество, или той же, что Ассоциация, или еще какой-нибудь?
«Сколько глубокомысленных рассуждений по поводу бобровой плотины», — подумала она. Но что можно ответить Реду? Он утверждал, что вмешиваться в ход истории допустимо — при условии, что намерения у тебя благие. Что все равно каждый это делает, только вслепую и наугад. Что история — не что иное, как сумма ошибок миллионов бредущих на ощупь дилетантов. Что на это можно ответить? Пойти в профессионалы? Сара дернула за повод и повернула на север. Олень, вспугнутый ее движением, кинулся в лес.
Долины простирались под ней, как гигантские борозды, проложенные огромным плугом. Некоторые народы, глядя на звезды Большой Медведицы, называли ее Плугом. Может быть, они представляли себе как раз такие борозды — расселины с острыми краями, которые прорезают в горах ручьи, текущие в низины. Сара присмотрелась к растительности, чтобы определить стороны света. На этой высоте пихта Дугласа занимает северные склоны, а сосна-пондероза — южные: на них падает больше солнечного света, а значит, они суше. Каждое растение приспособлено к своей нише. В местах, расположенных не так высоко, пондероза переходит на северные склоны, а на южных появляются травы, кустарники и колючая опунция.
Когда она пересекла границу лесов и выехала в альпийскую тундру, порыв ветра чуть не сбил с ног лошадь, и Сара остановила ее, чтобы вытащить из седельной сумки свое пончо. Оно захлопало на ветру, как знамя. Сара натянула его на голову и закуталась поплотнее. Ветер дует здесь постоянно, достигая временами скорости в полтораста километров в час. Потому здесь и не растут высокие деревья — все стелется по земле, чтобы выжить в этих местах, где круглый год по ночам заморозки и в любой момент может выпасть снег. Облака были такие низкие, что до них, казалось, можно дотянуться рукой, и неслись они так, будто за ними гонятся демоны.
Здесь шла старинная тропа, проложенная индейцами — судя по высоте, должно быть, племенем юта. Сара держалась тропы, не забывая о правиле «Не оставляй следов!» Растения, обитающие в тундре, невероятно живучи, но постоянно балансируют на грани жизни и смерти, и малейшая лишняя нагрузка нарушает это неустойчивое равновесие. По тропе никто не ездил, наверное, лет сто, и тем не менее она до сих пор не заросла. Сара подышала на руки, чтобы хоть немного их согреть.
Тундра вся переливалась яркими цветами. Пурпур и белизна болотных бархатцев и первоцветов, золотые блюдца альпийского подсолнуха, который, как правоверный мусульманин, всегда смотрит на восток и может служить путнику надежным компасом… Как там говорят — в горах бывает только два времени года: зима и июль. Сара была рада, что попала сюда в июле.
Там и сям среди скал прятались заросли кедрового стланика — его называют «krummholz», криволесье. Искривленные и скрученные ветрами деревца самых причудливых очертаний напоминали природный сад бонсаи. И все это было похоже на инопланетный пейзаж: холодный, разреженный воздух, постоянный ветер, непривычная, причудливая растительность, изломанные очертания скал на горизонте.
Сара представила себе, что она — звездный скиталец, заброшенный далеко от Земли и совершивший посадку на чужой планете. Она даже придумала для нее имя — Альтафлора. Планета обращается вокруг светила типа G, как и Солнце, но только более горячего. На Альтафлоре можно замерзнуть и получить солнечный ожог в одно и то же время.
Среди цветов стоял столбиком желтобрюхий сурок, и она помахала ему рукой. «Отведи меня к вашему предводителю», — потребовала она. Сурок продолжал разглядывать ее, не делая никаких попыток двинуться с места. «Ну и ладно», — подумала она. Сурки — в душе анархисты, никаких предводителей у них все равно нет.
Конечно, на Альтафлоре есть цивилизация. Подземная цивилизация, прячущаяся от сурового климата. Где-то под ногами, в вечной мерзлоте, лежат сказочные города — волшебные пещеры, стены которых усыпаны сверкающими ледяными кристаллами.
Позади послышался какой-то гул. Она обернулась в седле и увидела, что на юго-востоке над горами клубятся темные тучи. Под ними тянулись вниз расплывчатые полосы дождя. Сверкнула молния, ударившая в скалистую вершину, и Сара почувствовала, как волоски у нее на шее поднялись дыбом, заряженные статическим электричеством, которое принес оттуда влажный ветер. Пора было спускаться вниз, туда, где климат посуше.
Она увидела неподалеку неширокую каменистую долину, уходившую вниз, и распрощалась со своей Альтафлорой.
Хижина, сложенная из сосновых бревен, давно уже наполовину превратилась в развалины. Крыши на ней не было, разломанная дверь валялась среди мусора. Сара медленно объехала вокруг. Видно было, что хижине уже очень много лет. Не та ли это, что построил Брейди Куинн? Ред говорил, что она где-то здесь.
Впрочем, в начале прошлого века в этих местах повсюду жили горцы, и многие из них тоже могли оставить после себя хижины. Эта вряд ли такая уж древняя, иначе она бы давно сгнила. Сара вспомнила города-призраки, которые видела когда-то, — дома, превратившиеся в безжизненные мумии, доски, высушенные солнцем и выбеленные дождями до того, что стали похожи на окаменелости.
Сара спешилась, вбила в землю колышек, чтобы лошадь могла пастись вокруг него, и заглянула в дверь хижины. Посреди нее росла молодая сосенка, а немного дальше, за исчезнувшей задней стеной, стояла изумительная калифорнийская сосна. Перебравшись через кучу мусора, Сара остановилась рядом с ней и погладила шершавую кору. Сколько ей лет? Сто? Пятьсот? Немного севернее, на горе Ивенс, такие же деревья стоят на самой границе лесов, и некоторым из них по две тысячи лет.
Решено — вот где она разобьет лагерь, чтобы углубиться в себя. Сосна станет ей надежной опорой, якорем, брошенным в глубины истории. Когда сидишь под таким деревом, тебе не грозит опасность растеряться и утратить ориентиры.
Она повернулась к двери, увидела рядом с ней на стене зарубки и потрогала их рукой. Кто-то когда-то вел здесь счет дням. Ее пальцы нащупали что-то твердое, торчащее над поверхностью стены. Она вытащила из ножен, висевших на поясе, нож и начала ковырять стену. Вскоре твердый предмет упал ей на ладонь.
Это был каменный наконечник стрелы. Какому племени она принадлежала — юта или арапахо? В кино любой разведчик или горец сказал бы сразу. Сара долго разглядывала наконечник, но определить так и не смогла.
Она вертела наконечник в руках, пытаясь представить себе, что здесь произошло, и на мгновение вся погрузилась в историю. Лишь тонкая пелена прошедших лет отделяла ее от случившегося. Одинокий путник или траппер, уверенный, что вокруг глушь и безлюдье. Индейцы, опасающиеся, что кто-то вторгнется на их охотничьи земли, которые и без того перенаселены. Нападение. Бой. Свист стрел в воздухе. Ружейные выстрелы в ответ. Из кремневого ружья? Возможно. Чем же все кончилось? Отступлением индейцев или гибелью белого?
А кто сказал, что это был белый? Джим Бекворт, горец, был чернокожий — а ведь это он основал здесь, в Колорадо, город Пуэбло! А позже был Билл Пикетт, которого называли «величайшим из всех настоящих ковбоев». С самого начала на Западе было немало чернокожих мужчин и женщин. И раз уж воображать, что здесь произошло, то пусть тот, кто защищал когда-то эту хижину, будет чернокожим.
Она устроила лагерь в развалинах хижины, на почтительном расстоянии от старой сосны. Расчистив мусор, она сложила из камней очаг. Целыми днями она бродила по окружающим скалам и ущельям. Она нашла поблизости узкий каньон, который пробил себе горный ручей с ледяной водой. Сейчас ручей тек спокойно: весеннее половодье давно миновало. Она обнаружила двух часовых — скалы, на протяжении тысячелетий обточенные ветром и похожие на человеческие фигуры. Она нашла каменистую площадку над обрывом, нависшую над необозримыми нетронутыми лесами, простиравшимися внизу, и много часов провела там, размышляя над своей судьбой.
Во время одной из прогулок она столкнулась лицом к лицу с диким котом. Кот попятился и злобно зарычал. Сара замерла на месте и стояла не шевелясь, пока кот ее разглядывал. В конце концов он решил, что на обед она великовата, еще раз рыкнул на прощанье и исчез в кустах. Только после этого Сара расслабила мышцы и заметила, что рука ее судорожно сжимала рукоятку ножа. Надо бы не забывать, что природа не похожа на диснеевский мультфильм — здесь животные и растения поедают друг друга.
К вечеру Сара возвращалась в хижину, устраивалась в тени старой сосны и смотрела, как садится солнце. Нет ничего лучше заката в горах. Вершины гор остаются освещенными еще долго после того, как солнце скроется за горизонтом. На высоте все еще стоит день, хотя склоны и ущелья уже окутаны сумерками. Сияющие белизной пики, оранжевое небо, черные леса. Индейцы называли эти места «Горы-Которые-Светятся», и были правы в этом, как и во многом другом. А в небе беззвучно парили ястребы, и один раз ей показалось, что она заметила орла.
По ночам, когда россыпи звезд придают небосводу такое великолепие, какого не знают обитатели залитых огнями мегаполисов восточного побережья, она сидела у потрескивающего костра, прихлебывая крепкий кофе из жестяной кружки. Если кофе правильно заварить, как это делают на Западе, ложечка в нем должна стоять. Среди знакомых Сары горожан было немало таких, кто и представления не имеет, как много звезд на небе, как огромна Вселенная. Лишь немногие, самые яркие светила могут пронзить неоновый мрак их ночного неба.
В общем, место было самое подходящее, чтобы поглубже заглянуть в собственную душу. Еще никогда она не оказывалась в таком уединении. Вокруг неизвестно на сколько миль не было ни единого человека. Здесь она могла сколько угодно беседовать сама с собой, задавать себе вопросы и пытаться на них ответить. «Что ты все-таки думаешь об Ассоциации? А о Реде и его группе? А о том, что тебе никогда больше не быть снова Сарой Бомонт?»
Этот последний вопрос был для нее самым мучительным. Настоящее — всего лишь краткий миг, и всякий человек есть то, чем он был. Всякий человек — не что иное, как итог многих лет роста и развития, начиная с детства и кончая (если повезет) зрелостью. И отсекая свое прошлое, вместе с ним отсекаешь часть самого себя.
Или нет? Кое-кому удается этого избежать. Они меняют имена и биографии, как другие меняют белье. Они способны оставить позади свое прошлое и даже ни разу не оглянуться. Может быть, такие люди сильнее ее? Или слабее?
Однажды к вечеру она вернулась в хижину, поставила кофе на огонь и уселась по-турецки спиной к старой сосне, поглядывая на дверь. Через несколько минут в дверном проеме должно было появиться садящееся солнце. Она сидела, держа обеими руками кружку с кофе и время от времени прихлебывая из нее. Кофе был какой-то сладковатый, хотя сахара она не клала. Ощутив неясное беспокойство, она поглядела на земляной пол хижины. Но на земле не было никаких следов, кроме ее собственных, которые она только что оставила, входя.
Она пожала плечами и еще раз взглянула в сторону двери.
Там кто-то стоял!
Сердце у нее бешено забилось. Она начала было подниматься, но ноги почему-то не держали, и она снова опустилась на землю. Ее охватило какое-то безразличие, как во сне. Темная фигура по-прежнему стояла в двери, на фоне заката, и разглядеть, кто это, она не могла.
Потом фигура села на землю рядом с ней, и она облегченно вздохнула.
Это была она сама.
На ней был голубой костюм — тот, с красным бантом, в котором она была, когда в нее стреляли в парке. Сара внимательно оглядела себя — ту, другую — с ног до головы. Уверена в себе, независима, прекрасно знает, что собой представляет и чего хочет. Может быть, немного самодовольна. Не имеет друзей — во всяком случае, никого к себе не подпускает настолько близко, чтобы можно было подружиться. Живет в отчуждении от остального мира? Да, но зато никому не дает собой командовать. Внушает уважение. Даже восхищение. О ней пишут в журналах.
— Пожалуй, ты кое-что потеряла, — сказала она самой себе.
В ответ та пожала плечами.
— Ну нет. Я-то такая же, как всегда. Не замедляя хода — вперед, на самый верх. А вот тебе, похоже, не повезло.
— Разве?
— Конечно. Ты уже не знаешь, чего хочешь. За тобой гоняются, пытаются убить, весь мир тебя ненавидит. По-твоему, Это везение?
— Я думала…
— Что ты думала?
— После той истории на горе. С Крейлом… — («Когда убила человека».) — Я думала, тем все и кончится.
— Что все счеты сведены? — В голосе ее двойника прозвучал сарказм.
— И что потом все будут жить долго и счастливо.
— Счеты сводят только один раз, сестренка. И долго жить удается мало кому, а уж счастливо — и подавно.
На это Сара ничего не ответила.
— Зачем ты здесь?
— Тебе надо с кем-то поговорить. Кто же может быть лучше? Кто лучше знает тебя, чем я?
Саре показалось, что одновременно с этими словами она слышит еще какой-то голос. Как будто тут же звучат и совсем другие вопросы и ответы, едва слышные, словно самый низкий регистр органа. Она попыталась повернуть голову, чтобы посмотреть, откуда доносятся звуки, но обнаружила, что у нее нет на это сил.
Она взглянула на лощеную деловую женщину, сидевшую рядом с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68