– Неси все лучшее, что есть, да побыстрее, старый друг при­ехал! – И тот без слов отошел от колонны, он помнил, как русские гуляют.
Через полчаса, сделав паузу в ожидании горячего, Артур Алек­сандрович спросил нетерпеливо:
– И все-таки – как вы тут очутились и сразу нашли меня?
– Я солдат партии, вот потому и оказался здесь, выполняю ее приказ, – ответил Анвар Абидович несколько высокопарно, но Шубарин понял, что тот не шутит, да и вряд ли без согласования с самыми верхами он мог выйти на свободу, даже временно, и тут же вылететь на Запад. За визитом человека из лагеря, безуслов­но, стояли какие-то высшие силы, а то и государственные интере­сы, Шубарин почувствовал это.
– Хорошо, что ты не вышел из партии, как поступили многие приспособленцы, перевертыши, иначе бы ко мне не обратились. Хотя кто знает, теперь я уж совсем не понимаю, что творится на воле, хотя регулярно смотрю телевизор и читаю газеты.
– Какой я коммунист, Анвар Абидович? Я предприниматель, теперь вот становлюсь банкиром, открываю в Ташкенте коммерче­ский банк. Я чужд идеологии, любой, левой, и правой, и даже серединной, я за правовое государство, за верховенство закона, за права личности, гражданина. Зная реальное положение в стране, в ее экономике после шести лет перестройки, общаясь лично с теми, кто пришел сегодня к власти и кто рвется к ней, я убежден, что только настоящие коммунисты, узнавшие о том, сколько от их имени делалось преступлений за семьдесят лет, способны спасти эту великую страну от краха, потери государственности, дело и до этого докатилось…
– Спасибо, Артур, примерно так я аттестовал тебя, сказал, что ты наш человек…
Шубарин хотел возразить, сказать – я не ваш человек, но тут же передумал, не стоило разочаровывать Анвара Абидовича, сби­вать его с толку, ясно было, что он объявился в Мюнхене с серьез­ными делами. Но даже если бы Анвар Абидович сбежал из тюрьмы и каким-то немыслимым образом оказался рядом с ним, он в любой ситуации, даже на чужой территории, предпринял бы все, чтобы спасти жизнь своего бывшего патрона, – в этом была вся его натура, суть, он не предавал друзей.
Принесли горячее, и они по традиции выпили еще по рюмке «горбачевской» водки немецкого разлива. Анвар Абидович про­комментировал ее кратко: гадость, до нашей, любой областной «Русской» или «Столичной», ей тянуть и тянуть.
Барин остается барином, подумал Артур Александрович, сидел шесть лет, наверное, уже забыл вкус спиртного, а вот «горбачевку» не признал… Да и вообще Анвар Абидович с каждой минутой держался свободнее, вальяжнее, невольно вызывая в памяти дав­ние дни в Заркенте.
– Я очень рад, что когда-то не ошибся, разгадал в тебе предпринимателя, бизнесмена, хотя это и шло вразрез с нашей идеологией. Воистину нет правил без исключения. Иногда я думаю, что все мои прегрешения перед партией, за которые я отбываю справедливое наказание, перевешивают одно мое деяние, тоже как бы противоправное, – я создал тебя, открыл в области режим наибольшего благоприятствования всем твоим начинаниям, и, говорят, ты сегодня вполне официальный миллионер. Теперь в тебе нуждается страна, народ… – тут Анвар Абидович слегка понизил голос, воровато окинул взглядом зал и добавил тихо, но торже­ственно, по слогам: – И пар-ти-я!
Японец подумал, что гость опьянел, но, глянув повнимательнее на Анвара Абидовича, понял, что ошибся, тот просто переходил к делу, а важность возложенной на него миссии, в случае успеха которой, возможно, ему пообещали свободу, тянула его на патети­ку, высокопарность.
Артур Александрович внимательно оглядел ресторан, сразу отыскал людей, вероятней всего, сопровождающих Тилляходжаева, увидел еще двух-трех подозрительных, на его взгляд, гостей и решил не искушать судьбу: разговор их легко могли прослуши­вать и записывать, а Анвару Абидовичу не терпелось скорее перейти к делу.
Как только гость попытался вернуться к главной теме разгово­ра, Японец бесцеремонно перебил его, сказав, что о делах они побеседуют у него дома за чашкой кофе, и заговорил о том, как они сегодня вечером приятно проведут время в известном загород­ном клубе, куда он был приглашен заранее… Рассказывая о ноч­ной жизни Мюнхена, Артур Александрович наблюдал, как один за одним исчезли все люди, вызвавшие его подозрения, видимо, он не ошибся, их прослушивали, и они поспешили уйти из ресторана.
Отъезжая, Артур Александрович увидел, как серая «Порше» тронулась вслед за его белым «Мерседесом». Шубарин ехал не спеша, рассказывая гостю о магазинах, салонах, театрах на Кайзерштрассе, двигался он по направлению к дому, усыпляя бдитель­ность следовавших за ним людей. Поймав на каком-то светофоре момент, когда «Порше» не успевало на «зеленый», он резко приба­вил газ и свернул в ближайший же переулок, потом повернул еще раз и опять оказался на Кайзерштрассе, правда, он ехал в обрат­ном направлении, и минут через пять припарковал машину на хорошо знакомой ему стоянке отеля «Риц».
Оказавшись в уютном номере на седьмом этаже, Артур Алек­сандрович заказал по телефону зеленый китайский чай «лунь-цзинь» и, обращаясь к гостю, сказал:
– Вот теперь, дорогой Анвар Абидович, мы можем спокойно поговорить о делах. Я слушаю вас…
Гость сразу без предисловий начал:
– Вчера утром у меня в каптерке предстоял горячий день, меняли белье четвертому и пятому бараку. Благодаря тебе, если не предстояла какая-нибудь проверка или комиссия, я обычно и ночую у себя на складе при прачечной. Ты не представляешь, какое это счастье – иметь там такую работу и жить в отдалении от озверевших людей, хотя в зоне знают, что за меня держат мазу самые крутые уголовники, но все равно… Едва я отобрал самое лучшее, по лагерным понятиям, белье для «выдающихся» людей из этих бараков, не приведи Господь кого-нибудь из них запамято­вать, как вошли двое штатских без сопровождения нашей администрации. По тому, как они держались, говорили, были одеты, сразу чувствовалось, что они не имеют никакого отношения ни к прессе, ни к прокуратуре, ни к МВД, ни к юстиции вообще – мы ведь все там пишем жалобы день и ночь… Они поздоровались, на восточный манер поинтересовались здоровьем, жизнью, настроением и пред­ложили поехать с ними пообедать в одной компании, где будут знакомые мне люди. В нашем положении отказываться и задавать вопросы не принято, и я, представляя, что за «обед» мне предсто­ит, молча вышел вслед за ними. Машина, стоявшая у проходной, тут же рванула в город. Мы приехали, как я понял, на какую-то загородную дачу местных властей, где в зале действительно был накрыт богатый стол, и среди джентльменов, прогуливавшихся вокруг него, я увидел двух знакомых мне прежде мужчин. Впрочем, ни фамилий их, ни должностей я так и не вспомнил. Да и как вспомнить, ведь я в Заркенте принимал тьму людей, членов Полит­бюро, и даже зятя Брежнева, красавчика Юру Чурбанова, которого я время от времени встречаю в соседнем лагере, он шьет для нас простыни… Но то, что эти люди из аппарата ЦК КПСС, я не сомневался. Сомневался в другом – то ли я их принимал, то ли я у них бывал по делам. Позже я вспомнил, что один из них был помощником Кручины, управляющего делами ЦК КПСС, и я решал с ним вопрос о строительстве нового дома улучшенной планировки для работников обкома. Вот эти двое встретили меня радушно, вспомнили, как бывали у нас в Заркенте, как щедро мы их прини­мали и одаривали, по-хански, как они выразились. Объяснили, что, оказавшись здесь в командировке, узнали, что я отбываю тут срок, и решили увидеться, помочь хоть чем-нибудь и заодно представить вот этим людям, которым я вдруг оказался нужен.
Трое незнакомых мне мужчин, назвавшись наверняка вымыш­ленными именами, тепло пожали мне руки и пригласили за стол. Обед длился долго, вспоминали прежние времена и прежних хозя­ев, ныне оказавшихся без власти, я старался изо всех сил поддер­живать разговор, не понимая, что может означать для меня эта встреча с коллегами, соратниками по партии, мне постоянно вспо­минался мой смертный приговор, которого я чудом избежал.
Во время десерта раздался телефонный звонок, и двое моих бывших коллег, сославшись на неотложные дела и встречи, тороп­ливо распрощались, и я остался наедине с новыми знакомыми. У них, наверное, со временем тоже была напряженка, и мы тут же перешли в гостиную, где все было подготовлено для беседы со мной, хотя, если точнее, первую часть разговора без обиняков можно было назвать допросом. Меня они усадили в глубокое кожаное кресло с высокой спинкой, отгородили от себя длинным журнальным столиком, а сами уселись так, что я видел перед собой только одного из них, а двое других, задававших больше всего вопросов, сидели сбоку от меня. Тактика не новая, так поступают всегда, когда идет перекрестный допрос.
Первый же заданный вопрос касался тебя, Артур. И второй, и третий, и целый шквал последующих – тоже. Они не оставляли мне время для раздумий, требовали точного и быстрого ответа, порою мне казалось, что меня усадили на замаскированный детек­тор лжи. Я не понимал, что им от меня нужно, одно стало ясно: досье на тебя составлено внушительное. Порою я думал, что ты влип в какую-то историю, связанную с государственными интере­сами, ты ведь по-мелкому не играешь, иначе не занимались бы тобою на таком уровне. Но я ведь регулярно имел от тебя инфор­мацию и знал, что ты «на плаву», процветаешь, да и по другим каналам доходили сведения, тут «деловых» сидит немало. Но как бы ловко ни строились вопросы, я скоро понял: они ищут не компромат на тебя, а подтверждение тому, что знают о тебе, ты почему-то очень был нужен им. И вскоре я разгадал тайну допро­са – их интересовал твой коммерческий банк, который ты намерен открыть на паях с немцами в Ташкенте, хотя слово «банк» произнесено еще не было. С той минуты нить разговора я держал в руках твердо, подтверждение тому – я рядом с тобой;
– Банк? Которого еще нет? – изумился Шубарин.
– Да, да, Артур, банк. Оттого им понадобился посредник, зна­ют: на такую щекотливую тему ты с каждым разговаривать не станешь. К тому же им нужна гарантия – а в нашем случае ею служит моя жизнь, они хорошо все взвесили, учли твои слабые стороны.
– Мерзавцы! – гневно вырвалось у Японца.
– В такое критическое для страны время не должно быть однозначных оценок, не горячись, Артур. Если в данной ситуации моя жизнь стала разменной монетой, я не жалею, даже рад, что вновь понадобился партии.
– Партии? – снова с удивлением переспросил Шубарин.
– Да, Артур, партии. Разговор идет о партийных деньгах, пар­тийной кассе.
И только тут для Шубарина стал проясняться смысл беседы.
– Сегодня, когда трудные дни настали не только для страны, но и для партии, она должна подумать о тылах, – продолжил Тилляходжаев. – Не исключено, при такой оголтелой реакции, прикрывающейся видимостью демократии, щедро финансируемой из-за границы, партия может временно самораспуститься, уйти в подполье. Но это будет вынужденной мерой, крайней. Идеи социализма, коммунизма, справедливости и равенства глубоко укоренились в обществе, и, поверь мне, у коммунистов будет еще шанс вернуться на политическую арену, их еще позовут. Расслое­ние общества на бедных и богатых идет уже не по дням, а по часам… Но возвращение немыслимо без организации, без финан­сов, и партия должна сохранить то, что у нее накопилось за семьдесят лет, а набралось, поверь мне, немало…
– Откуда же у партии взялись деньги? Партийные членские взносы вряд ли покрывали расходы на содержание высокопостав­ленного аппарата в стране и помощь всем компартиям за рубежом. Не говоря уже о финансировании любой левацкой идеи или движе­ния и даже намека на него. А огромная собственность в стране: лучшее жилье, помпезные здания райкомов, обкомов, горкомов, поликлиники, издательства, больницы, санатории, курорты – это же огромное, многомиллиардное состояние? – с интересом спро­сил Шубарин.
– Ну вот, это разговор банкира, – довольно пробормотал гость и, поскольку находился ближе к двери, пошел ее открывать. Официант вкатил тележку с чайными приборами и высоким чайни­ком, прикрытым теплым полотенцем. Анвар Абидович сам стал разливать чай, Артур Александрович чувствовал, как радуют его после лагерного быта трогательные мелочи жизни: изысканная посуда, интерьер, хороший чай…
– Откуда у партии деньги, Артур? Я могу рассказать тебе многое, но боюсь, что и я всего не знаю. Тут нужно отметить, что сегодня трудно отделить партийные деньги от государственных, партия все считала своей собственностью: недра, леса, горы, моря, народ и деньги тоже… Но это не ответ, тем более для банкира. Существовало немало источников, официальных и неофициаль­ных, и даже тайных, о которых знали лишь единицы – это доверенные люди партии, в числе которых был и… я.
Видя изумление на лице Шубарина, он продолжал:
– Да, да. Я был облечен высоким доверием партии, и возмез­дие мне, отчасти, за злоупотребление им. Помнишь, когда ты предупредил меня о предстоящем аресте, я без сожаления вернул государству (а в душе – партии) более ста пятидесяти килограм­мов золота и свыше шести миллионов рублей наличными. Но тогда, шесть лет назад, я не открыл своей тайны, но сегодня настал час и ты должен знать…
Так вот, еще в бытность секретарем обкома я ежегодно пере­числял на тайные счета партии крупные суммы, этого, повторю, требовали не от всех, только от доверенных лиц. Однажды в обла­сти нашли клад, два больших кувшина с золотыми монетами, весом что-то около семидесяти килограммов, меня тотчас вызвали на место. Через день я вылетел на сессию Верховного Совета СССР и решил сделать партии, накануне ее съезда, подарок. Нигде не оприходованный клад повез в Москву и сдал в Управле­ние делами ЦК КПСС, вскоре получил первый орден Ленина, но это так, к слову. Доверенные люди партии существуют не только в стране, но и за рубежом, есть «штирлицы», работающие не по линии разведки, а в экономике. Их основная деятельность – анонимные фирмы в развитых странах, всевозможные сделки с ценностями, хранящимися в крупнейших мировых банках. В под­тверждение могу сказать, что я, возглавляя какую-то делегацию в Грецию, лично доставил в Афины шесть миллионов долларов наличными в симпатичном кейсе…
Второй раз с похожим поручением я летал в Германию, где тайно передал одному бизнесмену, тоже наличными, полтора мил­лиона долларов, его фирма оказалась в сложном финансовом положении.
Управление делами ЦК хорошо усвоило азы рынка и давно занимается многомиллиардным ростовщичеством как дома, так и за рубежом. Особенно финансовая деятельность партии усили­лась в перестройку. Она вложила деньги в малые и совместные предприятия, ассоциации, концерны. Сейчас, пока мы пьем этот чудесный китайский чай в Мюнхене, сотни советских и зарубежных предприятий и фирм, десятки советских и зарубежных банков лелеют и приумножают собственность партии. Основными вла­дельцами малых и совместных предприятий в стране, плодящихся в преддверии рынка, становятся, как правило, бывшие работники КГБ, МВД, МИДа и из партаппарата, вместе с женами и тещами. Они становятся учредителями, обращаются в управление дел ЦК и получают сотни миллионов рублей в кредит и «зелен улицу» всем своим начинаниям.
Большие надежды возлагаются и на коммерческие банки, в них уже вложены многие миллиарды рублей. Десятки миллионов находятся в уставных фондах Банка профсоюзов СССР и Токобанка. От тебя, Артур Александрович, не будет тайн, ты будешь иметь список банков, причастных к партийным деньгам. Крупнейший из них «Автобанк», он получил от партии под проценты один миллиард. Схема его создания типичная: председатель правления банка Наталья Раевская, жена первого заместителя министра финансов СССР Владимира Раевского. Может, СССР скоро перестанет существовать, а банк Раевских будет процветать.
Есть на Западе фирмы, созданные целиком на средства КПСС, они обычно открывались в развитых странах с щадящим налогообложением, а на советском рынке им обеспечивалось преимуще­ство перед другими инофирмами. Вот пример такого рода. На рынок выбрасывают определенное количество нефти или оружия, мехов или леса, алмазов или золота. Продаются они по невысокой цене, устанавливаемой для «своей» западной фирмы или для фирмы братской партии. Затем эта фирма, естественно, перепро­дает товар по нормальным мировым ценам, а разница откладыва­ется на счет в банке. В этом случае партия впрямую зарабатывает на государстве, вот почему я говорил, что партийные деньги сложно отделить от народных.
– Отчего же понадобился именно мой банк, ведь у партии под контролем, как я понял, уже десятки коммерческих банков?
Анвар Абидович, окончательно освоившийся со свободой, осла­бив узел шелкового галстука, произнес:
– Я знал, что последует этот вопрос, отвечу на него издалека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41