Изо дня в день, при любой подходящей ситуации Сабир-бобо тонко пытался внедрить в сознание буду­щих прихожан, что это его мечеть, его дар землякам; его назначение на земле – возвести храм.
Но дело это оказывалось непростым. Сабир-бобо понимал, что мечеть должна приобрести имя до возвращения хана Акма­ля, ибо тот мог называть мечеть своим именем, поскольку все вокруг, включая и людей, считал собственностью, дарованной ему свыше. Теперь возвращение хана Акмаля зависело вовсе не от того, виноват он или не виноват, и не от показаний потерпев­ших и свидетелей из шестисоттомного уголовного дела, скрупу­лезно собранного следователями главной прокуратуры страны. Ныне все решалось в плоскости политики, зависело от полити­ки. И тут намечалось два варианта, при которых хан Акмаль мог выйти на свободу.
Если Горбачеву в новой его подмосковной резиденции Ново-Огарево не удастся сохранить целостность государства, у хана Акмаля появлялся первый шанс. Об этом Сабир-бобо не нагадал на кофейной гуще: даже без хана Акмаля не стал Аксай захолу­стьем, горным кишлаком, как считали многие недальновидные люди. Зачастил сюда, в Аксай, в последнее время старый приятель хана Акмаля Тулкун Назирович из ЦК, уж он-то, прожженный политикан, знал, откуда ветер дует, чувствовал, наверное, что хозяин Аксая вернется домой на белом коне. Тулкун Назирович, крутившийся в самых верхах, сомневался в итоге новоогаревских встреч, говорил, вряд ли отныне быть единому государству, Горбачев, мол, упустил момент, республи­ки увидели перед собой иную перспективу и не хотят иметь над собой никакой центральной власти, чего явно и тайно добивает­ся президент. Хотя Тулкун Назирович приезжал, как всегда, за деньгами и жаловался на дороговизну жизни – это верный признак того, что Аксай и его хозяин возвращают себе утрачен­ное положение, уж этот никогда не промахнется, ни при каких властях, проверено временем. Старая лиса чует погоду лучше любого барометра.
Но если бы красноречивый президент и уговорил республики подписать соглашение о едином государстве, оставался и дру­гой шанс, о котором весьма тонко намекнул Тулкун Назирович. Суверенитет, независимость, которых добились республики Прибалтики, теперь казались реальными и для других. Москва, судя по всему, смирилась с потерей прибалтов, нет прежней силы и мощи, а значит… Но тут не следовало спешить, как говорят русские: не лезть вперед батьки в пекло, Восток в этом деле собаку съел, не зря же тут в ходу другая поговорка: сиди спокойно, жди, и мимо пронесут труп твоего врага. На амбразуру уже кинулись нетерпеливые: Молдавия, Грузия, Армения… Нуж­но подождать, как пойдут у них дела, учесть их промахи и ошиб­ки, рассуждал опытный интриган из ЦК, а там, на финише, можно нетерпеливых и обогнать. Вот это был второй шанс свободы хана Акмаля. Отделится ли Узбекистан, останется ли в составе обновленного государства – власть Москвы над республиками потеряна навсегда, это Сабир-бобо ощущал вокруг с каждым днем. Влияние центра таяло на глазах, местные партийные боссы вдруг дружно заговорили на родном языке, а ведь еще вчера кичились знанием русского. Как оказался прав Сухроб Ахмедович Акрамходжаев, Сенатор, увезший из Аксая пять миллионов наличными, когда вразумлял хана Акмаля, что только перестройка ведет к суверенности, независимости рес­публик. Он говорил: доедем на трамвае перестройки до нужной остановки, а там сорвем стоп-кран или соскочим на ходу. Какой прозорливостью обладал Сухроб Ахмедович! Действительно в трамвае, считай, один водитель-Горбачев и остался.
Независимость, суверенитет… Еще вчера это казалось не­сбыточным, невероятным, а теперь с каждым днем все четче обозначались черты новой реальности. Готовы ли мы к ней? Как это будет выглядеть на самом деле? Об этом задумывался все чаще Сабир-бобо, не в пример иным государственным мужам, понимал, как вросли мы в друг друга, как нелегко будет рвать связи, отлаженные десятилетиями. А сама государственность Узбекистана – в каких формах, каких границах будет существо­вать? Хороши ли, плохи коммунисты, хороша ли идея социализма, но только в рамках этой системы, идеологии появились государственность, границы республики. Не раздробится ли, как прежде, на Хивинское, Бухарское, Кокандское и прочие карли­ковые ханства Узбекистан, скроенный большевиками при лич­ном участии Ленина. Желающих стать удельными князьками хоть отбавляй, а выиграет ли от этого нация, найдет ли свое место в новом мировом порядке? Вот о чем все чаще и чаще сокрушался Сабир-бобо, уж он-то знал, что сегодня нет такого сильного, дальновидного и авторитетного политика, как Рашидов. Он бы лучше всех воспользовался историческим моментом, о котором и мечтать не смел, нашел бы для узбекского народа достойную нишу в мировом сообществе. В свое время, если уж объективно, Узбекистан и был витриной советской Средней Азии, и сам лидер не последним человеком в руководстве страны. Возможно, чтобы сдерживать его влияние, столько лет и держали его в предбаннике Политбюро. Как нужен был бы сегодня человек подобного масштаба!
Но из всех тех, кого он знал, никто не тянул на лидера, больше того, в первые годы перестройки, когда следственные органы страны взяли Узбекистан под микроскоп, многие руково­дители республики повели себя недостойно, спасали свое крес­ло. Мало кто выдержал испытание, многим нынче стыдно смо­треть людям в глаза. Тут хану Акмалю нет равных, ему не откажешь в мужестве, хотя на его долю выпали самые трудные испытания, им персонально занимались опытнейшие следовате­ли КГБ, на него пытались свалить все свои грехи секретари ЦК и обкомов, признавшие свою вину и покаявшиеся. А хан Акмаль – следствие по его делу велось почти семь лет – все обвинения отвергал, говоря на блатном жаргоне, никого не «сдал» и своим многомиллионным состоянием с государством не поделился.
Вот почему, наверное, прожженный политикан Тулкун Назирович вновь зачастил в опальный Аксай, чувствовал, что хан Акмаль, и раньше смотревший на других свысока, теперь по возвращении станет чуть ли не героем. Но, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай, и Сабир-бобо не сидел сложа руки, готовил час освобождения хозяина Аксая. Это по его настоянию трижды меняли адвокатов, пока не вышли на тех, кто согласился, что отныне защита хана Акмаля станет для них единственным делом, чтобы не распылялись силы, и они были обязаны раз в месяц посещать Аксай, чтобы с документами на руках отчитываться перед Сабиром-бобо. А тот, в свою очередь, имел не менее ушлого юрисконсульта из местных, чтобы адво­каты из белокаменной не создавали видимость активности, а работали на совесть. За те деньги, что платили им в Аксае, можно было защищать обладателя двух Гертруд, не щадя живо­та своего, такому заработку позавидовал бы и сам президент страны. А чтобы ежемесячная командировка из столицы в гор­ный Аксай сделалась необходимой, Сабир-бобо выплачивал содержание только на месте, он любил пословицу: хлеб за брюхом не ходит.
Прокуратура страны, чувствуя развал государства, неожи­данно решила ускорить суд над Ариповым и стала спешно выделять завершенные материалы в отдельное производство. Такой поворот событий грозил обвиняемому суровым пригово­ром, вплоть до высшей меры. И тут в Аксае адвокаты выработа­ли тактику – сорвать процесс во что бы то ни стало. А для этого годился только скандал, самый что ни есть базарный, вульгарный, не исключающий оскорбления самого суда и госу­дарства, хану Акмалю терять было нечего. Но Сабир-бобо не был бы духовным наставником хана Акмаля, если бы не попы­тался использовать ситуацию. Это он подал идею выступить на суде с резкой критикой Сухроба Ахмедовича, Сенатора, адвока­ты зацепились за нее сразу и довели ее до совершенства. Как и рассчитывали, судебный процесс был сорван на неопределен­ное время, увенчалась успехом и коварная задумка Сабира-бобо. Освобождение Сенатора из «Матросской Тишины», как уверяли столичные адвокаты, теперь дело трех-четырех не­дель.
Сухроб Ахмедович, невероятно выросший в глазах Сабира-бобо, из-за своих сбывшихся пророчеств о судьбе перестройки, независимости республики, ох как нужен был старику в белом. В его планах Сенатор теперь стоял даже выше хана Акмаля, только вдвоем, как единомышленники, они представляли бы реальную силу. Сабир-бобо знал не только планы, но и мечты своего воспитанника, и в них никогда серьезно не обсуждалась идея самостоятельности, суверенности Узбекистана. Республи­ка, судя по всему, неминуемо становилась самостоятельным государством, так складывалась политическая обстановка, а к такому повороту хан Акмаль готов не был, да к тому же выпал из жизни на целых семь лет – да каких, иной день равнялся году. Ему позарез был нужен молодой политик, гросс­мейстер, ориентирующийся не только в сегодняшней сложней­шей ситуации, но и видящий на много ходов вперед. Таким человеком Сабиру-бобо представлялся только Сухроб Ахмедо­вич. И как был прав и дальновиден Сенатор, когда говорил хану Акмалю, что в случае успеха перестройки мы будем подлинны­ми хозяевами Узбекистана, а не как сейчас, тайными и времен­ными, зависящими от каждого окрика из Кремля. В такое не мог поверить даже хан Акмаль, крепко державшийся за свое депу­татство в Верховном Совете страны, за своих влиятельных друзей и покровителей из Москвы, без которых власть даже на месте, в Аксае, казалась ему невозможной.
Конечно, Сенатор, говоря «мы», имел в виду не народ, избирающий верховную власть, не даже интеллигенцию, подготовив­шую перестройку, а прежде всего себя и людей, всегда обла­давших властью. И они вряд ли избрали бы для суверенного государства Узбекистан демократические нормы жизни, обще­принятые в мире, их вполне устраивала коммунистическая мо­дель, но только без указующего перста Москвы.
Артур Александрович Шубарин, вернувшись поздно с совеща­ния директоров банков Баварии, на которое получил персональ­ное приглашение, ибо одним из пунктов обсуждения был вопрос об оказании финансовой помощи этническим немцам в России, первым делом глянул на факс. Сообщение, пришедшее из Таш­кента, оказалось предельно лаконичным: «Поклонник мюнхен­ской «Баварии» не объявлялся».
Второе, зафиксированное семь часов спустя, более подроб­ное, прибавило настроения, это известие он ждал уже неделю: «Четыре большегрузных «Магируса» с банковским оборудовани­ем, сейфами, компьютерной системой сегодня прибыли в Таш­кент. Водители просят передать их семьям, что они живы и здоровы, позвонить с дороги не имели возможности, в Москву въезд им запретили. О причинах задержки при встрече. Трое механиков наотрез отказались гнать машины обратно, требуют отправить самолетом. Вопрос с билетами на рейс «Люфтганзы» в четверг, до Франкфурта, решен. С ними же летят два перегон­щика для вашей личной машины. Реставрация, переоборудова­ние бывшего «Русско-Азиатского банка» подходят к концу и за­кончатся одновременно с монтажом прибывшего сегодня обору­дования. Банк ждет хозяина. Джиоев».
О том, что водители «Магирусов» откажутся наотрез гнать свои машины обратно, Артур Александрович догадывался, ибо знал, что кошмары на наших дорогах немцы не могли предста­вить в самом бредовом сне, ни у какого Хичкока не хватило бы фантазии описать сервис, быт, вымогательства чиновников раз­ного ранга, откровенный разбой, грабеж днем и ночью, в городе и деревне, на трассе и на стоянке в кемпинге, не говоря уже о ночевке в пустыне, степи или лесу. Знай механики об этом, даже за десятикратную плату вряд ли согласились доставить срочный груз в Ташкент, хотя немецкие «дальнобойщики», коле­сящие по Европе, получают огромные деньги. С перестройкой уголовный мир как бы получил карт-бланш – делай, что хо­чешь, и ни за что не будешь отвечать. И беспредел, возникший моментально от Балтики до Тихого океана, заставил содрог­нуться людей. А новые власти делают вид, что ничего особенно­го не происходит, и время от времени напоминали своим гражданам, что в Чикаго или Нью-Йорке еще хуже. Правда, в по­следние годы перестройки пропаганда не ссылалась на «жуткие времена брежневщины», когда, оказывается, человеку жить было невмоготу и все прозябали в «равной нищете», ибо гра­ждане, то бишь по-новому господа, на себе полной мерой ощути­ли прелести демократических перемен и могли сравнить «вче­ра» и «сегодня» и особенно оценить перспективы на «завтра».
Артур Александрович, зная, какая дорога выпадет водите­лям, все же другим каналом важный груз отправить не мог – ни поездом, ни балтийским паромом, ни транспортным самолетом. В любом варианте гарантий ему дать не могли, груз мог и вовсе пропасть без следа, а стоил он миллионы, миллионы долларов. Да что доллары, страховку он бы вырвал и страховал бы, конечно, не в Госстрахе, а у «Ллойда», ему важен был груз, без которого не открыть банка, а каждый день его работы – это десятки, сотни тысяч долларов, дело он замыслил с размахом. Поэтому уже на границе, в Чопе, караван «Магирусов» ждали восемь человек, по двое на каждую машину. На наших дорогах немцы за рулем почти не сидели.
Конвой имел пять автоматов, не считая оружия, положенного немецким водителям при сопровождении особо ценного груза. Люди в конвой отбирались тщательно, тут мало было водить большегрузную машину и владеть «Калашниковым», ставка де­лалась на парней, умеющих предвидеть, избегать конфликтов, ладить в долгой дороге с несметным числом местных чиновни­ков и работников ГАИ.
Старшим по конвою, ответственным за караван, назначили Карена, брата погибшего Ашота, служившего долгое время те­лохранителем у Шубарина. Наставляя Карена в дорогу, Коста упорно внушал главную заповедь: все вопросы решать только деньгами, угрозы, силовое давление, оружие следовало приме­нять в крайнем случае. На Востоке искусство дачи взятки доведено до совершенства, и среди команды Карена находи­лись двое таких асов, мужчин бывалых, тертых, они и ехали всегда в головном «Магирусе», мгновенно оценивая ситуацию, а Карен находился в последней машине. У каждого сопрово­ждающего груз на шее болталось переговорное устройство «уоки-токи», и машины на трассе держали постоянную связь, она особенно помогала, когда пытались сесть на хвост «Магиру­сов», вынырнув из какой-нибудь засады на боковом ответвле­нии трассы.
В Чоп караван прибыл уже в сумерках, но ночевать в Закар­патье не стали. Отужинав, заправив машины, тронулись в путь. Карен, имевший официальные документы от банка, как хозяин транзитного груза из Германии, участвовал в осмотре каравана таможенниками и тут же понял по вертевшимся вокруг без дела ребятам из технических служб, что они попали в поле зрения местной мафии. Рыбак рыбака видит издалека. Ушлая обслуга, находящаяся на государственной службе, тут же оповестила кого следует, что появился интересный транспорт, ибо их заинтересовали слова «компьютеры» и «сейфы» в сопроводитель­ных документах. Казалось бы, мудрее заночевать, а в путь тронуться на рассвете, по прохладе, но Карен, зная, что от них только этого и ждут, решил поступить иначе, ибо лишал против­ника возможности тщательно подготовиться.
В «Магирусах», предназначенных для трансконтинентальных рейсов, кабины приспособлены для водителей не хуже, чем комфортабельные купе вагонов «СВ». Над сиденьями даже имеются задрапированные подвесные полки для отдыха одного из шоферов, на них, как только отъехали из Чопа, отправили спать немцев-водителей. Едва они выехали за черту города, Карен, следовавший в авангарде колонны, передал по «уоки-токи»:
– По моим подсчетам, в первый раз нас должны тормознуть часа через четыре, будьте предельно внимательны, без моей команды не останавливаться.
Машины, выбравшись на загородную трассу, с ревом рвану­лись в ночь. «Магирусы» отличаются не только маневренно­стью, но и хорошим ходом. Около трех часов ночи, лучшего времени для преступлений, высчитанного некогда доктором юридических наук по кличке Сенатор, проезжали обыкновен­ный пост ГАИ на окраине ухоженного закарпатского городка. По тому, как постовой тщательно вглядывался в хвостовой номер машины и тут же бегом кинулся в дежурку, Карен понял, что засада ждет их в ближайшие полчаса, о чем и предупредил товарищей по рации. Едва они въехали по сужающейся дороге в низину, поросшую лиственницей, конвой и без предупрежде­ния старшего понял, что тормозить их будут тут. Так оно и выш­ло. Мощные фары «Магирусов» издали высветили тяжело гру­женный лесовоз, перегородивший дорогу, а по обе стороны разбитого шоссе возле приземистых иномарок шевелились рос­лые молодые люди в традиционных кожаных куртках.
– Пропустите меня вперед! – раздался в машинах голос Карена. Этот маневр был оговорен при случаях явной опасно­сти, и его машина резко рванулась в голову колонны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41