Да и без денег хана Акмаля, как уже рассчитал Миршаб, рваться к власти бессмысленно.
– Но это не значит, что я без повода вызвал вас в Аксай, – продолжал ходжа, протягивая пиалу. – Дел у нас, дорогой Сухроб, невпроворот. После ареста хана Акмаля вашим «дру­гом» прокурором Камаловым мне одному пришлось тянуть груз забот, а это в моих летах нелегко. Самое главное – мне уда­лось сберечь деньги. Ведь хан Акмаль там, в тюрьме, думает: пропала наша финансовая мощь, он-то знает, что основная сумма хранилась в тайниках в ста – и пятидесятирублевых купю­рах, но я пережил павловскую реформу без особых потерь, хотя, на мой взгляд, Павлов далеко не дурак, как хотят выставить его московские демократы… – И опять Сенатор с облегчением вздохнул, он-то был уверен, что аксайская казна сильно постра­дала от январской реформы, известна тяга восточных людей к крупным купюрам.
– Деньги есть, дорогой Сухроб-джан, – продолжал после паузы Сабир-бобо. – И главная задача сегодня – вызволить хана Акмаля из тюрьмы. Чувствую, сейчас самое время, в Мо­скве разброд, безвластие, все продается-покупается, многие крупные чины уже откровенно смотрят на Запад и за доллары готовы на что угодно… А доллары у нас тоже есть, имейте в виду. Можно сказать, по этому поводу я и вызвал вас, и спешка оправданна.
Раздался слабый зуммер «Сони», и старик, поднявшись, по­дошел к столу с телефоном.
– Да, да, пригласите адвоката после обеда, отсюда они и выедут к поезду, думаю, им есть о чем поговорить…
– …Вот и звонок кстати, – хитро улыбнулся ходжа. – А спешка заключается в следующем: завтра прилетают из Москвы адвокаты хана Акмаля, у меня такой порядок – деньги они получают в Аксае. Это дисциплинирует их, а мне дает возможность быть в курсе дел, я не люблю решать вопросы по телефону. Знаете, старая школа – делать все с глазу на глаз. Но я не специалист в юридических делах, и поэтому для стра­ховки нанял еще одного толкового адвоката из местных, с кото­рого могу спросить в любое время, да и ему не резон водить меня за нос, норов хозяина ему хорошо знаком. Так что я прини­маю московских юристов со своим адвокатом, и каждый раз мы составляем план-задание на месяц. Не знаю, насколько эффективна наша совместная работа, но один пункт вполне удался… – Старик вдруг остановился и опять лукаво улыбнул­ся. – Вам никогда не догадаться, что наш план касался вашего, Сухроб, освобождения. – Видя удивление гостя, ходжа повто­рил: – Да, да, вашего, и я рад, что аллах подсказал мне эту идею. Когда из сообщений адвокатов стало ясно, что прокурату­ра Союза выделяет отдельные материалы хана Акмаля для передачи в суд, я решил, что нужно использовать трибуну высокого суда хотя бы для вашего оправдания, и подал мысль, чтобы хозяин Аксая обвинил вас во всех смертных грехах, назвал ставленником Москвы, эта карта нынче беспроигрыш­ная. Ну, а речь, конечно, выверив до запятой, написали адвока­ты, вы с ними встретитесь послезавтра в Ташкенте.
– Спасибо, Сабир-бобо, никогда бы не подумал, что помощь придет мне отсюда, – вымолвил благодарно Сенатор.
– Мы служим одному делу, – ответил старик, спокойно перебирая четки, и продолжал: – Вы должны взяться основа­тельно за освобождение хана Акмаля, вы юрист, вам и карты в руки. После обеда сюда приедет наш адвокат из Намангана, он и введет вас в курс дел, но, подумав, что до поезда вам не уложиться, я решил, что он будет сопровождать вас до Ташкента. В дороге, я считаю, вы обговорите все нюансы, чтобы быть информированным, когда послезавтра встретитесь с московски­ми адвокатами и получите новые данные. Нужен быстрый ре­зультат. Сегодня, как и в прошлый раз, вы увезете чемодан рублей и солидную пачку долларов в крупных купюрах. Мы купили их давно, лет десять назад, нынче, как мне кажется, они могут сыграть важную роль в освобождении хана Акмаля. И по­следнее: через неделю после отъезда адвокатов, которых вы загрузите заданиями до предела, вам, видимо, самому следует вернуться в Москву, если надо, подключить и ваших юристов, оказавшихся способными людьми. Нужно спешить! Я чувствую, в России назревает новая революция, или еще хуже, граждан­ская война, и то, и другое прольет море крови. И разъяренная толпа, доведенная «реформами» до нищеты, может без суда и следствия перестрелять многих узников «Матросской Тиши­ны», а уж хана Акмаля в первую очередь, «прогрессивная» пресса расстаралась…
Для первой встречи я не хотел бы вас больше утомлять, дорогой Сухроб-джан, и приглашаю вас осмотреть вместе со мною мечеть изнутри, хорошие мастера работают, с душой… А после пообедаем вместе, наши повара запомнили, что вам понравилось в прошлый раз. – И старик потянулся за зеленой чалмой.
В мечети они пробыли больше двух часов, и гость понял, каким влиянием будет пользоваться она в округе, а значит, власть хана Акмаля во много крат усилится. Несколько раз Сухроб Ахмедович хотел сказать о прокуроре Камалове, но не представлялось подходящего случая. И вдруг пришла неожи­данная мысль, что о прокуроре и говорить не стоит, в Аксае знают, что в освобождении хана Акмаля больше всего не заин­тересована прокуратура, ведь арестовал Арипова лично Ферганец. Выходит, убирая Камалова, своего смертельного врага, он еще и наживает на этом капитал, вроде как делает это не ради своей шкуры, а спасая хана Акмаля, не говоря уже о том, что еще и за аксайские деньги.
«Вот что значит уметь выдержать паузу», – похвалил себя Сенатор, этот ход он считал главной для себя победой, ведь денег ему дали даже без просьбы.
В поезде, при обсуждении с адвокатом дел хана Акмаля, Сенатора все время беспокоила мысль – сколько же денег дали в этот раз в Аксае и не забыли ли положить обещанные доллары? Заглянуть при попутчике в чемодан он не рискнул. Поэтому, войдя в дом, он сразу же закрылся в своем кабинете, но распахнуть чемодан не успел. Затрезвонил телефон. Подняв трубку, он услышал голос Газанфара. Тот взволнованно сказал:
– Не могу отыскать вас второй день. Есть чрезвычайная новость для вас. У Японца на презентации выкрали важного гостя-американца. Его люди вывернули в ту ночь Ташкент наизнанку, но человека найти не смогли. И кто же, вы думаете, пришел ему на помощь? Не ломайте голову, вам этого никогда не отгадать. Мой шеф… Камалов…
– Что бы это значило? – спросил глухо Сенатор, забыв и про чемодан с деньгами, и про доллары.
– Сам не пойму. Вам эта информация – для серьезного размышления…
Камалов, вернувшись в прокуратуру после освобождения американского гражданина Гвидо Лежавы, тщательно проанали­зировал неожиданно возникшую ситуацию, особенно незаплани­рованную личную встречу на дороге с Шубариным, которая произошла, кстати, по инициативе Японца. А о такой встрече прокурор давно мечтал, ломал голову, как ее устроить. С какой меркой он ни подходил – события складывались в его пользу, следовало лишь правильно распорядиться ими. Поэтому он позвонил на первый этаж, в отдел по борьбе с организованной преступностью, Татьяне Георгиевне, которую коллеги за глаза, как и сам прокурор, называли Танечкой. Она оказалась на месте, и прокурор попросил ее подняться к нему. Справившись о текущих делах отдела, он поинтересовался, не проявляет ли интерес Газанфар Рустамов к новому отделу прокуратуры, на что Татьяна ответила:
– Да, он пытается это делать, но осторожно, никак не может найти контакт с коллегами, бывшими работниками КГБ. – О том, кем укомплектован отдел Уткура Рашидовича, в прокуратуре знал каждый. – Но в отсутствие коллег, что бывает крайне редко, он заходит непременно, и чувствуется, что он караулит это время.
– Хорошо, – довольно отметил прокурор и продолжал с улыбкой: – Я поговорю с Уткуром Рашидовичем и кое с кем из ребят, чтобы они менее ревниво относились к его визитам к вам. Не обижайтесь, я в шутку, никакой предатель не может рассчи­тывать на ваши симпатии, я это вижу и чувствую. А всерьез – надо, чтобы он чаще стал заглядывать к вам в отдел, приближа­ется развязка кое-каких событий, и я думаю, через него мы сможем передавать нашим противникам нужную дезинформа­цию. А для начала у меня к вам просьба: постарайтесь сегодня же сообщить ему, как бы случайно, об одном важном реальном событии, о нем мало кто знает. Вы смотрели по телевизору открытие инновационно-коммерческого банка «Шарк»?
– Да, конечно, – ответила Шилова, не понимая, куда клонит прокурор.
– На презентации один американский гражданин грузинско­го происхождения, бывший москвич, старый приятель хозяина банка, купил на крупную сумму акции «Шарка».
– Да, помню, – подтвердила Татьяна, – почти на полмил­лиона долларов…
– Верно. Так вот, этого человека выкрали во время банке­та. У Шубарина есть своя служба безопасности, как нынче заведено почти у всех солидных предпринимателей, она по своим каналам, прежде всего уголовным, перевернула в ту ночь весь город, но американца не нашла. Но информация об этом похищении по неофициальным источникам тут же стала известна начальнику уголовного розыска республики полковнику Джураеву, с чем он сразу явился ко мне. Не найдись американец день-два, все равно бы нам пришлось заниматься им официально. Дальше не буду вдаваться в подробности, но мы с полковником безошибочно вычислили того, кто выкрал гостя Шубарина, и помогли освободить его… Так вот, твоя задача: располагая такой редкой новостью, следует как-то ловко проболтаться Рустамову, что Шубарину помогли прокурор республики и на­чальник уголовного розыска. Эта информация должна вас сблизить. А условия мы тебе создадим, после обеда весь отдел, включая Уткура Рашидовича, разгоним по делам.
Еще в больнице, задолго до возвращения Шубарина из Мюнхена, Камалов решил вбить клин между Японцем и Сенатором с Миршабом. Теперь же ему выпал редкий шанс вбить сразу два клина, настроить враждебно обе стороны одновременно или хотя бы посеять недоверие друг к другу. Конечно, ни Сенатор, ни Миршаб не обрадуются, узнав, что прокурор республики и начальник уголовного розыска, их заклятые враги, оказали столь важную услугу Шубарину. И Сенатор, и Миршаб, строив­шие свою жизнь только на выгоде, исповедовавшие принцип «ты – мне, я – тебе», никогда не поверят, что Камалов выручил Японца просто так. И как бы ни объяснял им Шубарин неожиданную помощь правовых органов, все равно не поверят, почувствуют какой-то подвох, тайный сговор, а именно этого прокурор и хотел добиться. Слишком большую опасность пред­ставляли Сенатор с Миршабом, имея в друзьях такого влиятель­ного и умного человека, как Шубарин. А для Шубарина прокурор располагал еще более важным сообщением, которое могло вы­звать это недоверие к компаньонам по преуспевающему ресто­рану «Лидо». Камалов располагал неопровержимыми уликами, что докторская диссертация Сенатора и его знаменитые статьи на правовые темы в первые годы перестройки, сделавшие его имя известным, – это неопубликованные работы убитого прокурора Амирхана Азларханова. То, что Шубарин любил и уважал Азларханова, было доподлинно известно Камалову, он даже поставил на его могиле замечательный памятник. А еще раньше, когда Амирхан Даутович был жив, Шубарин к годовщине смерти соорудил памятник его жене Ларисе, тоже убитой.
Нет, Камалов не мог утверждать, что Сенатор замешан в смерти прокурора Азларханова, хотя, по признанию Артема Парсегяна по кличке Беспалый, дипломат, ради которого убили друга Шубарина прямо в холле прокуратуры республики, в ту же ночь похитил Сухроб Ахмедович. Но то, как могли оказаться научные работы убитого прокурора Азларханова у Сенатора – а они никогда не были знакомы и не поддерживали никаких отношений, – наверняка представляет для Шубарина интерес. И как чувствовал прокурор Камалов, узнай Шубарин, как это было на самом деле, отношения его с Сенатором вряд ли останутся дружескими. Японец предательства не прощал: об этом хорошо помнит род Бекходжаевых, с которыми некогда на заре туманной юности Артур Александрович тоже имел дела и сердечные отношения. Удачным казалось и то, что Японец из-за учебы банковскому делу в Германии не был в Ташкенте уже год и связи его с Сенатором и Миршабом невольно оборва­лись, а время всегда вносит коррективы в отношения. Пока они не возобновились, следовало вбить клин между ними – ныне Шубарин для Сенатора и Миршаба становился еще более притягательным. Конечно, Газанфар Рустамов если не сегодня, то завтра донесет до Сухроба Ахмедовича нужную новость, он понимает важность информации. А вот передать Артуру Алек­сандровичу докторскую Сенатора и неопубликованные работы покойного прокурора Азларханова, которые он сам тщательно изучил и даже написал подробное заключение, следовало сра­зу, как только разъедутся именитые гости из-за рубежа. По прикидкам прокурора Камалова, первым кинется выяснять от­ношения Шубарин. Сенатору некуда спешить, он вряд ли призна­ется Японцу, что знает, кто помог ему освободить американца Гвидо Лежаву. Сухроб Ахмедович будет терпеливо искать и ждать косвенных улик связи Японца с прокуратурой республи­ки, тем более, там у него есть свой человек – Газанфар Рустамов.
Ферганец чувствовал, как ему с каждым днем становится труднее работать. Из мест заключения возвращались все круп­ные взяточники и казнокрады, не говоря уже о партийной элите. Едва только начались переговоры о том, что из мест заключе­ния, бывших ранее «всесоюзными», осужденных будут разби­рать по национальным квартирам, самым первым оказался дома преемник Рашидова, тот, кого хан Акмаль за вкрадчивые мане­ры называл Фариштой – святым. Вместе с ним вернулся его сокамерник, тоже секретарь ЦК, тот самый, что в интервью газете «Известия» сразу после осуждения откровенно признал­ся: «Я был уверен, что людей моего уровня ни при каких обстоятельствах и ни за какие преступления привлекать к суду не будут». Это он говорил: «…Мы были убеждены, пока Рашидов, как герой и верный ленинец, покоится в центре столицы и его именем названы колхозы, города, улицы и площади, – нас, его сподвижников, учеников никогда не посмеют тронуть».
Понимал Камалов и то, что его пост в связи с суверенитетом республики обретает совсем иной статус, и роль прокуратуры вырастает в десятки раз. На Востоке любят сводить счеты со своими врагами не лично, а через закон, пользуясь услугами правовых органов, и оттого пост генерального прокурора страны становился притягательным для многих влиятельных кланов. Тем более что Камалов, назначенный из Москвы, представлял самого себя и ни к какому клану не примкнул. Становилось ясным, что его теперь будут атаковать и справа, и слева, и ошибки, даже самой малой, не простят. Зная это, Камалов пытался укреплять прокуратуру, усиливая ее достойными ка­драми, особенно молодыми, понимая, что народ оценивает закон по реальным делам. Судя по многочисленным письмам в прокуратуру, простые люди отнюдь не одобряли повального и досрочного возвращения казнокрадов из мест заключения и не считали их жертвой правосудия.
Знал прокурор, что народ, будь то в России или Узбекистане, или где-то еще по соседству, за годы перестройки разуверился в законе окончательно. Ни одно правительство – и в России, и Узбекистане после Брежнева и Рашидова – не уделяло пре­ступности и десятой доли прежнего внимания, уголовщина за­хлестнула города и села. Он знал, что простые люди не одна­жды на заводских и сельских собраниях, когда речь заходила об обнаглевшей преступности вокруг, о звездном часе уголовного мира и законе, с горечью говорили: «Пусть прокурор хоть сам себя защитит и найдет, кто убил его жену и сына». Конечно, в Ташкенте многие знали о том, что произошло с семьей проку­рора республики, да и с самим Камаловым – тоже. И горечь отчаявшихся в справедливости людей заставляла прокурора удесятерять свои слабые силы, но пока выходило, что он на­прасно расставлял кругом силки – крупная дичь ловко избега­ла его западни. Ему трудно было ориентироваться, слишком поздно он вернулся на родину, а тут все сплелось в такой клубок… Теперь, с провалом перестройки, утратой людьми идеалов, надежд, ждать помощи неоткуда, приходилось рассчи­тывать только на себя, на таких же одержимых людей, как сам, для которых один бог – Закон. Надеясь вселить разлад между компаньонами по «Лидо», Камалов почему-то интуитивно наде­ялся, что Шубарину все-таки не по душе то, что творилось вокруг, не мог он не видеть, куда скатывается страна и какие беспринципные, вороватые люди рвутся к власти и уже захва­тывают ее. В иные дни Ферганец даже верил, что ему удастся сделать Японца союзником, ведь банковское дело, которое затеял он, нуждается в твердых законах, правовом государстве, порядочных компаньонах. Поэтому, как только он узнал, что Артур Александрович проводил своих последних гостей и нахо­дится в банке, он тут же позвонил ему и спросил, нельзя ли ему заглянуть в «Шарк» через час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41