Обычно он держал в поле зрения трех-четырех девушек, они и стирали, и квартиру убирали тщательно, конкуренция обязывала. Кого такое поло­жение не устраивало – уходили, но, как ни странно, вакансия тут же занималась, зачастую подружками предыдущей соиска­тельницы. Он так и говорил строптивым: свято место пусто не бывает. А женихом он казался завидным: молодой, спиртным не злоупотребляет, не курит (картежники следят за своей формой строго), работает в солидном учреждении, при машине, пятиком­натная, роскошно обставленная квартира в хорошем районе, словом, от женщин Рустамов отбоя не знал, а точнее, знал им цену… Но вряд ли могла бы найтись девушка, которая сумеет завладеть его сердцем, – он давно с ног до головы принадле­жал дьяволу, картам.
Сохранив квартиру, он, поверив в свою удачу, быстро забыл о том, что готов был на убийство из-за денег. Правда, случались и проигрыши. Однажды, узнав, что он улетает с инспекцией в Навои, где много исправительно-трудовых колоний, его попро­сили передать заключенному письмо, а в награду списали кар­тежный долг. Он потребовал еще пять тысяч наличными, якобы для тюремной администрации, и, к своему удивлению, получил эти деньги. Так открылся еще один источник дохода, и тогда он получил тайную кличку – Почтальон.
Говорят: продавший однажды уже не остановится ни перед чем. Вряд ли Газанфар, доставив в зону письмо-инструкцию для «хозяина» лагеря, предполагал, что это только первая ступень его предательства. В Ташкенте в те годы существовало около двадцати катранов, где играли по-крупному высокие должно­стные лица, и чем выше поднимался Рустамов как катала, тем реальнее становилась его встреча за карточным столом с Сухробом Ахмедовичем Акрамходжаевым, Сенатором, и Салимом Хасановичем Хашимовым, Миршабом. И в конце концов они встретились. В тот вечер в катране оказалось многолюдно, Сенатор с Миршабом долго не задержались, но парня из проку­ратуры республики приметили, да и тот, хорошо знавший обоих, наверняка углядел их, хотя не вставал из-за стола, где шла азартная игра. Вторично они встретились уже через месяц, там же, но уже в игре. Возвращаясь поздно ночью, Миршаб вдруг сказал Сенатору:
– Этого парня из прокуратуры надо как-нибудь хлопнуть основательно и, подведя к краю жизни, заставить рыться для нас в нужных кабинетах.
– Блестящая идея, – оживился дремавший Сухроб Ахмедо­вич, – мне давно хотелось иметь своего человека в прокурату­ре, а этот Газанфар производит впечатление хваткого парня. Но как его хлопнуть, играет он здорово, а главное, не зарывается, я наблюдал за его ставками и его картами.
– Я тоже об этом думал. Вдвоем нам его не одолеть, к тому же он очень осторожный, сразу почувствует тандем. Нужно нанять двух игроков-профессионалов, тех, что постоян­но отираются в катранах, хорошо их финансировать и внушить им, что мы из-за женщины хотим наказать его и оттого нужда­емся в их помощи. Конечно, подходящего момента придется ждать месяца три, а то и больше, надо, чтобы все выглядело как бы случайно.
– Прекрасно. Я попрошу Беспалого, чтобы он подобрал нам двух классных игроков, и тут же начнем охоту на Газанфара, как знать, он может нам понадобиться.
Профессиональные каталы готовят свою жертву, которую они между собой называют «лохом», иногда годами. Приважива­ют, приучают, дают выигрывать и даже по-крупному. Долги «лохам» возвращают в оговоренные сроки, обязательно при свидетелях. Весь этот сценарий продуман для будущего: обычно «лохи» – состоятельные хозяйственные работники, должно­стные лица, сколотившие миллионы на взятках. Но наступает час пик, одна крупная игра, она опять же не назначается директивно, ловят момент, когда «лох» распетушится вдруг, тут его и накрывают сразу на миллион, полтора. А до этого каталы вложили в «лоха» в виде наживки тысяч сто, сто пятьдесят.
Рассчитываются проигравшие по-разному: одни сразу, а дру­гие, понимая, что попали в заранее приготовленную западню, начинают уклоняться, искать пути, как и Газанфар, замышляв­ший убийство. Особенно не любят отдавать долги крупные партийные функционеры и работники правоохранительных орга­нов. Но каталы это хорошо знают и готовы ко всему, у них просчитаны все варианты до мелочей. Если «лох» не отдает добром, в дело вступают другие – так называемые вышибалы. Они есть в каждом городе, основной их костяк составляют бывшие спортсмены и бывшие работники органов, вышибалы обслуживают не только картежников и предпринимателей, но и любое частное лицо, если дело связано с возвратом долга. Тут тоже твердая такса, до пятнадцати процентов с вышибаемой суммы. Нынче вышибалы не брезгуют и заказными убий­ствами.
Возможность сесть за один карточный стол с Газанфаром в нужной компании появилась только через семь месяцев. Квар­тет, до этого тщательно отрепетировавший игру дома у Миршаба, сыграл виртуозно, Рустамов проигрался в пух и прах, как никогда в жизни. С профессиональными картежниками Газан­фар рассчитался сразу, а своих коллег-прокуроров попросил подождать, получилось, как и задумал Сенатор. Месяц, огово­ренный Газанфаром, промелькнул, крупный выигрыш, которого он так жаждал, не выпал. К нужному сроку он собрал только треть суммы. Встретившись с коллегами, Рустамов вернул часть долгов и попросил продлить срок еще на месяц, но получил жесткий отказ. А это означало, что ему включили «счетчик», об этом завтра будут знать все, кому следует, и путь к карточному столу для него закрыт.
Понимая, что объект «созрел», Сенатор предложил Рустамову в счет погашения долга давно задуманное – снимать копии с некоторых интересующих их документов, прослушивать разго­воры коллег по внутреннему телефону, изымать из некоторых дел важные документы, в общем, заниматься шпионажем в пользу победителей. Газанфар наотрез отказался. Тогда Сенатор с Миршабом, которым до зарезу был нужен свой человек в прокуратуре, хотели попугать коллегу вышибалами, но про­блема неожиданно разрешилась сама собой. Когда вызвали Коста и разъяснили ему ситуацию, чтобы не очень переусерд­ствовал, Джиоев вдруг рассмеялся и сказал, что Газанфар давно свой человек для уголовки и даже имеет кличку «Почта­льон», за оплату выполняет деликатные поручения авторитет­ных людей. Тут уж удивились Сенатор с Миршабом – такого расклада они предвидеть не могли. Информация Коста облегча­ла задачу, но Миршаб тут же придумал коварный ход – позво­нил Рустамову и велел немедленно приехать для серьезного разговора к нему домой. Ход оказался прост и гениален – увидев Коста, дружески беседующего с коллегами, Газанфар все понял и сдался, стал их агентом.
Да, да, именно агентом, потому что для выполнения задания требовались поистине шпионские навыки, и Сенатор с Мирша­бом, зная это, основательно занялись его подготовкой.
Купили Рустамову миниатюрный автоматический фотоаппа­рат «Кодак», диктофон, как у Миршаба, японское устройство, легко прослушивающее разговор сквозь стены. Пришлось брать прокурору уроки и у классных домушников, квартирных воров – эти научили пользоваться отмычкой. Ученик оказался способ­ным и на экзамене все десять замков открыл раньше норматив­ного времени. Но Сенатор потребовал, чтобы при любой воз­можности он снимал слепки со всех доступных ему ключей, как профессионал он знал, что отмычки оставляют специфические следы. Это задание больше всего увлекло Газанфара. Первые десять образцов он добыл без затруднения, ключи торчали в дверях, сняв слепок, он возвращал их владельцам и журил за беспечность. Но чаще он пользовался другим приемом: заходил поболтать в интересующий его кабинет и дожидался, когда хозяина комнаты на минуту вызывали наверх. Никто ни разу не попросил его покинуть комнату, ключи, в том числе от сейфа, как правило, лежали на столе. Позже без особого труда он в отсутствие хозяев снимал также копии с нужных документов. В экстренных случаях они работали в паре с Сенатором, тот приходил к одному из замов прокурора и оттуда вызывал какого-нибудь начальника отдела, в чьих бумагах нужно было порыться, в момент звонка Газанфар уже сидел в нужном кабинете.
Однажды Газанфар добыл очень важные документы, и Сена­тор на радостях назвал его «Штирлиц», с тех пор они с Миршабом между собой так его и называли. Но эта рискованная работа стала вдвойне опасной, когда появился новый прокурор из Москвы – Камалов. У него глаза – рентген, как-то с испугом сказал Сенатору Газанфар.
Дважды Рустамову казалось, что он на грани провала. В пер­вый раз – когда он сообщил Миршабу, что прокурор Камалов проводит секретное совещание с вновь организованным отделом по борьбе с мафией. В тот день, когда совещание началось и он считал свою миссию выполненной, Газанфар увидел, что в приемную прокурора неожиданно явился начальник уголовно­го розыска республики полковник Джураев, с которым Камалов в последнее время, на взгляд Сенатора, общался подозритель­но часто. Вот тогда похолодело сердце у Газанфара, он почув­ствовал, что Джураев, хитрый лис, о чем-то пронюхал. Он боялся, что Айдын, турок-месхетинец из Аксая, читавший по губам с крыши соседнего дома выступления на секретном сове­щании, попадет в руки неподкупного Джураева. Но выручил снайпер Ариф, пристреливший Айдына, когда того окружили розыскники Джураева. Он тогда целую неделю не мог прийти в себя…
Вторично он получил шок через месяц, когда, спускаясь к выходу, увидел, как ведут в наручниках знакомого каталу Фахрутдинова, работавшего инженером связи на центральной телефонной станции. Но аллах миловал и в этот раз, оказывает­ся, Фахрутдинов прослушивал городской телефон Камалова и был пойман с поличным. Конечно, Газанфар догадался, кто и каким образом завербовал Фахрутдинова, ибо знал о крупном проигрыше инженера некоему залетному катале из Махачкалы, которого больше никогда не видели в Ташкенте. Вот тогда, натерпевшись страха, Рустамов потребовал от Сенатора за услуги место районного прокурора в любой части столицы, и тот согласился, пообещав устроить это назначение, когда Камалов покинет кабинет на улице Гоголя. Но вышло иначе. Сенатор сам из кресла в «Белом доме» – здании ЦК партии республики – пересел на жесткие тюремные нары в «Матросской Тишине».
Во время обмена сто – и пятидесятирублевых купюр при пре­мьер-министре Павлове, Газанфар находился в инспекционной поездке в золотодобывающей долине Узбекистана, там лагерь на лагере. Узнал он об этом утром, находясь в одной крупной исправительно-трудовой колонии, и тут же решил вернуться в Ташкент, ибо дома у него самого лежало тысяч двадцать в сторублевках, а в одни руки меняли не более пятисот рублей, следовало поспешить. Когда он шел к проходной, вахтенный передал, что авторитетные люди из зоны просили на минутку заглянуть к ним по важному делу. Он подумал, что будет обычная почта, и завернул в указанный барак, но ждали его, оказывается, по другому поводу. Тут тоже ведали об обмене денег и оттого не находили себе места: у многих на воле остались на черный день припрятанные суммы и, конечно, в крупных купюрах. О них и пошел разговор. Предлагали поло­вину за спасение денег, и каждый давал адреса, где у кого находится кубышка. Газанфар в те три дня обмена обогатился крепко, даже замыслил купить за миллион престижную модель «Мерседеса», но опять вышла незадача: за неделю он проиграл шальные деньги, подарок Павлова.
Поздно ночью Миршаб позвонил Рустамову и предупредил, что на днях прокурор Камалов выписывается из больницы и его жизнь следует взять под жесткий контроль. Требовал поискать возможность перехода в новый отдел по борьбе с организован­ной преступностью, в основном укомплектованный бывшими работниками КГБ. Но в этом отделе недавно появился новый сотрудник, Татьяна Шилова, проходившая в прокуратуре прак­тику, которую он однажды пригласил в знаменитый ресторан «Лидо», где у него была назначена встреча с Сенатором. Газан­фар надеялся, что это знакомство позволит ему чаще загляды­вать в отдел, интересующий Миршаба. «Штирлиц» чувствовал, что предстоят горячие дни, но отступать ему было некуда – он давно загнал себя в тупик.
Строительство мечети на Красной площади Аксая, напротив величественного памятника Ленину, шло полным ходом, от зари до зари, без выходных и праздничных дней. Хотя наемных рабочих, подрядившихся сдать мечеть, что называется, под ключ, хватало, стар и млад мужской половины Аксая и близле­жащих кишлаков в свободное время приходили на строитель­ство, а ведь никто воскресников и авралов не объявлял.
Возможно, за всю перестройку люди увидели одно реальное дело и спешили приложить к нему руки. Могли быть и другие резоны: поговаривали, что возвращение хана Акмаля из подва­лов КГБ в белокаменной не за горами, некогда могучая страна разваливалась на глазах. А кое-кто, вспоминая эйфорию первых лет перестройки, теперь клял себя за несдержанность, длинный язык, и на стройке, под неусыпным оком Сабира-бобо, вроде как искупал грех, думал, забудется, что некогда, наслушавшись сладкоголосого Горбачева, усомнился во власти хана Акмаля, посчитал ее несправедливой. Иные ходили по другой причине – дважды в день тут от пуза кормили. Каждое утро резали прямо у бетономешалок двух баранов, чья кровь шла в замес, а мяса хватало и на плов, и на шурпу, и на шашлыки, и на каурму, и на самсу. Выгода казалась двойной, вроде и святому делу помогал, и сыт был за счет аллаха, а прокормиться здесь, как и повсюду, с каждым годом становилось все труднее.
Вроде никто не призывал жертвовать баранов на строитель­ство мечети, а везли и везли их отовсюду, Сабиру-бобо даже пришлось в одном из близлежащих домов устроить загон, где, дожидаясь своей участи, стояли на откорме три десятка поро­дистых каракучкаров. И всяк дарящий норовил появиться на стройке с баранами именно в то время, когда там находился Сабир-бобо, видимо, у них тоже были свои резоны на будущее. Пошли регулярно дары и из города, областные чины, видимо, чувствовали скорый возврат хана Акмаля. Глядишь – то маши­на с мукой, то машина с рисом, овощами прибудет, а прокормить две-три сотни людей в день дело непростое. Когда стали крыть куполообразные своды мечети сверкающей оцинкованной же­стью из Нагасаки и островерхий шпиль главного, праздничного минарета поднялся в жаркое небо, гораздо выше величествен­ного монумента Ленина, начали поступать подарки и для обу­стройства просторного молельного дома. Тут уж с щедростью бывшей и нынешней номенклатуры простой народ вряд ли мог тягаться. Прежний директор областного торга лично сам, тай­ком, завез на дом Сабиру-бобо десять огромных хрустальных люстр югославского производства, судя по коробкам, перепря­тывавшихся много раз от конфискации. Видимо, хозяин благода­рил аллаха за то, что уцелел в первые годы перестройки, когда казнокрадов, несмотря на чины и звания, десятками отправляли в тюрьму.
Сразу по три и по пять штук дарили в мечеть ковры, да не какой-нибудь ширпотреб Хивинского коврового завода, а на­стоящие, ручной работы: афганские, текинские, персидские, а один торговый работник, приехавший издалека, пожертвовал целую дюжину ковров «Русская красавица», наверное, тоже отмаливал какие-то грехи. То вдруг раздавался телефонный звонок и некто участливо спрашивал: как с материалами на строительстве, не нужно ли чем помочь? И при необходимости тут же появлялась машина с цементом, то целые тягачи прямо­ствольного кедра, то сотни банок отборной масляной краски, которой давно не отыскать ни за какие деньги. А один хозяй­ственник из Намангана более всего угодил Сабиру-бобо. Узнав, что облицовочная плитка для мечети и сантехника отечествен­ные, поменял их на перуанский кафель сказочных расцветок и финскую сантехнику, предназначенную для областного концертного зала, сказав при этом, что мечеть Сабира-бобо для народа куда важнее, чем искусство. Последнее польстило и об­радовало духовного наставника хана Акмаля куда больше, чем расписной рельефный кафель из Перу и унитазы из Финляндии.
Многим чиновникам, щедро жертвовавшим аксайскому храму, думалось, что старик в белом форсирует строительство, чтобы встретить хана Акмаля новой мечетью, воздвигнутой по проекту известного турецкого архитектора, с которым Сабир-бобо слу­чайно познакомился во время паломничества в святую Мекку. Но Сабир-бобо вкладывал энергию, душу, средства в строитель­ство мечети совсем по иной причине и славой основателя первого святого храма в области не хотел делиться ни с кем, даже с ханом Акмалем. Денно и нощно он молил аллаха о том, чтобы мечеть назвали его именем, оттого ему было по душе любое упоминание храма вместе с ним. Он старался поощрить каждого, кто при встрече спрашивал его – как идет строитель­ство вашей мечети?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41