Тогда же я подумал: какая большая разница между «устным» Акрамходжаевым и «печатным», «докторским», ничего схожего я не слышал от вас ни в приватных беседах, ни в компании, где заходили разговоры о законе и праве.
Любопытство толкало меня дальше, и я нашел ход к людям, кующим докторские для высокопоставленных чиновников, и я был уверен, что сразу получу ответ на мучавший меня вопрос. Но вывод оказался неожиданным: авторства никто не признал, хотя работу оценили по высшему разряду, сказали, что автор доктор­ской, несомненно, из местных, слишком хорошее знание внутренних проблем. Но иногда отрицательный результат важнее положи­тельного, так случилось и на этот раз. Я все чаще и чаще стал возвращаться к мысли, что ваша докторская напоминает мне давние разговоры… с убитым прокурором Азлархановым, нечто подобное, несвоевременное в ту пору, я слышал от Амирхана Даутовича. Но я никак не мог найти связь между вами, по моим тщательно проверенным сведениям, вы никогда не были знакомы, не общались, слишком разный уровень по тем годам. Да, я упустил еще одну деталь. Работа над докторской диссертацией требует не только фундаментальных знаний и подготовки, но и частых визи­тов в серьезные библиотеки. В ваших трудах много ссылок на известных философов, правоведов, выдержек даже из законода­тельства стран, широко известных своей юридической основатель­ностью, таких, как Англия, Италия, Греция, Германия. Я даже сверил некоторые ваши цитаты по редким книгам, имеющимся у меня в библиотеке, – все верно, до запятой, однако выяснилось, что вы никогда не пользовались библиотекой, ни государственной, ни даже библиотекой юридического факультета университета и прокуратуры республики, нет книг у вас и дома, тем более такого плана. Не правда ли, странно, Сухроб Ахмедович?
Сенатор невольно съежился, почувствовал себя неуютно, но отвечать не стал, ему было важно уяснить, знает ли Японец о том, что он снял копии с его сверхсекретных документов, открывших ему, Сенатору, ход в высшие эшелоны власти. То, что он украл научные работы, статьи убитого прокурора Азларханова, его не волновало, он готов был этот грех признать и покаяться.
– Я был убежден, – продолжал Шубарин, – что у вас нет причин скрывать столь важные факты своей биографии. И я хотел понять, что за тайна кроется за вашей высокой научной степенью и что вас побуждает прятать это от меня, хотя во мне вы видите не только нужного и надежного компаньона, но и друга, покровителя. Пожалуй, вот эти нюансы заставили меня изучать вашу работу вновь и вновь. Вы ведь знаете мою натуру, я не отступлюсь, пока не получу ответ на волнующие меня вопросы. Однажды, когда я в очередной раз в одной высокопоставленной компании, где были видные юристы, услышал скептическое мнение об авторстве ваших трудов, мне пришла вдруг мысль, что надо изучать не ваши манускрипты, а творческое наследие Амирхана Даутовича, воз­можно, там и найдется отгадка мучающей меня тайны. Я так и поступил. Во-первых, разжился кандидатской работой Азларханова, которую он защитил в Москве. Там же отыскались и другие его серьезные работы. А главное, все годы, даже работая прокурором в Узбекистане, он активно сотрудничал в крупных юридических изданиях страны. Интересные, проблемные статьи он успел опубликовать при жизни, жаль, что они слишком опережали время и не были востребованы обществом. Нашлись серьезные материалы и последних лет, когда он неоднократно и как депутат Верховного Совета республики, и как областной прокурор писал обстоятельные докладные о состоянии закона и права в стране. Писал он в прокуратуру республики и Верховный суд, обращался в Верховный Совет Узбекистана – любопытные ракурсы высвечивал он в нашей жизни. Серьезные находки отыскались на Красина в Лас-Вегасе, где он обитал в последний год жизни, и оказывается, всерьез работал над новым законодательством, словно предчув­ствовал суверенитет Узбекистана.
Артур Александрович вдруг неожиданно встал, отошел к пись­менному столу, взял аккуратно переплетенную папку с документа­ми и еще один, отдельно лежавший бумажный скоросшиватель и вернулся с ними к журнальному столику.
– Возьмите, – протянул он Сенатору ту, что потолще, – она должна представлять для вас интерес.
Шубарин вернулся в кресло, не выпуская скоросшиватель из рук, словно раздумывая: отдать, не отдать? Потом, положив его рядом с собой, продолжал:
– Собрав все наследие Амирхана Даутовича, и внимательно изучил его и могу с уверенностью утверждать, что ваши труды – компиляция работ прокурора Азларханова.
Тут долго молчавший Сенатор взорвался:
– Мало ли что вам могло показаться. Научные открытия, мысли носятся в воздухе! Возможно, у нас могли быть общие взгляды на закон, на право, на государственность…
Артур Александрович снова взял в руки тоненькую папку.
– Может быть и такое, согласен. Но чтобы вы не обвинили меня в предвзятости из-за моей дружбы в прокурором Азлархановым, в субъективной оценке, я отдал вашу докторскую и рабо­ты убитого прокурора, разумеется, обезличенными, на экспертизу. И вот вам результат – это самый что ни на есть бессовестный плагиат! – И он протянул Сенатору через стол заключение докто­ра наук, прокурора республики Камалова, правда, отксерокопированный вариант и без подписи.
Сенатор первым жестом подхватил папку, то ли от волнения, то ли неловко взял, она выпала у него из рук, чувствовалось, что такого хода он не ожидал, и на лице читалась явная растерянность. Торопливо подняв бумажный скоросшиватель, он вдруг попытался что-то сказать, но Шубарин остановил его жестом.
– Пожалуйста, не возражайте, не ознакомившись с заключени­ем и тем, что мне удалось собрать из работ Азларханова. У меня в обрез времени, да и у вас тоже, вы ведь завтра улетаете в Москву. Если мы зашли так далеко в неприятном разговоре, я должен высказаться до конца, у меня к вам еще есть претензии, и более серьезные, чем эти.
Внимательно глянув на собеседника, Шубарин налил ему в пиалу чаю и чуть мягче добавил:
– Успокойтесь, возьмите себя в руки. Я не собираюсь заставить вас дать опровержение в печати и признать публично, что автором нашумевших статей и вашей высоко оцененной докторской диссер­тации является прокурор Азларханов, и я даже не возражаю, что мой компаньон по «Лидо» стал популярным политиком, сделав себе карьеру на материалах моего друга Амирхана Даутовича. Единственное, что я хочу знать, – почему втайне от меня?
Говоря эти слова, Шубарин цепко оглядывал собеседника и по­чувствовал, что тот задышал спокойнее, ровнее. Он не хотел, чтобы с Сенатором случилась истерика, а дело, похоже, шло к этому. Но это не было ни вниманием, ни шалостью, а всего лишь тактикой – бросать то в жар, то в холод, или, точнее, по послови­це: из огня да в полымя. Шубарин хотел, чтобы Сухроб Ахмедович потерял ориентиры, запутался вконец, что от него хотят, ибо то, что он желал выяснить напоследок, действительно было важнее, чем фальшивая докторская Сенатора. Поэтому, не давая Сенатору прийти окончательно в себя, сориентироваться, куда все-таки ветер дует, Шубарин продолжал в том же ритме:
– Перефразируя одну известную пословицу, можно сказать: одно открытие тянет за собою другое, так сложилось и в нашем случае. Отыскивая одно, я наткнулся совсем неожиданно на дру­гое, причем крайне неприятное для меня. Наверное, вот это, второе открытие, и есть главный повод для нашей сегодняшней встречи.
Сенатор как-то инстинктивно затих в кресле, выпрямился, и Шу­барин понял, что гость догадался, о чем пойдет речь, и поэтому начал напрямую, без обиняков.
– Однажды мне, представился случай спросить у Миршаба – знали ли вы прокурора Азларханова? Он ответил, что нет, и у меня нет оснований не доверять ему. И по другим каналам я уточнил, что вы никогда не были знакомы. Вы не знали друг друга, не общались, пути ваши никогда не пересекались, а творчес­кое наследие известного в крае юриста оказалось у вас. Оставалось решить – как оно к вам попало? Над этим я долго ломал голову, восстанавливая в памяти наше знакомство шаг за шагом. Особенно с первых минут, когда вы в половине четвертого утра выкрали кейс с документами в прокуратуре и позвонили мне из своего служебного кабинета почти через пять часов, хотя прекрасно зна­ли, кто стоит за столь ценным дипломатом и что мои люди ищут пропажу. И отгадка нашлась, хотя в этом случае у меня нет четкого заключения аналитиков, как в вашей докторской.
Сухроб Ахмедович все время пытался перебить Шубарина, вста­вить что-то свое, возможно, даже увести разговор в сторону, но хозяин банка не давал такой возможности, и Сенатор, поняв, что дело движется к кульминации, пытался собраться, чтоб закончить встречу на более достойной ноте.
– Азларханов, – продолжал напирать Шубарин, – покидая Лас-Вегас в день смерти Рашидова, когда я с хлопковым Наполео­ном отбыл на его личном самолете в Нукус, чтобы первыми оказаться у гроба Шарафа Рашидовича, захватил с собой самое важное, связанное с высшими должностными лицами республики, состоявшими у меня на довольствии. Он был человек идеи, для которого существовал только один бог – закон, и его интересо­вало только дело. В сейфе, где находились тщательно оберегаемые расписки, хранилось более двух миллионов рублей в крупных купюрах, он не взял из них ни пачки. А вот труды, послужившие основой вашего взлета, он захватил, видимо, рассчитывая продол­жить работу над ними. Таким образом они и попали к вам, дорогой Сухроб Ахмедович.
Сенатор вновь попытался что-то вставить, но Шубарин жестом остановил его, добавив при этом – дайте закончить – и продол­жал:
– Вот тут-то и зарыта собака… Открыв запечатанный дип­ломат, скорее всего наедине, без Миршаба, вы обнаружили труды Азларханова и сразу смекнули, что это готовая научная работа, и спрятали ее, даже не сказали об удачной находке Салиму Хасановичу, хотя там материала на две докторские хватало. Мне понятно ваше любопытство – что же лежит в кейсе, из-за которого в тече­ние суток убили трех человек на территории прокуратуры республики? Вы и заглянули в него, ибо с этой целью и выкрали его с таким, риском. Вам очень хотелось обладать тайной кейса, это открывало вам путь наверх, многие высокопоставленные чинов­ники оказались у вас под колпаком или на мине, которую вы могли подорвать в любое угодное вам время. Но не вернуть кейс вла­дельцу вы не могли, это стоило бы вам самому жизни. В начале операции вы поступили опрометчиво, предупредив подельщиков Коста о засаде, устроенной полковником Джураевым, обозначили себя. Да и тем, что выкрали Коста из травматологии – тоже, мы бы в этом случае все равно вышли на вас, часом позже, часом раньше. Собираясь на операцию в доме Наргиз, вы уже знали номера моих телефонов и в машине, в дома, и на работе, Коста передал их вам сразу. План вы разработали гениальный: выкрасть дипломат из прокуратуры и вернуть его хозяину, который в долгу не останется. Но прежде чем вернуть, вы решили снять копии со всех документов, вот для чего вам понадобились эти три с полови­ной часа – между ограблением прокуратуры и моим появлением у вас в кабинете. Я тогда, конечно, увидев знакомый дипломат опечатанным, об этом и подумать не мог, слишком высока была ставка секретов, таившихся в нем, особенно в те дни, когда решал­ся вопрос о преемнике Рашидова, да и ксероксы в ту пору только входили в моду, и я не мог предполагать, что он имеется в район­ной прокуратуре. А позже я выяснил, опять же через Миршаба, что он появился у вас раньше, чем у других, вы конфисковали его у каких-то дельцов.
Шубарин на минуту замолчал и потянулся к чайнику, ему захоте­лось пить. В этот момент Сенатор торопливо задал вопрос:
– Любопытная версия. А как насчет фактов, есть у вас конкрет­ные доказательства, свидетели? Вы все время ссылаетесь только на моего друга Миршаба.
– Факты есть. Такие разговоры с пылу, с жару не начинаются, Сухроб Ахмедович. Вот только я не знаю, сколько копий есть у вас, а может, и Миршаб на всякий случай запасся экземпляром – вы ведь человек скрытный, непредсказуемый. А насчет свиде­телей… Есть один человек, весьма влиятельный и ныне, неделю назад он сидел в том же кресле, что и вы, и по моей просьбе рассказал подробно, в деталях, как вам удалось заполучить пост в ЦК партии, еще при коммунистах. Основательно, с подготовкой вы его шантажировали, а ключ к его тайнам получили все-таки из того украденного кейса, такие сведения на улице не соберешь, их под семью замками держат. Хотите послушать запись беседы с Тулкуном Назировичем? Его самого сегодня нет в Ташкенте, улетел в Стамбул на две недели.
Тут Сенатор неожиданно для Шубарина резко поднялся и, под­черкивая каждое слово, пытаясь не сорваться в крик, сказал:
– Я не знаю, кто и почему хочет нас рассорить и сочинил для вас эти небылицы. Я думаю, время нас рассудит и все станет на места. И разве можно верить таким людям, как Тулкун Назирович, за доллары, что ему могли понадобиться для поездки в Тур­цию, он мог что угодно наговорить, и не только обо мне!
Закончив свой резкий монолог, Сухроб Ахмедович стремительно пошел к двери. Шубарин, не ожидавший поспешного бегства, а главное, такой неопределенной концовки, весьма удобной для Сенатора, остановил его окриком, уже в тамбуре.
– Как бы вы ни расценивали нашу встречу, я даю вам срок – ровно десять дней, и то из-за поездки в Москву, чтобы вы вернули мне, в присутствии Миршаба, все копии с моих докумен­тов. В противном случае я вынужден буду поставить в известность всех тех людей, на кого у вас оказался материал, что они есть у вас и как они к вам попали. Ничего другого предложить не могу. До свидания!
Как только Сенатор покинул кабинет, Артур Александрович вызвал секретаршу и попросил свежий чай, отчего-то мучила жаж­да, а сам, подойдя к окну, выходящему на площадь перед входом, распахнул створки, и сразу шум города ворвался на четвертый этаж. Неподалеку от банка находился авиатехникум, старейшее учебное заведение Ташкента, и стайки молодых девушек в ярких национальных платьях шли то туда, то оттуда, словно приливная и отливная волна одновременно. «Отчего вдруг местные девушки потянулись к авиации?» – появилась и тут же пропала мысль. Он еще весь был в недавнем разговоре и автоматически продолжал рассуждать – что же следует из поспешного бегства Сенатора? Выходило, что Сухроб Ахмедович своим отрицанием сам под­сказал решение проблемы. Если Сенатор по возвращении из Моск­вы не вернет документы, то он действительно поставит в извест­ность людей, чьи тайны оказались в руках у Акрамходжаева. В первую очередь он скажет, конечно, тем, кто а ныне у власти, и. можно быть уверенным, что они больше никогда не дадут Сухробу Ахмедовичу подняться – на Востоке такие трюки не прощают, особенно слабым, сегодня Сенатор был не на коне. Ведь даже Тулкун Назирович, обмолвившийся неделю назад, что Сена­тору вряд ли подняться, по большому счету, из-за Камалова, не знал, что у того имеется еще достаточно компромата на него самого, вороватый братец Уткур лишь эпизод, и шантаж из-за вакантного места в ЦК партии в свое время – не последнее, что может выкинуть тщеславный Сенатор. Ух взовьется Тулкун Нази­рович, когда узнает, как коварно обставил Сенатор всех.
Человека, сидящего на пороховой бочке с горящим фитилем, стоило ликвидировать, не дожидаясь взрыва. Чтобы снова вер­нуться к власти, Сенатор никого не пожалеет. И если Сухроб Ахмедович не покается и не вернет документы, заинтересованные лица могут ловко отдать его в руки Камалова, на Востоке любят расправляться с врагами чужими силами, найдут для этого под­ходящий повод – так рассуждал Шубарин, не обращая внимания ни на журчащий внизу фонтан, ни на подъезжавшие к банку и отъезжавшие роскошные иномарки. Вернет, не вернет документы – ясно, что Сенатор оказался человеком ненадежным, и вряд ли с ним стоит иметь дело в будущем, большой бизнес все-таки стоит на порядочности. И тут неожиданно, у распахнутого окна, ему пришло и решение по «Лидо». Рвать так рвать сразу, по всему фронту, не жалея о выгодах от доходного ресторана, продолжал рассуждать Шубарин. Как-то неловко было быть вместе с «сиам­скими близнецами» совладельцем курочки, несущей золотые яйца, и вместе с тем желать отмежеваться от них окончательно и навсег­да. Какие бы доходы ни приносил «Лидо», принципы для него были всегда важнее, да и деньги никогда не заслоняли жизнь, к тому же с открытием банка они увеличивались в геометрической прогрессии. Желающих купить его пай сколько угодно, нынче и официальные миллиардеры в Ташкенте появились, но опять же он свою долю не всякому уступит. Он мог предложить пай Коста, если тот захотел бы заняться делом, но ресторан Джиоева не привлекал, по его понятиям, «барыга» – не столь высокое положе­ние для настоящего мужчины, а ведь для многих это нынче венец мечтаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41