Он походил на пружину, готовую разжаться с огромной силой, с таким партнером всегда следовало держаться начеку.
Безукоризненно выглаженная бледно-голубая рубашка, однотонный на американский манер галстук, со скромным, но многозначащим парижским оттиском «Карден» на нижнем поле. Светло-серого цвета костюм с едва заметной голубой полоской известной португальской фирмы «Маконда» и туфли «Рейнбергер», мягкие, на низких каблуках, вишневого цвета в тон галстука – все говорило Сенатору, что они отовариваются из одних и тех же источников, да и там это все не каждому дают, прокурор знал расклад, потому что торговая база «Узбекбрляшу», куда поступает дефицит из дефицита, и зачастую по прямым договорам, находилась на его территории.
Черт возьми, он выглядит и держится так, словно пришел на званый ужин, а хозяин дома его крупный должник, позавидовал Сухроб Ахмедович и выдержке Шубарина, и его умению подать себя.
Медлить дальше было нельзя, молчание становилось неприличным, следовало отвечать, и отвечать напрямую, любые уловки только запугали бы его самого и подорвали к нему доверие, которого он желал добиться, тем более сегодня Шубарин встретится с Коста, а тот доложит все как есть, но не хотелось сразу выкладывать все карты…
– Так получилось, что я случайно оказался свидетелем, как молодой человек по имени Коста не сумел отобрать дипломат у бывшего прокурора Азларханова и сам попал в руки милиции. Я догадался, что документы в кейсе представляют интерес или денежный, или политический, а скорее всего и то, и другое, иначе какой был смысл так рисковать собой и тем более убивать человека из органов правосудия, возмездие тут последует однозначное и шансов на помилование никаких. Чисто абстрактно я подумал, вот если бы завладеть мне тайной прокурора Азларханова, но это виделось нереальным. Мне понравился Коста, его отчаянность, чувство долга и преданность своим хозяевам, и в какой-то момент у меня мелькнула мысль, что смог бы спасти его, это казалось мне по силам.
Сухроб Ахмедович нервничал и попросил жестом помощника налить чай.
– Я не понимаю мотивов вашего поступка, – направил разговор в нужное русло Шубарин, – вы вполне преуспевающий прокурор, профессионально ценитесь высоко, не бедны… Есть шанс сделать карьеру. Зачем вам симпатизировать профессиональному преступнику и тем более желать спасти его от справедливого наказания?!
«Кто из нас прокурор? – подумал, ощущая дискомфортность, Сенатор и понял, в каких жестких руках он оказался, тут, как Коста, следовало служить до последнего вздоха, других, видимо, близко не подпускали.
– Спасибо, лестно слышать аттестацию из уст такого человека, как вы, Артур Александрович. Но вы ошиблись в одном, главном, не имел я шансов по-настоящему сделать карьеру, не смог найти ходов ни к Шарафу Рашидовичу, ни к его приближенным. Людей, недовольных своим положением, – тьма, я один из них…
– Что ж, спасибо за откровенность, и вы решили заполучить Коста, чтобы добиться расположения его хозяев?
– Если честно, то да. Но, видимо, следует учесть, что вчера я спас и ваших ребят из белых «Жигулей», по городу уже была объявлена облава на эту машину, и они вряд ли об этом предполагали, не рассчитали возможностей полковника Джураева.
– Мы оценили ваш жест и ожидали, что вы вступите с нами в контакт.
– С кем? – искренне удивился хозяин кабинета. – С ветром в поле. Машина вполне могла быть угнанной или с фальшивым номером.
– Логично, вполне. Но в конце концов вы вышли на нас, и у вас, к нашему изумлению, оба номера телефонов, которыми пользуются в экстренных случаях, откуда при вашем полном неведении эти данные?
«Не знает, что Коста у меня?» – удивился еще раз Акрамходжаев, а вслух сказал:
– Коста дал мне эти номера.
– Значит, Коста у вас? – от неожиданности Шубарин привстал.
– Да, я же сказал: почувствовал, что выкрасть его мне по силам, и сделал это.
– А мы решили, что поздно вечером его все-таки забрали в тюрьму, и каялись, что опоздали всего лишь на час, поверили медсестре, чисто сработали. – И после паузы, наблюдая, как прокурор наслаждается произведенным эффектом, добавил: – В вашей расторопности есть резон, я имею в виду утренний звонок, опоздай вы с ним еще на полчаса, я не знаю, чем бы закончился инцидент, мои ребята уже около часа крутятся возле прокуратуры. Теперь для меня многое прояснилось, и я, с вашего позволения, дам отбой, ведь там, на улице, не знают, как идут здесь дела, и не дай бог у кого-нибудь сдадут нервы и ворвутся в окно с автоматом.
– Вы всерьез? – позволил себе улыбнуться прокурор.
– Вполне, в окно за вашей спиной, это по плану. – И, не дожидаясь ответа хозяина кабинета, негромко сказал: – Ашот!
И тотчас в комнату вошел угрюмого вида мощный парень, он наверняка стоял в тамбуре двери. Спортивная куртка на узкой талии выпирала. Сенатор сразу понял, что это пистолет.
– Ашот, а ты единственный оказался прав, прокурор Акрамходжаев не такой уж плохой человек, как уверяли меня многие, и против нас он не таил зла, наоборот, он спас Коста.
Что-то наподобие радости, ликования мелькнуло на секунду на угрюмом лице, но Ашот успел унять свой восторг.
– Пожалуйста, дай отбой и отправь ребят домой, а мне занеси дипломат, что заготовили с вечера.
Ашот вернулся быстро, и они продолжили разговор.
– Вы сказали, что Коста дал вам телефон, наверное, он настаивал на немедленной встрече со мной? – спросил Шубарин, буравя глазами прокурора, и в них не читалось ни симпатии, ни признательности, ни жалости, и все это походило скорее на допрос, чем на разговор равных, особенно теперь, в присутствии Ашота, расстегнувшего куртку. И только сейчас Сухроб Ахмедович понял, что он подписал бы себе смертный приговор, не выкради он кейса или вовремя не поставь Шубарина в известность о том, где он хранится, – тут пощады не знали, не стали бы колебаться, как Беспалый перед Прокуратурой.
И все-таки отвечать даже на самые неприятные и жесткие вопросы хорошо, когда знаешь, что ответы устроят экзаменатора. И поэтому он отогнал неожиданно навалившийся страх и ответил спокойно, взвешивая слова:
– Да, Коста настаивал на встрече с вами, угрожал. Но время было позднее, и вам без моего участия все равно ничего сделать бы не удалось, даже взорви вы Прокуратуру, как он предлагал. Мой звонок означал бы лишь предложение на сотрудничество, а точнее, единоразовый контакт, а не сотрудничество на равных. Другое дело – добудь дипломат я сам, это давало мне право на определенное место среди вас, на достойное отношение ко мне, я бы не хотел особого диктата над собой, этим я сыт по горло.
Сухроб Ахмедович видел, как Шубарин весь напрягся от волнения и с трудом сдерживал себя от вопросов, так и просившихся на язык.
– Я, как и вы, располагаю определенной силой и решил все-таки добыть дипломат сам, хотя вначале и считал это для себя неприемлемым. Коста убедил меня, что в кейсе находятся бумаги чрезвычайной важности и они касаются даже тех, кто завтра может занять место Шарафа Рашидовича, и я подумал, что не имею морального права подводить таких людей, вносить сумбур в сложившуюся кадровую политику. Кроме этого, он открыто сказал, что мне не простят малодушия, остановки на полпути.
– Дипломат у вас? – не сдержался гость, наверное, впервые в жизни, по крайней мере во взрослой ее части.
– Да, кейс у меня в надежности и сохранности, – ответил как можно беспечнее Акрамходжаев и увидел, как на глазах меняется Шубарин, словно на фотонегативе проявляется на нем усталость долгого дня и долгой ночи. «Как много сил, воли надо иметь, чтобы так держать себя в руках», – восхищенно подумал Сенатор и откинулся на спинку кресла, внутренне торжествуя, наконец-то он сломал Шубарина.
Артур Александрович сидел некоторое время молча, слегка ослабив узел своего карденовского галстука, потом поднял голову, и Сенатор вновь увидел прежнего Шубарина, минутный шок прошел, он снова взял себя в руки и в прежнем духе спросил:
– Где дипломат? – Вопрос не сулил ничего хорошего в случае отказа или промедления. Прокурор это понял сразу, почувствовал, как напружинился за спиной Шубарина парень по имени Ашот.
Но Акрамходжаев ни тянуть, ни отказывать не собирался, поэтому сказал помощнику.
– Салим Хасанович, пожалуйста, откройте сейф.
Звякнули ключи, появился из стальных недр невзрачный дипломат венгерского производства, и прокурор чуть привстал с места и толкнул его по полированной поверхности длинного стола для совещаний, кейс благополучно застыл перед Артуром Александровичем.
Шубарин положил на него руку, словно раздумывая о чем-то, и потом вдруг не то спросил, не то сказал:
– Сегодня ночью во дворе Прокуратуры прозвучало три пистолетных выстрела, это из утренней сводки МВД.
– И нашли два трупа, – закончил прокурор. – Такова цена дипломата, мы потеряли там хорошего залетного человека.
Хозяин кейса кивком головы попросил Ашота вскрыть дипломат, и тот, как совсем недавно Беспалый, тоже вынул кнопочную финку и срезал шнуры с сургучной печатью. Шубарин слегка приподнял крышку, достал верхнюю стопку бумаг, знакомые прокурору расписки на крупные суммы, тут же вернул их на место и сказал:
– Наш дипломат.
Ашот без всякой команды подал Шубарину другой, более изящный, с цифровым кодом, лакированный, бычьей кожи атташе-кейс.
– Буду откровенен, как и Коста, документы в дипломате представляют особую ценность, одним они могут сломать карьеру, другим жизнь, а большинству сулят неприятности и потерю доходов. Поэтому вы без обиняков должны назвать сумму, я не буду торговаться, ваш риск того стоит. – И он щелкнул замком кода.
– Я отдаю вам дипломат, возвращаю Коста и не настаиваю ни на какой денежной компенсации, вы же сами сказали, что я не беден…
– Отказываетесь от такой суммы? – Артур Александрович распахнул крышку атташе и развернул его к прокурору, он до краев был тщательно уложен деньгами в банковских упаковках.
– Деньги я могу найти доступными мне средствами, – сказал неопределенно прокурор, не глядя на плотно уложенные пачки купюр, он понимал, прими он вознаграждение, Шубарин и его друзья посчитают себя квитыми, но не на это рассчитывал Сенатор.
Возьми он деньги, не смог бы толком распорядиться и бумагами Азларханова, сразу стало бы ясно, откуда ветер дует, понятно, где источник. Шубарина не проведешь, документы лучше шли бы в ход, если бы он сам принадлежал к масонскому ордену, как выразился насчет шубаринской компании Миршаб.
Настойчивость, с какой прокурор отказался от денег, несколько смутила Артура Александровича, он допускал восточный такт, традиции, где ничего не делается откровенно, в лоб, где и узаконенную взятку не берут как должное, всяких он тут навидался – и дающих, и берущих, но чтобы отказаться от такого вознаграждения, даже не поинтересовавшись, сколько там, для Шубарина оказалось внове, и он с интересом посмотрел на прокурора.
«А я всегда думал, что у восточных людей стремление к высоким должностям одно – чем выше сидишь, тем больше берешь. По крайней мере, так вели себя те, с кем я знался до сих пор», – рассуждал Артур Александрович и понимал, что встретил иной тип восточного человека, в чем-то напоминавший его самого. Деньги серьезная проверка, и он выдержал ее.
– Извините, Сухроб Ахмедович, я неверно понял вас, – сказал вполне искренне Шубарин. – Но мой жизненный принцип – всякая стоящая и ответственная работа должна щедро вознаграждаться. Если деньги для вас в данном случае не являются мерой опалы, я найду способ отблагодарить вас и думаю, что отныне вы можете рассчитывать на мою помощь и на покровительство моих друзей. Своим поступком вы уже выразили отношение к нам. Еще раз извините за жест с деньгами, наверное, для вашего искреннего порыва помочь уважаемым людям наше желание откупиться, бросить кость, показалось обидным, оскорбительным, я недооценил вас… В связи со смертью Рашидова у моих друзей есть шанс занять его место и наверняка произойдут крупные кадровые перемещения, и для вас, безусловно, найдется достойное место…
– А кто, на ваш взгляд, заменит Рашидова? – вырвалось у долго молчавшего Миршаба.
– Скорее всего это будет Анвар Абидович Тилляходжаев, секретарь Заркентского обкома партии, старый друг Шарафа Рашидовича, но не меньше шансов и у другого человека – Акмаля Арипова, известного аксайского хана, тоже близкого приятеля Рашидова, он двигает на этот пост двух знакомых вам людей, оба они из Ташкента. Вот кто-нибудь из трех, других претендентов я не принимаю всерьез, но к любому из них у нас есть ходы, не волнуйтесь, на этот раз вы поставили на верную карту. – Шубарин достал из верхнего кармашка пиджака визитную карточку и протянул ее прокурору, считая разговор оконченным, заключил: – Наверное, мы встретимся с вами завтра на похоронах хозяина?
– Вы переоценили мои возможности, Артур Александрович, у меня нет приглашения, и вряд ли кто мне его предложит.
– Ну, это не проблема, Анвар Абидович взял для меня у распорядителя два, и оба без фамилий, заполните их на свое имя с Салимом Хасановичем, пусть для многих не покажется неожиданным ваше повышение. – Он протянул на прощание руку хозяину кабинета и в последний момент спохватился: – Мне хотелось в столь непростой день нашего знакомства сделать вам какой-нибудь памятный подарок, чисто символически, пожалуйста, примите эти часы, они даже там, на Западе, редкие, они будут означать, что вы наш человек. – И Артур Александрович снял с запястья «Роллекс» и передал их Акрамходжаеву, тот не посмел отказаться, жест был столь искренен, дружествен, щедр.
Так эти роскошные швейцарские часы «Роллекс» оказались у прокурора.
Часть II
Карден из Аксая
Завтрак в тени бронзового вождя; парк в стиле «ретро»; досье на генерала КГБ; харакири по-самурайски; коллекционер подметных писем; Троцкий как кумир; зеленое знамя ислама; сауна среди ночи; хан, обожавший кличку «Гречко»; тайное досье аксайского Креза; забытые развлечения римских патрициев; лифт для черной «Волги»; королевство кривых зеркал; двое в шевровых сапогах; двойник обладателя двух Гертруд, Одиссей и Пенелопа; плата за убийство – канцелярская папка; жилет из кевлара; двойной агент из Верховного суда; жуликоватые поводыри; табиб, специализирующийся на смерти; Иллюзионист; Восточный Распутин; покаяние хлопкового Наполеона.
Поезд несся в ночи, грохоча на стыках на плохо уложенных и безнадзорных путях, вагоны то мотало в стороны, то кидало в такие ложбины, что казалось, состав сейчас выскочит из колеи или же не впишется в какую-нибудь кривую, но мало кто об этом думал, все привыкли и к качке, и к тряске и наверняка считали, что так и должно быть, потому что иного не видали и не представляли, что есть другие железные дороги.
Но Сухроб Ахмедович знал и другие поезда и другие дороги, однажды он экспрессом «Москва – Вена» был в Австрии, а возвращался домой через Восточный Берлин, тоже на колесах, вот тогда он понял, что такое железная дорога и каким комфортным может оказаться путешествие по ней. Акрамходжаев не сравнивал дороги Австрии и Германии с путями Среднеазиатского отделения Министерства путей сообщения СССР, не располагал таким беспечным настроением для анализа, а толчки и мотания не мог не замечать, потому что его то и дело, когда он задумывался, било то об стенку, то об стол, на столешнице все подпрыгивало, звенело, переезжало из края в край.
Нужно было вздремнуть хотя бы два-три часа, но сон не шел, и при такой неритмичной качке, когда его раз за разом кидало на тощую перегородку, вряд ли удастся уснуть, он теперь и со снотворным засыпал трудно и не всегда. Воспоминание о знакомстве с Шубариным подняло настроение, в трудные дни своей жизни он теперь всегда отыскивал Артура Александровича, и полчаса разговора с ним наедине за чашкой ли чая, за рюмкой ли коньяка действовали на него как сеанс опытного гипнотизера, экстрасенса. Удивительное спокойствие, хладнокровие, рассудительность, которыми так ярко обладал Японец, передавались запутавшемуся в делах собеседнику, и Артур Александрович всегда находил выходы из любых ситуаций, пока он ни в чем не подводил его, а со дня смерти Рашидова прошло уже почти три года.
– Три года… – сказал вслух нараспев прокурор, ощущая их такими долгими в своей жизни. Он взял чайник и направился в коридор за чаем, теперь он понял, что спать ему сегодня не придется. Попросив проводника заварить покрепче, он заодно справился о ходе поезда, скорый шел по графику, и ничего пока не вызывало тревоги. Он любил и много работал по ночам, и помощником в ночных бдениях всегда служил чай. Хозяин вагона постарался и заварил такой, какой требовался, и он вновь провалился памятью в три последних года после смерти Шарафа Рашидовича, показавшиеся ему такими долгими, хотя они были годами взлета, о котором он так страстно мечтал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Безукоризненно выглаженная бледно-голубая рубашка, однотонный на американский манер галстук, со скромным, но многозначащим парижским оттиском «Карден» на нижнем поле. Светло-серого цвета костюм с едва заметной голубой полоской известной португальской фирмы «Маконда» и туфли «Рейнбергер», мягкие, на низких каблуках, вишневого цвета в тон галстука – все говорило Сенатору, что они отовариваются из одних и тех же источников, да и там это все не каждому дают, прокурор знал расклад, потому что торговая база «Узбекбрляшу», куда поступает дефицит из дефицита, и зачастую по прямым договорам, находилась на его территории.
Черт возьми, он выглядит и держится так, словно пришел на званый ужин, а хозяин дома его крупный должник, позавидовал Сухроб Ахмедович и выдержке Шубарина, и его умению подать себя.
Медлить дальше было нельзя, молчание становилось неприличным, следовало отвечать, и отвечать напрямую, любые уловки только запугали бы его самого и подорвали к нему доверие, которого он желал добиться, тем более сегодня Шубарин встретится с Коста, а тот доложит все как есть, но не хотелось сразу выкладывать все карты…
– Так получилось, что я случайно оказался свидетелем, как молодой человек по имени Коста не сумел отобрать дипломат у бывшего прокурора Азларханова и сам попал в руки милиции. Я догадался, что документы в кейсе представляют интерес или денежный, или политический, а скорее всего и то, и другое, иначе какой был смысл так рисковать собой и тем более убивать человека из органов правосудия, возмездие тут последует однозначное и шансов на помилование никаких. Чисто абстрактно я подумал, вот если бы завладеть мне тайной прокурора Азларханова, но это виделось нереальным. Мне понравился Коста, его отчаянность, чувство долга и преданность своим хозяевам, и в какой-то момент у меня мелькнула мысль, что смог бы спасти его, это казалось мне по силам.
Сухроб Ахмедович нервничал и попросил жестом помощника налить чай.
– Я не понимаю мотивов вашего поступка, – направил разговор в нужное русло Шубарин, – вы вполне преуспевающий прокурор, профессионально ценитесь высоко, не бедны… Есть шанс сделать карьеру. Зачем вам симпатизировать профессиональному преступнику и тем более желать спасти его от справедливого наказания?!
«Кто из нас прокурор? – подумал, ощущая дискомфортность, Сенатор и понял, в каких жестких руках он оказался, тут, как Коста, следовало служить до последнего вздоха, других, видимо, близко не подпускали.
– Спасибо, лестно слышать аттестацию из уст такого человека, как вы, Артур Александрович. Но вы ошиблись в одном, главном, не имел я шансов по-настоящему сделать карьеру, не смог найти ходов ни к Шарафу Рашидовичу, ни к его приближенным. Людей, недовольных своим положением, – тьма, я один из них…
– Что ж, спасибо за откровенность, и вы решили заполучить Коста, чтобы добиться расположения его хозяев?
– Если честно, то да. Но, видимо, следует учесть, что вчера я спас и ваших ребят из белых «Жигулей», по городу уже была объявлена облава на эту машину, и они вряд ли об этом предполагали, не рассчитали возможностей полковника Джураева.
– Мы оценили ваш жест и ожидали, что вы вступите с нами в контакт.
– С кем? – искренне удивился хозяин кабинета. – С ветром в поле. Машина вполне могла быть угнанной или с фальшивым номером.
– Логично, вполне. Но в конце концов вы вышли на нас, и у вас, к нашему изумлению, оба номера телефонов, которыми пользуются в экстренных случаях, откуда при вашем полном неведении эти данные?
«Не знает, что Коста у меня?» – удивился еще раз Акрамходжаев, а вслух сказал:
– Коста дал мне эти номера.
– Значит, Коста у вас? – от неожиданности Шубарин привстал.
– Да, я же сказал: почувствовал, что выкрасть его мне по силам, и сделал это.
– А мы решили, что поздно вечером его все-таки забрали в тюрьму, и каялись, что опоздали всего лишь на час, поверили медсестре, чисто сработали. – И после паузы, наблюдая, как прокурор наслаждается произведенным эффектом, добавил: – В вашей расторопности есть резон, я имею в виду утренний звонок, опоздай вы с ним еще на полчаса, я не знаю, чем бы закончился инцидент, мои ребята уже около часа крутятся возле прокуратуры. Теперь для меня многое прояснилось, и я, с вашего позволения, дам отбой, ведь там, на улице, не знают, как идут здесь дела, и не дай бог у кого-нибудь сдадут нервы и ворвутся в окно с автоматом.
– Вы всерьез? – позволил себе улыбнуться прокурор.
– Вполне, в окно за вашей спиной, это по плану. – И, не дожидаясь ответа хозяина кабинета, негромко сказал: – Ашот!
И тотчас в комнату вошел угрюмого вида мощный парень, он наверняка стоял в тамбуре двери. Спортивная куртка на узкой талии выпирала. Сенатор сразу понял, что это пистолет.
– Ашот, а ты единственный оказался прав, прокурор Акрамходжаев не такой уж плохой человек, как уверяли меня многие, и против нас он не таил зла, наоборот, он спас Коста.
Что-то наподобие радости, ликования мелькнуло на секунду на угрюмом лице, но Ашот успел унять свой восторг.
– Пожалуйста, дай отбой и отправь ребят домой, а мне занеси дипломат, что заготовили с вечера.
Ашот вернулся быстро, и они продолжили разговор.
– Вы сказали, что Коста дал вам телефон, наверное, он настаивал на немедленной встрече со мной? – спросил Шубарин, буравя глазами прокурора, и в них не читалось ни симпатии, ни признательности, ни жалости, и все это походило скорее на допрос, чем на разговор равных, особенно теперь, в присутствии Ашота, расстегнувшего куртку. И только сейчас Сухроб Ахмедович понял, что он подписал бы себе смертный приговор, не выкради он кейса или вовремя не поставь Шубарина в известность о том, где он хранится, – тут пощады не знали, не стали бы колебаться, как Беспалый перед Прокуратурой.
И все-таки отвечать даже на самые неприятные и жесткие вопросы хорошо, когда знаешь, что ответы устроят экзаменатора. И поэтому он отогнал неожиданно навалившийся страх и ответил спокойно, взвешивая слова:
– Да, Коста настаивал на встрече с вами, угрожал. Но время было позднее, и вам без моего участия все равно ничего сделать бы не удалось, даже взорви вы Прокуратуру, как он предлагал. Мой звонок означал бы лишь предложение на сотрудничество, а точнее, единоразовый контакт, а не сотрудничество на равных. Другое дело – добудь дипломат я сам, это давало мне право на определенное место среди вас, на достойное отношение ко мне, я бы не хотел особого диктата над собой, этим я сыт по горло.
Сухроб Ахмедович видел, как Шубарин весь напрягся от волнения и с трудом сдерживал себя от вопросов, так и просившихся на язык.
– Я, как и вы, располагаю определенной силой и решил все-таки добыть дипломат сам, хотя вначале и считал это для себя неприемлемым. Коста убедил меня, что в кейсе находятся бумаги чрезвычайной важности и они касаются даже тех, кто завтра может занять место Шарафа Рашидовича, и я подумал, что не имею морального права подводить таких людей, вносить сумбур в сложившуюся кадровую политику. Кроме этого, он открыто сказал, что мне не простят малодушия, остановки на полпути.
– Дипломат у вас? – не сдержался гость, наверное, впервые в жизни, по крайней мере во взрослой ее части.
– Да, кейс у меня в надежности и сохранности, – ответил как можно беспечнее Акрамходжаев и увидел, как на глазах меняется Шубарин, словно на фотонегативе проявляется на нем усталость долгого дня и долгой ночи. «Как много сил, воли надо иметь, чтобы так держать себя в руках», – восхищенно подумал Сенатор и откинулся на спинку кресла, внутренне торжествуя, наконец-то он сломал Шубарина.
Артур Александрович сидел некоторое время молча, слегка ослабив узел своего карденовского галстука, потом поднял голову, и Сенатор вновь увидел прежнего Шубарина, минутный шок прошел, он снова взял себя в руки и в прежнем духе спросил:
– Где дипломат? – Вопрос не сулил ничего хорошего в случае отказа или промедления. Прокурор это понял сразу, почувствовал, как напружинился за спиной Шубарина парень по имени Ашот.
Но Акрамходжаев ни тянуть, ни отказывать не собирался, поэтому сказал помощнику.
– Салим Хасанович, пожалуйста, откройте сейф.
Звякнули ключи, появился из стальных недр невзрачный дипломат венгерского производства, и прокурор чуть привстал с места и толкнул его по полированной поверхности длинного стола для совещаний, кейс благополучно застыл перед Артуром Александровичем.
Шубарин положил на него руку, словно раздумывая о чем-то, и потом вдруг не то спросил, не то сказал:
– Сегодня ночью во дворе Прокуратуры прозвучало три пистолетных выстрела, это из утренней сводки МВД.
– И нашли два трупа, – закончил прокурор. – Такова цена дипломата, мы потеряли там хорошего залетного человека.
Хозяин кейса кивком головы попросил Ашота вскрыть дипломат, и тот, как совсем недавно Беспалый, тоже вынул кнопочную финку и срезал шнуры с сургучной печатью. Шубарин слегка приподнял крышку, достал верхнюю стопку бумаг, знакомые прокурору расписки на крупные суммы, тут же вернул их на место и сказал:
– Наш дипломат.
Ашот без всякой команды подал Шубарину другой, более изящный, с цифровым кодом, лакированный, бычьей кожи атташе-кейс.
– Буду откровенен, как и Коста, документы в дипломате представляют особую ценность, одним они могут сломать карьеру, другим жизнь, а большинству сулят неприятности и потерю доходов. Поэтому вы без обиняков должны назвать сумму, я не буду торговаться, ваш риск того стоит. – И он щелкнул замком кода.
– Я отдаю вам дипломат, возвращаю Коста и не настаиваю ни на какой денежной компенсации, вы же сами сказали, что я не беден…
– Отказываетесь от такой суммы? – Артур Александрович распахнул крышку атташе и развернул его к прокурору, он до краев был тщательно уложен деньгами в банковских упаковках.
– Деньги я могу найти доступными мне средствами, – сказал неопределенно прокурор, не глядя на плотно уложенные пачки купюр, он понимал, прими он вознаграждение, Шубарин и его друзья посчитают себя квитыми, но не на это рассчитывал Сенатор.
Возьми он деньги, не смог бы толком распорядиться и бумагами Азларханова, сразу стало бы ясно, откуда ветер дует, понятно, где источник. Шубарина не проведешь, документы лучше шли бы в ход, если бы он сам принадлежал к масонскому ордену, как выразился насчет шубаринской компании Миршаб.
Настойчивость, с какой прокурор отказался от денег, несколько смутила Артура Александровича, он допускал восточный такт, традиции, где ничего не делается откровенно, в лоб, где и узаконенную взятку не берут как должное, всяких он тут навидался – и дающих, и берущих, но чтобы отказаться от такого вознаграждения, даже не поинтересовавшись, сколько там, для Шубарина оказалось внове, и он с интересом посмотрел на прокурора.
«А я всегда думал, что у восточных людей стремление к высоким должностям одно – чем выше сидишь, тем больше берешь. По крайней мере, так вели себя те, с кем я знался до сих пор», – рассуждал Артур Александрович и понимал, что встретил иной тип восточного человека, в чем-то напоминавший его самого. Деньги серьезная проверка, и он выдержал ее.
– Извините, Сухроб Ахмедович, я неверно понял вас, – сказал вполне искренне Шубарин. – Но мой жизненный принцип – всякая стоящая и ответственная работа должна щедро вознаграждаться. Если деньги для вас в данном случае не являются мерой опалы, я найду способ отблагодарить вас и думаю, что отныне вы можете рассчитывать на мою помощь и на покровительство моих друзей. Своим поступком вы уже выразили отношение к нам. Еще раз извините за жест с деньгами, наверное, для вашего искреннего порыва помочь уважаемым людям наше желание откупиться, бросить кость, показалось обидным, оскорбительным, я недооценил вас… В связи со смертью Рашидова у моих друзей есть шанс занять его место и наверняка произойдут крупные кадровые перемещения, и для вас, безусловно, найдется достойное место…
– А кто, на ваш взгляд, заменит Рашидова? – вырвалось у долго молчавшего Миршаба.
– Скорее всего это будет Анвар Абидович Тилляходжаев, секретарь Заркентского обкома партии, старый друг Шарафа Рашидовича, но не меньше шансов и у другого человека – Акмаля Арипова, известного аксайского хана, тоже близкого приятеля Рашидова, он двигает на этот пост двух знакомых вам людей, оба они из Ташкента. Вот кто-нибудь из трех, других претендентов я не принимаю всерьез, но к любому из них у нас есть ходы, не волнуйтесь, на этот раз вы поставили на верную карту. – Шубарин достал из верхнего кармашка пиджака визитную карточку и протянул ее прокурору, считая разговор оконченным, заключил: – Наверное, мы встретимся с вами завтра на похоронах хозяина?
– Вы переоценили мои возможности, Артур Александрович, у меня нет приглашения, и вряд ли кто мне его предложит.
– Ну, это не проблема, Анвар Абидович взял для меня у распорядителя два, и оба без фамилий, заполните их на свое имя с Салимом Хасановичем, пусть для многих не покажется неожиданным ваше повышение. – Он протянул на прощание руку хозяину кабинета и в последний момент спохватился: – Мне хотелось в столь непростой день нашего знакомства сделать вам какой-нибудь памятный подарок, чисто символически, пожалуйста, примите эти часы, они даже там, на Западе, редкие, они будут означать, что вы наш человек. – И Артур Александрович снял с запястья «Роллекс» и передал их Акрамходжаеву, тот не посмел отказаться, жест был столь искренен, дружествен, щедр.
Так эти роскошные швейцарские часы «Роллекс» оказались у прокурора.
Часть II
Карден из Аксая
Завтрак в тени бронзового вождя; парк в стиле «ретро»; досье на генерала КГБ; харакири по-самурайски; коллекционер подметных писем; Троцкий как кумир; зеленое знамя ислама; сауна среди ночи; хан, обожавший кличку «Гречко»; тайное досье аксайского Креза; забытые развлечения римских патрициев; лифт для черной «Волги»; королевство кривых зеркал; двое в шевровых сапогах; двойник обладателя двух Гертруд, Одиссей и Пенелопа; плата за убийство – канцелярская папка; жилет из кевлара; двойной агент из Верховного суда; жуликоватые поводыри; табиб, специализирующийся на смерти; Иллюзионист; Восточный Распутин; покаяние хлопкового Наполеона.
Поезд несся в ночи, грохоча на стыках на плохо уложенных и безнадзорных путях, вагоны то мотало в стороны, то кидало в такие ложбины, что казалось, состав сейчас выскочит из колеи или же не впишется в какую-нибудь кривую, но мало кто об этом думал, все привыкли и к качке, и к тряске и наверняка считали, что так и должно быть, потому что иного не видали и не представляли, что есть другие железные дороги.
Но Сухроб Ахмедович знал и другие поезда и другие дороги, однажды он экспрессом «Москва – Вена» был в Австрии, а возвращался домой через Восточный Берлин, тоже на колесах, вот тогда он понял, что такое железная дорога и каким комфортным может оказаться путешествие по ней. Акрамходжаев не сравнивал дороги Австрии и Германии с путями Среднеазиатского отделения Министерства путей сообщения СССР, не располагал таким беспечным настроением для анализа, а толчки и мотания не мог не замечать, потому что его то и дело, когда он задумывался, било то об стенку, то об стол, на столешнице все подпрыгивало, звенело, переезжало из края в край.
Нужно было вздремнуть хотя бы два-три часа, но сон не шел, и при такой неритмичной качке, когда его раз за разом кидало на тощую перегородку, вряд ли удастся уснуть, он теперь и со снотворным засыпал трудно и не всегда. Воспоминание о знакомстве с Шубариным подняло настроение, в трудные дни своей жизни он теперь всегда отыскивал Артура Александровича, и полчаса разговора с ним наедине за чашкой ли чая, за рюмкой ли коньяка действовали на него как сеанс опытного гипнотизера, экстрасенса. Удивительное спокойствие, хладнокровие, рассудительность, которыми так ярко обладал Японец, передавались запутавшемуся в делах собеседнику, и Артур Александрович всегда находил выходы из любых ситуаций, пока он ни в чем не подводил его, а со дня смерти Рашидова прошло уже почти три года.
– Три года… – сказал вслух нараспев прокурор, ощущая их такими долгими в своей жизни. Он взял чайник и направился в коридор за чаем, теперь он понял, что спать ему сегодня не придется. Попросив проводника заварить покрепче, он заодно справился о ходе поезда, скорый шел по графику, и ничего пока не вызывало тревоги. Он любил и много работал по ночам, и помощником в ночных бдениях всегда служил чай. Хозяин вагона постарался и заварил такой, какой требовался, и он вновь провалился памятью в три последних года после смерти Шарафа Рашидовича, показавшиеся ему такими долгими, хотя они были годами взлета, о котором он так страстно мечтал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50