– Сухроб! – позвал он из другой комнаты злого, невыс­павшегося друга. – Посмотри, пожалуйста, вот эту фамилию, не родной ли это брат нашего уважаемого Тулкуна Назарови­ча?
«Назаров Уткур» – увидел в ведомости Акрамходжаев. Они оба хорошо знали, что в Узбекистане родные, единокров­ные братья часто живут под разными фамилиями.
– Нет, Тулкун Назарович – ферганский, это всем извест­но, а ведомость из другой области, – ответил огорченно про­курор.
– А знаешь, где отец Тулкуна Назаровича начинал свою карьеру и десять лет был там секретарем горкома и лишь на старости смог вернуться в Фергану, а точнее в Маргилан, а ведомость как раз получается из тех мест. Не стал, наверное, он, уезжая оттуда, оставлять особняк кому-нибудь, все-таки у него семь сыновей, Уткур Назаров, видимо, и есть старший брат нашего Тулкуна Назаровича.
– Любопытно, любопытно, – сразу повеселел хозяин до­ма, – если так, я прижму этого партийного бонза. Ты сегодня же должен выехать на место и осторожно набрать материал на Уткура Назарова, если, конечно, он родственник уважаемого Тулкуна-ака.
Вечером того же дня Салим позвонил домой шефу и радо­стно сообщил, что они верно взяли след, и обещал завтра вер­нуться в Ташкент не с пустыми руками.
– Ай да Салим! – восхищался Сенатор товарищем, на удивление жене, даже открыл шампанское и поднял за него тост.
Вот он, вариант без риска, хотя ниточку они дернули все из тех же бумаг, теперь он крепко прижмет к стенке спесивого Тулкуна Назаровича и Шубарину заодно нос утрет. Работая в Верховном суде, он сам мог располагать материалом на его братца, если прежде на него заводили дела, да и почему бы ему не взять под микроскоп родню этого босса, если от него зави­село назначение на столь ключевой пост, логика железная, да и Владыка Ночи наверняка привезет материал достаточный и ссылаться на ведомость из шубаринской кормушки не придет­ся.
Помощник появился на следующий день к концу работы. Войдя в кабинет, он сказал шутя:
– Еще не обжили как следует кабинет в Верховном суде, а придется перебираться в Белый дом…
– И всего-то на третий этаж, – ответил в тон шеф.
– А ты хотел сразу на пятый? – спросил помощник, и они вместе рассмеялись.
Салим расстегнул портфель и бросил на стол три казен­ные папки с кратким, как выстрел, обозначением – «Дело», две из них были старые, из плотного картона, с хорошим ясным тиснением, вероятнее всего, записи в них велись еще чернила­ми, до эры шариковых ручек. Третья, самая толстая, заведена год-два назад, и фамилия «Назаров» на обложке писалась до­бротным фломастером. Акрамходжаев не проявил к папкам никакого интереса, даже брезгливо отодвинул их на край сто­ла, ему все стало ясно, но он на всякий случай спросил:
– Что, умен, талантлив, невероятно изворотлив братец Уткур?
– С чего ты взял! Примитивен до раздражения. Обычная схема для нашего края: один брат идет работать в правоохра­нительные органы, другой в партийный аппарат, третий в со­ветский, а остальные занимают хлебные должности: на мясо­комбинате, на лесоскладе, винно-водочном заводе, торговле, строительстве, автотранспорте, нефтебазе и тянут, что только могут. Да при такой страховке со всех сторон, абсолютной без­опасности и самый осторожный станет тащить день и ночь. Потом, как ты знаешь, такие люди роднятся с себе подобны­ми, если в клане нет выхода на прокуратуру, они найдут его че­рез молодоженов, в каждом доме и жених и невеста найдутся, которые никогда не пойдут против воли родителей. Говорят, однажды Уткур Назарович похвалялся, что на всей длинной цепи проверок и контроля, в каждом звене у него есть родня, она и предупредит его заранее, и не заметит того, чего не надо, и защитит, если потребуется. Уткур возглавлял там в разное время три особо чтимые на Востоке места: мясокомбинат, ле­соторговлю, а в последние годы, и по сей день, крупный авто­комбинат с парком междугородних автобусов, автобазой реф­рижераторов и большегрузных автомобилей-дальнебойщиков, место даже почище, чем мясокомбинат вместе с винзаводом.
Два старых дела, это когда он возглавлял мясокомбинат и лесоторговлю, замяли старые сослуживцы и выдвиженцы от­ца, хотя не обошлось и без помощи Тулкуна Назаровича, он тогда в народном контроле республики работал, его заключе­ние дважды и спасло вороватого братца Уткура. А третье дело завели уже при Юрии Владимировиче Андропове, и вряд ли бы он выкрутился, но изменилась обстановка в стране в связи с приходом Черненко, к власти вернулись многие друзья и коллеги отца. Но самое большое влияние на ход дела оказал наш общий ныне друг Артур Александрович Шубарин. Все до одного водителя забрали свои заявления о том, что директор автокомбината облагал их непомерной данью за каждый рейс. Видимо, крепко поработали Ашот и Коста с друзьями, шофера народ вольный, упрямый, и то сдались, дружно сказали, что оговорили директора за принципиальность и твердость.
Время поджимало, и они решили действовать безотлага­тельно. Акрамходжаев набрал по вертушке четырехзначный номер телефона Тулкуна Назаровича в ЦК и довольно-таки твердо просил принять его утром. На вопрос, по какому поводу и почему такая спешка, прокурор ответил туманно: «Не теле­фонный разговор…»
Старый и многократно проверенный прием заставить че­ловека волноваться, думать, что же это за тайна, что нельзя ее доверить телефону.
– Дожал ты все-таки его, и первый ход за тобой, мог при его замашках и амбиции и отмахнуться от встречи, – сказал Салим, как только шеф положил трубку.
– Да я припру его к стенке не только из-за должности, карьеры, а еще потому, чтобы они всерьез считались со мной. Такие люди понимают только силу, грубую силу, а мы сегодня с тобой при общем хаосе и растерянности вокруг могучи как никогда.
Направляясь в ЦК, он проанализировал свою первую встречу с Шубариным после налета на республиканскую Про­куратуру, так же тщательно оделся и так же жестко запланиро­вал строить разговор, жать до последнего и дать понять, что он всерьез и надолго решил перебраться в здание на берегу Анхора.
Проговорили они час пятнадцать минут, возник момент, когда важный хозяин кабинета даже порывался выставить на­хального шантажиста из Верховного суда за дверь, но тот на­чал выдавать такие подробности, что Тулкун Назарович сразу перешел на примирительный тон, а в конце концов, добитый, устало спросил:
– Чего вы хотите, чего добиваетесь?
– Я бы не хотел, чтобы меня несправедливо оттесняли от должностей в Узбекистане, – сказал он веско и с достоинством и тут же сам похвалил себя за ответ. Уроки Шубарина и общение с ним пошли на пользу.
– Разве служба в Верховном суде не устраивает вас? – удивился Тулкун Назарович.
– Я признателен, что вы высоко оценили мое сегодняш­нее положение, но я знаю, что моя кандидатура не рассматри­валась здесь ни на один серьезный пост, я не числюсь у вас да­же в резерве. Разве это справедливо? По-партийному? Я спра­шиваю вас как коммунист коммуниста. Я – доктор наук, чело­век с большой практикой, наверное, вам и мои взгляды на пра­вовую реформу известны, они широко обсуждались в респуб­лике.
– В каком отделе вам хотелось бы работать в ЦК? – спро­сил хитрющий Тулкун Назарович, поняв, куда клонит проку­рор Акрамходжаев.
– Я знаю, у вас сейчас вакантно место заведующего отде­лом административных органов… – небрежно бросил Сенатор.
– Это сложно, мы сейчас рассматриваем две кандидатуры, есть и за, и против, – начал уклончиво хозяин кабинета.
– Вот вы и предложите третью, в ситуации, обозначенной вами, будет выглядеть вполне объективно, вашу кандидатуру и рассматривать будут иначе, – польстил он на всякий случай, чувствовал, что Тулкун Назарович ему пока не по зубам и луч­ше с ним разойтись полюбовно.
Уходя, оставил ему для ознакомления три папки с делами его брата Уткура с новейшими комментариями к ним, над ко­торыми они с Салимом трудились всю ночь, было над чем призадуматься, на выводы и предложения они не скупились. Приложил прокурор к делам и кучу анонимных жалоб на брат­ца Уткура, которых в достатке привез с собой помощник, все они писались с глубоким знанием жизни вечного директора Назарова, но что странно, никто не связывал его родства с Тулкуном Назаровичем.
Через три недели, когда Артур Александрович вернулся из Франции, он тут же позвонил Акрамходжаеву, решили обмыть новое назначение, возвращение из Парижа, долго уговаривали друг друга, на чьей территории встретиться. Шубарин пригла­шал к себе домой, прокурор настаивал у себя. Спор разрешил Салим Хасанович. Он тоже собирался отметить свое повыше­ние. Впервые за долгие годы работы вместе с прокурором они разъединились. Хашимов остался в Верховном суде, и должность шефа перешла к нему автоматически, на этом настоял Сенатор в разговоре с Тулкуном Назаровичем. Чтобы пойти на такой шаг, они долго размышляли и решили, что держать под контролем дела в Верховном суде важнее всего, все-таки последняя инстанция, суд – венец правосудия. Тут и дела кру­тые и цены – отведи от вышки иного дельца, и миллион в кар­ман за один заход. А как это делается, они знали. Нанимают журналистов и прочую пишущую братию до суда, которые со слезой в голосе пишут о жестокости советских законов, о гу­манности, присущей и отличающей социалистическое обще­ство от всего мира, что прогрессивный наш народ не приемлет столь суровую меру, как расстрел, что не наказание искоренит преступность, а воспитание, сострадание, любовь – полный набор социальной и нравственной демагогии, которой нас пичкают газеты последние двадцать лет.
Скрывая от народа статистику уголовных преступлений, реальную картину положения дел, в эпоху Брежнева в 1979 го­ду установили абсолютный рекорд мира – 21500 убийств, на четыре тысячи смертей опередив, считай голыми руками, Америку, где двести лет свободно продается оружие, включая автоматическое, страну, которую у нас иначе чем Меккой пре­ступников и преступлений не представляли. Оболваненный целеустремленной лживой пропагандой, строящейся на на­грабленных и наворованных деньгах, через продажных и бес­принципных адвокатов, юристов, газетчиков, ученых, социо­логов, писателей, не зная, что с тех пор, как ведется такая мощная и изощренная атака на советское правосудие, пре­ступность выросла в десятки, а в иных видах и проявлениях в сотни раз, обыватель и готов пустить слезу по бедным пре­ступникам и убийцам, против которых, оказывается, суров го­сударственный закон. После таких газетных выступлений са­мое время спустить на тормозах любое дело, где намечалась исключительная мера, и миллион в кармане, и прослывешь гуманистом, человеком либеральных взглядов; миллионы и имели в виду, оставляя Хашимова на работе в Верховном суде, тем более располагая на подпольных Рокфеллеров подробней­шими досье.
Миршаб предложил отметить три важных события в жиз­ни каждого из них в доме своей любовницы Наргиз.
– У Наргиз? – переспросил Шубарин, он всегда должен был четко знать, куда идет, и страховал себя не хуже, чем иной заокеанский президент.
– Там, где находился Коста, – пояснил прокурор.
– Ах, у Наргиз, – сразу вспомнил тот, – которая так чудесно фарширует перепелок паштетом из печени, Коста с ума свел моего помощника в Лас-Вегасе, Икрама Махмудовича, рассказывая о кулинарных чудесах хозяйки дома. Он заинтри­говал и меня, у Наргиз я согласен…
– Вы все равно нигде, кроме ЦК, не бываете без сопро­вождения, без телохранителя, смените сегодня Ашота на Кос­та. Когда Ашот рядом, забываешь, что ты свободный человек, хозяин своей судьбы, сильная личность… – И оба невольно рассмеялись.
– Впрочем, дорогой Сухроб, не идеализируйте Коста, за его приятными манерами, внешним обаянием, кавказской ве­леречивостью и галантностью скрывается человек куда более жестокий, чем мрачный Ашот, – неожиданно проронил пат­рон, то ли запугивая, то ли предупреждая на всякий случай.
Шубарин высказался, как всегда, неопределенно, таинст­венно, зловеще, с чем Сенатор уже вынужден был свыкнуться. Гадать и читать мысли Японца оказывалось бесполезным де­лом, все могло проясниться в самый неподходящий момент.
За богато накрытым столом у Наргиз Артур Александро­вич, поздравив Акрамходжаева с высоким назначением, все же чуть позже, выбрав момент немножко попенял, то ли за самостоятельность, то ли за чрезмерную жесткость, он так и не по­нял за что. Скорее всего за то, что он чуть не наступил на инте­ресы одного из давних друзей и покровителей самого Шубарина.
– Ну, ты, Сухроб, даешь, брать за горло самого Тулкуна Назаровича – это же беспредел, как выражается Ашот. Надо, милый, чтить авторитеты, ты же на Востоке живешь…
Сенатор, словно не понимая, ответил:
– Дорогой Артур Александрович, откуда же я мог знать, что уважаемый Тулкун Назарович ваш давний друг, вы не осо­бенно широко вводите меня в их круг. Да и ждать я не мог, вы далеко, наслаждаетесь в Париже, гуляете по Елисейским по­лям, а вакансия могла и тю-тю, меня они в расчет не прини­мали. Вот я и решил напомнить о себе, взял кое-кого, и не од­ного Тулкуна Назаровича, – откровенно блефовал Сенатор, – от кого зависело сие назначение, под микроскоп, результаты превзошли все ожидания. Я думаю, что и вы всегда так посту­паете, когда становятся поперек дороги…
– Не осуждаю, я просто поражен вашей хватке, целеуст­ремленности, припереть с первого захода к стенке такого скользкого и тертого пройдоху, как Тулкун Назарович, – зада­ча не для дилетантов.
– Спасибо, Артур Александрович, – перебил прокурор.
– В чем-то, наверное, вы и правы, я думаю, вы заставили их считаться с собой. И если откровенно, они не могли до­ждаться меня, чтобы выяснить, какие истинные намерения у вас, чего вы хотите, чего добиваетесь?
– Какие уж цели, Артур Александрович, – поспешил ус­покоить Сенатор, – друзья моих друзей для меня святы, ниче­го дурного я не затевал против Тулкуна Назаровича, да и дру­гих тоже, я хотел одного, чтобы со мной считались, поняли, что и мое время пришло.
– Да, твое время пришло, и давай выпьем за твое здо­ровье. – Говорил на этот раз Шубарин ясно, подтекста ника­кого не вкладывал, Сенатор чувствовал.
Через два месяца после прихода Сухроба Ахмедовича в Отдел административных органов ЦК умер генсек Черненко, и вновь залихорадило партийный аппарат и руководство в ре­спублике, какой курс дальше возьмет Кремль? С первых шагов нового генсека стало ясно, что он продолжит начатое Юрием Владимировичем Андроповым – обновление и оздоровление общества, временно прерванное его болезненным предшест­венником. Курс на перестройку объявлялся программным в действиях партии. И сразу же к Акрамходжаеву стали посту­пать предложения из газет и журналов выступить у них на страницах. Одним он вежливо отказывал, ссылаясь на заня­тость, для других, центральных, партийных, подготовил не­сколько публикаций, благо работы Азларханова позволяли ос­вещать немало проблем, накопившихся в Узбекистане.
Изменилось к нему и отношение аппаратчиков. Повсюду, куда бы он ни приходил, с ним вежливо здоровались, раскла­нивались, улыбались, в иных глазах он опять читал откровен­ное: «Ну что, дождался своего времени, писака? Опять застро­чил в газетах о проблемах и перегибах, будто мы их не знали. Посмотри, посмотри, как далеко пойдет ваша гласность и де­мократия, куда выведет плюрализм мнений, обещать да раз­венчивать авторитеты мы все горазды…»
Честно говоря, интерес, усилившийся к его личности, не­сколько испугал Акрамходжаева, аппаратное кредо: твори и властвуй анонимно – ему было ближе по душе. Но как гово­рится, палка о двух концах, иного пути, как временно прогре­меть и подняться, не представлялось, да и слухи, популяр­ность наверняка пригодятся, когда он надумает стать академи­ком, тогда уж на пятый этаж замахнуться не грех, не боги гор­шки обжигают… Чем он хуже ставленника Акмаля Арипова, сменившего Шарафа Рашидовича, да ничем, видятся, встреча­ются же каждый день.
С приходом нового генсека работы у Отдела администра­тивных органов прибавилось, видимо, со злоупотреблениями, хищениями, коррупцией, приписками в республике решили разобраться окончательно и безвозвратно. С каждым месяцем увеличивалось число областей, где начинали работать следова­тели Прокуратуры СССР, число их росло в геометрической прогрессии, они полностью занимали старую гостиницу ЦК на Шелковичной. Такой наплыв опытных криминалистов сам по себе становился опасным, потому что выпадал из-под конт­роля даже Отдела административных органов.
Московские следователи и их коллеги, привлеченные Прокуратурой СССР из других регионов, не имели привычки знакомить с ходом дел, утечка информации могла свести на нет всю работу. Да и полномочия они получили от Генераль­ного прокурора СССР, за то и держались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50