Бледная, покачивающаяся женщина шла, придерживаясь за стволы деревьев. От одного к другому. Испуганно оглядывала прохожих, припаркованные легковушки.
— Вы?
— Я… Мне — к Роману Борисовичу, — беспомощно проговорила Ольга Карповна, уцепившись за рукав Петьки. — Вы — его помощник? Помогите…
— Что случилось?
— Дедушку Прохора убили…
В последние дни Сидякин был необычайно раздражен. Мотался на своей коляске по особняку, гонял слуг и шестерок. Все не по нему: и блюда переперчены, и пыль с мебели не стерта, и комнаты не проветриваются, и постельное белье плохо выглажено. Словами не ограничивался — нередко пускал в ход узловатую самшитовую палку.
Единственные обитатели дома, к которым хозяин относился более или менее сносно — узколобый, прозванный старшиной Дегенератом, и волосатик, именуемый Обезьяной. С ними Сидякин подолгу шептался за закрытыми дверьми.
Однажды, Ольга Карповна случайно услышала обрывки беседы. Она сидела в комнате рядом с гостиной, по недосмотру участников совещания дверь приоткрыта. Не только почти все слышно, но и видно.
— Грач набивается на стрелку. Говорит, что очень нужно. Понимая мое безножное состояние, предложил встретиться в коттедже… Как думаете, не опасно?
Дегенерат поглядел на потолок, потом на портрет бравого фронтового старшины. Будто искал достойный ответ на поставленный хозяином сложный вопрос. Подтвердишь — опасно, получишь обвинение в трусости, посоветуешь встретиться с конкурентом — упрек в предательстве. И так колко, и так жестко.
— Думать надо, — вдумчиво проговорил он. — Хорошо думать.
— Думать — не для тебя, остатки мозгов заржавели… А ты что скажешь, Обезьяна?
— Пусть приезжает. Только в коттедж войдет один и без оружия. Обшмонаем. Для гарантии посадим за оконные портьеры пехотинцев с автоматами. Мы с Дегенератом станем за дверью гостиной… Все дела.
— Больно уж легко у тебя получается. Обшмонаем, посадим в захоронке пехотинцев, — передразнил Прохор. — Грач, небось, просчитал все варианты стрелки. Он, не в пример вам — хитроумная животина, его так просто не взять.
Недолгое молчание. Волосатик обиженно хлюпает заложенным носом, узколобый изучает узор на ковре.
— Когда стрелка? — интересуется он. — Не сегодня же?
— Через три дня.
— Успеем подготовиться…
С этих пор в многокомнатном особняке — тихая беготня. Перевешивали гардины, колдовали над запасной инвалидной коляской хозяина, передвигали мебель, перешептывались.
Через два дня, утром волосатик позвал женшину к хозяину.
— Завтра пожалует твой муж… Бывший муж, — скривив сухие губы, уточнил Сидякин. — Ничего хорошего от этого посещения не ожидаю. Отказаться не могу. Ты будешь находиться в комнате за кухней — проводят. По монитору увидишь и услышишь все происходяшее в гостиной. Если — спокойно, вернешься в свою комнату, если — нет, Обезьяна отвезет тебя на «каблучке» в город. Верный, не раз проверенный человек.
Комнаты особняка нашпигованы датчиками, провода от них сходятся в особое помещение, доступ в которое всем, кроме двух осободоверенных шестерок, запрещен. Однажды, Прохор Назарович посвятил женщину в свою тайну, показал ей как пользоваться хитроумными приборами.
— Можно один вопрос? — по ученически подняла руку Видова. Сидякин кивнул. — Почему вы так заботитесь обо мне?
В ответ — пятиминутное нерешительное молчание. Мнвалид даже закрыл глаза, опустил голову.
— Любой человек грешен. Есть грехи, от которых можно освободить совесть покаянием, есть — непростительные. У меня таких — два. Теперь могу признаться. Первый — в годы войны застрелил своего комбата. Не просто командира — друга детства. Второй — убил хорошего человека, можно сказать, побратима. Людского суда не боюсь — а вот Божьего… Может быть, спасение внучки комбата станет искупление совершенных мной преступлений? Как думаешь?
Наконец-то открылся! Ольга отлично помнила бабушкины рассказы о вечном комбате, странной его гибели. Упоминалась и фамилия старшины Сидякина. Главного подозреваемого. Кажется, внучка капитана Видова случайно разгадала тайну его смерти.
— За что вы убили моего дедушку?
— Можно сказать, ни за что. Приказали…
— Кто приказал?
Сидякин пуглмво огляделся, согнутым пальцем поманил к себе женщину. Прошептал.
— Органы. Прознали, что я торговал красноармейским бельем и обмундированием, пригрозили. Пришлось дать подписку. Поначалу стукачествовал, после приказали убрать капитана…
— Чем он им так насолил? Если провинился — арестовали бы, судили…
— Лучшего в армии комбата судить? Ну, нет, на это не пошли.
— Вы бы отказались…
Бывший старшина огорченно вздохнул, положил под язык белую таблетку.
— Тогда убрали бы меня… Органы работают четко, у них — все по плану. Вот и пришлось мне… Подстрелить Семку на марше или на отдыхе не решился. В бою он завсегда впереди, а мне подставлять голову — не резон. Помог случай. Мессеры разбомбили батальонную колонну… Многие стреляли по самолетам. Неподалеку от меня стоя палил капитан… Вот я и прошил его очередью…
— А почему так долго молчали? Признались бы бабушке — легче стало.
— А об органах забыла? Мигом бы повязали, а то и — в распыл! А у меня — жена, сын… Вообще-то, не буду темнить — жить хотелось
— Так ведь давно уже тех органов нет!
— Наивная овечка! Какая разница — НКВД, КГБ, ФСБ? Все они из одного теста слеплены, одним маслицем политы.
— А почему сейчас признались?
— Чую, девонька, за спиной — старуха с косой. Вот и повинился… Как думаешь, Боженька простит?
— Может быть, — уклончиво ответила внучка вечного комбата…
Грач появился в половине третьего. Вошел в гостиную с широкой улыбкой на смуглом лице. Усаживаясь на мягкий стул напротив инвалидной коляски хозяина, пожаловался.
— Знатно обшмонали меня твои шестерки. Даже перочинный ножик отобрали, вонючие козлы.
— Такой здесь порядок, — безулыбчиво ответил калека. — Если бы я пришел к тебе — тоже самое. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят… Зачем приехал?
— Сразу и за дело? Угостил бы коньячком, побазарили бы за житуху.
Белесые веки инвалида опустились, оставив щелки. Сморщенные пальцы перебирают края наброшенного на колени пледа.
— Базарить по пустому нет времени. Занят.
— Ну, ну, ладно. Тогда слушай. Закон рынка тебе известен: баш на баш. Ты — мне, я — тебе. Сейчас, — Валуян артистически взмахнул рукой, поглядел на швейцарские часы, — мои парни взяли архив твоего фронтового дружка. Стоит он немало — два десятка миллионов баксов. Хочешь получить его — плати.
Сидякин не удивился и не испугался. Закрыл глаза, подумал. Потом посмотрел на полузакрытое тяжелой портьерой окно, перевел взгляд на дверь. Будто предупредил прятавшихся там телохранителей.
— Увижу товар — сторгуемся. Мерзавцам на слово не верят.
Ольга похолодела, вцепилась руками в край стола. Она знала вспыльчивый характер мужа, который при меньших оскорблениях мгновенно теряет голову.
В голосе Валуяна — шипящие звуки, Будто наступили на хвост змее.
— Значит, не веришь?
— Не верю.
— Тогда получай, падла!
Грач наклонился, будто решил поправить штанину. Выхватил спрятанный за носок нож, метнул его в бывшего старшину. Не промахнулся — лезкие вонзилось в горло Сидякина. Тот захрипел, изо рта хлынула кровь.
Из-за портьеры выскочил Дегенерат. Автоматная очередь перерезала убийцу. Во дворе — стрельба. Пехотинцы Грача схватились с охранниками коттеджа.
Вбежавший в комнату Обезьяна схватил женщину за руку, потащил к черному выходу…
— Что требуется от меня? — внешне спокойно спросил детектив.
Ольга Карповна откинулась на спинку стула.
— Если муж жив — не успокоится пока не найдет меня. Если его убили, этим займутся шестерки. Помогите уехать из Москвы…
— Куда? Возвращайтесь к родителям…
— Ни за что! Родители не защитят, они сами нуждаются в защите… В Ярославле живет подруга — поеду к ней…
Романов несколько минут думал. Нет, он не искал подходящих слов для отказа, понимал, что решение Видовой — единственно правильное. Но как его выполнить? Если она права, и на вокзале, и в аэропорту дежурят люди покойного Грача. Конечно, лучше всего отвезти бедную женщину на машине, но вконец изношенный «жигуль» такой нагрузки не выдержит.
Придется рисковать.
Дашка смотрела на мужа повлажневшими глазами. Дружинин ехидно улыбался.
— Петька, возьми деньги и проводи Ольгу Карповну в Ярославль. Только осторожно и с гарантией. Сядете в один вагон, но по разным местам… Не забудь прихватить парочку запасных обойм к «макарычу».
Компаньон удовлетворенно кивнул.
— Сделаю.
Когда Дружинин и Видова покинули офис сыскной фирмы, Дашка обняла мужа, прижалась к нему.
— Какая же ты умница, Романчик! Как же я люблю тебя!
Целуя подругу, сыщик думал о другом. Завершилась эпопея, начавшаяся с расстрела вражескими истребителями батальонной колонны… Нет, не это — получила завершение история жизни трех односельчан: сыновей учителя и скотника, дочери лавочной продавщицы… Опять не то! Наконец, возмездие настигло кровавого нелюдя!
Что же теперь делать с содержимым дедова баула? Подарить какому-нибудь писателю, который создаст роман? Не годится. Узнал бы дед — обиделся. Лучше всего сохранить письма и тетради для своего наследника. Если он, конечно, образуется.
— Пошли спать, — отвернув от Романа покрасневшее личико, тихо прошептала девушка. — Не знаю, как ты, а я устала…
Сразу, будто по волшебству, из головы Романа исчезли мысли о прошедшем и будущем времени, все это заслонило девичье личико, лукавый взгляд из-за длинных ресниц…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Вы?
— Я… Мне — к Роману Борисовичу, — беспомощно проговорила Ольга Карповна, уцепившись за рукав Петьки. — Вы — его помощник? Помогите…
— Что случилось?
— Дедушку Прохора убили…
В последние дни Сидякин был необычайно раздражен. Мотался на своей коляске по особняку, гонял слуг и шестерок. Все не по нему: и блюда переперчены, и пыль с мебели не стерта, и комнаты не проветриваются, и постельное белье плохо выглажено. Словами не ограничивался — нередко пускал в ход узловатую самшитовую палку.
Единственные обитатели дома, к которым хозяин относился более или менее сносно — узколобый, прозванный старшиной Дегенератом, и волосатик, именуемый Обезьяной. С ними Сидякин подолгу шептался за закрытыми дверьми.
Однажды, Ольга Карповна случайно услышала обрывки беседы. Она сидела в комнате рядом с гостиной, по недосмотру участников совещания дверь приоткрыта. Не только почти все слышно, но и видно.
— Грач набивается на стрелку. Говорит, что очень нужно. Понимая мое безножное состояние, предложил встретиться в коттедже… Как думаете, не опасно?
Дегенерат поглядел на потолок, потом на портрет бравого фронтового старшины. Будто искал достойный ответ на поставленный хозяином сложный вопрос. Подтвердишь — опасно, получишь обвинение в трусости, посоветуешь встретиться с конкурентом — упрек в предательстве. И так колко, и так жестко.
— Думать надо, — вдумчиво проговорил он. — Хорошо думать.
— Думать — не для тебя, остатки мозгов заржавели… А ты что скажешь, Обезьяна?
— Пусть приезжает. Только в коттедж войдет один и без оружия. Обшмонаем. Для гарантии посадим за оконные портьеры пехотинцев с автоматами. Мы с Дегенератом станем за дверью гостиной… Все дела.
— Больно уж легко у тебя получается. Обшмонаем, посадим в захоронке пехотинцев, — передразнил Прохор. — Грач, небось, просчитал все варианты стрелки. Он, не в пример вам — хитроумная животина, его так просто не взять.
Недолгое молчание. Волосатик обиженно хлюпает заложенным носом, узколобый изучает узор на ковре.
— Когда стрелка? — интересуется он. — Не сегодня же?
— Через три дня.
— Успеем подготовиться…
С этих пор в многокомнатном особняке — тихая беготня. Перевешивали гардины, колдовали над запасной инвалидной коляской хозяина, передвигали мебель, перешептывались.
Через два дня, утром волосатик позвал женшину к хозяину.
— Завтра пожалует твой муж… Бывший муж, — скривив сухие губы, уточнил Сидякин. — Ничего хорошего от этого посещения не ожидаю. Отказаться не могу. Ты будешь находиться в комнате за кухней — проводят. По монитору увидишь и услышишь все происходяшее в гостиной. Если — спокойно, вернешься в свою комнату, если — нет, Обезьяна отвезет тебя на «каблучке» в город. Верный, не раз проверенный человек.
Комнаты особняка нашпигованы датчиками, провода от них сходятся в особое помещение, доступ в которое всем, кроме двух осободоверенных шестерок, запрещен. Однажды, Прохор Назарович посвятил женщину в свою тайну, показал ей как пользоваться хитроумными приборами.
— Можно один вопрос? — по ученически подняла руку Видова. Сидякин кивнул. — Почему вы так заботитесь обо мне?
В ответ — пятиминутное нерешительное молчание. Мнвалид даже закрыл глаза, опустил голову.
— Любой человек грешен. Есть грехи, от которых можно освободить совесть покаянием, есть — непростительные. У меня таких — два. Теперь могу признаться. Первый — в годы войны застрелил своего комбата. Не просто командира — друга детства. Второй — убил хорошего человека, можно сказать, побратима. Людского суда не боюсь — а вот Божьего… Может быть, спасение внучки комбата станет искупление совершенных мной преступлений? Как думаешь?
Наконец-то открылся! Ольга отлично помнила бабушкины рассказы о вечном комбате, странной его гибели. Упоминалась и фамилия старшины Сидякина. Главного подозреваемого. Кажется, внучка капитана Видова случайно разгадала тайну его смерти.
— За что вы убили моего дедушку?
— Можно сказать, ни за что. Приказали…
— Кто приказал?
Сидякин пуглмво огляделся, согнутым пальцем поманил к себе женщину. Прошептал.
— Органы. Прознали, что я торговал красноармейским бельем и обмундированием, пригрозили. Пришлось дать подписку. Поначалу стукачествовал, после приказали убрать капитана…
— Чем он им так насолил? Если провинился — арестовали бы, судили…
— Лучшего в армии комбата судить? Ну, нет, на это не пошли.
— Вы бы отказались…
Бывший старшина огорченно вздохнул, положил под язык белую таблетку.
— Тогда убрали бы меня… Органы работают четко, у них — все по плану. Вот и пришлось мне… Подстрелить Семку на марше или на отдыхе не решился. В бою он завсегда впереди, а мне подставлять голову — не резон. Помог случай. Мессеры разбомбили батальонную колонну… Многие стреляли по самолетам. Неподалеку от меня стоя палил капитан… Вот я и прошил его очередью…
— А почему так долго молчали? Признались бы бабушке — легче стало.
— А об органах забыла? Мигом бы повязали, а то и — в распыл! А у меня — жена, сын… Вообще-то, не буду темнить — жить хотелось
— Так ведь давно уже тех органов нет!
— Наивная овечка! Какая разница — НКВД, КГБ, ФСБ? Все они из одного теста слеплены, одним маслицем политы.
— А почему сейчас признались?
— Чую, девонька, за спиной — старуха с косой. Вот и повинился… Как думаешь, Боженька простит?
— Может быть, — уклончиво ответила внучка вечного комбата…
Грач появился в половине третьего. Вошел в гостиную с широкой улыбкой на смуглом лице. Усаживаясь на мягкий стул напротив инвалидной коляски хозяина, пожаловался.
— Знатно обшмонали меня твои шестерки. Даже перочинный ножик отобрали, вонючие козлы.
— Такой здесь порядок, — безулыбчиво ответил калека. — Если бы я пришел к тебе — тоже самое. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят… Зачем приехал?
— Сразу и за дело? Угостил бы коньячком, побазарили бы за житуху.
Белесые веки инвалида опустились, оставив щелки. Сморщенные пальцы перебирают края наброшенного на колени пледа.
— Базарить по пустому нет времени. Занят.
— Ну, ну, ладно. Тогда слушай. Закон рынка тебе известен: баш на баш. Ты — мне, я — тебе. Сейчас, — Валуян артистически взмахнул рукой, поглядел на швейцарские часы, — мои парни взяли архив твоего фронтового дружка. Стоит он немало — два десятка миллионов баксов. Хочешь получить его — плати.
Сидякин не удивился и не испугался. Закрыл глаза, подумал. Потом посмотрел на полузакрытое тяжелой портьерой окно, перевел взгляд на дверь. Будто предупредил прятавшихся там телохранителей.
— Увижу товар — сторгуемся. Мерзавцам на слово не верят.
Ольга похолодела, вцепилась руками в край стола. Она знала вспыльчивый характер мужа, который при меньших оскорблениях мгновенно теряет голову.
В голосе Валуяна — шипящие звуки, Будто наступили на хвост змее.
— Значит, не веришь?
— Не верю.
— Тогда получай, падла!
Грач наклонился, будто решил поправить штанину. Выхватил спрятанный за носок нож, метнул его в бывшего старшину. Не промахнулся — лезкие вонзилось в горло Сидякина. Тот захрипел, изо рта хлынула кровь.
Из-за портьеры выскочил Дегенерат. Автоматная очередь перерезала убийцу. Во дворе — стрельба. Пехотинцы Грача схватились с охранниками коттеджа.
Вбежавший в комнату Обезьяна схватил женщину за руку, потащил к черному выходу…
— Что требуется от меня? — внешне спокойно спросил детектив.
Ольга Карповна откинулась на спинку стула.
— Если муж жив — не успокоится пока не найдет меня. Если его убили, этим займутся шестерки. Помогите уехать из Москвы…
— Куда? Возвращайтесь к родителям…
— Ни за что! Родители не защитят, они сами нуждаются в защите… В Ярославле живет подруга — поеду к ней…
Романов несколько минут думал. Нет, он не искал подходящих слов для отказа, понимал, что решение Видовой — единственно правильное. Но как его выполнить? Если она права, и на вокзале, и в аэропорту дежурят люди покойного Грача. Конечно, лучше всего отвезти бедную женщину на машине, но вконец изношенный «жигуль» такой нагрузки не выдержит.
Придется рисковать.
Дашка смотрела на мужа повлажневшими глазами. Дружинин ехидно улыбался.
— Петька, возьми деньги и проводи Ольгу Карповну в Ярославль. Только осторожно и с гарантией. Сядете в один вагон, но по разным местам… Не забудь прихватить парочку запасных обойм к «макарычу».
Компаньон удовлетворенно кивнул.
— Сделаю.
Когда Дружинин и Видова покинули офис сыскной фирмы, Дашка обняла мужа, прижалась к нему.
— Какая же ты умница, Романчик! Как же я люблю тебя!
Целуя подругу, сыщик думал о другом. Завершилась эпопея, начавшаяся с расстрела вражескими истребителями батальонной колонны… Нет, не это — получила завершение история жизни трех односельчан: сыновей учителя и скотника, дочери лавочной продавщицы… Опять не то! Наконец, возмездие настигло кровавого нелюдя!
Что же теперь делать с содержимым дедова баула? Подарить какому-нибудь писателю, который создаст роман? Не годится. Узнал бы дед — обиделся. Лучше всего сохранить письма и тетради для своего наследника. Если он, конечно, образуется.
— Пошли спать, — отвернув от Романа покрасневшее личико, тихо прошептала девушка. — Не знаю, как ты, а я устала…
Сразу, будто по волшебству, из головы Романа исчезли мысли о прошедшем и будущем времени, все это заслонило девичье личико, лукавый взгляд из-за длинных ресниц…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51