д.
Оппозиция упорно создавала культы личности собственных военачальников и в этом плане добилась больших успехов.
Командир бригады бомбардировщиков, перед этим командир разведывательной эскадрильи, 38-летний М.С. Мединский (р. 1899, чл. партии с 1917), подвергшийся в 1937 г. заключению, как почти все сторонники Уборевича, при Хрущеве освобожденный и уволенный в отставку полковником, очень ярко показывает стойкость определенного стереотипа. Вот что он пишет в воспоминаниях:
«Высокий авторитет И.П. Уборевича в Красной Армии, как видно, пугал Сталина и ежовых даже после его гибели. Не потому ли они выискивали всякую грязь, какой можно было облить славного полководца?
Я очень хорошо знал Иеронима Петровича и никогда, ни на одну секунду не сомневался в его преданности Родине, партии, социализму. Верил в высокую партийность его большого друга Ионы Эммануиловича Якира, показавшего в Гражданскую войну и последующие годы замечательные качества верного сына своего народа. Я знал Р.П. Эйдемана, много работал с В.М. Примаковым, преклонялся перед полководческим талантом большевика до мозга костей (!) М.Н. Тухачевского.
Как можно простить Сталину, что замечательные полководцы, готовившие нашу армию к жестокой схватке с германским фашизмом, были умерщвлены и не смогли стать во главе защитников Родины в грозные годы Великой Отечественной войны?!»
Подобное заявление могло бы считаться убедительным, если бы за ним не просматривалась явная личная заинтересованность автора! Всякому должно быть понятно: гораздо выгоднее в глазах общества принадлежать к окружению несправедливо пострадавшего выдающегося военачальника, чем полководца-заговорщика! Но тогда не менее ясно и другое: ни о какой правде в изображении происходивших событий не может быть и речи! Да и сами-то воспоминания очень уж кратки! Эта подозрительная краткость тоже подрывает к ним доверие!
Лагерь противников Уборевича, сторонников Сталина, возглавлял в ранге заместителя командующего округом комкор И.Р. Апанасенко (1890-1943, чл. партии с 1918), сын батрака, участник Первой мировой войны, знаменитый герой Гражданской войны, воевавший в качестве командира дивизии и бригады в Первой Конной армии Буденного, окончивший академию им. М.В. Фрунзе. По своему авторитету он почти не уступал командующему, имея, как и тот, три ордена Красного Знамени. Он тесно контактировал с Ворошиловым и Буденным, сообщая им в докладах, что происходит в округе. Апанасенко поддерживали младшие и средние командиры, часть командиров полков, дивизий и корпусов (И. Конев, В. Соколовский и др.), значительная часть штабных работников (И. Баграмян, Р. Малиновский, М. Захаров, В. Курасов и др.).
Благодаря громадной работе, Апанасенко удалось сорвать вполне несомненное выступление. Его заслуги не были забыты. Он стал генералом армии, в 1941-1943 гг. командовал Дальневосточным фронтом, в 1943 г. занимал пост заместителя командующего Воронежским фронтом. Погиб от ранения в бою под Белгородом.
Белорусский военный округ в 1937 г. располагал, как пограничный, значительной силой — 300 тыс. человек, объединенных в четыре армии (3, 4, 10, 11), предельно был насыщен артиллерией, авиацией и танками. Поэтому неповиновение командующего грозило весьма опасными последствиями.
29 мая, в середине дня, из наркомата пришла телеграмма, срочно вызывавшая Уборевича в Москву. Он показал ее председательствующему, обменялся с ним несколькими словами и вышел из-за стола. Один из участников этой конференции вспоминает: «Направляясь в фойе, Уборевич прошел через весь зал. Он казался веселым и бодрым. И никто не представлял себе, что видит своего командующего в последний раз. В 16 часов был объявлен перерыв до следующего дня. „Электропроводка испортилась“, — объяснили причину перерыва.
А в это время Уборевич подъезжал по залитой солнцем площади к Смоленскому вокзалу.
Но не успел Иероним Петрович переступить порог салон-вагона, как случилось невероятное: он был схвачен, обезоружен и взят под стражу.
На следующий день перед началом работы конференции член Военного совета Смирнов объявил: «Уборевич вчера арестован как враг народа и во всем уже признался».
В зале стало так тихо, что я услышал стук сердца. Из президиума объявили, что конференция продолжается, но каждый — и в президиуме, и в зале — немо смотрел перед собой, думая о чем-то другом. Не хотелось верить случившемуся. Голову сверлила одна мысль: не ошибка ли это?»
Для всей антисталинской оппозиции арест Якира и Уборевича, располагавших, благодаря положению, громадной силой в округах, означал полный крах. Гамарник, правая рука Тухачевского в военно-политических делах в Москве, координировавший всю закулисную деятельность, мужественно сражавшийся с тысячами страшнейших препятствий, теперь совершенно отчаялся в успехе и потерял последние надежды. 31 мая он признал поражение и предпочел «красиво» выйти из игры, совершив, как говорили, добровольное самоубийство.
* * *
Арест Якира, как и Уборевича, нанес тяжелый удар многим командирам, так как они им верили. Характерно высказывание А.В. Горбатова (1891-1973). Этот будущий Герой Советского Союза, прошедший через Гражданскую войну, один из лучших командующих армией, в Великую Отечественную войну очень отличился и был даже комендантом Берлина в 1945 г. В 1937 г. вместе со многими другими он, однако, попал в заключение. Но сумел оттуда вырваться, благодаря помощи друзей и изменившимся обстоятельствам. После чего успешно делал карьеру.
У Якира он занимал в Киеве пост начальника 2-й кавалерийской дивизии, вышедшей из состава корпуса Червонного казачества (следовательно, он являлся прямым подчиненным Примакова). Это была не простая дивизия. В шефах у нее состояла с 1926 г. компартия Германии. К ней на праздники 1 мая и 7 ноября регулярно приезжал член ее руководства и представитель Исполкома Коминтерна Вильгельм Пик.
В ноябрьские праздники 1936 г. на ужине у начальника этой дивизии Пик поднял странный тост:
«За встречу в свободном от фашизма Берлине!» (Это говорилось в 1936 г., когда с Германией отнюдь не воевали, но в военной верхушке зрел против Сталина заговор и рассматривались варианты крупных пограничных конфликтов.)
Вот этот самый А.В. Горбатов, возвращенный в Киев из Средней Азии, вспоминая дела минувшие, в своих мемуарах «Годы и войны» (М., 1980, с. 117) пишет:
«Для меня это (арест Якира) был ужасный удар. Якира я знал лично и уважал его». Он не раскрывает в мемуарах деталей взаимоотношений с Якиром, не говорит о том, как с его помощью делал карьеру, он ограничивается двумя общими фразами. Но можно не сомневаться, что рассказать он мог бы о многом! Однако не рассказал! А почему? Не потому ли, что его воспоминания могли подтвердить утверждение следствия об участии Якира в заговоре?!
Во всяком случае, совершенно несомненно и другое: так, как он, на Якира и Уборевича смотрело значительное количество командиров. Одни шли за ними по доверию, а другие в надежде на блестящую и быструю карьеру, третьи — как тайные члены нелегальной оппозиционной организации. И именно поэтому все эти «верные» и представляли значительную опасность, так как авторитет командующих вполне мог увлечь их в самую гнусную и опасную авантюру. Поэтому с государственной точки зрения решительные действия Сталина были абсолютно правомерны и справедливы.
ГЛАВА 5. ВНЕЗАПНАЯ СМЕРТЬ ГАМАРНИКА
Солдату честь дороже жизни.
Пословица
Как умер глава ПУРа РККА, долго держалось в секрете. Но наконец-то некоторые важные факты все-таки оглашены, так что можно составить достаточно правильную картину.
Теперь известно, что после праздника Первое мая 1937 г. у Гамарника началось жестокое обострение диабета. (Полковник А. Якубовский. Выбор Яна Гамарника. // Сб.: Реабилитированы историей. М., 1989, с. 83). Болезнь заставляла его то сидеть дома, то снова выходить на работу, когда становилось легче. От своих людей, занимавших значительные посты в ведомствах, он получал приватную информацию, приводившую в трепет.
Первые признаки серьезных провалов наметились в связи с арестами двух видных военных руководителей — В.М. Примакова и В.К. Путны (14 и 20 августа 1936 г.). Обоим вменялось в вину (пока еще!) участие в «боевой группе троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации». Положение Путны было при этом особенно сложным: его, как военного атташе, работавшего за границей, обвиняли в прямых связях с Троцким и переправе в СССР его «директивы о терроре».
Начиналась новая волна арестов, все больше затрагивавшая армию. В ноябре 1936 г., на Чрезвычайном восьмом съезде Советов, очень взволнованный Тухачевский отвел в сторону Н.Н. Крестинского, зам. наркома по иностранным делам, и сказал ему: «Начались провалы, и нет никаких оснований думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится». Маршал высказывался за немедленное выступление. Крестинский отправился на совет к Розенгольцу. После обсуждения пришли к единогласному выводу, что Тухачевский прав. Оба корреспондента Троцкого послали ему по письму, излагая обстановку. Тот ответил согласием. При этом письмо Розенгольцу, который всегда поддерживал Троцкого, пришло раньше, Крестинскому же — только в конце декабря (с Троцким у него часто случались серьезные размолвки).
Противная сторона, однако, тоже не дремала. Ягода, несомненно, попал под подозрение, был снят с поста главы НКВД и заменен Н.И. Ежовым (27.09. 1936 г.). Ему был предоставлен до 4 апреля 1937 г. пост наркома связи (Рыков лишился и этого).
Уже через месяц Ежов объявляет о раскрытии крупного троцкистского заговора в Сибири. Это никак не могло показаться удивительным или невероятным, так как Сибирь с начала революции служила одной из политических баз Троцкого.
Раскрытие этого заговора «подвело под монастырь» всю верхушку НКВД, состоявшую из старых чекистов — сторонников Ягоды. Трудно было поверить, что люди с таким опытом могли «прохлопать» достаточно разветвленный заговор. Началась чистка и аресты (в том числе и по обвинению в шпионаже). Позже Ягода признался, что он ждал собственного ареста уже с начала нового, 1937 г.
10 апреля. В этот день Гамарник фактически снят с поста начальника Политуправления Наркомата обороны (но приказ еще не подписан). На его место назначен Л.Л. Мехлис (1889-1953, чл. партии с 1918), бывший начальник секретариата Сталина, затем главный редактор «Правды». В тот же день в Наркомате произошло бурное партийное собрание. Туда вызвали для доклада о текущем моменте Ежова. После его доклада стороны столкнулись в жесточайшей полемике. Уже на следующий день пошел слух, что НКВД потребовало от Политбюро санкций на арест Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Фельдмана, что Тухачевский уже не сидит в своем кабинете. (Александров. С. 162-163.)
21 апреля 1937 г. Ежов передал в адрес Сталина, Молотова и Ворошилова уведомление относительно Тухачевского, который собирался ехать в Лондон на коронацию нового английского короля Георга VI, как официальный советский представитель. Ежов сообщал, что по полученным зарубежным данным на него готовится покушение с целью вызвать «международное осложнение», что НКВД не может гарантировать безопасность и потому просит отменить поездку.
22 апреля решением Политбюро ЦК партии поездка была отменена. По согласованию с Ворошиловым, чтобы не срывать мероприятие, маршала решили заменить В.М. Орловым, другим заместителем наркома обороны. На другой день, 23 апреля, Тухачевский расписался на бланке уведомления Ежова, показав, что знаком с документом.
В это время уже шли усиленные допросы ближайших сотрудников Ягоды. Среди них находились и те, кто в 1935 г., по распоряжению своего наркома, доставили в НКВД арестованных Зиновьева и Каменева: начальник секретно-политического отдела Молчанов (ведал борьбой с нелегальными троцкистскими организациями), начальник оперативного отдела и глава охраны Сталина Паукер, его заместитель Волович и секретарь наркома Буланов.
22— 25 апреля Ежов получил данные о преступных связях Ягоды со многими военными руководителями, в том числе с Тухачевским, Корком, Уборевичем, Эйдеманом. Сам Ягода отчаянно отпирался от близкого знакомства с ними. Но бывшие соратники различными неоспоримыми фактами его изобличали. Первыми стали кое-что вспоминать начальник Особого отдела НКВД М.И. Гай и заместитель наркома НКВД Г.Е. Прокофьев.
Уже 27 апреля их примеру последовал З.И. Волович. Он прямо заявил, что Тухачевский — из числа самых видных руководителей заговора, и что он должен обеспечить ему вооруженную поддержку. Воловича лично допрашивал Ежов, а «работали» с ним следователи Ярцев и Суровицких.
Позже, во времена Хрущева, при новом рассмотрении «дела военных» в КПК, Суровицких объявлял показания Воловича, как и прочих чекистов, «подготовленной провокацией», ибо они таким образом «закрепили нужную Ежову» «солидность и серьезность заговора». (Известия ЦК КПСС. № 4, 1989 г., с. 46). Однако никаких доказательств своим утверждениям он не дал. И весь материал, относящийся к данному эпизоду, до сих пор не опубликован, не может быть подвергнут проверке, поэтому не вызывает доверия. Слишком мало голословно заявить: «Они (показания) были добыты с помощью обмана, провокации и насилия». (Там же, с. 46.) Все это выглядит смехотворно! Ведь допрашивали не детишек или школьников, а чекистов-профессионалов, которые сами за свою жизнь провели тысячи допросов! Уж они-то отлично знали все способы ухода от ответа, «запутывания следов», тончайшей клеветы на невиновных, которых надо было втянуть в дело для выигрыша времени!
Ярость Сталина не знала границ! После первомайского парада на квартире у Ворошилова состоялся званый обед с участием многих военных руководителей. Сталин сначала молчал, слушал других, потом выступил с краткой речью, говоря, что пробравшиеся в партию враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок. И поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, займет свое место за славным столом в октябрьскую годовщину. (Там же, с. 47.)
От этих слов многие похолодели, у некоторых выступил пот на лбу. Каждый понимал: подобные вещи не говорятся просто так. О том же говорил и размах шедших арестов. Только за апрель-май 1937 г., по представлениям Леплевского (начальник Особого отдела НКВД), Ворошилов и Гамарник завизировали сотни арестов командиров разных ступеней, получая списки ежедневно! (Роговин В. 1937. М., 1996, с. 387). Все обвинялись в заговоре и нелегальной троцкистской деятельности. Шумные вопли о «сталинском произволе» почему-то документами не подтверждаются! В самом деле, где они, эти списки с фотографиями командиров и их биографиями, с указанием военных округов и подлинной национальности?! Они до сих пор не опубликованы! Это лучше всего говорит о том, что обвинения справедливы!
Ворошилов, в меру своих возможностей, пытался защитить офицерский состав. В одной из телеграмм, рассылаемых в округа (14.06. 1937 г.), он сообщает: «Разрешение на аресты троцкистов, двурушников и пр. Даю только лично я» (Волкогонов Д. Маршал Ворошилов. — «Октябрь», 1996, № 4, с. 163). Но и его возможности были не безграничны, и под яростным натиском Ежова приходилось многократно уступать.
6 мая 1937 г. арестован комбриг запаса М.Е. Медведев, прежде (до 1934 г.) бывший начальником ПВО РККА. Сразу же он дает показания на некоторых сослуживцев, которые вызывали у него сомнение «в их искренности и преданности».
8 мая Примаков (арестован 14. 08. 1936 г., содержался в Лефортовской тюрьме) пишет письмо Ежову: «В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации. В этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед тов. Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Тов. Сталин правильно сказал, что „Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость“. Действительно, с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полные показания». (Дело о так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии. — Известия ЦК КПСС, 1989 г., № 4, с. 48.) В этот же день М.Е. Медведев заявляет о своем участии в «троцкистско-военнной организации», главой ее он называет Б.М. Фельдмана, лучшего друга Тухачевского, недавно (с 15 апреля) перемещенного на пост заместителя командующего Московским военным округом.
10 мая М.Е. Медведев рассказал о существовании в РККА «военной контрреволюционной организации», ставившей своей целью «свержение советской власти, установление военной диктатуры, с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооруженная помощь интервентов». В состав руководящего центра этой организации входили, по его словам, М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Оппозиция упорно создавала культы личности собственных военачальников и в этом плане добилась больших успехов.
Командир бригады бомбардировщиков, перед этим командир разведывательной эскадрильи, 38-летний М.С. Мединский (р. 1899, чл. партии с 1917), подвергшийся в 1937 г. заключению, как почти все сторонники Уборевича, при Хрущеве освобожденный и уволенный в отставку полковником, очень ярко показывает стойкость определенного стереотипа. Вот что он пишет в воспоминаниях:
«Высокий авторитет И.П. Уборевича в Красной Армии, как видно, пугал Сталина и ежовых даже после его гибели. Не потому ли они выискивали всякую грязь, какой можно было облить славного полководца?
Я очень хорошо знал Иеронима Петровича и никогда, ни на одну секунду не сомневался в его преданности Родине, партии, социализму. Верил в высокую партийность его большого друга Ионы Эммануиловича Якира, показавшего в Гражданскую войну и последующие годы замечательные качества верного сына своего народа. Я знал Р.П. Эйдемана, много работал с В.М. Примаковым, преклонялся перед полководческим талантом большевика до мозга костей (!) М.Н. Тухачевского.
Как можно простить Сталину, что замечательные полководцы, готовившие нашу армию к жестокой схватке с германским фашизмом, были умерщвлены и не смогли стать во главе защитников Родины в грозные годы Великой Отечественной войны?!»
Подобное заявление могло бы считаться убедительным, если бы за ним не просматривалась явная личная заинтересованность автора! Всякому должно быть понятно: гораздо выгоднее в глазах общества принадлежать к окружению несправедливо пострадавшего выдающегося военачальника, чем полководца-заговорщика! Но тогда не менее ясно и другое: ни о какой правде в изображении происходивших событий не может быть и речи! Да и сами-то воспоминания очень уж кратки! Эта подозрительная краткость тоже подрывает к ним доверие!
Лагерь противников Уборевича, сторонников Сталина, возглавлял в ранге заместителя командующего округом комкор И.Р. Апанасенко (1890-1943, чл. партии с 1918), сын батрака, участник Первой мировой войны, знаменитый герой Гражданской войны, воевавший в качестве командира дивизии и бригады в Первой Конной армии Буденного, окончивший академию им. М.В. Фрунзе. По своему авторитету он почти не уступал командующему, имея, как и тот, три ордена Красного Знамени. Он тесно контактировал с Ворошиловым и Буденным, сообщая им в докладах, что происходит в округе. Апанасенко поддерживали младшие и средние командиры, часть командиров полков, дивизий и корпусов (И. Конев, В. Соколовский и др.), значительная часть штабных работников (И. Баграмян, Р. Малиновский, М. Захаров, В. Курасов и др.).
Благодаря громадной работе, Апанасенко удалось сорвать вполне несомненное выступление. Его заслуги не были забыты. Он стал генералом армии, в 1941-1943 гг. командовал Дальневосточным фронтом, в 1943 г. занимал пост заместителя командующего Воронежским фронтом. Погиб от ранения в бою под Белгородом.
Белорусский военный округ в 1937 г. располагал, как пограничный, значительной силой — 300 тыс. человек, объединенных в четыре армии (3, 4, 10, 11), предельно был насыщен артиллерией, авиацией и танками. Поэтому неповиновение командующего грозило весьма опасными последствиями.
29 мая, в середине дня, из наркомата пришла телеграмма, срочно вызывавшая Уборевича в Москву. Он показал ее председательствующему, обменялся с ним несколькими словами и вышел из-за стола. Один из участников этой конференции вспоминает: «Направляясь в фойе, Уборевич прошел через весь зал. Он казался веселым и бодрым. И никто не представлял себе, что видит своего командующего в последний раз. В 16 часов был объявлен перерыв до следующего дня. „Электропроводка испортилась“, — объяснили причину перерыва.
А в это время Уборевич подъезжал по залитой солнцем площади к Смоленскому вокзалу.
Но не успел Иероним Петрович переступить порог салон-вагона, как случилось невероятное: он был схвачен, обезоружен и взят под стражу.
На следующий день перед началом работы конференции член Военного совета Смирнов объявил: «Уборевич вчера арестован как враг народа и во всем уже признался».
В зале стало так тихо, что я услышал стук сердца. Из президиума объявили, что конференция продолжается, но каждый — и в президиуме, и в зале — немо смотрел перед собой, думая о чем-то другом. Не хотелось верить случившемуся. Голову сверлила одна мысль: не ошибка ли это?»
Для всей антисталинской оппозиции арест Якира и Уборевича, располагавших, благодаря положению, громадной силой в округах, означал полный крах. Гамарник, правая рука Тухачевского в военно-политических делах в Москве, координировавший всю закулисную деятельность, мужественно сражавшийся с тысячами страшнейших препятствий, теперь совершенно отчаялся в успехе и потерял последние надежды. 31 мая он признал поражение и предпочел «красиво» выйти из игры, совершив, как говорили, добровольное самоубийство.
* * *
Арест Якира, как и Уборевича, нанес тяжелый удар многим командирам, так как они им верили. Характерно высказывание А.В. Горбатова (1891-1973). Этот будущий Герой Советского Союза, прошедший через Гражданскую войну, один из лучших командующих армией, в Великую Отечественную войну очень отличился и был даже комендантом Берлина в 1945 г. В 1937 г. вместе со многими другими он, однако, попал в заключение. Но сумел оттуда вырваться, благодаря помощи друзей и изменившимся обстоятельствам. После чего успешно делал карьеру.
У Якира он занимал в Киеве пост начальника 2-й кавалерийской дивизии, вышедшей из состава корпуса Червонного казачества (следовательно, он являлся прямым подчиненным Примакова). Это была не простая дивизия. В шефах у нее состояла с 1926 г. компартия Германии. К ней на праздники 1 мая и 7 ноября регулярно приезжал член ее руководства и представитель Исполкома Коминтерна Вильгельм Пик.
В ноябрьские праздники 1936 г. на ужине у начальника этой дивизии Пик поднял странный тост:
«За встречу в свободном от фашизма Берлине!» (Это говорилось в 1936 г., когда с Германией отнюдь не воевали, но в военной верхушке зрел против Сталина заговор и рассматривались варианты крупных пограничных конфликтов.)
Вот этот самый А.В. Горбатов, возвращенный в Киев из Средней Азии, вспоминая дела минувшие, в своих мемуарах «Годы и войны» (М., 1980, с. 117) пишет:
«Для меня это (арест Якира) был ужасный удар. Якира я знал лично и уважал его». Он не раскрывает в мемуарах деталей взаимоотношений с Якиром, не говорит о том, как с его помощью делал карьеру, он ограничивается двумя общими фразами. Но можно не сомневаться, что рассказать он мог бы о многом! Однако не рассказал! А почему? Не потому ли, что его воспоминания могли подтвердить утверждение следствия об участии Якира в заговоре?!
Во всяком случае, совершенно несомненно и другое: так, как он, на Якира и Уборевича смотрело значительное количество командиров. Одни шли за ними по доверию, а другие в надежде на блестящую и быструю карьеру, третьи — как тайные члены нелегальной оппозиционной организации. И именно поэтому все эти «верные» и представляли значительную опасность, так как авторитет командующих вполне мог увлечь их в самую гнусную и опасную авантюру. Поэтому с государственной точки зрения решительные действия Сталина были абсолютно правомерны и справедливы.
ГЛАВА 5. ВНЕЗАПНАЯ СМЕРТЬ ГАМАРНИКА
Солдату честь дороже жизни.
Пословица
Как умер глава ПУРа РККА, долго держалось в секрете. Но наконец-то некоторые важные факты все-таки оглашены, так что можно составить достаточно правильную картину.
Теперь известно, что после праздника Первое мая 1937 г. у Гамарника началось жестокое обострение диабета. (Полковник А. Якубовский. Выбор Яна Гамарника. // Сб.: Реабилитированы историей. М., 1989, с. 83). Болезнь заставляла его то сидеть дома, то снова выходить на работу, когда становилось легче. От своих людей, занимавших значительные посты в ведомствах, он получал приватную информацию, приводившую в трепет.
Первые признаки серьезных провалов наметились в связи с арестами двух видных военных руководителей — В.М. Примакова и В.К. Путны (14 и 20 августа 1936 г.). Обоим вменялось в вину (пока еще!) участие в «боевой группе троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации». Положение Путны было при этом особенно сложным: его, как военного атташе, работавшего за границей, обвиняли в прямых связях с Троцким и переправе в СССР его «директивы о терроре».
Начиналась новая волна арестов, все больше затрагивавшая армию. В ноябре 1936 г., на Чрезвычайном восьмом съезде Советов, очень взволнованный Тухачевский отвел в сторону Н.Н. Крестинского, зам. наркома по иностранным делам, и сказал ему: «Начались провалы, и нет никаких оснований думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится». Маршал высказывался за немедленное выступление. Крестинский отправился на совет к Розенгольцу. После обсуждения пришли к единогласному выводу, что Тухачевский прав. Оба корреспондента Троцкого послали ему по письму, излагая обстановку. Тот ответил согласием. При этом письмо Розенгольцу, который всегда поддерживал Троцкого, пришло раньше, Крестинскому же — только в конце декабря (с Троцким у него часто случались серьезные размолвки).
Противная сторона, однако, тоже не дремала. Ягода, несомненно, попал под подозрение, был снят с поста главы НКВД и заменен Н.И. Ежовым (27.09. 1936 г.). Ему был предоставлен до 4 апреля 1937 г. пост наркома связи (Рыков лишился и этого).
Уже через месяц Ежов объявляет о раскрытии крупного троцкистского заговора в Сибири. Это никак не могло показаться удивительным или невероятным, так как Сибирь с начала революции служила одной из политических баз Троцкого.
Раскрытие этого заговора «подвело под монастырь» всю верхушку НКВД, состоявшую из старых чекистов — сторонников Ягоды. Трудно было поверить, что люди с таким опытом могли «прохлопать» достаточно разветвленный заговор. Началась чистка и аресты (в том числе и по обвинению в шпионаже). Позже Ягода признался, что он ждал собственного ареста уже с начала нового, 1937 г.
10 апреля. В этот день Гамарник фактически снят с поста начальника Политуправления Наркомата обороны (но приказ еще не подписан). На его место назначен Л.Л. Мехлис (1889-1953, чл. партии с 1918), бывший начальник секретариата Сталина, затем главный редактор «Правды». В тот же день в Наркомате произошло бурное партийное собрание. Туда вызвали для доклада о текущем моменте Ежова. После его доклада стороны столкнулись в жесточайшей полемике. Уже на следующий день пошел слух, что НКВД потребовало от Политбюро санкций на арест Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Фельдмана, что Тухачевский уже не сидит в своем кабинете. (Александров. С. 162-163.)
21 апреля 1937 г. Ежов передал в адрес Сталина, Молотова и Ворошилова уведомление относительно Тухачевского, который собирался ехать в Лондон на коронацию нового английского короля Георга VI, как официальный советский представитель. Ежов сообщал, что по полученным зарубежным данным на него готовится покушение с целью вызвать «международное осложнение», что НКВД не может гарантировать безопасность и потому просит отменить поездку.
22 апреля решением Политбюро ЦК партии поездка была отменена. По согласованию с Ворошиловым, чтобы не срывать мероприятие, маршала решили заменить В.М. Орловым, другим заместителем наркома обороны. На другой день, 23 апреля, Тухачевский расписался на бланке уведомления Ежова, показав, что знаком с документом.
В это время уже шли усиленные допросы ближайших сотрудников Ягоды. Среди них находились и те, кто в 1935 г., по распоряжению своего наркома, доставили в НКВД арестованных Зиновьева и Каменева: начальник секретно-политического отдела Молчанов (ведал борьбой с нелегальными троцкистскими организациями), начальник оперативного отдела и глава охраны Сталина Паукер, его заместитель Волович и секретарь наркома Буланов.
22— 25 апреля Ежов получил данные о преступных связях Ягоды со многими военными руководителями, в том числе с Тухачевским, Корком, Уборевичем, Эйдеманом. Сам Ягода отчаянно отпирался от близкого знакомства с ними. Но бывшие соратники различными неоспоримыми фактами его изобличали. Первыми стали кое-что вспоминать начальник Особого отдела НКВД М.И. Гай и заместитель наркома НКВД Г.Е. Прокофьев.
Уже 27 апреля их примеру последовал З.И. Волович. Он прямо заявил, что Тухачевский — из числа самых видных руководителей заговора, и что он должен обеспечить ему вооруженную поддержку. Воловича лично допрашивал Ежов, а «работали» с ним следователи Ярцев и Суровицких.
Позже, во времена Хрущева, при новом рассмотрении «дела военных» в КПК, Суровицких объявлял показания Воловича, как и прочих чекистов, «подготовленной провокацией», ибо они таким образом «закрепили нужную Ежову» «солидность и серьезность заговора». (Известия ЦК КПСС. № 4, 1989 г., с. 46). Однако никаких доказательств своим утверждениям он не дал. И весь материал, относящийся к данному эпизоду, до сих пор не опубликован, не может быть подвергнут проверке, поэтому не вызывает доверия. Слишком мало голословно заявить: «Они (показания) были добыты с помощью обмана, провокации и насилия». (Там же, с. 46.) Все это выглядит смехотворно! Ведь допрашивали не детишек или школьников, а чекистов-профессионалов, которые сами за свою жизнь провели тысячи допросов! Уж они-то отлично знали все способы ухода от ответа, «запутывания следов», тончайшей клеветы на невиновных, которых надо было втянуть в дело для выигрыша времени!
Ярость Сталина не знала границ! После первомайского парада на квартире у Ворошилова состоялся званый обед с участием многих военных руководителей. Сталин сначала молчал, слушал других, потом выступил с краткой речью, говоря, что пробравшиеся в партию враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок. И поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, займет свое место за славным столом в октябрьскую годовщину. (Там же, с. 47.)
От этих слов многие похолодели, у некоторых выступил пот на лбу. Каждый понимал: подобные вещи не говорятся просто так. О том же говорил и размах шедших арестов. Только за апрель-май 1937 г., по представлениям Леплевского (начальник Особого отдела НКВД), Ворошилов и Гамарник завизировали сотни арестов командиров разных ступеней, получая списки ежедневно! (Роговин В. 1937. М., 1996, с. 387). Все обвинялись в заговоре и нелегальной троцкистской деятельности. Шумные вопли о «сталинском произволе» почему-то документами не подтверждаются! В самом деле, где они, эти списки с фотографиями командиров и их биографиями, с указанием военных округов и подлинной национальности?! Они до сих пор не опубликованы! Это лучше всего говорит о том, что обвинения справедливы!
Ворошилов, в меру своих возможностей, пытался защитить офицерский состав. В одной из телеграмм, рассылаемых в округа (14.06. 1937 г.), он сообщает: «Разрешение на аресты троцкистов, двурушников и пр. Даю только лично я» (Волкогонов Д. Маршал Ворошилов. — «Октябрь», 1996, № 4, с. 163). Но и его возможности были не безграничны, и под яростным натиском Ежова приходилось многократно уступать.
6 мая 1937 г. арестован комбриг запаса М.Е. Медведев, прежде (до 1934 г.) бывший начальником ПВО РККА. Сразу же он дает показания на некоторых сослуживцев, которые вызывали у него сомнение «в их искренности и преданности».
8 мая Примаков (арестован 14. 08. 1936 г., содержался в Лефортовской тюрьме) пишет письмо Ежову: «В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации. В этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед тов. Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Тов. Сталин правильно сказал, что „Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость“. Действительно, с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полные показания». (Дело о так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии. — Известия ЦК КПСС, 1989 г., № 4, с. 48.) В этот же день М.Е. Медведев заявляет о своем участии в «троцкистско-военнной организации», главой ее он называет Б.М. Фельдмана, лучшего друга Тухачевского, недавно (с 15 апреля) перемещенного на пост заместителя командующего Московским военным округом.
10 мая М.Е. Медведев рассказал о существовании в РККА «военной контрреволюционной организации», ставившей своей целью «свержение советской власти, установление военной диктатуры, с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооруженная помощь интервентов». В состав руководящего центра этой организации входили, по его словам, М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76