Прости, папа, я выбрал не самое удачное время для такого разговора, я знаю, но самостоятельность оправдана лишь в тех случаях, когда дело касается пустяков или когда приходится полагаться только на себя, поскольку просто нет никого рядом с тобой, но в твоей ситуации все обстоит иначе; очень плохо, что ты живешь отдельно от других людей, в особенности от тех, которые зависят от тебя. Я же вижу, что у тебя мерзко на душе, но, если вокруг происходит что-то действительно дерьмовое, этого можно было бы избежать, если б ты сказал заранее о своих делах мне или Джойс. Ну а теперь я прекращаю; продолжу, когда тебе станет лучше. Извини, папа. И забудем об этом на некоторое время. – Он протянул мне руку, и я пожал ее. – Ты мне вот что сейчас скажи: как ты хочешь устроить все сегодня вечером, и я прослежу, чтобы все было по-твоему.
Я высказал несколько туманных пожеланий в том духе, что пусть все идет обычным порядком, а я, может, посижу у телевизора. Не объясняя причины, Ник сказал, что перенесет телевизор (общий, не тот, что у Эми) из гостиной, где он почти постоянно находился, и подключит его к сети и антенне здесь в столовой. Он закончил с телевизором и вскоре после этого уехал, чтобы забрать у Джека таблетки, оставив меня перед телевизором. Я начал смотреть, почти что в манере Эми, программу о проектах обеспечения граждан жильем в (кажется) Солфорде.
Как только Ник ушел, я достал молоток, долото и кусок стального прута из ящика с инструментами в подсобке, взял пару фонарей из ящика стола, где они у меня хранились, и пошел в сарай на улице, где обычно торчал, попивая чай и, не сомневаюсь, плетя какие-то свои интриги, тот старикан, ужасно ленивый и противный (никого лучше я найти не смог), которому я платил за работу садовника. Я отыскал лопату (все указывало на то, что ею давно не пользовались) и уложил инструменты в багажник «фольксвагена». Эти приготовления подняли мое настроение и также помогли в значительной степени задвинуть в дальний угол моего сознания сомнения: чем же я все-таки занимаюсь, черт возьми? Должно быть, где-то на этом этапе я фактически и принял окончательное решение довести до конца свое расследование по делу Андерхилла, в том смысле, что впоследствии я больше не возвращался к вопросу: а не повернуть ли назад? Второй момент, занимавший мои мысли, касался, конечно, того, каким образом подвести Джойс к разговору о моем проекте насчет нее, Дианы и меня в одной постели. Я был настроен уговорить ее на это дело как можно скорее, не имея в то же время ни малейшего представления, с чего начать, да и не зная, как продолжить. Если бы все остальное шло нормально, тогда лучшим выходом было бы, очевидно, для начала как следует напиться или прикинуться сильно пьяным, но напиваться – этот вариант сейчас не подходит, а прикидываться – скорее всего Джойс этим не обманешь, она хорошо знает меня (по крайней мере в таких делах, как выпивка), и ни первое, ни второе, похоже, не произвело бы нужного впечатления. Я обыгрывал все это в уме, делая, в сопровождении Дэвида, быструю ревизию бара, кухни и обеденного зала, но так и не нащупал верного решения. Это не обеспокоило меня, возможно, потому, что перед обходом я открыл бутылочку с пилюлями Джека и проглотил два разноцветных прозрачных цилиндрика, содержащих какой-то крупнозернистый коричневый порошок и имеющих отдаленное сходство с игрушечными песочными часами. Мне придется положиться на вдохновение в нужную минуту, другими словами – опустить рога, и – вперед во весь опор.
Нужная минута наступила где-то незадолго до девяти часов; перед этим у меня состоялся отрывочный разговор с Эми в ее комнате, а заглянув в столовую, я застал там Ника и Джойс. Не успел я налить себе виски с содовой – в пропорции один к десяти – и дать Джойс стакан «Тио Пепе», как Ник сказал, довольно пристально меня разглядывая, что ему хочется спуститься в бар на минутку и мы встретимся позже за ужином.
Джойс поинтересовалась моим самочувствием, и я вскоре удовлетворил ее любопытство, которое, начнем с того, не показалось мне уж очень жгучим. Затем я добавил:
– Налетел на Диану сегодня днем, когда возвращался из Кембриджа.
– Налетел?
– Она выходила из почты, а я как раз ехал мимо, так что я притормозил и подвез ее до дома. Она за покупками, похоже, ходила.
– И что?
– Ну, разговор состоялся прелюбопытный. Ты бы могла вообще представить себе такое: Диана под этим делом? Конечно, не в таком состоянии, как я иногда бываю, но вообще?
– Нет.
– И я бы не поверил, но у нее сегодня был действительно такой вид, будто она под мухой. Или под чем-то другим, судя по тому, что она мне наговорила. Ну неважно, главное, она начинает рассказывать, какая ты ужасно привлекательная, и, по ее словам, у тебя удивительный цвет волос, глаз и всего остального, классная фигура; и так расхваливала, что постепенно до меня стало доходить: она не просто раздает комплименты, у нее конкретное на уме. А через некоторое время все стало проясняться.
– Продолжай.
– Она стала расписывать подробно, какая здесь скучная жизнь в Фареме для таких людей как она, ты и я, и в этом я, конечно, согласен с ней, и нам нужно что-нибудь сделать, чтобы избавиться от скуки, как-нибудь развлечься. Как, например? Ну чем плоха такая идея: нам втроем покувыркаться вместе. – Джойс молчала, поэтому я продолжил: – Она имела в виду лечь всем троим в постель. Сначала я подумал, что она шутит, но она явно не шутила. Я сказал, что не уверен, смогу ли удовлетворить в одиночку двух дам, но она сказала, чтобы я не беспокоился, в этом не будет необходимости.
– Что она имела в виду?
– Ну, мне показалось, что она хотела сказать… В общем-то я уверен, что она имела в виду такой вариант: ты и она делаете приятно друг другу в перерывах. Это было бы смешанным таким мероприятием.
– Ясно. А ты что ответил?
– Я ответил, что, по-моему, в этом что-то есть, но, естественно, не стал давать обещаний, не поговорив сначала с тобой. Да, она еще вот какую вещь сказала: нам не стоит волноваться насчет Джека, о его роли во всем этом, потому что, как выяснилось, она его ненавидит.
Джойс посмотрела на меня – в первый раз с того момента, как начался наш разговор:
– Диана ненавидит Джека?
– Я передаю тебе ее слова.
– Ты хочешь сказать, что не знал этого раньше? – (Теперь молчал уже я, не зная, что ответить.) – С самого начала, как мы познакомились с ними, Диана терпеть не могла своего Джека, и до сих пор она его не переносит. Странно, что ты никогда не замечал.
– Почему ты ни разу не сказала мне об этом?
– Я была уверена: все настолько очевидно, что и не о чем говорить.
– Что-то тут не стыкуется. Я ведь тебя знаю, ты бы обязательно затронула эту тему рано или поздно, хотя бы мимоходом коснулась. Почему ты держала это в себе так долго?
– Похвальная проницательность, – сказала Джойс, как мне показалось, с восхищением, очевидно, искренним, но все очевидное казалось мне подозрительным – по крайней мере в данной ситуации. – Я не касалась этого потому, что ждала, хотела проверить: ты сам когда-нибудь заметишь или нет, – а ты не заметил. Это характерно, оба этих момента; я хочу сказать, что там ты не заметил, но здесь сразу же разглядел, что я специально обхожу эту тему. И ты во всем такой. Ты вроде бы наблюдаешь за всем вокруг, и это у тебя чертовски хорошо получается – в целом; и все же ты ничего не видишь. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да, и, возможно, ты права, – сказал я, стараясь, чтобы в голосе не звучала нетерпеливость. – Но давай вернемся к предложению Дианы. Похоже, она считает, что мы могли бы…
– Она имела в виду, что ты, ну, сделаешь ее, например; а потом мы с ней чуточку побалуемся друг с другом, пока ты наберешься сил, и потом ты сделаешь меня сзади, а она в это время будет заниматься моим передом; потом мы с ней снова поработаем друг над другом, а ты, может, повторишь все позже – только в обратном порядке; или ты и я могли бы поделить ее между собой, каждый занялся бы своим кусочком, а потом вы вместе могли бы поделить меня между собой и так далее. Я правильно излагаю?
– В основном, да. – В кратком изложении Джойс все это напоминало в общих чертах такую картину: вы знакомитесь с сюжетом «Ромео и Джульетты» в пересказе чернорабочего со стройки. Слушая, я то и дело сглатывал, силясь подавить в себе желание рассмеяться. – Само собой, у нас была бы масса…
– Ладно.
– Не понял.
– Ну что ж, я согласна.
– Ты уверена?
– Да. Можно попробовать. Почему бы и нет? Ты обговори все с Дианой и потом скажешь мне. Я пошла, мне нужно найти Магдалену. Наш повар приготовил овощной салат и котлеты из ягненка. Ужин будет на славу.
Виктор свернулся податливым клубком у меня на коленях, а я, сидя в кресле, пытался следить, довольно рассеянно, за событиями «Игорного дома» – это вариант той литературной стряпни, где суть в конфликте двух героев, однако всему мешает чрезмерно раздутое количество действующих лиц. Мне не давало покоя ощущение того, что Джойс в какой-то степени оставила вопрос повисшим в воздухе; раньше мне казалось, что ее быстрое согласие участвовать в оргии будет пределом мечтаний, теперь я жалел, что она сразу согласилась и мне не пришлось выслушивать возражения и уламывать ее. Здесь было над чем подумать, подискутировать с самим собой о сексе и человеческих возможностях, но я отложил эти вопросы до иных времен. Возможно, все объяснялось реакцией Джойс, из-за которой – вопреки всем прогнозам – ощущение торжества по поводу того, что наша маленькая оргия превратилась из проекта в реальную перспективу, потеряло свою полноту; но, возможно, сказалось воздействие пилюль Джека. Если верно второе, на горизонте вырисовывалась новая проблема.
Ужин начался и кончился; то же самое случилось потом с телепередачей, концом которой (или кульминацией) была дискуссия о Боге. В процессе обсуждения у слушателей могло сложиться мнение, что, во-первых, Бог действует быстро и напрямую, и с этим нужно считаться, во-вторых, Он может посетить любое тысячелетие из жизни Солнечной системы (плюс-минус несколько световых лет) и уже вроде как доказано, что следы активной деятельности Господа прослеживаются чуть ли не от начала девонского периода. Джойс молча ушла спать, не дожидаясь конца передачи. Ник еще посидел какое-то время с научным журналом по романской филологии, потом сказал, чтобы я сразу будил его, если мне станет в тягость одиночество, и тоже удалился.
Была ровно полночь. Я запил еще две пилюли тем слабеньким пойлом, к которому мне нужно было теперь приучать себя, и вышел в коридор, захватив по дороге легкий плащ. Его – как средство маскировки, а не защиты от плохой погоды – я надел и застегнул под самым подбородком прежде чем спуститься бегом по лестнице и выскользнуть в боковую дверь. На улице еще хватало людей – ходили туда-сюда, стояли тут и там. Прячась в тени и выжидая, когда представится благоприятный момент, я похвалил себя за то, что вышел из дома с большим запасом времени. Парень, который, как мне подумалось, был слишком молод, чтобы иметь собственный автомобиль, почти внес на руках свою девушку в машину и укатил, после чего автостоянка наконец обезлюдела. Я направился скорым шагом к своему «фольксвагену» и уехал, никем не замеченный, с легкой головой, и это ощущение легкости было в буквальном смысле осязаемым – я и не мог представить, что такое возможно; те участки мозга, которые обычно задействованы в мыслительном процессе, были словно накачаны каким-то газом, имеющим низкий атомный вес, скорее даже гелием, чем водородом.
Чтобы как-то убить лишние минуты, я сделал пару кругов по деревне. Улицы были пусты, лишь кое-где виднелся свет. Диана ждала в условленном месте; я притормозил и снова рванул вперед почти с такой же эффектной быстротой, с какой герои телеэкрана разыгрывают налет на банк или покушение на какую-то важную персону. Аналогичное сравнение, очевидно, пришло в голову и Диане. В течение нескольких минут она пытала меня по поводу жажды приключений: правда ли, что страдают ею больше мужчины, чем женщины, в результате чего доказывается (или не доказывается?), что все мужчины остаются в душе, по сути, самыми настоящими мальчишками, и это у них… во всем? Вероятно, я согласился, что так оно и есть. Мы поравнялись с кладбищем. Я оставил машину на обочине в густой тени двух вязов; в небе стоял тонкий, но ясный лунный серп. Засунув руки в карманы своей вязаной кофты, которая придавала ей вид школьной учителки, Диана ждала, пока я выну инструмент из багажника.
– Тебе не страшно, Морис?
– Пока нет. А чего бояться?
– Но ведь ты говорил мне: тебе будет страшно одному, и потому настаивал, чтобы я пошла с тобой.
– Да… Только я имел в виду тот момент, когда уже начнем раскапывать могилу. Держи фонарь так, чтобы с дороги нас не заметили.
Мы двинулись по густой траве, замерли и стояли неподвижно секунд пятнадцать – двадцать, завидев фары машины, набитой, вне сомнения, подвыпившими посетителями «Лесовика», лучи ударили в нашу сторону, скользнули по нашим фигурам и соседним кустам. Ржавые ворота разъехались в сторону, впуская нас на кладбище. Мы вошли; фонарь, который держала Диана, выхватывал из темноты у нас под ногами или на уровне головы отдельные участки зелени, и те вспыхивали под лучом, словно беззвучный миниатюрный фейерверк. То Диана, то я спотыкались, наткнувшись на какое-нибудь препятствие на земле.
– Осторожно, – сказал я, – где-то в этом углу под стеной. Чуть левее. Да, вот она, пришли.
– Итак, мы на месте… Морис, у тебя нет такого чувства, что сейчас совершится нечто ужасное, такое, что не дозволено совершать? Нет, я понимаю, что в наши время смешно обращать внимание на всякие церковные строгости, но ведь что-то стоит, как ты понимаешь, за этим запретом посягать на последнее пристанище человека – предрассудки, первобытный страх и так далее. Если честно, ты по-прежнему уверен, что дело стоит того?
– Это выяснится через какое-то время. Держи фонарь так, чтобы светил в одно место. В этой части нашей программы не предвидится абсолютно ничего занимательного.
Я прочувствовал это. Песчаная почва, хоть и сухая, очень медленно поддавалась лопате, и прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем я, взмокший от пота и с дрожащими от усталости ногами, очистил от земли почти всю крышку длинного дубового ящика – цель моих раскопок. Диана, проявив понимание и терпение, вела себя более чем похвально весь этот час: закрепила фонарь в щели на стене, не затевала дискуссий, спешно загораживала свет, заслышав на дороге приближение машины, один раз уснула минут на десять – пятнадцать. Когда я заканчивал копать, она уже проснулась и снова светила мне (запасным фонариком, потому что батарейка в первом фонаре уже села), и я продолжал работу, теперь с молотком и долотом. Ручка долота была обмотана у меня куском мешковины, но в ночной тишине звук получался все равно ощутимым. В целом, однако, мы ничем не выдали себя; до ближайших домов было не менее ста пятидесяти ярдов, они стояли погруженные в темноту, и все ограничилось десятком осторожных ударов и негромким скрипом, когда я поддел крышку гроба долотом.
Открыв гроб, я почувствовал запах сухой земли и чего-то еще, что напомнило мне аромат чистых свежих простыней; абсолютно ничего неприятного. Я взял фонарь у Дианы, которая наклонилась ниже, когда я начал водить лучом туда-сюда. Андерхилл был полностью и очень плотно замотан в полотно, тело казалось продавленным в области живота и ниже, а кости резко выступали под кожей на коленях и ступнях. Сначала мне бросилось в глаза только это, затем я заметил тусклое металлическое мерцание за головой мертвеца. Мои пальцы захватили какой-то предмет, я вытащил его и направил на него свет фонаря. То, что я держал я руке, было грубо сработанным свинцовым ларцом, прямоугольным, размером с коробку на пятьдесят сигарет или чуть потолще. Имелась крышка, но ее металлическая кромка была грубо припаяна к металлу самого ларчика, который в целом представлял собой прочное, влагонепроницаемое вместилище. Я встряхнул его, и что-то глухо затарахтело внутри, будто бы наталкиваясь на препятствие. По-моему, я сразу догадался – и что тарахтит, и что ему препятствует.
– И это все? – спросила Диана.
Я посветил вверх, и вниз, и по углам гроба.
– Это все, что я ожидал найти здесь. Я могу развернуть труп, если хочешь, только…
– Не надо. Обойдемся без этого. Давай опустим крышку на место.
На это ушло немало времени, а потом столько же на то, чтобы перекидать землю обратно – приблизительно на то же место, где она находилась раньше. Очевидно, пройдет не один год, прежде чем следы раскопа перестанут быть заметными, но крайне маловероятно, чтобы наш местный констебль, упитанный молодой человек, пропадающий, насколько это позволительно, на скачках в Ньюмаркете, а в остальное время занятый обсуждением этих скачек и других подобных зрелищ, взял на себя роль детектива в деле о предполагаемом осквернении могилы какого-то старого говнюка, умершего сто лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я высказал несколько туманных пожеланий в том духе, что пусть все идет обычным порядком, а я, может, посижу у телевизора. Не объясняя причины, Ник сказал, что перенесет телевизор (общий, не тот, что у Эми) из гостиной, где он почти постоянно находился, и подключит его к сети и антенне здесь в столовой. Он закончил с телевизором и вскоре после этого уехал, чтобы забрать у Джека таблетки, оставив меня перед телевизором. Я начал смотреть, почти что в манере Эми, программу о проектах обеспечения граждан жильем в (кажется) Солфорде.
Как только Ник ушел, я достал молоток, долото и кусок стального прута из ящика с инструментами в подсобке, взял пару фонарей из ящика стола, где они у меня хранились, и пошел в сарай на улице, где обычно торчал, попивая чай и, не сомневаюсь, плетя какие-то свои интриги, тот старикан, ужасно ленивый и противный (никого лучше я найти не смог), которому я платил за работу садовника. Я отыскал лопату (все указывало на то, что ею давно не пользовались) и уложил инструменты в багажник «фольксвагена». Эти приготовления подняли мое настроение и также помогли в значительной степени задвинуть в дальний угол моего сознания сомнения: чем же я все-таки занимаюсь, черт возьми? Должно быть, где-то на этом этапе я фактически и принял окончательное решение довести до конца свое расследование по делу Андерхилла, в том смысле, что впоследствии я больше не возвращался к вопросу: а не повернуть ли назад? Второй момент, занимавший мои мысли, касался, конечно, того, каким образом подвести Джойс к разговору о моем проекте насчет нее, Дианы и меня в одной постели. Я был настроен уговорить ее на это дело как можно скорее, не имея в то же время ни малейшего представления, с чего начать, да и не зная, как продолжить. Если бы все остальное шло нормально, тогда лучшим выходом было бы, очевидно, для начала как следует напиться или прикинуться сильно пьяным, но напиваться – этот вариант сейчас не подходит, а прикидываться – скорее всего Джойс этим не обманешь, она хорошо знает меня (по крайней мере в таких делах, как выпивка), и ни первое, ни второе, похоже, не произвело бы нужного впечатления. Я обыгрывал все это в уме, делая, в сопровождении Дэвида, быструю ревизию бара, кухни и обеденного зала, но так и не нащупал верного решения. Это не обеспокоило меня, возможно, потому, что перед обходом я открыл бутылочку с пилюлями Джека и проглотил два разноцветных прозрачных цилиндрика, содержащих какой-то крупнозернистый коричневый порошок и имеющих отдаленное сходство с игрушечными песочными часами. Мне придется положиться на вдохновение в нужную минуту, другими словами – опустить рога, и – вперед во весь опор.
Нужная минута наступила где-то незадолго до девяти часов; перед этим у меня состоялся отрывочный разговор с Эми в ее комнате, а заглянув в столовую, я застал там Ника и Джойс. Не успел я налить себе виски с содовой – в пропорции один к десяти – и дать Джойс стакан «Тио Пепе», как Ник сказал, довольно пристально меня разглядывая, что ему хочется спуститься в бар на минутку и мы встретимся позже за ужином.
Джойс поинтересовалась моим самочувствием, и я вскоре удовлетворил ее любопытство, которое, начнем с того, не показалось мне уж очень жгучим. Затем я добавил:
– Налетел на Диану сегодня днем, когда возвращался из Кембриджа.
– Налетел?
– Она выходила из почты, а я как раз ехал мимо, так что я притормозил и подвез ее до дома. Она за покупками, похоже, ходила.
– И что?
– Ну, разговор состоялся прелюбопытный. Ты бы могла вообще представить себе такое: Диана под этим делом? Конечно, не в таком состоянии, как я иногда бываю, но вообще?
– Нет.
– И я бы не поверил, но у нее сегодня был действительно такой вид, будто она под мухой. Или под чем-то другим, судя по тому, что она мне наговорила. Ну неважно, главное, она начинает рассказывать, какая ты ужасно привлекательная, и, по ее словам, у тебя удивительный цвет волос, глаз и всего остального, классная фигура; и так расхваливала, что постепенно до меня стало доходить: она не просто раздает комплименты, у нее конкретное на уме. А через некоторое время все стало проясняться.
– Продолжай.
– Она стала расписывать подробно, какая здесь скучная жизнь в Фареме для таких людей как она, ты и я, и в этом я, конечно, согласен с ней, и нам нужно что-нибудь сделать, чтобы избавиться от скуки, как-нибудь развлечься. Как, например? Ну чем плоха такая идея: нам втроем покувыркаться вместе. – Джойс молчала, поэтому я продолжил: – Она имела в виду лечь всем троим в постель. Сначала я подумал, что она шутит, но она явно не шутила. Я сказал, что не уверен, смогу ли удовлетворить в одиночку двух дам, но она сказала, чтобы я не беспокоился, в этом не будет необходимости.
– Что она имела в виду?
– Ну, мне показалось, что она хотела сказать… В общем-то я уверен, что она имела в виду такой вариант: ты и она делаете приятно друг другу в перерывах. Это было бы смешанным таким мероприятием.
– Ясно. А ты что ответил?
– Я ответил, что, по-моему, в этом что-то есть, но, естественно, не стал давать обещаний, не поговорив сначала с тобой. Да, она еще вот какую вещь сказала: нам не стоит волноваться насчет Джека, о его роли во всем этом, потому что, как выяснилось, она его ненавидит.
Джойс посмотрела на меня – в первый раз с того момента, как начался наш разговор:
– Диана ненавидит Джека?
– Я передаю тебе ее слова.
– Ты хочешь сказать, что не знал этого раньше? – (Теперь молчал уже я, не зная, что ответить.) – С самого начала, как мы познакомились с ними, Диана терпеть не могла своего Джека, и до сих пор она его не переносит. Странно, что ты никогда не замечал.
– Почему ты ни разу не сказала мне об этом?
– Я была уверена: все настолько очевидно, что и не о чем говорить.
– Что-то тут не стыкуется. Я ведь тебя знаю, ты бы обязательно затронула эту тему рано или поздно, хотя бы мимоходом коснулась. Почему ты держала это в себе так долго?
– Похвальная проницательность, – сказала Джойс, как мне показалось, с восхищением, очевидно, искренним, но все очевидное казалось мне подозрительным – по крайней мере в данной ситуации. – Я не касалась этого потому, что ждала, хотела проверить: ты сам когда-нибудь заметишь или нет, – а ты не заметил. Это характерно, оба этих момента; я хочу сказать, что там ты не заметил, но здесь сразу же разглядел, что я специально обхожу эту тему. И ты во всем такой. Ты вроде бы наблюдаешь за всем вокруг, и это у тебя чертовски хорошо получается – в целом; и все же ты ничего не видишь. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да, и, возможно, ты права, – сказал я, стараясь, чтобы в голосе не звучала нетерпеливость. – Но давай вернемся к предложению Дианы. Похоже, она считает, что мы могли бы…
– Она имела в виду, что ты, ну, сделаешь ее, например; а потом мы с ней чуточку побалуемся друг с другом, пока ты наберешься сил, и потом ты сделаешь меня сзади, а она в это время будет заниматься моим передом; потом мы с ней снова поработаем друг над другом, а ты, может, повторишь все позже – только в обратном порядке; или ты и я могли бы поделить ее между собой, каждый занялся бы своим кусочком, а потом вы вместе могли бы поделить меня между собой и так далее. Я правильно излагаю?
– В основном, да. – В кратком изложении Джойс все это напоминало в общих чертах такую картину: вы знакомитесь с сюжетом «Ромео и Джульетты» в пересказе чернорабочего со стройки. Слушая, я то и дело сглатывал, силясь подавить в себе желание рассмеяться. – Само собой, у нас была бы масса…
– Ладно.
– Не понял.
– Ну что ж, я согласна.
– Ты уверена?
– Да. Можно попробовать. Почему бы и нет? Ты обговори все с Дианой и потом скажешь мне. Я пошла, мне нужно найти Магдалену. Наш повар приготовил овощной салат и котлеты из ягненка. Ужин будет на славу.
Виктор свернулся податливым клубком у меня на коленях, а я, сидя в кресле, пытался следить, довольно рассеянно, за событиями «Игорного дома» – это вариант той литературной стряпни, где суть в конфликте двух героев, однако всему мешает чрезмерно раздутое количество действующих лиц. Мне не давало покоя ощущение того, что Джойс в какой-то степени оставила вопрос повисшим в воздухе; раньше мне казалось, что ее быстрое согласие участвовать в оргии будет пределом мечтаний, теперь я жалел, что она сразу согласилась и мне не пришлось выслушивать возражения и уламывать ее. Здесь было над чем подумать, подискутировать с самим собой о сексе и человеческих возможностях, но я отложил эти вопросы до иных времен. Возможно, все объяснялось реакцией Джойс, из-за которой – вопреки всем прогнозам – ощущение торжества по поводу того, что наша маленькая оргия превратилась из проекта в реальную перспективу, потеряло свою полноту; но, возможно, сказалось воздействие пилюль Джека. Если верно второе, на горизонте вырисовывалась новая проблема.
Ужин начался и кончился; то же самое случилось потом с телепередачей, концом которой (или кульминацией) была дискуссия о Боге. В процессе обсуждения у слушателей могло сложиться мнение, что, во-первых, Бог действует быстро и напрямую, и с этим нужно считаться, во-вторых, Он может посетить любое тысячелетие из жизни Солнечной системы (плюс-минус несколько световых лет) и уже вроде как доказано, что следы активной деятельности Господа прослеживаются чуть ли не от начала девонского периода. Джойс молча ушла спать, не дожидаясь конца передачи. Ник еще посидел какое-то время с научным журналом по романской филологии, потом сказал, чтобы я сразу будил его, если мне станет в тягость одиночество, и тоже удалился.
Была ровно полночь. Я запил еще две пилюли тем слабеньким пойлом, к которому мне нужно было теперь приучать себя, и вышел в коридор, захватив по дороге легкий плащ. Его – как средство маскировки, а не защиты от плохой погоды – я надел и застегнул под самым подбородком прежде чем спуститься бегом по лестнице и выскользнуть в боковую дверь. На улице еще хватало людей – ходили туда-сюда, стояли тут и там. Прячась в тени и выжидая, когда представится благоприятный момент, я похвалил себя за то, что вышел из дома с большим запасом времени. Парень, который, как мне подумалось, был слишком молод, чтобы иметь собственный автомобиль, почти внес на руках свою девушку в машину и укатил, после чего автостоянка наконец обезлюдела. Я направился скорым шагом к своему «фольксвагену» и уехал, никем не замеченный, с легкой головой, и это ощущение легкости было в буквальном смысле осязаемым – я и не мог представить, что такое возможно; те участки мозга, которые обычно задействованы в мыслительном процессе, были словно накачаны каким-то газом, имеющим низкий атомный вес, скорее даже гелием, чем водородом.
Чтобы как-то убить лишние минуты, я сделал пару кругов по деревне. Улицы были пусты, лишь кое-где виднелся свет. Диана ждала в условленном месте; я притормозил и снова рванул вперед почти с такой же эффектной быстротой, с какой герои телеэкрана разыгрывают налет на банк или покушение на какую-то важную персону. Аналогичное сравнение, очевидно, пришло в голову и Диане. В течение нескольких минут она пытала меня по поводу жажды приключений: правда ли, что страдают ею больше мужчины, чем женщины, в результате чего доказывается (или не доказывается?), что все мужчины остаются в душе, по сути, самыми настоящими мальчишками, и это у них… во всем? Вероятно, я согласился, что так оно и есть. Мы поравнялись с кладбищем. Я оставил машину на обочине в густой тени двух вязов; в небе стоял тонкий, но ясный лунный серп. Засунув руки в карманы своей вязаной кофты, которая придавала ей вид школьной учителки, Диана ждала, пока я выну инструмент из багажника.
– Тебе не страшно, Морис?
– Пока нет. А чего бояться?
– Но ведь ты говорил мне: тебе будет страшно одному, и потому настаивал, чтобы я пошла с тобой.
– Да… Только я имел в виду тот момент, когда уже начнем раскапывать могилу. Держи фонарь так, чтобы с дороги нас не заметили.
Мы двинулись по густой траве, замерли и стояли неподвижно секунд пятнадцать – двадцать, завидев фары машины, набитой, вне сомнения, подвыпившими посетителями «Лесовика», лучи ударили в нашу сторону, скользнули по нашим фигурам и соседним кустам. Ржавые ворота разъехались в сторону, впуская нас на кладбище. Мы вошли; фонарь, который держала Диана, выхватывал из темноты у нас под ногами или на уровне головы отдельные участки зелени, и те вспыхивали под лучом, словно беззвучный миниатюрный фейерверк. То Диана, то я спотыкались, наткнувшись на какое-нибудь препятствие на земле.
– Осторожно, – сказал я, – где-то в этом углу под стеной. Чуть левее. Да, вот она, пришли.
– Итак, мы на месте… Морис, у тебя нет такого чувства, что сейчас совершится нечто ужасное, такое, что не дозволено совершать? Нет, я понимаю, что в наши время смешно обращать внимание на всякие церковные строгости, но ведь что-то стоит, как ты понимаешь, за этим запретом посягать на последнее пристанище человека – предрассудки, первобытный страх и так далее. Если честно, ты по-прежнему уверен, что дело стоит того?
– Это выяснится через какое-то время. Держи фонарь так, чтобы светил в одно место. В этой части нашей программы не предвидится абсолютно ничего занимательного.
Я прочувствовал это. Песчаная почва, хоть и сухая, очень медленно поддавалась лопате, и прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем я, взмокший от пота и с дрожащими от усталости ногами, очистил от земли почти всю крышку длинного дубового ящика – цель моих раскопок. Диана, проявив понимание и терпение, вела себя более чем похвально весь этот час: закрепила фонарь в щели на стене, не затевала дискуссий, спешно загораживала свет, заслышав на дороге приближение машины, один раз уснула минут на десять – пятнадцать. Когда я заканчивал копать, она уже проснулась и снова светила мне (запасным фонариком, потому что батарейка в первом фонаре уже села), и я продолжал работу, теперь с молотком и долотом. Ручка долота была обмотана у меня куском мешковины, но в ночной тишине звук получался все равно ощутимым. В целом, однако, мы ничем не выдали себя; до ближайших домов было не менее ста пятидесяти ярдов, они стояли погруженные в темноту, и все ограничилось десятком осторожных ударов и негромким скрипом, когда я поддел крышку гроба долотом.
Открыв гроб, я почувствовал запах сухой земли и чего-то еще, что напомнило мне аромат чистых свежих простыней; абсолютно ничего неприятного. Я взял фонарь у Дианы, которая наклонилась ниже, когда я начал водить лучом туда-сюда. Андерхилл был полностью и очень плотно замотан в полотно, тело казалось продавленным в области живота и ниже, а кости резко выступали под кожей на коленях и ступнях. Сначала мне бросилось в глаза только это, затем я заметил тусклое металлическое мерцание за головой мертвеца. Мои пальцы захватили какой-то предмет, я вытащил его и направил на него свет фонаря. То, что я держал я руке, было грубо сработанным свинцовым ларцом, прямоугольным, размером с коробку на пятьдесят сигарет или чуть потолще. Имелась крышка, но ее металлическая кромка была грубо припаяна к металлу самого ларчика, который в целом представлял собой прочное, влагонепроницаемое вместилище. Я встряхнул его, и что-то глухо затарахтело внутри, будто бы наталкиваясь на препятствие. По-моему, я сразу догадался – и что тарахтит, и что ему препятствует.
– И это все? – спросила Диана.
Я посветил вверх, и вниз, и по углам гроба.
– Это все, что я ожидал найти здесь. Я могу развернуть труп, если хочешь, только…
– Не надо. Обойдемся без этого. Давай опустим крышку на место.
На это ушло немало времени, а потом столько же на то, чтобы перекидать землю обратно – приблизительно на то же место, где она находилась раньше. Очевидно, пройдет не один год, прежде чем следы раскопа перестанут быть заметными, но крайне маловероятно, чтобы наш местный констебль, упитанный молодой человек, пропадающий, насколько это позволительно, на скачках в Ньюмаркете, а в остальное время занятый обсуждением этих скачек и других подобных зрелищ, взял на себя роль детектива в деле о предполагаемом осквернении могилы какого-то старого говнюка, умершего сто лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29