— Это «Билл», сэр. Он говорит, что очень важно. * * * Трудно придумать более подходящее время, подумал капитан. Пленников вывели из камер в темноте. Снова в лагере не было электричества, и освещением служили фонарики, работающие на батарейках, и несколько факелов, приготовленных его старшим сержантом. У каждого пленника спутаны ноги, что позволяет делать только короткие шажки, а руки и локти связаны за спиной. Все они шли, немного склонившись вперед. Это было сделано не только из соображений безопасности. Не менее важным являлось унижение, и каждого американца сопровождал новобранец, подталкивающий его, направляющий к центру лагерного плаца. Его люди заслужили это, подумал капитан. Они прилежно готовились и теперь скоро начнут свой длинный путь на юг, чтобы завершить задачу освобождения и объединения своей страны. Американцы растерянно озирались по сторонам, явно испуганные этой переменой в обычном распорядке дня. За последнюю неделю они почувствовали себя лучше. Возможно, он совершил ошибку, собрав их раньше на плацу. Может быть, это привело к возникновению у них чего-то похожего на солидарность, но урок, преподанный его солдатам, был все-таки важнее. Скоро они начнут убивать американцев в большем количестве, чем эта группа, капитан не сомневался в этом, но всем нужно когда-то начинать. Он выкрикнул команду.Все двадцать отобранных им солдат как один подняли автоматы и ударили прикладами в животы американцам. Одному удалось устоять после первого удара, но он упал после второго.Закариас был удивлен. Это явилось первым избиением, после того как Гришанов остановил вьетнамских солдат несколько месяцев назад. От удара у него из легких с шумом вырвался воздух. Спина по-прежнему болела после неудачного катапультирования, боль усилилась от того, что его намеренно заставили идти в таком неуклюжем положении, и удар прикладом АК-47 со стальной накладкой сразу лишил последних сил его ослабевшее и измученное тело. Полковник свалился на бок, столкнувшись с другим военнопленным, и попытался подтянуть ноги, чтобы хоть как-то защититься. На него тут же посыпались пинки. Закариас даже не мог закрыть лицо, потому что руки были туго, до боли, связаны за спиной, и увидел лицо своего врага. Мальчишка, лет семнадцати, чем-то похожий на девочку, да и выражением лица походивший на куклу — такие же пустые глаза, бессмысленная гримаса. Никакой ярости, даже не оскалил зубы, просто пинал его, как ребенок бьет ногой по мячу, потому что хочет развлечься. Закариас не мог заставить себя ненавидеть мальчишку, только презирал его за жестокость, и даже после того как первый удар перебил ему нос, он продолжал следить за ним, не закрывая глаз. Робин Закариас испытал глубокое отчаяние, его сломили изнутри и заставили отказаться от знакомого ему мира, зато у него было время, чтобы понять происходящее. Сквозь туман боли он твердил себе, что он не трус и не герой, просто человек. Он будет терпеть боль как наказание за совершенную им ошибку и не прекратит молить Бога, чтобы Тот дал ему силы. Полковник Закариас не сводил глаз с лица ребенка, мучающего его. Я вытерплю, говорил он себе. Я терпел и более страшные муки, и даже если умру, все равно я лучше тебя, гласило выражение лица американца, я лучше тебя сейчас и всегда останусь лучше тебя, крошечный солдат. Я пережил одиночество, а это куда хуже, чем удары ногами, парень. Закариас больше не молился об избавлении. В конце концов, избавление приходит изнутри, и, если наступит смерть, он посмотрит ей в лицо, подобно тому как он смотрел в лицо своим слабостям и своим недостаткам.Послышалась новая команда, и солдаты отошли от своих жертв. Закариас почувствовал еще один, уже последний пинок. По его лицу текла кровь, один глаз почти закрылся, грудь разрывали боль и кашель, но он все еще был жив, все еще оставался американцем и сумел пережить еще одно испытание. Он посмотрел на капитана, командующего солдатами. На лице вьетнамского офицера была видна ярость, в отличие от солдата, сделавшего несколько шагов назад. Интересно, почему? — подумал Закариас.— Поднять их! — выкрикнул капитан. Оказалось, что два американца потеряли сознание, и понадобилось по два солдата, чтобы поставить их на ноги. Да, это лучшее, что он мог сделать для своих солдат. Еще лучше было бы убить американцев, но приказ, полученный капитаном, запрещал это, и он знал, что его армия не терпит неповиновения.Закариас смотрел теперь в глаза мальчишки, избивавшего его. В них не было никаких чувств, но Закариас продолжал смотреть, и в его глазах тоже отсутствовали чувства. Это было маленькое и очень личное испытание воли каждого. Ни один не произнес ни единого слова, хотя оба тяжело дышали — мальчишка от напряжения, а Закариас от боли.Хочешь когда-нибудь снова попробовать? С глазу на глаз, как мужчина с мужчиной. Думаешь, сумеешь справиться, сынок? Ну, ты получил удовольствие? Почувствовал себя более взрослым, парень? Не испытываешь стыда? Ты можешь притворяться сколько угодно, но ведь мы оба знаем, ты и я, кто победил в этом раунде, верно? Солдат подошел к американцу, не сводя с него бесстрастного взгляда, и крепко стиснул руку, стараясь лишить его свободы движений. Закариас понял, что одержал верх. Мальчишка по-прежнему боялся его, несмотря ни на что, ведь американец был одним из тех, кто летал в небе, — да, его ненавидят, но одновременно и боятся. Пытки — оружие трусов, в конце концов, и те, кто прибегал к ним, знали это ничуть не хуже тех, кто им подвергался.Закариас пошатнулся и едва не упал. Ему трудно было стоять в таком положении, он не мог поднять голову и не видел грузовика, что стоял всего в нескольких футах. Это был видавший виды русский грузовик с сеткой поверх кузова. Ее назначение — не дать пленникам бежать и в то же время позволить всем их видеть. Их куда-то отправляли. Закариас не имел представления, где он находится, а потому вряд ли мог думать о том, куда их отправляют. Впрочем, трудно найти место хуже того, где он находился все это время, а ведь он сумел выжить здесь каким-то образом, сказал себе Закариас, когда грузовик тронулся с места. Лагерь исчез в темноте, и вместе с ним осталось позади самое тяжелое испытание в жизни полковника. Он наклонил голову и прошептал благодарственную молитву, за которой последовала — впервые за последние месяцы — молитва о спасении, в какой бы форме оно ни явилось. * * * — Это дело ваших рук, мистер Кларк, — сообщил Риттер, отведя, наконец, взгляд от положенной телефонной трубки.— Так уж все случилось, сэр. Я не предполагал сделать это.— Да, верно, но вместо того чтобы убить русского офицера, вы взяли его с собой. — Риттер посмотрел на адмирала Грира. Келли не заметил кивка, изменившего всю его жизнь.— Жаль, что Каз так и не узнал об этом. * * * — Итак, что им известно?— Ксанта находится у них, в тюрьме графства Сомерсет. Что она знает? — спросил Шарон. Здесь же сидел и Тони Пиаджи. Эти двое встретились впервые. На этот раз местом встречи была выбрана уже оборудованная лаборатория в восточном Балтиморе, готовая начать действовать. Лейтенант Шарон, начальник отдела по борьбе с наркотиками, пришел к выводу, что на этот раз — и только на этот — разговор с двумя деятелями наркобизнеса явится безопасным.— Это большая неприятность, — заметил Пиаджи. Его слова показались собеседникам излишне легковесными, пока он не продолжил:— Но мы справимся с ней. Прежде всего надо позаботиться о поставке товара моим друзьям.— Мы потеряли двадцать кило, приятель, — мрачно бросил Таккер. Теперь он ощущал страх. Где-то там, на улицах города, таилась смертельная опасность. У него были все основания для страха.— У тебя есть еще?— Да, я держу десять у себя.— Держишь дома? — изумленно спросил Пиаджи. — Боже мой, Генри!— Эта сука не знает, где я живу.— Но ей известно твое имя и фамилия, Генри. Обладая такой информацией, полиция может добиться многого, — сказал Шарон. — Как ты думаешь, черт побери, почему я не допускал своих сотрудников к твоей организации?— Нам придется всю ее перестроить, — спокойно заявил Пиаджи. — Мы справимся с этим, верно? Нужно действовать, но действовать осмотрительно. Генри, твой товар поступает в Америку где-то в другом месте, правда? Ты доставляешь его сюда, а мы переправляем дальше. Так что переместить твою организацию не составит большого труда.— Но я утрачу свою местную...— Да насрать на твою местную сеть. Генри! Я возьму на себя систему распределения продукта на всем Восточном побережье страны. Да подумай же, наконец! Ты теряешь сейчас примерно двадцать пять процентов поступающего в страну товара. Мы сможем компенсировать это количество за две недели. Надо мыслить широко, Генри, теперь, когда мы вошли в высшую лигу.— Тогда нужно замаскировать наши следы, — продолжил Шарон, на которого произвело впечатление будущее, нарисованное Пиаджи. — Ксанта всего лишь один свидетель, к тому же наркоманка. Когда ее задержали, она была в состоянии наркотического опьянения. Ее заявления как свидетеля не произведут большого впечатления, если только у полиции не найдется дополнительного подтверждения. Стоит вам перебраться в другой город, и все будет в порядке.— Нужно ликвидировать всех остальных, — настоятельно посоветовал Пиаджи. — И как можно быстрее!— После того как убили Берта, у меня нет надежных людей. Я мог бы привлечь еще кое-кого, есть знакомые парни... — Ни в коем случае. Генри! Нельзя сейчас брать новых людей. Если хочешь, я позвоню в Филли. У нас ведь там двое ребят, которым мы платим и держим наготове, помнишь? — Генри кивнул, и Пиаджи продолжил:— Но самое главное — наши друзья должны быть довольны. Нам нужно двадцать кило товара. Его надо срочно обработать и расфасовать немедленно.— Но у меня только десять, — растерянно пробормотал Таккер.— А вот я знаю, где есть еще несколько кило. Да и вам это известно. Верно, лейтенант Шарон? — Вопрос потряс полицейского, причем настолько, что он забыл рассказать им еще кое о чем. Глава 36Опасные наркотики Наступило время посмотреть себе в душу. Еще никогда ему не доводилось выполнять такого задания по поручению других, разве что во Вьетнаме, но там были совершено иные обстоятельства. Келли пришлось съездить в Балтимор, что являлось крайне опасным. Сейчас у него был полный комплект новых документов, бывший владелец которых умер — но это еще требовалось проверить. Почти с ностальгией он вспоминал то время, когда город был для него разделен на две зоны — одну относительно маленькую и опасную, и другую — намного большую и безопасную. Теперь все изменилось. Полиция знала о нем. Теперь он находился в опасности повсюду. В полиции известно его имя. Скоро они увидят и его фотографию, а это означало, что каждый полицейский патруль — их стало сейчас так много — сможет опознать его. И тогда все будет кончено. В конце Концов, он не мог защищаться от полицейских, не мог позволить себе убить ни одного из них.А теперь вот это... Сегодня все так запуталось. Не прошло и двадцати четырех часов с того момента, как он увидел лицо своей последней цели, но теперь Келли не знал, кончится ли все это когда-нибудь.Может быть, было бы лучше, если бы он не ступил на путь мщения, если бы он смирился со смертью Пэм и продолжил свою прежнюю жизнь, терпеливо ожидая, когда полиция закончит расследование. Впрочем, нет, они никогда бы не распутали дело, никогда не нашли бы достаточно времени и сил, чтобы отыскать убийц проститутки. Руки Келли стиснули руль. И тогда ее смерть осталась бы неотомщенной по-настоящему.Мог бы я жить с этим на своей совести?Направляясь на юг по шоссе Паркуэй, соединяющему Балтимор с Вашингтоном, он вспомнил из курса средней школы правила построения трагедии по Аристотелю. У главного героя должна быть трагическая слабость, он должен следовать предначертаниям судьбы. Так вот его слабость заключалась в том, что он слишком сильно любил, что у него слишком сильно развиты чувства, наконец, что он слишком привязывался к вещам и людям, затрагивающим его жизнь. Нет, он не мог повернуть назад. Правда, это могло спасти ему жизнь, но тогда жизнь перестала бы быть такой, к какой он привык. И потому он решил рискнуть и довести дело до конца.Келли надеялся, что Риттер понимает его, чувствует, почему он согласился на порученное ему задание. Он просто не мог отвернуться. Не мог отвернуться от Пэм. Не мог отвернуться от участников «Зеленого самшита». Келли покачал головой. Нет, это выше его сил. И все-таки ему хотелось, чтобы они предложили это задание кому-нибудь другому. * * * Питер прав, подумал Хикс. Ему нельзя уходить. Его отец решил, наконец-то взяться за политику, начать работать внутри системы, превратиться в одного из самых влиятельных людей — координатора избирательной компании и ее казначея. Президент будет переизбран на новый срок, и Хикс сможет консолидировать свои силы. Вот тогда он сумеет по-настоящему влиять на события. А как умно он поступил, заложив эту идиотскую операцию по освобождению военнопленных! Да, все развивается так удивительно удачно, подумал Хикс, свертывая третью за этот вечер сигарету с марихуаной. Зазвонил телефон, — Как дела, Уолли? — спросил Питер.— Все о'кей, приятель. А у тебя?— Ты свободен? Мне нужно несколько минут, чтобы кое-что с тобой обсудить. — Хендерсон едва удержался от ругательства — он почувствовал, что Уолли опять накурился этого дерьма.— Через полчаса?— Хорошо. До встречи.И тут же послышался стук в дверь. Хикс поспешно погасил сигарету и пошел открывать. Для Питера слишком быстро. А вдруг это полицейский? К счастью, нет.— Вы — Уолтер Хикс?— Да. А в чем дело? — Мужчина был примерно его возраста, правда, не такой лощеный.— Меня зовут Джон Кларк. — Гость нервно оглянулся по сторонам. — Мне нужно поговорить с вами — если не возражаете.— О чем?— Об операции «Зеленый самшит».— Что вы хотите сказать?— Есть вещи, о которых вам следует знать, — сказал ему Кларк. Теперь он работал на Центральное разведывательное управление, поэтому его звали Кларком. Почему-то из-за смены имени он почувствовал себя лучше, да и порученное задание легче выполнить.— Заходите. Только у меня мало времени.— Для этого хватит. Мне не хочется слишком долго задерживаться.Кларк вошел в квартиру следом за хозяином и тут же почувствовал запах жженой веревки. Хикс жестом указал ему на кресло напротив.— Выпьете что-нибудь?— Нет, спасибо, — ответил Кларк, следя за тем, чтобы ни к чему не прикасаться. — Я был там.— О чем вы говорите?— Я был в «Сендер грин» только на прошлой неделе.— Вы принимали участие в операции? — произнес Хикс, не скрывая любопытства и не замечая опасности, вошедшей к нему в квартиру.— Совершенно верно. Это я привез в Штаты русского полковника.— Вы хотите сказать, что похитили советского гражданина? Какое право вы имели, черт побери?— Почему, мистер Хикс, не имеет Теперь значения. А вот очень важным оказался один документ, который я нашел у него. Это был приказ о ликвидации всех наших военнопленных.— Очень жаль, — произнес Хикс, небрежно покачав головой, словно говоря: у вас умерла собака? Очень жаль.— Неужели это все, что вы можете на этот счет сказать? — спросил Кларк.— Мне действительно жаль, но эти люди поставили на карту свою жизнь. Одну минуту. — Хикс на мгновение закрыл глаза, и Кларк почувствовал, что он пытается припомнить, что же он упустил. — Мне казалось, что в Штаты привезли и коменданта лагеря. Это верно?— Нет, я застрелил его. Эту информацию передали вашему боссу, чтобы мы смогли опознать предателя, сообщившего врагу о готовящейся операции. — Кларк наклонился вперед. — Это вы, мистер Хикс. Я был там. Операция оказалась бы успешной, и военнопленные встретились бы сейчас со своими семьями — все двадцать человек.Хикс небрежно отмахнулся:— Но я ведь не хотел их смерти. Послушайте, как я сказал, во время войны люди ставят на карту свою жизнь. Разве вы не понимаете, что они боролись за никчемное дело? Ну и как вы собираетесь теперь поступить? Арестуете меня? За что? Не считайте меня идиотом. Это была «черная» операция. Вы не осмелитесь объявить об этом, потому что рискуете сорвать мирные переговоры. Белый дом никогда не допустит этого.— Верно. Я пришел, чтобы убить вас.— Что? — Хикс с трудом удержался от смеха.— Вы предали свою страну. Вы предали двадцать человек и обрекли их на смерть.— Но я против войны! Для меня это вопрос совести!— Ничего не поделаешь, мистер Хикс. — Кларк достал из кармана пластмассовый пакет. В нем были наркотики, которые он снял с трупа своего старого друга Арчи, ложечка и стеклянный шприц. Кларк бросил пакет на колени Хикса.— Я не сделаю этого;, — Справедливо. — Из ножен за спиной появился боевой нож «Ка-Бар». — Мне приходилось кончать людей и этим. В лагере осталось двадцать американцев, которые сейчас могли быть дома. Вы украли их жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100