— Прямое попадание, — произнес в микрофон старшина второй статьи, подождав, когда осядет поднятая мощными взрывами земля. — Цель уничтожена.— Насколько лучше авиационной бомбардировки, — заметил командир крейсера, наблюдая за стрельбой с мостика. Двадцать пять лет назад он служил молодым офицером-артиллеристом на линейном корабле «Миссисипи» и овладел искусством ведения огня по береговым целям в западной части "Тихого океана, так же как и его главный старшина, управляющий огнем с поста № 1, которого он высоко ценил и с тех пор не отпускал от себя. Это был, несомненно, один из последних обстрелов береговых целей настоящим тяжелым крейсером, и капитан уже давно принял решение, что уйдет, оставив за собой примечательный след. , Через мгновение в тысяче ярдов от крейсера поднялись высокие фонтаны воды. Это стреляли орудия береговой обороны калибра 130 миллиметров, которыми пользовалась северо-вьетнамская армия, чтобы отгонять от береги американские корабли. Командир принял решение уничтожить их, прежде чем перенести огонь на зенитные батареи.— Огонь на подавление! — скомандовал шкипер офицерам, работающим в центре управления стрельбой.— Так точно, сэр. Мы уже приготовились. — Через минуту «Ньюпорт-Ньюз» перенес огонь на береговые батареи. Залп следовал за залпом, сравнивая с землей те шесть стотридцатимиллиметровых орудий, обслуживающий персонал которых попытался обстрелять крейсер, не подумав о последствиях.Капитан понимал, что порученный ему обстрел зенитных батарей не более чем отвлекающий маневр. Сомнений быть не могло. Что-то происходило в другом месте. Он не знал, что именно, но несомненно нечто важное, раз его крейсеру поручили вести обстрел к северу от демилитаризованной зоны. Впрочем, я совсем не возражаю против этого, подумал он, чувствуя, как корпус крейсера снова содрогнулся от очередного залпа; Через тридцать секунд взвившееся вверх огромное оранжевое облако возвестило об окончательном уничтожении артиллерийской батареи.— У нас есть и другие цели, — объявил командир. На мостике раздались восторженные крики, и все тут же принялись за работу. * * * — Вот мы и на месте, — сообщил капитан третьего ранга Мейсон, отходя от перископа.— Очень близко. — Келли было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что командир «Скейта» Эстевес настоящий ковбой. Подлодка подошла настолько близко к берегу, что едва ли не обдирала днищем наросшие на нем ракушки. Перископ чуть поднимался над поверхностью моря. В нижней части объектива плескалась вода. — Пожалуй, лучше не придумаешь.— На поверхности идет сильный дождь, — сообщил Эстевес.— Еще лучше, — кивнул Келли, допивая чашку настоящего морского кофе со щепоткой соли. — Это мне годится.— Уходите прямо сейчас?— Да, сэр, — коротко ответил Келли. — Если только вы не собираетесь подобраться еще ближе, — добавил он с усмешкой.— К сожалению, на днище у нас нет колес, а то я попытался бы. — Эстевес сделал ему знак, указывая вперед. — Что это за операция? Обычно мне сообщают.— Не имею права говорить об этом, сэр. Но обещаю: если все пройдет успешно, вы узнаете про нее. — Келли был вынужден хранить молчание, и Эстевес понял это.— Тогда готовьтесь, у Несмотря на то что вода была теплой, Келли все-таки приходилось беспокоиться о переохлаждении тела. Восемь часов, проведенные в воде, пусть с не такой уж большой разницей температур, могли истощить организм, высосать из тела энергию подобно аккумуляторной батарее, у которой замкнулись пластины. Он натянул на себя черно-зеленый глянцевый неопреновый костюм, нацепив двойное количество поясов с грузом. Оставшись наедине с собой в каюте помощника командира, он обратился к Богу, умоляя Его о помощи, но не для себя, а для тех людей, которых он попытается спасти. Как странно молиться, подумал Келли, после всего того, что он сделал так недавно на другом конце света, и потому он потратил несколько мгновений, чтобы попросить прощения за содеянное, все еще не будучи уверенным, нарушил ли он законы или нет. У него было время для размышлений, но совсем немного. Теперь ему нужно смотреть вперед. Может быть, Бог поможет ему спасти полковника Закариаса, но ведь и он сам, Келли, должен приложить немало усилий для этого. В последнюю минуту, прежде чем покинуть каюту помощника, он вспомнил одинокую фигуру американца, с занесенным над нею прикладом автомата в руках какого-то северо-вьетнамского ублюдка. Настало время положить этому конец, сказал он себе, открывая дверь в коридор.— Спасательный шлюз вон там, — показал Эстевес. Келли начал карабкаться по трапу под пристальными взглядами Эстевеса и еще нескольких подводников.— Не забудьте поставить нас в известность, — напомнил капитан, сам закрывая тяжелую крышку люка.— Непременно, приложу все усилия, — пробормотал Келли, услышав, как захлопнулась крышка и со скрипом повернулись ручки, обеспечивающие герметизацию. Внутри шлюза его ждал акваланг. Указатель давления на баллонах показывал, что они заряжены. Келли убедился в этом и снял трубку водонепроницаемого телефона.— Это Кларк. Я в шлюзе, готов к выходу.— Гидролокационный пост передает, что на поверхности никого нет. Визуальный осмотр подтвердил это. Vaya con Dios Иди с Богом. Здесь: с Богом (исп.).
, сеньор Кларк.— Gracias Благодарю (исп.).
, — с усмешкой отозвался Келли. Он положил телефонную трубку и открыл клапан затопления. Вода начала заполнять дно шлюза, и давление воздуха в небольшом пространстве стало возрастать. * * * Келли посмотрел на часы. Восемь часов шестнадцать минут. Он открыл наружный люк и выполз на погруженную в воду переднюю палубу «Скейта», после чего осветил фонариком подводные сани. Они были закреплены в четырех точках, но прежде чем снять крепящие их тросы, Келли для безопасности пристегнулся шкертом к саням. Еще не хватало, чтобы подводные сани уплыли от него, пока он успеет взобраться на них. Указатель глубины показывал сорок девять футов. Подводная лодка действительно находилась на опасном мелководье, и чем быстрее он покинет ее палубу, тем скорее она сможет уйти на безопасную глубину. Сняв крепящие сани тросы, Келли включил электродвигатель, и два винта, скрытые в направляющих насадках, начали вращаться. Отлично. Келли вытащил из ножен на поясе нож и дважды с силой ударил по корпусу подлодки, затем поудобнее приладил ласты и, лежа на санях, поплыл вперед, следуя курсу по компасу три-ноль-восемь.Теперь уже не повернешь назад, сказал себе Келли. Но ему вообще редко приходилось так поступать. - Глава 28Первый у лагеря Хорошо, что он не мог ощущать запах воды. По крайней мере не сразу. Мало что так заставляет нервничать и нарушает ориентацию, как плавание под водой в темное время суток. К счастью, люди, спроектировавшие подводные сани, сами были раньше ныряльщиками и потому знали это. Сани были немного длиннее тела Келли, когда он вытягивался на них. Вообще-то подводные сани представляли собой модифицированную торпеду с приспособлениями, позволявшими человеку управлять ею и контролировать ее скорость, превращая ее, таким образом, в крошечную подводную лодку, хотя внешне эти подводные сани походили скорее на самолет, нарисованный маленьким ребенком. «Крыльями» — ныряльщики называли их ластами — управляли вручную. Перед Келли виднелись указатели глубины, погружения и всплытия, а также индикатор зарядки аккумуляторных батарей и жизненно важный магнитный компас. Электрический двигатель и батареи первоначально были предназначены для того, чтобы гнать торпеду сквозь воду с большой скоростью на расстояние, превышающее десять тысяч ярдов. При меньшей скорости подводные сани могли проплыть гораздо большее расстояние. В данном случае аккумуляторных батарей могло хватить на пять-шесть часов непрерывной работы при скорости пять узлов — даже на семь часов, если механики на «Огдене» были правы.Как странно, что все походило на очередной полет на борту транспортного самолета С-141. Жужжание двух винтов нельзя были услышать на большом расстоянии, но Келли находился всего в шести футах от них; непрерывный гул от стремительно вращающихся винтов заставлял его морщиться под маской. Отчасти это объяснялось выпитым им кофе. Ему было необходимо все время оставаться настороже, и внутри его тела сейчас накопилось столько кофеина, что можно было оживить труп. Ему приходилось думать о многом. По реке плавали лодки. Независимо от того, чем они занимались, — перевозили ли боеприпасы на ближайшую зенитную батарею с одного берега на другой или, может быть, какой-нибудь вьетнамский парень пересекал реку, чтобы навестить свою девушку, — лодки находились в реке. Столкновение с одной из них могло оказаться смертельным, причем по разным причинам, отличающимся только тем, насколько быстро наступит смерть, а не окончательным исходом. К тому же видимость равнялась почти нулю, и Келли был вынужден исходить из того, что в его распоряжении будет всего две или три секунды, чтобы избежать столкновения. По мере возможности он старался придерживаться середины реки. Каждые тридцать минут он замедлял скорость движения и поднимал голову над водной поверхностью, чтобы определить, где находится. Насколько он мог судить, жизнь вокруг замерла. Больше в этой стране не осталось действующих электростанций, а без электричества, при свете которого можно читать или слушать радио, жизнь простых людей стала такой же примитивной, какой трудной она была для их врагов. Все это казалось ему каким-то печальным. Келли не считал, что вьетнамцы такой уж воинственный народ, что они от рождения более воинственны, чем другие народы, но шла война, и поведение вьетнамцев, как он знал из собственного опыта, было далеко не образцовым. Он поднял голову над водой, определил, где находится, и снова исчез в глубине, стараясь не погружаться больше чем на десять футов. Ему доводилось слышать о ныряльщике, погибшем после того, как тот очень быстро всплыл на поверхность, проведя несколько часов всего лишь на глубине пятнадцати футов. Келли ничуть не хотелось испытать это на себе.Время шло. Иногда облака рассеивались, и свет луны в последней четверти играл в каплях дождя, падавших на поверхность реки, делал видимыми черные кружки, расширяющиеся и исчезающие в призрачной синеве воды в десяти футах над головой. Затем облака снова сгущались, и все, что он мог разглядеть, превращалось в темно-серую крышу, а шум дождя сливался с жужжанием винтов. Другой опасностью, угрожавшей ему, были галлюцинации. Этому способствовало то, что, наделенный активным воображением, он теперь был совершенно изолирован от всякой информации извне. К тому же его тело начинало засыпать. Практически он находился почти в полной невесомости, в состоянии, близком к тому, в котором пребывает плод в материнском лоне, а такое уютное, такое комфортное состояние было опасным. Его сознание могло реагировать на воображаемые сигналы, а этого нельзя было допустить. , Келли заставлял себя систематически окидывать взглядом примитивные приборы, придумывая маленькие игры. Так, он попытался удерживать подводные сани на постоянной глубине, не пользуясь плавниками управления, но это оказалось невозможным. То, что летчики называют потерей ориентации, происходило здесь даже гораздо быстрее, чем в воздухе, и он заметил, что не, в состоянии удерживать сани на постоянной глубине дольше пятнадцати-двадцати секунд, после чего они меняли наклон и начинали уходить и глубину. Время от времени он делал вместе с санями переворот, опускаясь спиной вниз и снова возвращаясь в исходное положение — просто так, чтобы отвлечься, но главным образом Келли заставлял себя непрерывно осматривать воду вокруг и следить за приборами, повторяя эти действия снова и снова, пока их монотонность тоже не стала опасной. Келли отправился в свое путешествие всего два часа назад, но уже заставлял себя не терять сосредоточенности, но он не мог концентрировать свое внимание только на одном-двух моментах. Несмотря на всю комфортность и безопасность своего положения" он ни на секунду не забывал, что у всякого человека в радиусе пяти миль вокруг при виде его не будет другого Желания, кроме как покончить с ним. Эти люди жили тут, знали здешние , места и реку как свои пять пальцев, различали каждый звук. И эти люди жили в стране, которая находилась в состоянии войны, а потому во всем необычном видели опасность и, следовательно, угрозу со стороны противника — Келли не знал, платило ли им их правительство премию за мертвых или пойманных американцев, но что-то вроде этого наверняка практиковалось. Люди работают за вознаграждение с большей страстью, особенно если вознаграждение идет рука об руку с патриотизмом. Интересно, как это происходит на деле, подумал Келли. Впрочем, процедура не имеет значения. Нужно исходить из того, что эти люди — его враги, и ничто не изменит этого в ближайшее время. По крайней мере на протяжении последующих трех суток все останется по-прежнему, а это и было тем будущим, которое имело особое значение для Келли. Если за пределами этих трех дней и могло произойти что-то, приходилось делать вид, что его это не касается.Следующая по расписанию остановка была в извилистом месте реки, похожем очертаниями на подкову. Келли замедлил движение подводных саней и осторожно приподнял голову над поверхностью воды. С левого берега доносились голоса, говорили где-то ярдах в трехстах от реки. Звуки вообще хорошо распространяются по-над водной поверхностью. Голоса были мужскими. Говорили на языке, музыкальный ритм которого почему-то всегда казался ему поэтическим, но становился неприятным и грубым, когда на нем выражали ярость или раздражение. Язык — как и люди, решил он. Секунд десять он прислушивался, а затем снова ушел на глубину, наблюдая за стрелкой компаса и направляя сани вдоль крутого поворота. Хотя он считанные секунды слышал голоса, ему показалось, что в них были какие-то странные интимные интонации. О чем шел разговор? О политике? Скучная тема в коммунистическом обществе. Может быть, о хозяйстве? Или о войне? Возможно, потому что голоса звучали как-то подавленно. Америка убивает немало молодых граждан этой страны, так что у жителей есть все основания ненавидеть нас, подумал Келли, а здесь горе от гибели сына мало чем отличается от горя по погибшему сыну дома. Они могут с гордостью говорить о том, что их маленький мальчик пошел в армию и стал солдатом, — а там его сожгло напалмом, срезало пулеметной очередью или убило авиационной бомбой, как именно это произошло, в общем-то ничего не меняет, но в каждом случае речь идет о ребенке, который когда-то сделал свой первый шаг и произнес слово «папа» на родном языке. Однако некоторые из этих маленьких мальчиков, став взрослыми, приняли участие в операции «Нежный цветок», и Келли не испытывал ни малейших угрызений от того, что убивал их. Разговор, услышанный им, несмотря на то что он не понимал, о чем идет речь, звучал очень по-человечески, и тут неизбежно напрашивался вопрос: почему они кажутся другими, не такими, как все?Они на самом деле не такие, это реальный факт, кретин! — мысленно обругал себя Келли. И пусть политики ломают голову почему. Если он будет задавать себе такого рода вопросы, это отвлечет его от того, что вверх по течению реки находятся двадцать человек, таких же, как и он. Все внимание Келли сосредоточил на управлении подводными санями. * * * Мало что могло отвлечь пастора Чарлза Майера от подготовки к еженедельным проповедям. Это была, наверно, самая важная часть его пасторских обязанностей — необходимость четко и понятно сказать прихожанам то, что им нужно услышать, потому что прихожане встречались с ним всего раз в неделю, если только не происходило какого-то несчастья, а когда несчастье случалось, им требовалась опора на уже существующую веру в Господа, для того чтобы пастырский совет и помощь оказались по-настоящему действенными. Майер служил пастором в течение тридцати лет, всю свою взрослую жизнь, и присущее ему природное красноречие было отточено годами практики до такого совершенства, что теперь он мог выбрать любой отрывок из Священного писания и развить его в блестящую проповедь, направленную на укрепление моральных устоев. Пастор Майер не был суровым человеком. Слово, которое он нес прихожанам, говорило о любви и милосердии. Он любил улыбки и шутки, и, хотя его проповеди по необходимости были серьезными, поскольку спасение души является самым серьезным из человеческих устремлений, пастор считал, что его задача заключается в том, чтобы подчеркнуть подлинную доброту и милосердие Господа, Его любовь, Его сострадание, Его искупление грехов человеческих. Всю свою жизнь, думал Майер, он посвятил тому, чтобы помочь людям вернуться в лоно веры после периода забытья, обнять друг друга, несмотря на попытки отвергнуть любовь и помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
, сеньор Кларк.— Gracias Благодарю (исп.).
, — с усмешкой отозвался Келли. Он положил телефонную трубку и открыл клапан затопления. Вода начала заполнять дно шлюза, и давление воздуха в небольшом пространстве стало возрастать. * * * Келли посмотрел на часы. Восемь часов шестнадцать минут. Он открыл наружный люк и выполз на погруженную в воду переднюю палубу «Скейта», после чего осветил фонариком подводные сани. Они были закреплены в четырех точках, но прежде чем снять крепящие их тросы, Келли для безопасности пристегнулся шкертом к саням. Еще не хватало, чтобы подводные сани уплыли от него, пока он успеет взобраться на них. Указатель глубины показывал сорок девять футов. Подводная лодка действительно находилась на опасном мелководье, и чем быстрее он покинет ее палубу, тем скорее она сможет уйти на безопасную глубину. Сняв крепящие сани тросы, Келли включил электродвигатель, и два винта, скрытые в направляющих насадках, начали вращаться. Отлично. Келли вытащил из ножен на поясе нож и дважды с силой ударил по корпусу подлодки, затем поудобнее приладил ласты и, лежа на санях, поплыл вперед, следуя курсу по компасу три-ноль-восемь.Теперь уже не повернешь назад, сказал себе Келли. Но ему вообще редко приходилось так поступать. - Глава 28Первый у лагеря Хорошо, что он не мог ощущать запах воды. По крайней мере не сразу. Мало что так заставляет нервничать и нарушает ориентацию, как плавание под водой в темное время суток. К счастью, люди, спроектировавшие подводные сани, сами были раньше ныряльщиками и потому знали это. Сани были немного длиннее тела Келли, когда он вытягивался на них. Вообще-то подводные сани представляли собой модифицированную торпеду с приспособлениями, позволявшими человеку управлять ею и контролировать ее скорость, превращая ее, таким образом, в крошечную подводную лодку, хотя внешне эти подводные сани походили скорее на самолет, нарисованный маленьким ребенком. «Крыльями» — ныряльщики называли их ластами — управляли вручную. Перед Келли виднелись указатели глубины, погружения и всплытия, а также индикатор зарядки аккумуляторных батарей и жизненно важный магнитный компас. Электрический двигатель и батареи первоначально были предназначены для того, чтобы гнать торпеду сквозь воду с большой скоростью на расстояние, превышающее десять тысяч ярдов. При меньшей скорости подводные сани могли проплыть гораздо большее расстояние. В данном случае аккумуляторных батарей могло хватить на пять-шесть часов непрерывной работы при скорости пять узлов — даже на семь часов, если механики на «Огдене» были правы.Как странно, что все походило на очередной полет на борту транспортного самолета С-141. Жужжание двух винтов нельзя были услышать на большом расстоянии, но Келли находился всего в шести футах от них; непрерывный гул от стремительно вращающихся винтов заставлял его морщиться под маской. Отчасти это объяснялось выпитым им кофе. Ему было необходимо все время оставаться настороже, и внутри его тела сейчас накопилось столько кофеина, что можно было оживить труп. Ему приходилось думать о многом. По реке плавали лодки. Независимо от того, чем они занимались, — перевозили ли боеприпасы на ближайшую зенитную батарею с одного берега на другой или, может быть, какой-нибудь вьетнамский парень пересекал реку, чтобы навестить свою девушку, — лодки находились в реке. Столкновение с одной из них могло оказаться смертельным, причем по разным причинам, отличающимся только тем, насколько быстро наступит смерть, а не окончательным исходом. К тому же видимость равнялась почти нулю, и Келли был вынужден исходить из того, что в его распоряжении будет всего две или три секунды, чтобы избежать столкновения. По мере возможности он старался придерживаться середины реки. Каждые тридцать минут он замедлял скорость движения и поднимал голову над водной поверхностью, чтобы определить, где находится. Насколько он мог судить, жизнь вокруг замерла. Больше в этой стране не осталось действующих электростанций, а без электричества, при свете которого можно читать или слушать радио, жизнь простых людей стала такой же примитивной, какой трудной она была для их врагов. Все это казалось ему каким-то печальным. Келли не считал, что вьетнамцы такой уж воинственный народ, что они от рождения более воинственны, чем другие народы, но шла война, и поведение вьетнамцев, как он знал из собственного опыта, было далеко не образцовым. Он поднял голову над водой, определил, где находится, и снова исчез в глубине, стараясь не погружаться больше чем на десять футов. Ему доводилось слышать о ныряльщике, погибшем после того, как тот очень быстро всплыл на поверхность, проведя несколько часов всего лишь на глубине пятнадцати футов. Келли ничуть не хотелось испытать это на себе.Время шло. Иногда облака рассеивались, и свет луны в последней четверти играл в каплях дождя, падавших на поверхность реки, делал видимыми черные кружки, расширяющиеся и исчезающие в призрачной синеве воды в десяти футах над головой. Затем облака снова сгущались, и все, что он мог разглядеть, превращалось в темно-серую крышу, а шум дождя сливался с жужжанием винтов. Другой опасностью, угрожавшей ему, были галлюцинации. Этому способствовало то, что, наделенный активным воображением, он теперь был совершенно изолирован от всякой информации извне. К тому же его тело начинало засыпать. Практически он находился почти в полной невесомости, в состоянии, близком к тому, в котором пребывает плод в материнском лоне, а такое уютное, такое комфортное состояние было опасным. Его сознание могло реагировать на воображаемые сигналы, а этого нельзя было допустить. , Келли заставлял себя систематически окидывать взглядом примитивные приборы, придумывая маленькие игры. Так, он попытался удерживать подводные сани на постоянной глубине, не пользуясь плавниками управления, но это оказалось невозможным. То, что летчики называют потерей ориентации, происходило здесь даже гораздо быстрее, чем в воздухе, и он заметил, что не, в состоянии удерживать сани на постоянной глубине дольше пятнадцати-двадцати секунд, после чего они меняли наклон и начинали уходить и глубину. Время от времени он делал вместе с санями переворот, опускаясь спиной вниз и снова возвращаясь в исходное положение — просто так, чтобы отвлечься, но главным образом Келли заставлял себя непрерывно осматривать воду вокруг и следить за приборами, повторяя эти действия снова и снова, пока их монотонность тоже не стала опасной. Келли отправился в свое путешествие всего два часа назад, но уже заставлял себя не терять сосредоточенности, но он не мог концентрировать свое внимание только на одном-двух моментах. Несмотря на всю комфортность и безопасность своего положения" он ни на секунду не забывал, что у всякого человека в радиусе пяти миль вокруг при виде его не будет другого Желания, кроме как покончить с ним. Эти люди жили тут, знали здешние , места и реку как свои пять пальцев, различали каждый звук. И эти люди жили в стране, которая находилась в состоянии войны, а потому во всем необычном видели опасность и, следовательно, угрозу со стороны противника — Келли не знал, платило ли им их правительство премию за мертвых или пойманных американцев, но что-то вроде этого наверняка практиковалось. Люди работают за вознаграждение с большей страстью, особенно если вознаграждение идет рука об руку с патриотизмом. Интересно, как это происходит на деле, подумал Келли. Впрочем, процедура не имеет значения. Нужно исходить из того, что эти люди — его враги, и ничто не изменит этого в ближайшее время. По крайней мере на протяжении последующих трех суток все останется по-прежнему, а это и было тем будущим, которое имело особое значение для Келли. Если за пределами этих трех дней и могло произойти что-то, приходилось делать вид, что его это не касается.Следующая по расписанию остановка была в извилистом месте реки, похожем очертаниями на подкову. Келли замедлил движение подводных саней и осторожно приподнял голову над поверхностью воды. С левого берега доносились голоса, говорили где-то ярдах в трехстах от реки. Звуки вообще хорошо распространяются по-над водной поверхностью. Голоса были мужскими. Говорили на языке, музыкальный ритм которого почему-то всегда казался ему поэтическим, но становился неприятным и грубым, когда на нем выражали ярость или раздражение. Язык — как и люди, решил он. Секунд десять он прислушивался, а затем снова ушел на глубину, наблюдая за стрелкой компаса и направляя сани вдоль крутого поворота. Хотя он считанные секунды слышал голоса, ему показалось, что в них были какие-то странные интимные интонации. О чем шел разговор? О политике? Скучная тема в коммунистическом обществе. Может быть, о хозяйстве? Или о войне? Возможно, потому что голоса звучали как-то подавленно. Америка убивает немало молодых граждан этой страны, так что у жителей есть все основания ненавидеть нас, подумал Келли, а здесь горе от гибели сына мало чем отличается от горя по погибшему сыну дома. Они могут с гордостью говорить о том, что их маленький мальчик пошел в армию и стал солдатом, — а там его сожгло напалмом, срезало пулеметной очередью или убило авиационной бомбой, как именно это произошло, в общем-то ничего не меняет, но в каждом случае речь идет о ребенке, который когда-то сделал свой первый шаг и произнес слово «папа» на родном языке. Однако некоторые из этих маленьких мальчиков, став взрослыми, приняли участие в операции «Нежный цветок», и Келли не испытывал ни малейших угрызений от того, что убивал их. Разговор, услышанный им, несмотря на то что он не понимал, о чем идет речь, звучал очень по-человечески, и тут неизбежно напрашивался вопрос: почему они кажутся другими, не такими, как все?Они на самом деле не такие, это реальный факт, кретин! — мысленно обругал себя Келли. И пусть политики ломают голову почему. Если он будет задавать себе такого рода вопросы, это отвлечет его от того, что вверх по течению реки находятся двадцать человек, таких же, как и он. Все внимание Келли сосредоточил на управлении подводными санями. * * * Мало что могло отвлечь пастора Чарлза Майера от подготовки к еженедельным проповедям. Это была, наверно, самая важная часть его пасторских обязанностей — необходимость четко и понятно сказать прихожанам то, что им нужно услышать, потому что прихожане встречались с ним всего раз в неделю, если только не происходило какого-то несчастья, а когда несчастье случалось, им требовалась опора на уже существующую веру в Господа, для того чтобы пастырский совет и помощь оказались по-настоящему действенными. Майер служил пастором в течение тридцати лет, всю свою взрослую жизнь, и присущее ему природное красноречие было отточено годами практики до такого совершенства, что теперь он мог выбрать любой отрывок из Священного писания и развить его в блестящую проповедь, направленную на укрепление моральных устоев. Пастор Майер не был суровым человеком. Слово, которое он нес прихожанам, говорило о любви и милосердии. Он любил улыбки и шутки, и, хотя его проповеди по необходимости были серьезными, поскольку спасение души является самым серьезным из человеческих устремлений, пастор считал, что его задача заключается в том, чтобы подчеркнуть подлинную доброту и милосердие Господа, Его любовь, Его сострадание, Его искупление грехов человеческих. Всю свою жизнь, думал Майер, он посвятил тому, чтобы помочь людям вернуться в лоно веры после периода забытья, обнять друг друга, несмотря на попытки отвергнуть любовь и помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100