Газонокосилка приближалась к Ирине. Айболит нагнулся и проревел:
– Кроме Розы! Если, конечно, она еще не позабыла, что ей нужно сделать! А если она позабыла, то она позавидует этим цветочкам, позавидует их быстрой и не слишком мучительной смерти! – Доктор-газонокосильщик поднял ногу и резко опустил ее на голову Красному Маку. Головка Мака хрустнула, и во все стороны брызнул сок. Доктор нагнулся к Ирине: – Ты так прекрасна, что я хочу кое-что оставить себе на память, – он протянул руку и отломил один шип.
Ирина вскрикнула от боли и проснулась, села и покрутила головой. Она почувствовала, что во рту у нее как будто чего-то не хватает. Ирина пощупала там языком. Не хватало еще одного зуба!
Она похолодела. Ужасным способом ей напомнили о том, что она должна сделать, показали, что ей не удастся скрыться даже во сне.
– 3 –
В доме Поленова никого не оказалось. Осмотрев чердак, Скрепкин открыл подпол и не нашел там никого. Неглубокий подпол почти полностью был заставлен банками с соленьями – грибами, огурцами, помидорами и патиссонами. В углу стояли ящики с овощами – капустой, морковью, картофелем и свеклой.
У Лени заурчало в животе. Он посмотрел на часы и сказал:
– Пора бы перекусить.
Дед Абатуров, как старшой, дал добро, и Скрепкин начал вытаскивать из погреба банки.
Уже во время обеда дед Семен вспомнил:
– Леонид, набери батюшке… Нужно с ним… это… посоветоваться.
Скрепкин положил ложку, вытащил телефон и поднес его поближе к глазам, чтобы набрать номер.
– Что-то темновато тут стало. Тучи, что ли…
– К дождю, – сказал Коновалов.
– Это плохо, – дед Семен посмотрел в окно. – Опять у нас рекламная пауза получается…
– Тихо! – попросил Скрепкин.
Все замерли, и в избе стало так тихо, что было слышно, как мухи бьются о стекло и ездят друг на друге по подоконнику.
– Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее, – сказал в трубке голос.
– Ну что там? – спросил Абатуров.
– Не отвечает.
– Вот так всегда! Когда кто-то нужен, хрен его найдешь!.. А у тебя, случаем, нет телефонов других батюшек?
Скрепкин развел руками.
– Мракобесы, – сказал вдруг Хомяков.
– Чего? – Скрепкин обиделся.
– Мракобесы, говорю, – повторил Хомяков и зацепил на вилку масленок, – и тунеядцы. Присосутся к старушечьим пенсиям, животы наращивают с жопами, на «мерседесах» разъезжают, дерут баб! Правильно их давили при советской-то власти! Жаль не додавили! Живучие падлы!
Скрепкин кинул на стол ложку и побагровел.
– Слушай, ты, пенсионер персональный! Еще слово скажешь, и я тебе конкретно жопу разорву!
– Давай попробуй! Только это и можете – старикам жопы рвать! Гомосеки-пенкины!
Скрепкин, и без того уже багровый, стал похож на свеклу. Он резко перегнулся через стол, схватил Хомякова за грудки и рванул на себя. Хомяков выскочил из стула и проехался животом по столу. Грибы, помидоры, огурцы – всё полетело в разные стороны. Трехлитровая банка со сливовым вареньем упала на пол, и Мешалкин едва успел отскочить, чтобы варенье не залило ему брюки.
Хомяков проехался по столу, и его лицо оказалось напротив скрепкинского большого кулака. Но Леня не успел ударить. Игорь Степанович приподнялся на руках и врезал Скрепкину лбом по носу. Леня вместе с табуреткой опрокинулся назад. Из его носа потекла за воротник кровь. Он схватил табурет за ножку и кинул в Хомякова. Хомяков пригнулся, табурет, просвистев над его головой, ударил Игоря Степановича по заднице и отскочил Коновалову в живот. Мишка охнул и согнулся.
– Хорош! – заорал дед Семен. – Кончай драку! Это ж дьявол вас искушает!
Но Скрепкин и Хомяков ничего не слышали.
Скрепкин поджал ноги и двинул ими по столу снизу. Стол вместе с Хомяковым и всем, что на нем еще оставалось, с грохотом перевернулся назад, накрыв собой Игоря Степановича. Одна только его голова торчала из-под стола. Скрепкин хотел прыгнуть на столешницу сверху и сплясать на ней, как плясали татаро-монголы на русских князьях. И это было бы концом для Игоря Степановича. Но дед Семен вовремя обхватил Леню за шею и заорал:
– Мишка, Петька, Юрка! Помогите!
Коновалов, Углов и Мешалкин бросились на помощь. И ТУТ СТАЛО ТЕМНО.
Все застыли и повернулись к окну, за которым черный диск луны почти полностью закрыл ослепительный диск солнца. Только маленькая узкая долька солнечного месяца еще оставалась на небе. Но через секунду не стало и ее. Деревня погрузилась во мрак.
– Что это? – послышался из темноты испуганный голос Углова.
– Никак, Конец Света! – пробормотал голос Абатурова.
– Господи! Боже мой! И мертвые встанут из могил и позавидуют живым, что те – живые, а они – мертвые! Свят-свят!
– Да какой на фиг Конец Света! Затмение это! Как и обещали! – сказал голос Мешалкина.
– Кто обещал? – спросил Коновалов.
– По телевизору! Я когда в деревню выезжал, слышал по телевизору у тещи. Сказали, что в воскресенье затмение будет солнечное.
– И тьма поглотила свет, – задумчиво произнес голос Абатурова. – Если это и не конец всему (что навряд ли), то однозначно херово. Ибо не может быть хорошо то, что забирает свет!
– Князь Игорь, – раздался голос Хомякова, – великий древнерусский полководец… Меня, кстати, в его честь назвали…
– То-то ты выеживаешься много! – перебил голос Скрепкина.
– Князь Игорь, – Игорь Степанович проигнорировал замечание Скрепкина, – когда собрался на татар, тоже наблюдал солнечное затмение. Ему старые люди говорят: Куда ты, на хер, отправился?! Это дурной знак! А он сердцем чувствовал, что, и правда, знак дурной, но все равно поехал, чтобы никто не мог подумать, что он обосрался! Да, я пойду, – подумал он.
– И голову, сука, сложу! Но зато от моей доблести русский боевой дух будет высокий!
– Это я подобную историю читал в Кремле, – раздался голос Мешалкина, – в том соборе, где гробницы всяких царей стоят, не помню, как называется. Я детей водил на экскурсию. Вот. И прочитал на одной плите, что там похоронен один князь по фамилии, кажется, Кучка. Он поехал в Орду просить у татар Золотой Ярлык на княжество. Ему татаро-монголы говорят: Якши, русич. Ярлык тебе дадим, пожалуйста, не беспокойся. Но согласно нашему татарскому обычаю ты должен за это три раза пройти между очистительными кострами и один раз упасть в ноги хану… – Ну уж это вам хер! – Кучка им отвечает: – Не станет русский православный христианин ваши басурманские обычаи справлять!.. – А тогда, – татары ему говорят, – мы тебя, русич, будем мучатъ и на кол в конце концов посадим! Поклонись лучше и походи между костров!.. А он тогда сказал: – Хрен! Пусть я на кол сяду, но зато русский дух будет выше татарского! И татары его жестоко пытали, а потом посадили на кол, после чего скормили собакам. Но сами восхищались его мужеством, вернули кости на родину и посмертно дали ему Золотой Ярлык. И этого Кучку за его подвиг православная церковь канонизировала в святого.
– Круто! – сказал Скрепкин. – Я только такого святого чего-то не помню.
– У нас на Руси святых столько, что всех не упомнишь, – сказал Абатуров. – Русь – святая земля.
– А не Израиль никакой, – добавил Коновалов.
– В России, – сказал Мешалкин, – рождается много людей, которые совершают загадочные поступки, и из уважения к этой загадке, многих из них делают святыми, чтобы помнили.
– Русский народ – народ богоносец, – сказал Скрепкин. – Господь дает русским самые сложные задания, смысл которых понятен только ему самому.
– Русские – камикадзе воинства Христова, – сказал Мешалкин.
– Пошли на улицу, – сказал Углов, – отлить надо.
– А где дверь-то?
– Да вроде там где-то…
– Погодите, – Скрепкин зажег своё золотое ZIPPO. Язычок желтого пламени выхватил из темноты очертания предметов и лица людей. Лица людей в неровном освещении зажигалки выглядели как-то не очень. Особенно болезненно выглядело лицо Хомякова с шишкой на лбу. Хомяков был похож на зомби.
– 4 –
Все вышли на крыльцо и помочились во мрак.
– А надолго это затмение-то? – спросил Коновалов.
– Да минут вроде на пять, – Юра застегнул зипер. – Я по телевизору слушал, как у одного жирного психолога ведущий спрашивает: Вот, мол, не могут ли люди испытать во время затмения психический стресс, как животные. Потому что животные во время затмения ведут себя неадекватно. Воют, скулят, рычат, кусаются. А летучие мыши, думая, что наступила ночь, начинают летать… А психолог говорит: Так это ж только на пять минут…
Вдруг протяжный волчий вой прорезал тишину и темноту. Что-то пролетело рядом с людьми.
– Е-пэ-рэ-сэ-тэ! – Мишка поежился. – Ненавижу летучих мышей! Нерусская тварь! И дельфины тоже! И кенгуру! И жирафы в пятнах! И бегемоты! Всех их не очень… Но особенно летучую мышь! Потому что остальные нерусские животные у нас и не водятся! А эта тварь нерусская всё у нас засрала! Русские животные – это кошки, собаки, мыши полевые, канарейки и змеи-гадюки!..
Волчий вой раздался совсем рядом.
– Господи, – Абатуров перекрестился.
И тут они увидели множество светящихся зеленых точек. Точки приближались к ним с трех сторон. Раздался страшный рев. Это шли вампиры. Они решили, что наступила ночь, и повылезали из темных уголков. Вампиры чувствовали, что где-то поблизости люди, полные свежей горячей крови. Первобытный голод терзал их сатанинские желудки, а из их ртов капала гнилая слюна. Ноздри вампиров раздувались от запаха человека, зубы терлись друг о дружку с жутким скрежетом.
Люди попятились.
– Колья! Колья-то в избе остались! – вспомнил Абатуров. – Назад! – Он первым заскочил в избу. За ним кинулись остальные.
Зажигалка погасла, и в темных сенях получилась небольшая куча-мала. Хорошо, что Углов, забежавший в избу последним, успел закрыть за собой дверь.
Наконец люди переместились из сеней в избу. Они забаррикадировали дверь, придвинув к ней стол и шкаф. Только они закончили с дверью, как с той стороны по ней вдарило. Шкаф зашатался и упал на деда Семена, ударив его по голове. Дед Семен рухнул, а шкаф рухнул на него. И если бы Скрепкин не успел у самого пола подхватить шкаф руками, была бы Абатурову крышка. Скрепкин поставил шкаф на место, а Мешалкин за подмышки оттащил Абатурова от двери и положил в угол. Лечить деда времени не было. В окна уже полезли первые вампиры.
Друзья похватали колья и бросились к окнам.
Скрепкин подбежал к окну первым. Он проткнул влезшего до половины монстра в покоцанной жилетке и кепке со сломанным пластмассовым козырьком. Какой-то бывший пенсионер-алкаш. Это немного успокоило Скрепкина. Он еще не очень привык протыкать человекообразных существ. Ему пока казалось, что он делает что-то нехорошее, что-то запретное. И Леня старался думать, что лишает жизни никчемных существ, которым жить больше незачем.
Вампир-пенсионер задымился и вспыхнул, осветив избу зеленовато-синим пламенем преисподней.
У другого окна орудовали Мешалкин и Коновалов. А Углов бегал с колом позади них и кричал:
– Дайте мне! Дайте мне!
Засмотревшись на них, Леня не заметил, как из его окна высунулась рука с когтями. Рука схватила Скрепкина за воротник и с нечеловеческой силой потащила его на улицу.
Скрепкин закричал:
– Помогите! Братцы! – Он растопырил руки и ухватился за раму, но чувствовал, что долго не протянет. Тягловая сила вампира превосходила упирающуюся силу Скрепкина в десятки раз!
Подскочил Хомяков. Он заметался вокруг, пытаясь достать монстра, но Леня стоял так неудобно, что перекрывал своим телом всё окошко. Тогда Хомяков пригнулся, пролез у Лени под мышкой и кольнул вампира в глаз. Но в это время другой вампир, сидевший сверху на окне, нагнулся и цапнул Хомякова в шею. Игорь Степанович вскрикнул, ткнул колом наугад вверх и проколол упыря.
Справа на окно прыгнул еще один. Освободившийся Скрепкин перевернулся и наколол его на кол. Вампир вспыхнул, и Леня застыл в ужасе. Он проткнул свою первую любовь, бывшую одноклассницу Веронику Полушкину. Леню вывернуло. Собственной рукой он сжег мост из Настоящего в Прошлое. Теперь никакого прошлого у него нет и никогда не будет, он потерял это прошлое, и потерял его так ужасно.
Полушкина обуглилась, и кости ее упали в траву.
В окно влез еще один, и Леня машинально его заколол.
Первый солнечный луч ударил Скрепкину в глаз. Он поднял голову и увидел на небе растущий с каждой секундой солнечный месяц.
Вампиры за окном завыли и бросились врассыпную. Скреп-кин увидел, как многие из них дымятся, а у некоторых на голове уже вспыхнули волосы.
Скрепкин опустил кол. Нападение нечисти было отбито.
Глава третья
ПАДЕНИЕ ГАБРИЭЛЯ ГАРСИА МАРКЕСА
Установлено, что дьяволу присущи серные запахи, а тут всего лишь чуточку сулемы…
Маркес
– 1 –
Отец Харитон положил книжку на тумбочку, снял очки и провел ладонью по глазам. Книга не читалась, в голову лезли мысли, никакого отношения к литературе не имеющие. Это не были даже мысли о Боге, о котором отец Харитон думал вроде бы не переставая. Нет, это не были мысли о Боге, это были суетные мысли, их нашептывал отцу Харитону не светлый образ, а темный инстинкт животного, загнанного в кусты. Животного, скорее всего зайца, который недостойным образом петляет и запутывает следы, спасая свою шкурку, вместо того чтобы повернуться, как отец Мень, к Врагу лицом и сказать: Изыди!
Отец Харитон тяжело вздохнул. Он думал, что подобные мысли давно уже изжил в себе, и последние годы живет всецело мыслями о Боге, и что бы с ним ни приключилось, он никогда не поменяет эти мысли, потому что Бог – это компас, и когда твой взор обращен к Богу, ты всегда видишь правильное направление, которому надо следовать. А если же ты, не обращая глаза Небу, ищешь направление самостоятельно, бесы овладевают твоей навигацией, и Путь твой мрачен и ведет в темный дремучий лес или пропасть. Об этом твердо знал отец Харитон и считал, что ничто не в силах повернуть его мысли в другую сторону. А вот нате! Оказывается, не так он, отец Харитон, был крепок верой, как рассчитывал! Оказывается, крепость его была крепка, пока ее ничего не беспокоило. А стоило случиться небольшому катаклизму – и вера его, как башня Вавилонская, уже дрогнула, зашаталась, и сверху с нее вниз посыпались первые кирпичики. Никак не ожидал отец Харитон, что он такой. Он думал, что он уже давно иной, преобразившийся в Христовой вере. А тут, будто кто под компас указующий подложил железный топор, как у Жуля Верна, и теперь компас испортился, и стрелка, как бешеная, крутится и дрожит. Понимание того, какой он (вкупе с прочими неприятностями) некрепкий в вере, еще больше подкашивало ему ноги. А ведь он отвечает не только за себя, а и за свою паству.
– Эх, – вздохнул отец Харитон, взял книгу и попытался снова почитать. Это была книга колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». В принципе, теперь отец Харитон таких книг больше не читал, он читал православную литературу, и ему этого вполне хватало. Подобные же книги отец Харитон читал в молодости, когда еще не был священником и даже не думал, что им станет. Тогда, в начале семидесятых, отец Харитон учился в архитектурном институте, слушал битлов, «Дип Пёпл», «Юрай Хип», «Машину времени», Элтона Джона и Джимми Хендрикса, носил длинные волосы (все, что осталось у него от того времени), ездил стопом в Крым и Прибалтику, увлекался буддизмом и маоизмом (тьфу, Господи!), считал себя хиппи. А хиппи для отца Харитона (в миру его звали Андрей Васильев по прозвищу Харрисон) было тогда не пустое слово, а образ жизни – не носить костюмы и галстуки, а носить джинсы и кеды, не стричься, работать сторожем или вообще не работать, аскать на Пушке, ездить стопом, проповедовать ненасилие и свободную любовь, жить коммуной. И он считал, что настолько это правильно так жить, что удивлялся, как другие этого не понимают. Он считал, что им просто нужно объяснить доступно про это дело, и тогда все станут хиппи, и наступит эра всеобщей любви, счастья, цветов и цветомузыки. И он тщетно пытался это всем объяснить – маме, папе, бабушке, друзьям, в милиции, куда его периодически забирали за внешний вид. Но никто не понимал, что это и есть тот образ жизни, к которому, рано или поздно, перейдет всё население планеты Земля, потому что – это хорошо. Чтобы не идти в армию по убеждениям, он лег в психушку и хотел получить там 7Б (маниакально-депрессивный психоз – легкая статья, с которой в армию не брали), но попал в больнице к доктору Бабаяну. Этот доктор защитил недавно диссертацию на тему «Вялотекущая шизофрения». Такого диагноза «Вялотекущая шизофрения» до доктора Бабаяна не существовало, он его сам придумал и, чтобы подтвердить свое открытие, всем его с удовольствием ставил. Андрей тогда не видел особой разницы между 7Б и вялотекущей шизофренией и не возражал. Но одной мелочи он не учел – лечить-то его стали не от 7Б, а от шизофрении, а это две большие разницы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Кроме Розы! Если, конечно, она еще не позабыла, что ей нужно сделать! А если она позабыла, то она позавидует этим цветочкам, позавидует их быстрой и не слишком мучительной смерти! – Доктор-газонокосильщик поднял ногу и резко опустил ее на голову Красному Маку. Головка Мака хрустнула, и во все стороны брызнул сок. Доктор нагнулся к Ирине: – Ты так прекрасна, что я хочу кое-что оставить себе на память, – он протянул руку и отломил один шип.
Ирина вскрикнула от боли и проснулась, села и покрутила головой. Она почувствовала, что во рту у нее как будто чего-то не хватает. Ирина пощупала там языком. Не хватало еще одного зуба!
Она похолодела. Ужасным способом ей напомнили о том, что она должна сделать, показали, что ей не удастся скрыться даже во сне.
– 3 –
В доме Поленова никого не оказалось. Осмотрев чердак, Скрепкин открыл подпол и не нашел там никого. Неглубокий подпол почти полностью был заставлен банками с соленьями – грибами, огурцами, помидорами и патиссонами. В углу стояли ящики с овощами – капустой, морковью, картофелем и свеклой.
У Лени заурчало в животе. Он посмотрел на часы и сказал:
– Пора бы перекусить.
Дед Абатуров, как старшой, дал добро, и Скрепкин начал вытаскивать из погреба банки.
Уже во время обеда дед Семен вспомнил:
– Леонид, набери батюшке… Нужно с ним… это… посоветоваться.
Скрепкин положил ложку, вытащил телефон и поднес его поближе к глазам, чтобы набрать номер.
– Что-то темновато тут стало. Тучи, что ли…
– К дождю, – сказал Коновалов.
– Это плохо, – дед Семен посмотрел в окно. – Опять у нас рекламная пауза получается…
– Тихо! – попросил Скрепкин.
Все замерли, и в избе стало так тихо, что было слышно, как мухи бьются о стекло и ездят друг на друге по подоконнику.
– Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее, – сказал в трубке голос.
– Ну что там? – спросил Абатуров.
– Не отвечает.
– Вот так всегда! Когда кто-то нужен, хрен его найдешь!.. А у тебя, случаем, нет телефонов других батюшек?
Скрепкин развел руками.
– Мракобесы, – сказал вдруг Хомяков.
– Чего? – Скрепкин обиделся.
– Мракобесы, говорю, – повторил Хомяков и зацепил на вилку масленок, – и тунеядцы. Присосутся к старушечьим пенсиям, животы наращивают с жопами, на «мерседесах» разъезжают, дерут баб! Правильно их давили при советской-то власти! Жаль не додавили! Живучие падлы!
Скрепкин кинул на стол ложку и побагровел.
– Слушай, ты, пенсионер персональный! Еще слово скажешь, и я тебе конкретно жопу разорву!
– Давай попробуй! Только это и можете – старикам жопы рвать! Гомосеки-пенкины!
Скрепкин, и без того уже багровый, стал похож на свеклу. Он резко перегнулся через стол, схватил Хомякова за грудки и рванул на себя. Хомяков выскочил из стула и проехался животом по столу. Грибы, помидоры, огурцы – всё полетело в разные стороны. Трехлитровая банка со сливовым вареньем упала на пол, и Мешалкин едва успел отскочить, чтобы варенье не залило ему брюки.
Хомяков проехался по столу, и его лицо оказалось напротив скрепкинского большого кулака. Но Леня не успел ударить. Игорь Степанович приподнялся на руках и врезал Скрепкину лбом по носу. Леня вместе с табуреткой опрокинулся назад. Из его носа потекла за воротник кровь. Он схватил табурет за ножку и кинул в Хомякова. Хомяков пригнулся, табурет, просвистев над его головой, ударил Игоря Степановича по заднице и отскочил Коновалову в живот. Мишка охнул и согнулся.
– Хорош! – заорал дед Семен. – Кончай драку! Это ж дьявол вас искушает!
Но Скрепкин и Хомяков ничего не слышали.
Скрепкин поджал ноги и двинул ими по столу снизу. Стол вместе с Хомяковым и всем, что на нем еще оставалось, с грохотом перевернулся назад, накрыв собой Игоря Степановича. Одна только его голова торчала из-под стола. Скрепкин хотел прыгнуть на столешницу сверху и сплясать на ней, как плясали татаро-монголы на русских князьях. И это было бы концом для Игоря Степановича. Но дед Семен вовремя обхватил Леню за шею и заорал:
– Мишка, Петька, Юрка! Помогите!
Коновалов, Углов и Мешалкин бросились на помощь. И ТУТ СТАЛО ТЕМНО.
Все застыли и повернулись к окну, за которым черный диск луны почти полностью закрыл ослепительный диск солнца. Только маленькая узкая долька солнечного месяца еще оставалась на небе. Но через секунду не стало и ее. Деревня погрузилась во мрак.
– Что это? – послышался из темноты испуганный голос Углова.
– Никак, Конец Света! – пробормотал голос Абатурова.
– Господи! Боже мой! И мертвые встанут из могил и позавидуют живым, что те – живые, а они – мертвые! Свят-свят!
– Да какой на фиг Конец Света! Затмение это! Как и обещали! – сказал голос Мешалкина.
– Кто обещал? – спросил Коновалов.
– По телевизору! Я когда в деревню выезжал, слышал по телевизору у тещи. Сказали, что в воскресенье затмение будет солнечное.
– И тьма поглотила свет, – задумчиво произнес голос Абатурова. – Если это и не конец всему (что навряд ли), то однозначно херово. Ибо не может быть хорошо то, что забирает свет!
– Князь Игорь, – раздался голос Хомякова, – великий древнерусский полководец… Меня, кстати, в его честь назвали…
– То-то ты выеживаешься много! – перебил голос Скрепкина.
– Князь Игорь, – Игорь Степанович проигнорировал замечание Скрепкина, – когда собрался на татар, тоже наблюдал солнечное затмение. Ему старые люди говорят: Куда ты, на хер, отправился?! Это дурной знак! А он сердцем чувствовал, что, и правда, знак дурной, но все равно поехал, чтобы никто не мог подумать, что он обосрался! Да, я пойду, – подумал он.
– И голову, сука, сложу! Но зато от моей доблести русский боевой дух будет высокий!
– Это я подобную историю читал в Кремле, – раздался голос Мешалкина, – в том соборе, где гробницы всяких царей стоят, не помню, как называется. Я детей водил на экскурсию. Вот. И прочитал на одной плите, что там похоронен один князь по фамилии, кажется, Кучка. Он поехал в Орду просить у татар Золотой Ярлык на княжество. Ему татаро-монголы говорят: Якши, русич. Ярлык тебе дадим, пожалуйста, не беспокойся. Но согласно нашему татарскому обычаю ты должен за это три раза пройти между очистительными кострами и один раз упасть в ноги хану… – Ну уж это вам хер! – Кучка им отвечает: – Не станет русский православный христианин ваши басурманские обычаи справлять!.. – А тогда, – татары ему говорят, – мы тебя, русич, будем мучатъ и на кол в конце концов посадим! Поклонись лучше и походи между костров!.. А он тогда сказал: – Хрен! Пусть я на кол сяду, но зато русский дух будет выше татарского! И татары его жестоко пытали, а потом посадили на кол, после чего скормили собакам. Но сами восхищались его мужеством, вернули кости на родину и посмертно дали ему Золотой Ярлык. И этого Кучку за его подвиг православная церковь канонизировала в святого.
– Круто! – сказал Скрепкин. – Я только такого святого чего-то не помню.
– У нас на Руси святых столько, что всех не упомнишь, – сказал Абатуров. – Русь – святая земля.
– А не Израиль никакой, – добавил Коновалов.
– В России, – сказал Мешалкин, – рождается много людей, которые совершают загадочные поступки, и из уважения к этой загадке, многих из них делают святыми, чтобы помнили.
– Русский народ – народ богоносец, – сказал Скрепкин. – Господь дает русским самые сложные задания, смысл которых понятен только ему самому.
– Русские – камикадзе воинства Христова, – сказал Мешалкин.
– Пошли на улицу, – сказал Углов, – отлить надо.
– А где дверь-то?
– Да вроде там где-то…
– Погодите, – Скрепкин зажег своё золотое ZIPPO. Язычок желтого пламени выхватил из темноты очертания предметов и лица людей. Лица людей в неровном освещении зажигалки выглядели как-то не очень. Особенно болезненно выглядело лицо Хомякова с шишкой на лбу. Хомяков был похож на зомби.
– 4 –
Все вышли на крыльцо и помочились во мрак.
– А надолго это затмение-то? – спросил Коновалов.
– Да минут вроде на пять, – Юра застегнул зипер. – Я по телевизору слушал, как у одного жирного психолога ведущий спрашивает: Вот, мол, не могут ли люди испытать во время затмения психический стресс, как животные. Потому что животные во время затмения ведут себя неадекватно. Воют, скулят, рычат, кусаются. А летучие мыши, думая, что наступила ночь, начинают летать… А психолог говорит: Так это ж только на пять минут…
Вдруг протяжный волчий вой прорезал тишину и темноту. Что-то пролетело рядом с людьми.
– Е-пэ-рэ-сэ-тэ! – Мишка поежился. – Ненавижу летучих мышей! Нерусская тварь! И дельфины тоже! И кенгуру! И жирафы в пятнах! И бегемоты! Всех их не очень… Но особенно летучую мышь! Потому что остальные нерусские животные у нас и не водятся! А эта тварь нерусская всё у нас засрала! Русские животные – это кошки, собаки, мыши полевые, канарейки и змеи-гадюки!..
Волчий вой раздался совсем рядом.
– Господи, – Абатуров перекрестился.
И тут они увидели множество светящихся зеленых точек. Точки приближались к ним с трех сторон. Раздался страшный рев. Это шли вампиры. Они решили, что наступила ночь, и повылезали из темных уголков. Вампиры чувствовали, что где-то поблизости люди, полные свежей горячей крови. Первобытный голод терзал их сатанинские желудки, а из их ртов капала гнилая слюна. Ноздри вампиров раздувались от запаха человека, зубы терлись друг о дружку с жутким скрежетом.
Люди попятились.
– Колья! Колья-то в избе остались! – вспомнил Абатуров. – Назад! – Он первым заскочил в избу. За ним кинулись остальные.
Зажигалка погасла, и в темных сенях получилась небольшая куча-мала. Хорошо, что Углов, забежавший в избу последним, успел закрыть за собой дверь.
Наконец люди переместились из сеней в избу. Они забаррикадировали дверь, придвинув к ней стол и шкаф. Только они закончили с дверью, как с той стороны по ней вдарило. Шкаф зашатался и упал на деда Семена, ударив его по голове. Дед Семен рухнул, а шкаф рухнул на него. И если бы Скрепкин не успел у самого пола подхватить шкаф руками, была бы Абатурову крышка. Скрепкин поставил шкаф на место, а Мешалкин за подмышки оттащил Абатурова от двери и положил в угол. Лечить деда времени не было. В окна уже полезли первые вампиры.
Друзья похватали колья и бросились к окнам.
Скрепкин подбежал к окну первым. Он проткнул влезшего до половины монстра в покоцанной жилетке и кепке со сломанным пластмассовым козырьком. Какой-то бывший пенсионер-алкаш. Это немного успокоило Скрепкина. Он еще не очень привык протыкать человекообразных существ. Ему пока казалось, что он делает что-то нехорошее, что-то запретное. И Леня старался думать, что лишает жизни никчемных существ, которым жить больше незачем.
Вампир-пенсионер задымился и вспыхнул, осветив избу зеленовато-синим пламенем преисподней.
У другого окна орудовали Мешалкин и Коновалов. А Углов бегал с колом позади них и кричал:
– Дайте мне! Дайте мне!
Засмотревшись на них, Леня не заметил, как из его окна высунулась рука с когтями. Рука схватила Скрепкина за воротник и с нечеловеческой силой потащила его на улицу.
Скрепкин закричал:
– Помогите! Братцы! – Он растопырил руки и ухватился за раму, но чувствовал, что долго не протянет. Тягловая сила вампира превосходила упирающуюся силу Скрепкина в десятки раз!
Подскочил Хомяков. Он заметался вокруг, пытаясь достать монстра, но Леня стоял так неудобно, что перекрывал своим телом всё окошко. Тогда Хомяков пригнулся, пролез у Лени под мышкой и кольнул вампира в глаз. Но в это время другой вампир, сидевший сверху на окне, нагнулся и цапнул Хомякова в шею. Игорь Степанович вскрикнул, ткнул колом наугад вверх и проколол упыря.
Справа на окно прыгнул еще один. Освободившийся Скрепкин перевернулся и наколол его на кол. Вампир вспыхнул, и Леня застыл в ужасе. Он проткнул свою первую любовь, бывшую одноклассницу Веронику Полушкину. Леню вывернуло. Собственной рукой он сжег мост из Настоящего в Прошлое. Теперь никакого прошлого у него нет и никогда не будет, он потерял это прошлое, и потерял его так ужасно.
Полушкина обуглилась, и кости ее упали в траву.
В окно влез еще один, и Леня машинально его заколол.
Первый солнечный луч ударил Скрепкину в глаз. Он поднял голову и увидел на небе растущий с каждой секундой солнечный месяц.
Вампиры за окном завыли и бросились врассыпную. Скреп-кин увидел, как многие из них дымятся, а у некоторых на голове уже вспыхнули волосы.
Скрепкин опустил кол. Нападение нечисти было отбито.
Глава третья
ПАДЕНИЕ ГАБРИЭЛЯ ГАРСИА МАРКЕСА
Установлено, что дьяволу присущи серные запахи, а тут всего лишь чуточку сулемы…
Маркес
– 1 –
Отец Харитон положил книжку на тумбочку, снял очки и провел ладонью по глазам. Книга не читалась, в голову лезли мысли, никакого отношения к литературе не имеющие. Это не были даже мысли о Боге, о котором отец Харитон думал вроде бы не переставая. Нет, это не были мысли о Боге, это были суетные мысли, их нашептывал отцу Харитону не светлый образ, а темный инстинкт животного, загнанного в кусты. Животного, скорее всего зайца, который недостойным образом петляет и запутывает следы, спасая свою шкурку, вместо того чтобы повернуться, как отец Мень, к Врагу лицом и сказать: Изыди!
Отец Харитон тяжело вздохнул. Он думал, что подобные мысли давно уже изжил в себе, и последние годы живет всецело мыслями о Боге, и что бы с ним ни приключилось, он никогда не поменяет эти мысли, потому что Бог – это компас, и когда твой взор обращен к Богу, ты всегда видишь правильное направление, которому надо следовать. А если же ты, не обращая глаза Небу, ищешь направление самостоятельно, бесы овладевают твоей навигацией, и Путь твой мрачен и ведет в темный дремучий лес или пропасть. Об этом твердо знал отец Харитон и считал, что ничто не в силах повернуть его мысли в другую сторону. А вот нате! Оказывается, не так он, отец Харитон, был крепок верой, как рассчитывал! Оказывается, крепость его была крепка, пока ее ничего не беспокоило. А стоило случиться небольшому катаклизму – и вера его, как башня Вавилонская, уже дрогнула, зашаталась, и сверху с нее вниз посыпались первые кирпичики. Никак не ожидал отец Харитон, что он такой. Он думал, что он уже давно иной, преобразившийся в Христовой вере. А тут, будто кто под компас указующий подложил железный топор, как у Жуля Верна, и теперь компас испортился, и стрелка, как бешеная, крутится и дрожит. Понимание того, какой он (вкупе с прочими неприятностями) некрепкий в вере, еще больше подкашивало ему ноги. А ведь он отвечает не только за себя, а и за свою паству.
– Эх, – вздохнул отец Харитон, взял книгу и попытался снова почитать. Это была книга колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». В принципе, теперь отец Харитон таких книг больше не читал, он читал православную литературу, и ему этого вполне хватало. Подобные же книги отец Харитон читал в молодости, когда еще не был священником и даже не думал, что им станет. Тогда, в начале семидесятых, отец Харитон учился в архитектурном институте, слушал битлов, «Дип Пёпл», «Юрай Хип», «Машину времени», Элтона Джона и Джимми Хендрикса, носил длинные волосы (все, что осталось у него от того времени), ездил стопом в Крым и Прибалтику, увлекался буддизмом и маоизмом (тьфу, Господи!), считал себя хиппи. А хиппи для отца Харитона (в миру его звали Андрей Васильев по прозвищу Харрисон) было тогда не пустое слово, а образ жизни – не носить костюмы и галстуки, а носить джинсы и кеды, не стричься, работать сторожем или вообще не работать, аскать на Пушке, ездить стопом, проповедовать ненасилие и свободную любовь, жить коммуной. И он считал, что настолько это правильно так жить, что удивлялся, как другие этого не понимают. Он считал, что им просто нужно объяснить доступно про это дело, и тогда все станут хиппи, и наступит эра всеобщей любви, счастья, цветов и цветомузыки. И он тщетно пытался это всем объяснить – маме, папе, бабушке, друзьям, в милиции, куда его периодически забирали за внешний вид. Но никто не понимал, что это и есть тот образ жизни, к которому, рано или поздно, перейдет всё население планеты Земля, потому что – это хорошо. Чтобы не идти в армию по убеждениям, он лег в психушку и хотел получить там 7Б (маниакально-депрессивный психоз – легкая статья, с которой в армию не брали), но попал в больнице к доктору Бабаяну. Этот доктор защитил недавно диссертацию на тему «Вялотекущая шизофрения». Такого диагноза «Вялотекущая шизофрения» до доктора Бабаяна не существовало, он его сам придумал и, чтобы подтвердить свое открытие, всем его с удовольствием ставил. Андрей тогда не видел особой разницы между 7Б и вялотекущей шизофренией и не возражал. Но одной мелочи он не учел – лечить-то его стали не от 7Б, а от шизофрении, а это две большие разницы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70