Вдруг что-то высветится? Вдруг мы сможем сделать какие-то выводы?
– Возможно, возможно, – откликнулся консул. Хедден и Корсильяс промолчали.
Дворец, охватывающий площадь изысканным полукругом, сиял. Огни взбегали от подножия здания к башенкам и шпилям; окна, распахнутые настежь, выбрасывали пучки света в вечерний сумрак, – и шум начинающегося бала разносился над смолкнувшей Столицей. Двое полицейских на мотороллерах встретили машину консула у выезда на площадь и проводили до парадного подъезда дворца. Отчаянно свистя, они разогнали автомашины частных лиц, и консул получил возможность приблизиться ко дворцу с необходимой по местным требованиям торжественностью.
Как обычно, у входа представителей Земной Федерации встречал господин Гилакс – в парадном мундире, важный и неприступный. В должностных функциях этого наглого молодого господина земляне до сих пор толком не разобрались, – во всяком случае, он, видимо, представлял собой нечто среднее между министром внутренних дел и начальником дворцовой охраны. Но, несмотря на внушительную внешность, Гилакс, кажется, не пользовался особым влиянием в свите нынешнего Правителя. Может быть, просто потому, что был еще слишком молод. А может быть, и по другим причинам.
– Высокочтимый Правитель Тофета, господин Сапт, ждет гостей, – громко объявил Гилакс, и вокруг машины консула в то же мгновение замельтешили ливреи – с десяток лиц внутренней охраны, старательно изображавших из себя лакеев, раскрыли дверцы машины, поддерживали землян под локотки, ведя их к распахнутым дверям… Елисеев достаточно спокойно относился к манерам тофетцев, но молодых сотрудников – особенно Хеддена – эта суета изрядно раздражала. Тем не менее земляне проследовали во дворец, храня на лицах выражение радости и благодарности, – не всякого встречают так у этого порога.
Вечер шел своим чередом. Толпа переливалась из одного зала в другой, шелестели нарядные платья дам, позвякивали ордена высокопоставленных лиц, музыка гремела беспрерывно, – в общем, ничего нового. Елисеева наконец оставили в покое – официальная часть закончилась, а во время танцев даже самые заядлые политики Тофета предпочитали общество дам обществу любого консула, будь он консулом самого Господа Бога.
Елисеев отошел в сторонку, прислонился к огромной пальме, растущей как бы прямо из пола (весь центральный зал был обсажен по периметру пальмами и декоративными кустами), и наблюдал за веселящейся толпой, обдумывая намек, сделанный первым министром с полчаса назад. Намек был прозрачен и в то же время туманен. Министр заявил консулу: «Я полагаю, мы все же договоримся. Тем более – ждать недолго». Что могли означать эти слова? Ну, насчет «договоримся» Елисеев не сомневался; первый министр, безусловно, имел в виду беседы Гилакса с сотрудниками консульства – насчет какого-то таинственного «возвышения» землян, буде они пожелают возвыситься. С самим консулом Гилакс не говорил на эту странную тему, но уже успел нашептать свои предложения троим сотрудникам, и, насколько они могли понять его намеки, предлагал он не больше и не меньше, как Должности в правительстве Тофета – в каком-то будущем правительстве… то есть похоже было на то, что во дворце зрел заговор. А вот насчет того, что ждать осталось недолго… это смутило Елисеева. Он сейчас соображал: нужно ли сообщить Правителю о своих подозрениях или делать этого все же нельзя? Не расценит ли Федерация такой шаг как вмешательство в дела планеты? И стоит ли в них вмешиваться? Или гораздо лучше предоставить событиям идти своим чередом? Да, задачка. Елисеев все больше склонялся к мысли, что невмешательство – тоже палка о двух концах, ведь для кого-то такая позиция может оказаться весьма и весьма выгодной… для Гилакса, например. Но ведь он, консул, волей-неволей судит по меркам Земли, а по этим меркам что Правитель, что Гилакс– одинаковое барахло. И ничего тут не поделаешь, просто здешнее человечество находится на таком этапе развития, когда моральные ценности имеют не абсолютное, а относительное значение. Ускорить же процесс невозможно, и не только невозможно, но и опасна для планеты такая попытка. Впрочем, сейчас речь должна идти не о социальной эволюции, а о конкретном факте. Заговор. Что делать?..
Чья-то рука легла на плечо консула, и Елисеев обернулся. Из-за мохнатого ствола пальмы выбралась, как из засады, девушка лет шестнадцати, в вечернем платье, – дочь первого министра.
– Здравствуйте, Ласкьяри, – раскланялся Елисеев.
– Добрый вечер, господин консул Земной Федерации, – парадно и заученно улыбнулась девушка и тут же фыркнула, не сдержавшись. – Что это вы тут притаились? У вас ужасно таинственный вид.
– Вот как? Я, собственно, просто немного устал.
– Вы не любите балов! – торжественно объявила Ласкьяри. – И я, между прочим, давно это заметила, так что не отпирайтесь.
– Н-ну… действительно не очень люблю. Шумно.
– В таком случае пойдемте в сад, погуляем. Там сейчас никого нет. Я хочу вас кое о чем спросить.
– Извольте.
Предложив девушке руку, Елисеев повел ее через гремящую музыкой анфиладу к выходу в сад. Никто не попытался завладеть вниманием консула – веселье дошло до пика, и танцующие просто не замечали ни Елисеева, ни его спутницу. Наконец они выбрались из дворца.
Яркими пунктирами светились фонари над аллеями, рисуя желтые круги на песке дорожек. Ночные цветы казались готовыми взлететь бабочками – а настоящие бабочки, садясь на дорожки, прикидывались опавшими цветками. Ласкьяри, очень любившая этот сад, сегодня почти не смотрела по сторонам, шла, опустив голову, и Елисеев впервые с некоторым удивлением обнаружил, что милая девочка далеко не так легкомысленна, как это всегда ему казалось. Что-то проявилось в ее лице… наводящее на размышления.
Но вот Ласкьяри заговорила.
– Господин консул, я хотела бы получить все же ответ на вопрос, который уже задавала вам. Почему вы оказались именно в нашей стране?
– Но, Ласкьяри, ведь я уже не раз говорил вам,
что…
– Я прекрасно помню все, что вы говорили. Что это случайность, что вы с помощью этих ваших орбитальных разведчиков выбрали страну с наиболее высоким техническим уровнем и так далее. Но я не верю этому.
– Почему?
– Мне кажется, господин консул, – насмешливо сказала девушка, – что вам прекрасно известны причины моего недоверия к этим так называемым объяснениям.
– Но я клянусь вам, Ласкьяри, что говорю чистую правду. И вообще у нас не принято лгать. «
– Но разрешается умалчивать? Елисеев улыбнулся:
– Умалчивать? Ну, только в самых необходимых случаях. Например, в вопросах политики.
– А разве мой вопрос не относится к сфере политических интересов?
– Право, не знаю, – развел руками Адриан Станиславович. – Я в растерянности, поскольку мне неясен подтекст вашего вопроса. А подтекст, безусловно, имеется. Но в любом случае мне нечего добавить к прежнему ответу.
– Значит, вы не хотите говорить серьезно, – огорченно сказала девушка. – Вы считаете меня ребенком, это я понимаю. Но вы забываете, что я – дочь первого министра. И хотя мой отец сравнительно поздно получил право на власть, все же я с семи лет росла во дворце. И знаю достаточно много. И хочу вам сказать я на вашей стороне.
Ласкьяри резко повернулась и убежала. Елисеев некоторое время в задумчивости стоял в золотом круге света, вглядываясь в полутьму аллеи, – девушка словно растворилась в густом ночном воздухе, даже ее шагов консул не слышал… «Получил право на власть… Я на вашей стороне…»
Это было что-то новенькое. И неожиданное.
Елисеев пошел во дворец.
Ласкьяри больше не появилась в залах; во всяком случае, Елисееву увидеть ее не удалось. Но возможно, она просто старалась избегать консула. Разыскав Корсильяса и Росинского, Елисеев рассказал им о беседе с дочерью первого министра. Росинский задумался, соотнося слова Ласкьяри с тем, что говорил ему Гилакс, предлагая таинственное «возвышение», а Корсильяс заявил, что дело явно нечисто и необходимо пустить по следу Ольшеса, – и тут же перешел от слов к действиям, отправившись искать Даниила Петровича. Елисеев и Росинский остались вдвоем. Они выбрали уголок потише, за тройкой колонн в углу одного из боковых залов, перетащили туда два кресла и уселись, решив здесь, в относительном уединении, дождаться конца бала. Росинский спросил:
– Адриан Станиславович, вам не кажется, что во дворце готовится переворот? У меня лично именно такое впечатление.
– Да, – согласился Елисеев, – я тоже об этом подумал. Но что мы можем сделать? Мы всего лишь сторонние наблюдатели, наше дело – культурный обмен, к тому же в ограниченных пределах, – на уровне, не превышающем возможностей данной цивилизации… а заговоры и перевороты – это, знаете… здесь мы не компетентны.
– Но если нас втягивают в эту авантюру? Не напрасно же Гилакс агитирует. Неужели мы не вправе просто предупредить Правителя?
– Вмешательство во внутренние дела…
– Ну какое это вмешательство, Адриан Станиславович? В конце концов, заговор, переворот – это почти наверняка кровопролитие, бунт, черт-те что… Почему вы считаете, что мы не вправе остановить это?
– Вы знаете позицию Федерации в таких вопросах.
– Знаю, знаю! Но – повторяю – нас ведь втягивают в заговор, мы не сами придумали в него вмешиваться. Гилакс наверняка играет важную роль в предстоящем, я уверен в этом. Почему нельзя хотя бы просто сказать ему, что мы хотим сообщить о его предложениях главе Тофета?
– Это только ускорит ход событий.
– Да… пожалуй, вы правы. Но я не могу вот так сидеть и ожидать неведомо чего. Мне это противно.
– Давайте отложим эту тему до возвращения в консульство. Здесь, на балу… вам не кажется, что мы ведем себя не слишком осторожно?
Росинский прошелся взглядом по колоннам, обернулся и оглядел стену позади себя, словно ища что-то.
– Вы думаете, нас могут подслушивать? – спросил он.
– Я думаю, нам лучше помолчать, – ответил консул., В просвете между колоннами мелькнула фигура Хеддена, и Росинский сорвался с места. Через минуту он вернулся с социологом. – А что это вы тут прячетесь? – удивился Богдан Маркович, увидя за колоннами консула. – Отдыхаем, – объяснил Елисеев. – И шум, здесь не очень слышен.
Бал, как обычно, закончился вскоре после полуночи. В сопровождении униформистов сотрудники консульства проследовали к машине. Ольшее, сев за руль, осторожно тронул автомобиль сместа, и синее хромированное чудище скользнуло с освещенной площади в темную щель улицы. – Даниил Петрович, – спросил Елисеев, – вы точно знаете, что магнитофонов у них еще нет?
Даже у военных?
– Абсолютно точно, – заверил консула второй помощник.
– И уровень развития радиотехники не позволяет установить в машине что-либо такое… эдакое?
– Можете быть спокойны, – сказал Ольшес. – Подслушивать они пока что умеют только ушами,
– Хорошо, спасибо. Значит, в машине мы можем говорить.
– В консульстве тоже. Но нужно предварительно проверить, не прячется ли кто-нибудь за дверью, – очень серьезно уточнил Ольшес.
Хедден фыркнул, и Елисеев, обернувшись, укоризненно взглянул на него.
– Богдан Маркович, что-то вы никак не хотите понять, что ситуация для нас более чем неприятна. Кстати, вы сегодня говорили с Правителем о поездке в степи? – Опять не разрешил, – коротко ответил Хедден.
– Жаль. И непонятно, что его останавливает. Вы объяснили, надеюсь, что не собираетесь как-то влиять на жизнь степных обитателей, что они интересуют вас лишь как специалиста по первобытным культурам?
– Да уж объяснил, само собой, – пробурчал Хедден. – Сколько раз, кстати, можно объяснять одно и то же? Только он ведь слушать не хочет. Вообще. Стоит заикнуться о степях – чуть ли не в бешенство впадает.
– Странненько, – сказал Ольшес. – Очень даже странновато. Что это такое они от нас скрывают?
– Почему – скрывают? – удивился Елисеев. – Может быть, это просто чувство неловкости. В конце концов, их страна имеет наиболее высокий на планете уровень развития – и одновременно здесь кочуют в степях полудикие племена.
– Они, кстати, довольно часто оказываются на морском побережье, эти якобы дикие племена, – заметил Ольшес. – А оно от степей неблизко. Зато совсем рядом с очагами цивилизации.
– На побережье? – переспросил Хедден. – Ты откуда знаешь?
– А вот знаю.
– Что делать степным кочевникам у моря?
– Ничего они там не делают. Разбивают лагерь и сидят целыми днями на песке, на воду смотрят.
Елисеев с интересом глянул на своего второго помощника. Конечно, консула предупреждали, что' Ольшес – работник особой квалификации, но чтобы так… практически не выходя из здания консульства умудриться собрать сведения о племенах, даже разговор о которых представляет нечто вроде табу… Ну и ну.
– Приехали, – объявил Ольшес, выворачивая руль и подгоняя авто к подъезду консульства. – Вылазь, братва.
– Даниил Петрович, – укоризненно сказал Ро-синский, – ну что у вас за выражения, стыдно слушать.
– Не вижу, чтобы вы покраснели, – огрызнулся Ольшес.
Тут же вмешался Корсильяс:
– Ты потому не видишь, что темно. А так он весь пылает, и уши у него завяли.
Росинский не выдержал, рассмеялся и вышел из машины. Елисеев на мгновение задержался – додумывал. Странные племена – закрытая тема. Право на власть… Ч-черт… что за путаница? А
На следующий день в консульство с утра пораньше явилась Ласкьяри. На первый взгляд в этом визите не было ничего особенного – она вообще приходила к землянам довольно часто, ее очень интересовала жизнь людей, так похожих на ее соотечественников, и в то же время таких других, далеких и непонятных. Она подолгу расспрашивала Елисеева о Земле, о Федерации и часто повторяла, что земляне пришли на Ауяну из тьмы будущих времен. Елисеев смеялся и уверял ее, что будущие времена – отнюдь не тьма, а наоборот, довольно ярко освещенное место, но Ласкьяри в таких случаях бывала предельно серьезна и говорила: «Не спорьте, я лучше знаю». Работники консульства посмеивались над Адрианом Станиславовичем – девушка не скрывала своей влюбленности в консула. Но конечно, всерьез никто не мог отнестись к такому юному существу. Впрочем, Ласкьяри никому не мешала, скорее наоборот – с ее помощью многое становилось яснее. Дочь первого министра, как ни говори…
Но в этот раз Ласкьяри не стала задавать вопросов о Земле. Она пришла в кабинет Елисеева, забралась в кресло, свернулась клубочком и очень долго молчала. Елисеев занимался делами, не обращая на девушку особого внимания, – он давно привык относиться к ней как к дочери.
Наконец Ласкьяри заговорила:
– Знаете, меня скоро выдают замуж. Елисеев изумленно уставился на нее:
– Замуж? Но вы слишком молоды, Ласкьяри. У вас ведь выходят замуж гораздо позже, не так ли?
– Есть исключения, – спокойно пояснила Ласкьяри. – Для детей тех, кто имеет право на власть.
– Послушайте, Ласкьяри, – решительно сказал консул, – мы здесь уже больше полугода, но такого любопытного выражения до сих пор не слышали. Что значит «право на власть»? Разве может быть так, чтобы один человек имел право на власть, а другой – нет? Разве не все люди одинаковы?
– Само собой, – согласилась Ласкьяри. – При рождении все абсолютно равны. Дублатами становятся немного – или намного – позже.
– Кем… кем становятся?
Ласкьяри посмотрела на Елисеева странным, тяжелым взглядом. Консулу стало не по себе – уж очень не вязалось такое выражение глаз с юным личиком. Он ждал ответа, но Ласкьяри выбралась из кресла и направилась к двери. Взявшись за ручку, она обернулась и сказала:
– Я не могу вам сейчас рассказать… Но вы не забывайте: я на вашей стороне.
– Как это может быть? – удивился консул. – Вы – на нашей стороне? На стороне Земной Федерации – против родной планеты? И в чем, в Каком деле вы на нашей стороне?
Ласкьяри улыбнулась:
– Вы не поняли меня. Земная Федерация тут ни при чем. Я говорю о вас, господин консул. Только о вас.
И вышла.
Немного подумав, Елисеев по внутренней связи вызвал Ольшеса.
Несколько дней ничего нового, а тем более тревожащего не происходило, и Елисеев начал склоняться к мысли, что Ласкьяри либо что-то напутала, либо просто разыграла его, тем более что девушка заходила в консульство, как обычно, и задавала вопросы, слушала, смеялась… в общем, вела себя совершенно спокойно и разговоров на таинственные темы больше не заводила. Правда, все эти дни Елисеев почти не видел Ольшеса, но, спросив секретаря о втором помощнике, всегда получал точный ответ – куда сегодня отбыл Даниил Петрович, по какому поводу и на какое время. Так что причин для беспокойства у консула как будто бы не было.
Единственное, что настораживало работников консульства и не давало им забыть о странном предупреждении Ласкьяри, – это участившиеся визиты Гилакса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Возможно, возможно, – откликнулся консул. Хедден и Корсильяс промолчали.
Дворец, охватывающий площадь изысканным полукругом, сиял. Огни взбегали от подножия здания к башенкам и шпилям; окна, распахнутые настежь, выбрасывали пучки света в вечерний сумрак, – и шум начинающегося бала разносился над смолкнувшей Столицей. Двое полицейских на мотороллерах встретили машину консула у выезда на площадь и проводили до парадного подъезда дворца. Отчаянно свистя, они разогнали автомашины частных лиц, и консул получил возможность приблизиться ко дворцу с необходимой по местным требованиям торжественностью.
Как обычно, у входа представителей Земной Федерации встречал господин Гилакс – в парадном мундире, важный и неприступный. В должностных функциях этого наглого молодого господина земляне до сих пор толком не разобрались, – во всяком случае, он, видимо, представлял собой нечто среднее между министром внутренних дел и начальником дворцовой охраны. Но, несмотря на внушительную внешность, Гилакс, кажется, не пользовался особым влиянием в свите нынешнего Правителя. Может быть, просто потому, что был еще слишком молод. А может быть, и по другим причинам.
– Высокочтимый Правитель Тофета, господин Сапт, ждет гостей, – громко объявил Гилакс, и вокруг машины консула в то же мгновение замельтешили ливреи – с десяток лиц внутренней охраны, старательно изображавших из себя лакеев, раскрыли дверцы машины, поддерживали землян под локотки, ведя их к распахнутым дверям… Елисеев достаточно спокойно относился к манерам тофетцев, но молодых сотрудников – особенно Хеддена – эта суета изрядно раздражала. Тем не менее земляне проследовали во дворец, храня на лицах выражение радости и благодарности, – не всякого встречают так у этого порога.
Вечер шел своим чередом. Толпа переливалась из одного зала в другой, шелестели нарядные платья дам, позвякивали ордена высокопоставленных лиц, музыка гремела беспрерывно, – в общем, ничего нового. Елисеева наконец оставили в покое – официальная часть закончилась, а во время танцев даже самые заядлые политики Тофета предпочитали общество дам обществу любого консула, будь он консулом самого Господа Бога.
Елисеев отошел в сторонку, прислонился к огромной пальме, растущей как бы прямо из пола (весь центральный зал был обсажен по периметру пальмами и декоративными кустами), и наблюдал за веселящейся толпой, обдумывая намек, сделанный первым министром с полчаса назад. Намек был прозрачен и в то же время туманен. Министр заявил консулу: «Я полагаю, мы все же договоримся. Тем более – ждать недолго». Что могли означать эти слова? Ну, насчет «договоримся» Елисеев не сомневался; первый министр, безусловно, имел в виду беседы Гилакса с сотрудниками консульства – насчет какого-то таинственного «возвышения» землян, буде они пожелают возвыситься. С самим консулом Гилакс не говорил на эту странную тему, но уже успел нашептать свои предложения троим сотрудникам, и, насколько они могли понять его намеки, предлагал он не больше и не меньше, как Должности в правительстве Тофета – в каком-то будущем правительстве… то есть похоже было на то, что во дворце зрел заговор. А вот насчет того, что ждать осталось недолго… это смутило Елисеева. Он сейчас соображал: нужно ли сообщить Правителю о своих подозрениях или делать этого все же нельзя? Не расценит ли Федерация такой шаг как вмешательство в дела планеты? И стоит ли в них вмешиваться? Или гораздо лучше предоставить событиям идти своим чередом? Да, задачка. Елисеев все больше склонялся к мысли, что невмешательство – тоже палка о двух концах, ведь для кого-то такая позиция может оказаться весьма и весьма выгодной… для Гилакса, например. Но ведь он, консул, волей-неволей судит по меркам Земли, а по этим меркам что Правитель, что Гилакс– одинаковое барахло. И ничего тут не поделаешь, просто здешнее человечество находится на таком этапе развития, когда моральные ценности имеют не абсолютное, а относительное значение. Ускорить же процесс невозможно, и не только невозможно, но и опасна для планеты такая попытка. Впрочем, сейчас речь должна идти не о социальной эволюции, а о конкретном факте. Заговор. Что делать?..
Чья-то рука легла на плечо консула, и Елисеев обернулся. Из-за мохнатого ствола пальмы выбралась, как из засады, девушка лет шестнадцати, в вечернем платье, – дочь первого министра.
– Здравствуйте, Ласкьяри, – раскланялся Елисеев.
– Добрый вечер, господин консул Земной Федерации, – парадно и заученно улыбнулась девушка и тут же фыркнула, не сдержавшись. – Что это вы тут притаились? У вас ужасно таинственный вид.
– Вот как? Я, собственно, просто немного устал.
– Вы не любите балов! – торжественно объявила Ласкьяри. – И я, между прочим, давно это заметила, так что не отпирайтесь.
– Н-ну… действительно не очень люблю. Шумно.
– В таком случае пойдемте в сад, погуляем. Там сейчас никого нет. Я хочу вас кое о чем спросить.
– Извольте.
Предложив девушке руку, Елисеев повел ее через гремящую музыкой анфиладу к выходу в сад. Никто не попытался завладеть вниманием консула – веселье дошло до пика, и танцующие просто не замечали ни Елисеева, ни его спутницу. Наконец они выбрались из дворца.
Яркими пунктирами светились фонари над аллеями, рисуя желтые круги на песке дорожек. Ночные цветы казались готовыми взлететь бабочками – а настоящие бабочки, садясь на дорожки, прикидывались опавшими цветками. Ласкьяри, очень любившая этот сад, сегодня почти не смотрела по сторонам, шла, опустив голову, и Елисеев впервые с некоторым удивлением обнаружил, что милая девочка далеко не так легкомысленна, как это всегда ему казалось. Что-то проявилось в ее лице… наводящее на размышления.
Но вот Ласкьяри заговорила.
– Господин консул, я хотела бы получить все же ответ на вопрос, который уже задавала вам. Почему вы оказались именно в нашей стране?
– Но, Ласкьяри, ведь я уже не раз говорил вам,
что…
– Я прекрасно помню все, что вы говорили. Что это случайность, что вы с помощью этих ваших орбитальных разведчиков выбрали страну с наиболее высоким техническим уровнем и так далее. Но я не верю этому.
– Почему?
– Мне кажется, господин консул, – насмешливо сказала девушка, – что вам прекрасно известны причины моего недоверия к этим так называемым объяснениям.
– Но я клянусь вам, Ласкьяри, что говорю чистую правду. И вообще у нас не принято лгать. «
– Но разрешается умалчивать? Елисеев улыбнулся:
– Умалчивать? Ну, только в самых необходимых случаях. Например, в вопросах политики.
– А разве мой вопрос не относится к сфере политических интересов?
– Право, не знаю, – развел руками Адриан Станиславович. – Я в растерянности, поскольку мне неясен подтекст вашего вопроса. А подтекст, безусловно, имеется. Но в любом случае мне нечего добавить к прежнему ответу.
– Значит, вы не хотите говорить серьезно, – огорченно сказала девушка. – Вы считаете меня ребенком, это я понимаю. Но вы забываете, что я – дочь первого министра. И хотя мой отец сравнительно поздно получил право на власть, все же я с семи лет росла во дворце. И знаю достаточно много. И хочу вам сказать я на вашей стороне.
Ласкьяри резко повернулась и убежала. Елисеев некоторое время в задумчивости стоял в золотом круге света, вглядываясь в полутьму аллеи, – девушка словно растворилась в густом ночном воздухе, даже ее шагов консул не слышал… «Получил право на власть… Я на вашей стороне…»
Это было что-то новенькое. И неожиданное.
Елисеев пошел во дворец.
Ласкьяри больше не появилась в залах; во всяком случае, Елисееву увидеть ее не удалось. Но возможно, она просто старалась избегать консула. Разыскав Корсильяса и Росинского, Елисеев рассказал им о беседе с дочерью первого министра. Росинский задумался, соотнося слова Ласкьяри с тем, что говорил ему Гилакс, предлагая таинственное «возвышение», а Корсильяс заявил, что дело явно нечисто и необходимо пустить по следу Ольшеса, – и тут же перешел от слов к действиям, отправившись искать Даниила Петровича. Елисеев и Росинский остались вдвоем. Они выбрали уголок потише, за тройкой колонн в углу одного из боковых залов, перетащили туда два кресла и уселись, решив здесь, в относительном уединении, дождаться конца бала. Росинский спросил:
– Адриан Станиславович, вам не кажется, что во дворце готовится переворот? У меня лично именно такое впечатление.
– Да, – согласился Елисеев, – я тоже об этом подумал. Но что мы можем сделать? Мы всего лишь сторонние наблюдатели, наше дело – культурный обмен, к тому же в ограниченных пределах, – на уровне, не превышающем возможностей данной цивилизации… а заговоры и перевороты – это, знаете… здесь мы не компетентны.
– Но если нас втягивают в эту авантюру? Не напрасно же Гилакс агитирует. Неужели мы не вправе просто предупредить Правителя?
– Вмешательство во внутренние дела…
– Ну какое это вмешательство, Адриан Станиславович? В конце концов, заговор, переворот – это почти наверняка кровопролитие, бунт, черт-те что… Почему вы считаете, что мы не вправе остановить это?
– Вы знаете позицию Федерации в таких вопросах.
– Знаю, знаю! Но – повторяю – нас ведь втягивают в заговор, мы не сами придумали в него вмешиваться. Гилакс наверняка играет важную роль в предстоящем, я уверен в этом. Почему нельзя хотя бы просто сказать ему, что мы хотим сообщить о его предложениях главе Тофета?
– Это только ускорит ход событий.
– Да… пожалуй, вы правы. Но я не могу вот так сидеть и ожидать неведомо чего. Мне это противно.
– Давайте отложим эту тему до возвращения в консульство. Здесь, на балу… вам не кажется, что мы ведем себя не слишком осторожно?
Росинский прошелся взглядом по колоннам, обернулся и оглядел стену позади себя, словно ища что-то.
– Вы думаете, нас могут подслушивать? – спросил он.
– Я думаю, нам лучше помолчать, – ответил консул., В просвете между колоннами мелькнула фигура Хеддена, и Росинский сорвался с места. Через минуту он вернулся с социологом. – А что это вы тут прячетесь? – удивился Богдан Маркович, увидя за колоннами консула. – Отдыхаем, – объяснил Елисеев. – И шум, здесь не очень слышен.
Бал, как обычно, закончился вскоре после полуночи. В сопровождении униформистов сотрудники консульства проследовали к машине. Ольшее, сев за руль, осторожно тронул автомобиль сместа, и синее хромированное чудище скользнуло с освещенной площади в темную щель улицы. – Даниил Петрович, – спросил Елисеев, – вы точно знаете, что магнитофонов у них еще нет?
Даже у военных?
– Абсолютно точно, – заверил консула второй помощник.
– И уровень развития радиотехники не позволяет установить в машине что-либо такое… эдакое?
– Можете быть спокойны, – сказал Ольшес. – Подслушивать они пока что умеют только ушами,
– Хорошо, спасибо. Значит, в машине мы можем говорить.
– В консульстве тоже. Но нужно предварительно проверить, не прячется ли кто-нибудь за дверью, – очень серьезно уточнил Ольшес.
Хедден фыркнул, и Елисеев, обернувшись, укоризненно взглянул на него.
– Богдан Маркович, что-то вы никак не хотите понять, что ситуация для нас более чем неприятна. Кстати, вы сегодня говорили с Правителем о поездке в степи? – Опять не разрешил, – коротко ответил Хедден.
– Жаль. И непонятно, что его останавливает. Вы объяснили, надеюсь, что не собираетесь как-то влиять на жизнь степных обитателей, что они интересуют вас лишь как специалиста по первобытным культурам?
– Да уж объяснил, само собой, – пробурчал Хедден. – Сколько раз, кстати, можно объяснять одно и то же? Только он ведь слушать не хочет. Вообще. Стоит заикнуться о степях – чуть ли не в бешенство впадает.
– Странненько, – сказал Ольшес. – Очень даже странновато. Что это такое они от нас скрывают?
– Почему – скрывают? – удивился Елисеев. – Может быть, это просто чувство неловкости. В конце концов, их страна имеет наиболее высокий на планете уровень развития – и одновременно здесь кочуют в степях полудикие племена.
– Они, кстати, довольно часто оказываются на морском побережье, эти якобы дикие племена, – заметил Ольшес. – А оно от степей неблизко. Зато совсем рядом с очагами цивилизации.
– На побережье? – переспросил Хедден. – Ты откуда знаешь?
– А вот знаю.
– Что делать степным кочевникам у моря?
– Ничего они там не делают. Разбивают лагерь и сидят целыми днями на песке, на воду смотрят.
Елисеев с интересом глянул на своего второго помощника. Конечно, консула предупреждали, что' Ольшес – работник особой квалификации, но чтобы так… практически не выходя из здания консульства умудриться собрать сведения о племенах, даже разговор о которых представляет нечто вроде табу… Ну и ну.
– Приехали, – объявил Ольшес, выворачивая руль и подгоняя авто к подъезду консульства. – Вылазь, братва.
– Даниил Петрович, – укоризненно сказал Ро-синский, – ну что у вас за выражения, стыдно слушать.
– Не вижу, чтобы вы покраснели, – огрызнулся Ольшес.
Тут же вмешался Корсильяс:
– Ты потому не видишь, что темно. А так он весь пылает, и уши у него завяли.
Росинский не выдержал, рассмеялся и вышел из машины. Елисеев на мгновение задержался – додумывал. Странные племена – закрытая тема. Право на власть… Ч-черт… что за путаница? А
На следующий день в консульство с утра пораньше явилась Ласкьяри. На первый взгляд в этом визите не было ничего особенного – она вообще приходила к землянам довольно часто, ее очень интересовала жизнь людей, так похожих на ее соотечественников, и в то же время таких других, далеких и непонятных. Она подолгу расспрашивала Елисеева о Земле, о Федерации и часто повторяла, что земляне пришли на Ауяну из тьмы будущих времен. Елисеев смеялся и уверял ее, что будущие времена – отнюдь не тьма, а наоборот, довольно ярко освещенное место, но Ласкьяри в таких случаях бывала предельно серьезна и говорила: «Не спорьте, я лучше знаю». Работники консульства посмеивались над Адрианом Станиславовичем – девушка не скрывала своей влюбленности в консула. Но конечно, всерьез никто не мог отнестись к такому юному существу. Впрочем, Ласкьяри никому не мешала, скорее наоборот – с ее помощью многое становилось яснее. Дочь первого министра, как ни говори…
Но в этот раз Ласкьяри не стала задавать вопросов о Земле. Она пришла в кабинет Елисеева, забралась в кресло, свернулась клубочком и очень долго молчала. Елисеев занимался делами, не обращая на девушку особого внимания, – он давно привык относиться к ней как к дочери.
Наконец Ласкьяри заговорила:
– Знаете, меня скоро выдают замуж. Елисеев изумленно уставился на нее:
– Замуж? Но вы слишком молоды, Ласкьяри. У вас ведь выходят замуж гораздо позже, не так ли?
– Есть исключения, – спокойно пояснила Ласкьяри. – Для детей тех, кто имеет право на власть.
– Послушайте, Ласкьяри, – решительно сказал консул, – мы здесь уже больше полугода, но такого любопытного выражения до сих пор не слышали. Что значит «право на власть»? Разве может быть так, чтобы один человек имел право на власть, а другой – нет? Разве не все люди одинаковы?
– Само собой, – согласилась Ласкьяри. – При рождении все абсолютно равны. Дублатами становятся немного – или намного – позже.
– Кем… кем становятся?
Ласкьяри посмотрела на Елисеева странным, тяжелым взглядом. Консулу стало не по себе – уж очень не вязалось такое выражение глаз с юным личиком. Он ждал ответа, но Ласкьяри выбралась из кресла и направилась к двери. Взявшись за ручку, она обернулась и сказала:
– Я не могу вам сейчас рассказать… Но вы не забывайте: я на вашей стороне.
– Как это может быть? – удивился консул. – Вы – на нашей стороне? На стороне Земной Федерации – против родной планеты? И в чем, в Каком деле вы на нашей стороне?
Ласкьяри улыбнулась:
– Вы не поняли меня. Земная Федерация тут ни при чем. Я говорю о вас, господин консул. Только о вас.
И вышла.
Немного подумав, Елисеев по внутренней связи вызвал Ольшеса.
Несколько дней ничего нового, а тем более тревожащего не происходило, и Елисеев начал склоняться к мысли, что Ласкьяри либо что-то напутала, либо просто разыграла его, тем более что девушка заходила в консульство, как обычно, и задавала вопросы, слушала, смеялась… в общем, вела себя совершенно спокойно и разговоров на таинственные темы больше не заводила. Правда, все эти дни Елисеев почти не видел Ольшеса, но, спросив секретаря о втором помощнике, всегда получал точный ответ – куда сегодня отбыл Даниил Петрович, по какому поводу и на какое время. Так что причин для беспокойства у консула как будто бы не было.
Единственное, что настораживало работников консульства и не давало им забыть о странном предупреждении Ласкьяри, – это участившиеся визиты Гилакса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31