Отпевали его в университетской церкви. Народу и венков было немного. Положили лфанасия Афанасьевича в гроб в его камергерском мундире по его желанию. Странно было видеть в гробу этот золотом шитый шутовской наряд и тут же бледное, строгое лицо покойника с горбатым носом и впалыми губами и этим озабоченным, неземным выражением всего облика.
Я близко подошла к гробу и положила Фету на грудь пышную живую розу, с которой его и похоронили. "Подари эту розу поэту..." - вспомнила я его стих" {С. А. Толстая. Моя жизнь. - "Новый мир" 1978, Ќ 8, с. 108}.
Н. Н. СТРАХОВУ
Знакомство с критиком, философом и публицистом Николаем Николаевичем Страховым (1828-1896) относится к самому концу "степановского" периода жизни Фета (1876). Регулярное и интенсивное общение их - и личное, и письменное - развернулось уже в "воробьевскую" эпоху жизни поэта, когда он обрел в своей новой усадьбе "поэтический приют", вернулся к активной литературной деятельности и часто принимал здесь Страхова, ставшего в это время его основным "литературным советником". Страхов был близок Фету по своим основным мировоззренческим установкам: естественник по образованию, он (подобно некоторым другим мыслителям этой эпохи - например, Н. Данилевскому) свой "биологизм" - то есть научный подход к живой природе - сделал основой широкого философского миропонимания - "органицизма", своеобразной "философии жизни", рассматривающей каждое явление как органический рост и развитие индивидуальных живых целостностей. В лице Страхова - философски глубоко образованного мыслителя, тонкого и вдумчивого литературного критика - Фет нашел себе достойного собеседника; их переписка (из которой сохранилась преимущественно страховская часть; из 26 дошедших писем Фета опубликовано 12 - "Русское обозрение", 1901, вып. 1) заполнена обсуждением философских и литературных вопросов.
Печатаем четыре письма Фета к Н. Страхову (автографы хранятся в РО ГБЛ) из числа уже опубликованных в 1901 году.
Страхов неоднократно писал о поэзии Фета; о содержательности и ценности этих его работ могут дать представление некоторые фрагменты (берем их из издания Фета 1910 г.). Вот портрет Фета из биографического очерка о поэте: "Он обладал энергиею и решительностью, ставил себе ясные цели и неуклонно к ним стремился. Ему всегда нужна была деятельность; он не любил бесцельных прогулок, не любил оставаться один или молча погружаться в книгу; когда же имел собеседников, был неистощим в речах, исполненных блеска и парадоксов. Переписка с друзьями и знакомыми составляла для него не тягость, как для большинства писателей, а наслаждение. Стихотворения его были не плодом обдумывания и труда, а прямыми дарами вдохновения. В них обыкновенно нет никаких вступлений, а прямо изливается чувство, возникшее в известную минуту, в известной обстановке" {Страхов, с. XXXVI).
Страхова глубоко захватила фетовская поэзия: "Я теперь хожу всегда с Вашими стихотворениями в кармане и читаю их везде, где только можно. Прежние уже знаю наизусть и не могу начитаться", - писал он Фету 23 января 1879 года. А еще раньше он сказал поэту: "Вы обладаете тайной удивительных звуков, никому другому не доступных" (письмо от 13 мая 1878 года). В "Заметках о Фете" критик развивал это свое представление о поэте, у которого "все становится музыкой, все преображается в пение". "Поэт как будто доволен только тогда, когда может вполне облечь свое настроение в певучие слова, когда найдет формы и звуки для самых ускользающих и тайных движений, проснувшихся в его душе. <...> Какие чудеса! Кто любит и понимает Фета, тот становится способным чувствовать поэзию, разлитую вокруг нас и в нас самих т е научается видеть действительность с той стороны, с которой она является красотою, является попыткой воплотить смысл и жизнь осуществить идеал. <...> Недаром он питает такую великую любовь к Горацию и вообще к древним; он сам отличается совершенно античною здравостью и ясностью душевных движений... Поэтому чтение Фета укрепляет и освежает душу" {Страхов, с. XLIV-XLVII). Приведенная характеристика взята из статьи 1889 года "Юбилей поэзии Фета"; и хотя критик в ней вполне искренно высказал свое мнение о "несравненном поэте", каким он считал Фета, однако безоговорочно-хвалебный и даже восторженный тон этой статьи был лишь данью "юбилейному жанру" и совсем не отражал действительного, весьма сложного отношения Страхова к Фету, в котором он видел "несравненного поэта, никуда не годного по образу мыслей, и очень недурного человека" {"Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым. 1870-1894. СПб., 1914, с. 443. - В дальнейшем извлечения из писем Страхова к Толстому даются по тексту этого издания.}. После появления в печати статьи "Юбилей поэзии Фета" Страхов писал Толстому 13 апреля 1889 года: "Своею статейкою о Фете я очень доволен, и меня не мало огорчило, что и Фет не особенно меня благодарил, и Софья Андреевна, которая, в сущности, заставила меня понатужиться, ничем не заявила, что она довольна и прощает мне мои нападки на Фета. Но больше этого я ничего не мог сделать, и - поверите ли моему самолюбию? - я думал, что моя статейка обрадует Фета не меньше, чем камергерство". Судя по всему, звание камергера (пожалованное поэту в связи с его юбилеем) обрадовало Фета больше, чем статья Страхова, почему последний и писал Толстому в том же письме: "... я Вам нажалуюсь на Фета, который так испортил себя в моих глазах..." Однако причины критического отношения Страхова к Фету были гораздо глубже, чем недовольство его камергерством; равно как и история отношений поэта и критика была не ровной, а имела свои драматические повороты. После пятилетнего периода взаимной симпатии и близкого общения появились первые нотки недовольства; 6 августа 1881 года Страхов писал С. Толстой из Воробьевки: "Равнодушно смотрю я на пышную Воробьевку; как будто я вижу ее на картине, а не живу в ней. Боюсь, что Афанасий Афанасьевич, встретивший меня с такою радостью, разочаровался во мне, с утра до вечера испытывая мое скучное настроение..." В этом же письме слегка приоткрывается причина нового настроения Страхова: "В Воробьевке все по-старому, и Афанасий Афанасьевич - тот же и то же и так же говорит. <...> Все как-то смешно обесцветилось в моих глазах, и поделом - не живи праздным, ничему не преданным, никому не жертвующим человеком. Если будете бранить меня, то припомните, прошу Вас, что я сам себя браню несравненно больше". Страхов находился в состоянии глубокого недовольства собой, поисков нового нравственного оправдания своей жизни, что с особой силой влекло его к Толстому (переживавшему такой же кризис) и отталкивало от Фета, который не хотел знать никакой "переоценки ценностей".
Однако отношения Фета и Страхова продолжались: поэт неизменно обсуждал со своим "литературным советником" новые стихи и писал ему длинные письма на философские темы: но на фетовском горизонте появилась в это время новая фигура - поэта и философа Владимира Соловьева, который приобретал все большее значение в жизни Фета. Именно из-за Соловьева отношения Страхова и Фета едва не кончились разрывом в 1887 году: вышедшую в этом году страховскую книжку "О вечных истинах" Соловьев назвал "лживой и лукавой", и Фет в письме к Страхову, по существу, согласился с этой оценкой.
Страхов не порвал своих отношений с Фетом; однако его критическое отношение к хозяину Воробьевки все нарастало - пока не достигло кульминации в 1889-1890 годах, сразу после юбилея поэта. Существо позиции Страхова вполне определенно высказано в двух письмах к Толстому, которые заслуживают того, чтобы быть процитированными. 21 июня 1889 года критик писал из Петербурга в Ясную Поляну: "Если, однако, сравнить знаменитую эпоху сороковых годов, остатки которой мы видим в Григоровиче, Фете, Полонском, с нынешним временем, то как не сказать, что мы с тех пор много выросли и поумнели. Нигилизм и анархизм - ведь это очень серьезные явления в сравнении с тою болтовнёю, которая составляет верх человеческого достоинства для Григоровичей и Фетов. И вся эта борьба, все мучительное брожение умов разрешилось и завершается Вашею проповедью, призывом к духовному и телесному исправлению..." Летом 1890 года Страхов из Ясной Поляны попал в Воробьевку и писал Толстому 24 июля: "Сейчас был у меня предлинный разговор с Фетом, и мне яснее прежнего стала удивительная уродливость его умственного настроения. Ну, можно ли дожить до старости с этим исповеданием эгоизма, дворянства, распутства, стихотворства и всякого язычества! А посмотрите, как он верно держится за известные стороны древних, Гете, Шопенгауэра. В сущности, он всеми силами старается оправдать себя, то есть ту жизнь, которую вел и до сих пор ведет. <...> В разговоре мне стало также ясно, почему он пишет всё любовные стихотворения. Он их придумывает по ночам, во время бессонницы или во сне. Его жизнь проходит перед ним, и в ней самым важным и сладким оказываются заигрывания с женщинами. Он их и воспевает".
Фет до конца жизни продолжает писать письма, по его выражению, "елейному Страхову", а тот жалуется Толстому на "умственное уродство" Фета и называет его письма "бесстыдными". Что касается поэзии, то главным "литературным советником" Фета в это время становится В. Соловьев, которому поэт и доверяет работу по подготовке своего итогового сборника; и этот факт выразительно характеризует степень отчуждения Фета и Страхова последних лет жизни поэта. Нельзя, однако, не упомянуть еще одного документа - который играет роль финала в истории отношений Страхова и Фета. Это письмо Страхова к С. Толстой, написанное вскоре после смерти поэта -28 ноября 1892 года: "Все тяжелее и тяжелее мне думать о смерти Фета. <...> ... не перестаю вспоминать покойного, и тоска не убывает, а растет. Обидно мне было видеть, как равнодушно встретили печальное известие даже те, кого оно больше всего должно было тронуть. Какие мы все эгоисты! Но мне в таких случаях всегда кажется, что часть моего существования, часть моего мира вдруг куда-то ушла и исчезла, и я начинаю чувствовать, что сам я с душою и телом распускаюсь в туман и пропаду бесследно. Этого уже недолго ждать, и, как говорит Лев Николаевич, нужно последние дни проводить как следует, не отдаваясь пустякам и легкомыслию. Для Фета смерть была, конечно, избавлением... Последние годы были ему очень тяжелы; он говорил мне, что иногда по часу он сидит совершенно одурелый, ни о чем не думая и ничего не понимая... Он был сильный человек, всю жизнь боролся и достиг всего, чего хотел: завоевал себе имя, богатство, литературную знаменитость и место в высшем свете, даже при дворе. Все это он ценил и всем этим наслаждался, но я уверен, что всего дороже на свете ему были его стихи и что он знал - их прелесть несравненна, самые вершины поэзии. Чем дальше, тем больше будут это понимать и другие. Знаете ли, иногда всякие люди и дела мне кажутся несуществующими, как будто призраками и тенями; но, встречаясь с Фетом, можно было отдохнуть от этого тяжелого чувства: Фет был несомненная и яркая действительность" {"Новый мир", 1978, Ќ 8, с. 133.}.
Если это письмо представляет собой как бы "посмертное примирение" Страхова с Фетом, то последняя оценка фетовской поэзии сделана критиком в статье "Несколько слов памяти Фета", напечатанной в декабре 1892 года в газете "Новое время" (перепечатано в "Полном собрании стихотворений А. А. Фета" 1910 года, к которому и отсылаем читателя). Эту статью, вместе с другими своими сочинениями, Страхов послал С. Толстой, которая позже в мемуарах "Моя жизнь" вспоминала о своей переписке со Страховым конца 1892 года: "Когда по просьбе Страхова я написала ему подробности смерти Фета, он писал мне 10 декабря: "Получил ваше письмо, где вы рассказываете о смерти Фета, драгоценное письмо, заставившее меня столько думать и удивляться его энергии... Он 6 дней ничего не ел, не мог или не хотел? Но вообще смерть его прекрасная {Очевидно, Страхов (а может быть, и С. Толстая) знал не все подробности смерти Фета; см. об этом: Садовской, с. 75-83; В. С. Федина. А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике. Пг., 1915, с. 47-53.}, и жизнь по-своему очень хороша... Фет был в сношениях твердый, ясный человек, жестокий только на словах..." Прислал мне Страхов и свои книжечки и статью о Фете, очень хорошую, и я, прочитав их, написала ему свое мнение. Вскоре получила от него и ответ. Между прочим, он пишет: "Благодарю Вас за внимание к моей книжечке, и к стихам, и к повести. Как опасно вообще писать! Мне кажется, чуткий человек сейчас и увидит все мои недостатки, всю мою слабую душу, в которой хорошо разве только чувство идеала..." {"Новый мир", 1978, Ќ 8, с. 108-109.}
60
1 Речь идет о переезде из Степановки (Мценский уезд Орловской губернии) в Воробьевку (Щигровский уезд Курской губернии).
61
1 С 1878 по 1892 г. Фет неизменно около семи месяцев (обычно с марта по октябрь) проводил в Воробьевке. Его почтовый адрес был сначала: "Московско-Курской железной дороги, станция Будановка"; затем стал: "Московско-Курской железной дороги, станция Коренная Пустынь" - по одноименному названию известного монастыря, находившегося неподалеку от Воробьевки.
2 В биографическом очерке о Фете Н. Страхов писал: "В 1877 году Афанасий Афанасьевич решился бросить Степановку и купил за 105 тысяч руб. Воробьевку (так называемую Ртищевскую Воробьевку, по фамилии давнишнего владельца) в Щигровском уезде Курской губернии, на реке Тускари, в десяти верстах к востоку от известной Коренной Пустыни. Деревня Воробьевка стоит на левом, луговом берегу реки, а господская усадьба на правом берегу, очень высоком. Каменный дом окружен с востока каменными же службами, а с юга и запада огромным парком на 18-ти десятинах, состоящим большею частью из вековых дубов. Место так высоко, что из парка ясно видны церкви Коренной Пустыни. Множество соловьев, грачи и цапли, гнездящиеся в саду, цветники, разбитые по скату к реке, фонтан, устроенный в самом низу против балкона, - все это отразилось в стихах владельца, писанных в этот последний период его жизни" {Страхов, с. XXXIII-XXXIV.}.
3 Фет цитирует строки из стихотворения Гете "Границы человечества" (Гете. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 1. М., 1975, с. 168).
4 Н. Страхов отговорил Фета переводить "Критику чистого разума" Канта, указав, что русский перевод этой книги уже существует. После этого Фет обратился к переводу Шопенгауэра.
62
1 Откликаясь на предложение Фета приехать к нему летом в курскую усадьбу, Страхов писал поэту 24 ноября 1877 г. из Петербурга: "Непременно, глубокоуважаемый Афанасий Афанасьевич, и с величайшей радостью. Я родился в Белгороде, и для меня до сих пор Курская губерния есть то место, где всего лучше жить людям, где времена года имеют надлежащую продолжительность, где небо, земля, трава и деревья имеют свой надлежащий вид, тот самый, который подразумевается под этими словами. Я не могу привыкнуть к Петербургу..."
После первого посещения Воробьевки летом 1878 г. Страхов захотел излить свое впечатление в стихах, которые послал в письме Фету от 26 октября:
Когда душа твоя чиста
И сердце тихой мыслью бьется,
Ступай туда, где тень густа,
Где жаркий луч сквозь ветви рвется.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
*
Там будет все тебя ласкать:
Свет, воздух, чудный вид с дорожки,
И золотые станут мошки
Вкруг головы твоей мелькать.
*
Но если духом ты взволнован
И шевелится страсть в груди -
В тот парк ты лучше не ходи:
Он тайной силой зачарован.
(И т. д.)
2 Очевидно, речь идет о работе Страхова "Об основных понятиях психологии и физиологии". СПб., 1886.
63
1 Письмо от А. Л. Бржеской (см. т.1, примеч. к стих. "Далекий друг, пойми мои рыданья...").
2 Фет неточно называет заглавие работы Шопенгауэра: "Uber die vierfache Wurzel des Satzes vom Zureichenden Grunde". В 1886 г. Фет издал свой перевод этой работы: "О четверном корне закона достаточного основания".
3 Случевский Константин Константинович (1837-1904) - русский поэт. Его поэма "В снегах" появилась в печати в январе 1879 г.
4 Толстой изучал материалы для романа "Декабристы".
5 Александр Иванович Иост - управляющий Фета. Воронежская деревня - имение Грайворонка, находившееся в Воронежской губернии и купленное Фетом у его брата Петра Афанасьевича.
6 В этом письме к Страхову Фет послал на суд своего "литературного советника" новое стихотворение (печатаем его здесь в том первоначальном виде, какой оно имело в письме; обсуждение со Страховым этого стихотворения и его окончательную редакцию - см. в т. 1).
В. С. СОЛОВЬЕВУ
Знакомство Фета с поэтом, философом, публицистом и критиком Владимиром Сергеевичем Соловьевым (1853-1900) относится к 1881 году. Их дружеские отношения продолжались более десяти лет - до самой смерти Фета. Соловьев помогал старому поэту в его литературной работе (в переводах "Фауста" Гете и римских поэтов); он же в свой последний приезд в Воробьевку в мае 1892 года составил предварительный план итоговой поэтической книги Фета - замкнув собой, таким образом, ту цепь "литературных советников" Фета, которую некогда начал Аполлон Григорьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Я близко подошла к гробу и положила Фету на грудь пышную живую розу, с которой его и похоронили. "Подари эту розу поэту..." - вспомнила я его стих" {С. А. Толстая. Моя жизнь. - "Новый мир" 1978, Ќ 8, с. 108}.
Н. Н. СТРАХОВУ
Знакомство с критиком, философом и публицистом Николаем Николаевичем Страховым (1828-1896) относится к самому концу "степановского" периода жизни Фета (1876). Регулярное и интенсивное общение их - и личное, и письменное - развернулось уже в "воробьевскую" эпоху жизни поэта, когда он обрел в своей новой усадьбе "поэтический приют", вернулся к активной литературной деятельности и часто принимал здесь Страхова, ставшего в это время его основным "литературным советником". Страхов был близок Фету по своим основным мировоззренческим установкам: естественник по образованию, он (подобно некоторым другим мыслителям этой эпохи - например, Н. Данилевскому) свой "биологизм" - то есть научный подход к живой природе - сделал основой широкого философского миропонимания - "органицизма", своеобразной "философии жизни", рассматривающей каждое явление как органический рост и развитие индивидуальных живых целостностей. В лице Страхова - философски глубоко образованного мыслителя, тонкого и вдумчивого литературного критика - Фет нашел себе достойного собеседника; их переписка (из которой сохранилась преимущественно страховская часть; из 26 дошедших писем Фета опубликовано 12 - "Русское обозрение", 1901, вып. 1) заполнена обсуждением философских и литературных вопросов.
Печатаем четыре письма Фета к Н. Страхову (автографы хранятся в РО ГБЛ) из числа уже опубликованных в 1901 году.
Страхов неоднократно писал о поэзии Фета; о содержательности и ценности этих его работ могут дать представление некоторые фрагменты (берем их из издания Фета 1910 г.). Вот портрет Фета из биографического очерка о поэте: "Он обладал энергиею и решительностью, ставил себе ясные цели и неуклонно к ним стремился. Ему всегда нужна была деятельность; он не любил бесцельных прогулок, не любил оставаться один или молча погружаться в книгу; когда же имел собеседников, был неистощим в речах, исполненных блеска и парадоксов. Переписка с друзьями и знакомыми составляла для него не тягость, как для большинства писателей, а наслаждение. Стихотворения его были не плодом обдумывания и труда, а прямыми дарами вдохновения. В них обыкновенно нет никаких вступлений, а прямо изливается чувство, возникшее в известную минуту, в известной обстановке" {Страхов, с. XXXVI).
Страхова глубоко захватила фетовская поэзия: "Я теперь хожу всегда с Вашими стихотворениями в кармане и читаю их везде, где только можно. Прежние уже знаю наизусть и не могу начитаться", - писал он Фету 23 января 1879 года. А еще раньше он сказал поэту: "Вы обладаете тайной удивительных звуков, никому другому не доступных" (письмо от 13 мая 1878 года). В "Заметках о Фете" критик развивал это свое представление о поэте, у которого "все становится музыкой, все преображается в пение". "Поэт как будто доволен только тогда, когда может вполне облечь свое настроение в певучие слова, когда найдет формы и звуки для самых ускользающих и тайных движений, проснувшихся в его душе. <...> Какие чудеса! Кто любит и понимает Фета, тот становится способным чувствовать поэзию, разлитую вокруг нас и в нас самих т е научается видеть действительность с той стороны, с которой она является красотою, является попыткой воплотить смысл и жизнь осуществить идеал. <...> Недаром он питает такую великую любовь к Горацию и вообще к древним; он сам отличается совершенно античною здравостью и ясностью душевных движений... Поэтому чтение Фета укрепляет и освежает душу" {Страхов, с. XLIV-XLVII). Приведенная характеристика взята из статьи 1889 года "Юбилей поэзии Фета"; и хотя критик в ней вполне искренно высказал свое мнение о "несравненном поэте", каким он считал Фета, однако безоговорочно-хвалебный и даже восторженный тон этой статьи был лишь данью "юбилейному жанру" и совсем не отражал действительного, весьма сложного отношения Страхова к Фету, в котором он видел "несравненного поэта, никуда не годного по образу мыслей, и очень недурного человека" {"Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым. 1870-1894. СПб., 1914, с. 443. - В дальнейшем извлечения из писем Страхова к Толстому даются по тексту этого издания.}. После появления в печати статьи "Юбилей поэзии Фета" Страхов писал Толстому 13 апреля 1889 года: "Своею статейкою о Фете я очень доволен, и меня не мало огорчило, что и Фет не особенно меня благодарил, и Софья Андреевна, которая, в сущности, заставила меня понатужиться, ничем не заявила, что она довольна и прощает мне мои нападки на Фета. Но больше этого я ничего не мог сделать, и - поверите ли моему самолюбию? - я думал, что моя статейка обрадует Фета не меньше, чем камергерство". Судя по всему, звание камергера (пожалованное поэту в связи с его юбилеем) обрадовало Фета больше, чем статья Страхова, почему последний и писал Толстому в том же письме: "... я Вам нажалуюсь на Фета, который так испортил себя в моих глазах..." Однако причины критического отношения Страхова к Фету были гораздо глубже, чем недовольство его камергерством; равно как и история отношений поэта и критика была не ровной, а имела свои драматические повороты. После пятилетнего периода взаимной симпатии и близкого общения появились первые нотки недовольства; 6 августа 1881 года Страхов писал С. Толстой из Воробьевки: "Равнодушно смотрю я на пышную Воробьевку; как будто я вижу ее на картине, а не живу в ней. Боюсь, что Афанасий Афанасьевич, встретивший меня с такою радостью, разочаровался во мне, с утра до вечера испытывая мое скучное настроение..." В этом же письме слегка приоткрывается причина нового настроения Страхова: "В Воробьевке все по-старому, и Афанасий Афанасьевич - тот же и то же и так же говорит. <...> Все как-то смешно обесцветилось в моих глазах, и поделом - не живи праздным, ничему не преданным, никому не жертвующим человеком. Если будете бранить меня, то припомните, прошу Вас, что я сам себя браню несравненно больше". Страхов находился в состоянии глубокого недовольства собой, поисков нового нравственного оправдания своей жизни, что с особой силой влекло его к Толстому (переживавшему такой же кризис) и отталкивало от Фета, который не хотел знать никакой "переоценки ценностей".
Однако отношения Фета и Страхова продолжались: поэт неизменно обсуждал со своим "литературным советником" новые стихи и писал ему длинные письма на философские темы: но на фетовском горизонте появилась в это время новая фигура - поэта и философа Владимира Соловьева, который приобретал все большее значение в жизни Фета. Именно из-за Соловьева отношения Страхова и Фета едва не кончились разрывом в 1887 году: вышедшую в этом году страховскую книжку "О вечных истинах" Соловьев назвал "лживой и лукавой", и Фет в письме к Страхову, по существу, согласился с этой оценкой.
Страхов не порвал своих отношений с Фетом; однако его критическое отношение к хозяину Воробьевки все нарастало - пока не достигло кульминации в 1889-1890 годах, сразу после юбилея поэта. Существо позиции Страхова вполне определенно высказано в двух письмах к Толстому, которые заслуживают того, чтобы быть процитированными. 21 июня 1889 года критик писал из Петербурга в Ясную Поляну: "Если, однако, сравнить знаменитую эпоху сороковых годов, остатки которой мы видим в Григоровиче, Фете, Полонском, с нынешним временем, то как не сказать, что мы с тех пор много выросли и поумнели. Нигилизм и анархизм - ведь это очень серьезные явления в сравнении с тою болтовнёю, которая составляет верх человеческого достоинства для Григоровичей и Фетов. И вся эта борьба, все мучительное брожение умов разрешилось и завершается Вашею проповедью, призывом к духовному и телесному исправлению..." Летом 1890 года Страхов из Ясной Поляны попал в Воробьевку и писал Толстому 24 июля: "Сейчас был у меня предлинный разговор с Фетом, и мне яснее прежнего стала удивительная уродливость его умственного настроения. Ну, можно ли дожить до старости с этим исповеданием эгоизма, дворянства, распутства, стихотворства и всякого язычества! А посмотрите, как он верно держится за известные стороны древних, Гете, Шопенгауэра. В сущности, он всеми силами старается оправдать себя, то есть ту жизнь, которую вел и до сих пор ведет. <...> В разговоре мне стало также ясно, почему он пишет всё любовные стихотворения. Он их придумывает по ночам, во время бессонницы или во сне. Его жизнь проходит перед ним, и в ней самым важным и сладким оказываются заигрывания с женщинами. Он их и воспевает".
Фет до конца жизни продолжает писать письма, по его выражению, "елейному Страхову", а тот жалуется Толстому на "умственное уродство" Фета и называет его письма "бесстыдными". Что касается поэзии, то главным "литературным советником" Фета в это время становится В. Соловьев, которому поэт и доверяет работу по подготовке своего итогового сборника; и этот факт выразительно характеризует степень отчуждения Фета и Страхова последних лет жизни поэта. Нельзя, однако, не упомянуть еще одного документа - который играет роль финала в истории отношений Страхова и Фета. Это письмо Страхова к С. Толстой, написанное вскоре после смерти поэта -28 ноября 1892 года: "Все тяжелее и тяжелее мне думать о смерти Фета. <...> ... не перестаю вспоминать покойного, и тоска не убывает, а растет. Обидно мне было видеть, как равнодушно встретили печальное известие даже те, кого оно больше всего должно было тронуть. Какие мы все эгоисты! Но мне в таких случаях всегда кажется, что часть моего существования, часть моего мира вдруг куда-то ушла и исчезла, и я начинаю чувствовать, что сам я с душою и телом распускаюсь в туман и пропаду бесследно. Этого уже недолго ждать, и, как говорит Лев Николаевич, нужно последние дни проводить как следует, не отдаваясь пустякам и легкомыслию. Для Фета смерть была, конечно, избавлением... Последние годы были ему очень тяжелы; он говорил мне, что иногда по часу он сидит совершенно одурелый, ни о чем не думая и ничего не понимая... Он был сильный человек, всю жизнь боролся и достиг всего, чего хотел: завоевал себе имя, богатство, литературную знаменитость и место в высшем свете, даже при дворе. Все это он ценил и всем этим наслаждался, но я уверен, что всего дороже на свете ему были его стихи и что он знал - их прелесть несравненна, самые вершины поэзии. Чем дальше, тем больше будут это понимать и другие. Знаете ли, иногда всякие люди и дела мне кажутся несуществующими, как будто призраками и тенями; но, встречаясь с Фетом, можно было отдохнуть от этого тяжелого чувства: Фет был несомненная и яркая действительность" {"Новый мир", 1978, Ќ 8, с. 133.}.
Если это письмо представляет собой как бы "посмертное примирение" Страхова с Фетом, то последняя оценка фетовской поэзии сделана критиком в статье "Несколько слов памяти Фета", напечатанной в декабре 1892 года в газете "Новое время" (перепечатано в "Полном собрании стихотворений А. А. Фета" 1910 года, к которому и отсылаем читателя). Эту статью, вместе с другими своими сочинениями, Страхов послал С. Толстой, которая позже в мемуарах "Моя жизнь" вспоминала о своей переписке со Страховым конца 1892 года: "Когда по просьбе Страхова я написала ему подробности смерти Фета, он писал мне 10 декабря: "Получил ваше письмо, где вы рассказываете о смерти Фета, драгоценное письмо, заставившее меня столько думать и удивляться его энергии... Он 6 дней ничего не ел, не мог или не хотел? Но вообще смерть его прекрасная {Очевидно, Страхов (а может быть, и С. Толстая) знал не все подробности смерти Фета; см. об этом: Садовской, с. 75-83; В. С. Федина. А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике. Пг., 1915, с. 47-53.}, и жизнь по-своему очень хороша... Фет был в сношениях твердый, ясный человек, жестокий только на словах..." Прислал мне Страхов и свои книжечки и статью о Фете, очень хорошую, и я, прочитав их, написала ему свое мнение. Вскоре получила от него и ответ. Между прочим, он пишет: "Благодарю Вас за внимание к моей книжечке, и к стихам, и к повести. Как опасно вообще писать! Мне кажется, чуткий человек сейчас и увидит все мои недостатки, всю мою слабую душу, в которой хорошо разве только чувство идеала..." {"Новый мир", 1978, Ќ 8, с. 108-109.}
60
1 Речь идет о переезде из Степановки (Мценский уезд Орловской губернии) в Воробьевку (Щигровский уезд Курской губернии).
61
1 С 1878 по 1892 г. Фет неизменно около семи месяцев (обычно с марта по октябрь) проводил в Воробьевке. Его почтовый адрес был сначала: "Московско-Курской железной дороги, станция Будановка"; затем стал: "Московско-Курской железной дороги, станция Коренная Пустынь" - по одноименному названию известного монастыря, находившегося неподалеку от Воробьевки.
2 В биографическом очерке о Фете Н. Страхов писал: "В 1877 году Афанасий Афанасьевич решился бросить Степановку и купил за 105 тысяч руб. Воробьевку (так называемую Ртищевскую Воробьевку, по фамилии давнишнего владельца) в Щигровском уезде Курской губернии, на реке Тускари, в десяти верстах к востоку от известной Коренной Пустыни. Деревня Воробьевка стоит на левом, луговом берегу реки, а господская усадьба на правом берегу, очень высоком. Каменный дом окружен с востока каменными же службами, а с юга и запада огромным парком на 18-ти десятинах, состоящим большею частью из вековых дубов. Место так высоко, что из парка ясно видны церкви Коренной Пустыни. Множество соловьев, грачи и цапли, гнездящиеся в саду, цветники, разбитые по скату к реке, фонтан, устроенный в самом низу против балкона, - все это отразилось в стихах владельца, писанных в этот последний период его жизни" {Страхов, с. XXXIII-XXXIV.}.
3 Фет цитирует строки из стихотворения Гете "Границы человечества" (Гете. Собр. соч. в 10-ти томах, т. 1. М., 1975, с. 168).
4 Н. Страхов отговорил Фета переводить "Критику чистого разума" Канта, указав, что русский перевод этой книги уже существует. После этого Фет обратился к переводу Шопенгауэра.
62
1 Откликаясь на предложение Фета приехать к нему летом в курскую усадьбу, Страхов писал поэту 24 ноября 1877 г. из Петербурга: "Непременно, глубокоуважаемый Афанасий Афанасьевич, и с величайшей радостью. Я родился в Белгороде, и для меня до сих пор Курская губерния есть то место, где всего лучше жить людям, где времена года имеют надлежащую продолжительность, где небо, земля, трава и деревья имеют свой надлежащий вид, тот самый, который подразумевается под этими словами. Я не могу привыкнуть к Петербургу..."
После первого посещения Воробьевки летом 1878 г. Страхов захотел излить свое впечатление в стихах, которые послал в письме Фету от 26 октября:
Когда душа твоя чиста
И сердце тихой мыслью бьется,
Ступай туда, где тень густа,
Где жаркий луч сквозь ветви рвется.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
*
Там будет все тебя ласкать:
Свет, воздух, чудный вид с дорожки,
И золотые станут мошки
Вкруг головы твоей мелькать.
*
Но если духом ты взволнован
И шевелится страсть в груди -
В тот парк ты лучше не ходи:
Он тайной силой зачарован.
(И т. д.)
2 Очевидно, речь идет о работе Страхова "Об основных понятиях психологии и физиологии". СПб., 1886.
63
1 Письмо от А. Л. Бржеской (см. т.1, примеч. к стих. "Далекий друг, пойми мои рыданья...").
2 Фет неточно называет заглавие работы Шопенгауэра: "Uber die vierfache Wurzel des Satzes vom Zureichenden Grunde". В 1886 г. Фет издал свой перевод этой работы: "О четверном корне закона достаточного основания".
3 Случевский Константин Константинович (1837-1904) - русский поэт. Его поэма "В снегах" появилась в печати в январе 1879 г.
4 Толстой изучал материалы для романа "Декабристы".
5 Александр Иванович Иост - управляющий Фета. Воронежская деревня - имение Грайворонка, находившееся в Воронежской губернии и купленное Фетом у его брата Петра Афанасьевича.
6 В этом письме к Страхову Фет послал на суд своего "литературного советника" новое стихотворение (печатаем его здесь в том первоначальном виде, какой оно имело в письме; обсуждение со Страховым этого стихотворения и его окончательную редакцию - см. в т. 1).
В. С. СОЛОВЬЕВУ
Знакомство Фета с поэтом, философом, публицистом и критиком Владимиром Сергеевичем Соловьевым (1853-1900) относится к 1881 году. Их дружеские отношения продолжались более десяти лет - до самой смерти Фета. Соловьев помогал старому поэту в его литературной работе (в переводах "Фауста" Гете и римских поэтов); он же в свой последний приезд в Воробьевку в мае 1892 года составил предварительный план итоговой поэтической книги Фета - замкнув собой, таким образом, ту цепь "литературных советников" Фета, которую некогда начал Аполлон Григорьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32