Хотя буржуа нашли свое решение проблемы, и сейчас впору говорить о появлении сословных привилегий особого рода. Негоцианты и промышленники не моргнув глазом покупают титулы вместе с поместьями; звания и должности вместе с гербами; привилегии вместе с дочерьми дворян. В этом и состоит названная привилегия особого рода – финансовая, при которой человеку свыше дается некое право, которого лишены остальные. Неизвестно, как дело с привилегиями пойдет дальше, ибо на текущий момент оно замерло на месте.
В ведении парламента состоят также вопросы бюджета и обложения налогами. Коллегии подотчетны только императору, причем кандидатуру главы канцелярии финансов и налогообложения басилевсу представляет парламент.
Исполнение указов и распоряжений Коллегий осуществляется многочисленной армией чиновников. Всякий чиновник сочтен и помещен в особую нишу на служебной лестнице. Взбираясь на ступеньку повыше, чиновник получает следующую должность, следующее звание и соответствующее жалованье. Ничего нового – внутри Пределов, как везде. Чиновный люд представляется многоголовой гидрой, которая размножается почкованием, и счастье, что на самом верху находятся люди, патологически не терпящие чиновничества. Крупные промышленники, буржуа и дворянство время от времени прореживают головы «гидры», ибо змея начинает кусать руку, ее кормящую. Но уничтожить ее вовсе нельзя; вся беда в том, что таково любое современное общество. Чиновничество – это своеобразная цепь велосипеда, соединяющая педали, а стало быть, самого велосипедиста с колесами.
(М.Маклай, М.Поло.«Стоя у границ безграничного»)
Отвыкла Женщина быть куртизанкой даже!
«Какой печальный фарс!» – с усмешкой горькой скажет
Мир, помнящий богинь святые имена…
…О если бы вернуть былые времена!
Артюр Рембо
Он самый
В ворота громко колотили. Били азартно, со вкусом, и уже чуть ли не башмаками. Александр Планид, привратник гелиополисского храма Цапли, одним глотком допил кофе и поморщился. Будьте нате – обварил нёбо. Он в сердцах пожелал пришельцу весь год завтракать примерно так же: наспех, обжигаясь, имея под дверью очередь из нежданных, зато предельно нетерпеливых гостей. Александр потрогал языком онемевшую плоть и добавил вполголоса:
– Да и следующий тоже!
Бум! Бум! Бум! – отозвались ворота. Баммм!!!
– Экий заноза! – Александр отставил кофейную чашку, неспешно поднялся из-за стола и бросил взгляд в угол на тяжелый дубовый костыль. В его хозяйстве костыль являлся вещью не только полезной, но подчас незаменимой. Храм Цапли привлекал разных людей. Посетитель посетителю рознь, иногда попадались такие молодцы-удальцы, что пробовали буянить, если что-то не по ним. Большинству бывало достаточно просто взглянуть на Александра, чтобы образумиться, но иного приходилось и взгреть легонько. Весьма полезная процедура, между прочим. Вытянешь ретивца разок по хребту – и шелковый делается.
Александр задумчиво почесал подбородок. В ворота опять заколотили. «Решено, возьму», – недобро подумал он, подхватывая костыль.
Столь ранних посетителей он не просто недолюбливал – на дух не выносил. Едва успело солнце подняться, а какой-то сластолюбец уже на взводе и ломится в ворота. Штырь у него, понятно, морковкой и гонору по самые брови. Планид обругал нетерпеливого пришельца «торговым хвостом». Под нос, разумеется. Правила он соблюдал строго. Гость, пока на него не покажет мизинцем левой руки Цапля, священен. И вообще, мужчина в храм – Фанес в храм.
Ага, Фанес, как бы не так! Вакх, не иначе. Сатир.
«Приспичило же ему, – размышлял Планид, колдуя с запорами. – Ведь пешком, надо думать, топал! Ни шума двигателя, ни стука копыт слышно не было. А до города-то пять верст с гаком. Что же получается? Что выбрался блудострастец еще затемно. Только для того, чтобы похоть унять?»
Вряд ли, понял вдруг Планид. Привело его, стало быть, дело безотлагательное. О-хо-хо, не к добру такая спешка. Привратник загрустил и вдругорядь обругал пришельца. На сей раз «торговым пометом».
Когда же он увидел посетителя, закручинился по-настоящему.
То, что перед ним обломок, Планид понял с первого взгляда.
Пришедший был высок ростом, с тяжелыми, покатыми плечами и необыкновенным, пожалуй, в какой-то степени даже страшноватым лицом. А уж глаза… Холодные, глубокие. И скрытое до поры полыхание в глубине зрачков. Точно пламя за запертой дверцей топки. В них не было того смешения обреченности и смертной тоски с яростью, как у подавляющего большинства обломков. Только предупреждение: за мной – сила; берегись! Планиду совершенно некстати подумалось, что в наружности обломка есть что-то от крупного хищника, чудовищно опасного, но сейчас сытого, а потому спокойного. Или от атамана разбойничьей шайки, объявившего себя истинным императором и поднявшего волну грандиозного мятежа. Предводителя, беспощадного к себе, соратникам и врагам, но только что принявшего доклад о первой великолепной победе, потому щедрого на милости и великодушного к побежденным.
Впрочем, привратник недолго занимался упражнениями в области метафор. Заметив, что изнутри на него смотрят, обломок загрохотал вдвое энергичней:
– Эй, засоня Ермолай, ну-ка живо отпирай!
«Языкастый», – сердито подумал Александр. Из самого привратника слово можно было вытянуть с немалым трудом и исключительно по необходимости. Да и с кем тут поговоришь, с Цаплями? Ох, не приведи Фанес, вскружит голову – пиши пропал! Потому всех многословных людей он искренне считал болтунами.
Он приоткрыл малую дверцу в воротах на ширину ладони. Буркнул:
– Кому, может, и Ермолай, а тебе дядюшка. Чего буянишь? Хмелен?
– Трезвехонек, дядюшка, – миролюбиво сказал обломок. – Дело у меня.
– Кому, может, и дядюшка, а тебе, обломку, благородный эв Планид. – Привратник заметил, что сам совершенно неожиданно начал болтать, и прикусил язык. Зато щель в двери увеличилась еще на палец-другой. – Что за дело? В мотне зудит?
– Грубовато для благородного эва, – заметил с укоризной обломок.
Планид фыркнул:
– Ты-то, ясно, к изысканному обхождению привык.
– Угу, привык. Особенно когда прибываю не для пикировки с охраной, а по настоятельному приглашению хозяев. Меня эвисса Ипполита ждет. Тебя должны были предупредить.
Привратник подвигал челюстью. Его действительно предупреждали. Еще с вечера.
– Имяхранитель, что ли? – спросил он.
– Он самый, – сказал Иван.
Без титулов
Несмотря на огромный горб, коротышкой привратника назвать язык не повернулся бы. Иван шел за ним и вспоминал, как опешил, когда ворота распахнулись и пред ним во всем великолепии предстал «дядюшка Ермолай», он же «благородный эв Планид». Рослый горбун-альбинос с внушительной дубиной под мышкой и тонкими переливами Имени над плечами. Расчесанные на пробор пушистые волосы ниспадали до ключиц, пряча лицо. Только длинный острый нос наружу да костистый подбородок резким углом. Обнаженные мускулистые ручищи начиная от пальцев, обвивала ржаво-красная татуировка в виде якорной цепи. Из-за контраста с наколкой и без того бледная кожа горбуна казалась еще белее. Последние звенья цепи уходили под короткие рукава овчинной душегрейки, широко распахнутой на груди, где той же татуированной цепью был «прикован» к развалам впечатляющих мышц извивающийся грифон.
Короче говоря, мужественного колорита у привратника хватало. Пожалуй, с избытком. С крошечным таким перебором. И перебор этот навевал мысли о театре. Да и костыль, если задуматься… Кривоватая суковина, которой Планид непринужденно постукивал по булыжникам дорожки, была определенно лишней. Привратник оказался сравнительно молодым человеком с точными и уверенными движениями – и никакой хромоты. Поразмыслив, Иван остановился на мысли, что узловатая палка с крепкой перекладиной на верхнем конце служит альбиносу этаким церемониальным оружием, довершающим облик сурового стража. Нечто вроде парадных алебард у императорских преторианцев… что совсем не обязательно мешает Планиду ловко той дубиною владеть. Не помешала же дворцовым гвардейцам позолота и вычурная форма алебард, когда полторы сотни «Дерзких» (с целями, до сих пор не вьысненными толком) рвались к гробу предпоследнего императора. «Расфуфыренные истуканы», как выяснилось, умели не только красиво бряцать своими огромными топорами, но и рубить ими сплеча. За считаные минуты был рассеян и уничтожен почти четырехкратно превосходящий противник – сильный, жестокий, специально натасканный на борьбу с алебардистами.
Вот и решай – то ли этот костыль реквизит, призванный пугать пугливых, то ли орудие труда, призванное ставить на место чрезмерно бесстрашных.
Однако главной загадкой для Ивана явилось Имя Планида. Подобной разновидности он не встречал никогда и затруднялся определить, чем одарен привратник. Имя начиналось от затылка Планида подобием щетинистой холки матерого кабана-секача, переходило на горб и заканчивалось почти у поясницы. Оно составляло с телом полноименного единое целое, прорастало сквозь овчину душегрейки, и его плотная, плотская тяжеловесность, почти грубость, поражала.
«Любопытно было бы взглянуть на его ноктиса, – подумал Иван. – Вряд ли это отрок с одухотворенным лицом и восторженным взглядом. Скорей, похожий на беспризорника звереныш». Мысль тут же приняла профессиональное направление. В обязанности привратника входит не только дневная служба. Ноктису же для воскресения в телесном образе абсолютно необходим крепкий ночной сон хозяина. Как они нашли выход?
«Впрочем, – спохватился Иван, – я почему-то совершенно упустил из виду возможность существования напарника. А то и не одного».
– Послушай-ка, эв Планид, – окликнул он.
– Александр, – сказал тот, оборачиваясь и отбрасывая волосы с лица. – Давай без титулов. Не люблю.
Прозрачные бледно-голубые глаза блеснули острыми льдинками. Иван успел разглядеть высокие скулы и глубокий круглый шрам вроде кратера на щеке. Через миг волосы упали обратно.
– Давай без титулов, – согласился имяхранитель. – Я Иван.
Альбинос слегка наклонил голову. Руки, правда, не подал.
– Слушай, Александр, – сказал Иван, – может быть, я как-нибудь сам дорогу отыщу? Представь только, уйдешь ты со мной, а у ворот как раз нашествие студиозусов или кадетов случится. Вчера в университете и мореходке выпуски состоялись. Гелиополис до конца будущей недели на осадном положении. Не приведи Фанес, принесет сюда нелегкая этих жеребцов застоявшихся. Дверь вышибут. Девушек напугают.
– Наших девушек пьяными студентами пугать, – горбун презрительно хмыкнул, – все равно что морскому ежу голым задом грозить. Да и в пять утра на моей памяти сюда только однажды жеребца принесло. Смекаешь?
Иван смекнул. И, чтобы не остаться в долгу, ехидно поинтересовался:
– Да я тебя никак разбудил? Или от важного чего оторвал? Ворчишь не переставая.
– Ну и ворчу. Манера у меня такая. Мужики-то сюда обычно не по делу приходят, а чтобы гетеру для какой-нибудь забавы заковыристой выбрать. Вот и отвык я… А вообще, если по правде… Я глотку из-за тебя кипятком обжег, – добавил он, коротко хохотнув.
– Тогда оно конечно, – с пониманием сказал Иван и тоже улыбнулся. Привратник был, оказывается, не таким уж букой.
Береги пятки!
Вскоре они свернули с широкой, чисто выметенной дороги на тропку, убегающую в кусты. Иван тут же зацепил плечом ветку яблони и зябко поежился – листья были влажными от росы. Кто-то приземистый, плотный и широкий вроде барсука с пронзительным писком бросился из-под ног, побежал поодаль, угрожающе фырча. Иван подобрал камешек и бросил на звук. Шмякнуло, раздался короткий визг – и снова тишина.
– Зря ты это, – сказал Александр без одобрения. – Злопамятный он. Выждет и кэ-эк тяпнет за лодыжку.
– А кто он? – обеспокоенно спросил Иван, ускоряя шаги. – Ядовитый?
– Ну не то чтобы… – уклончиво ответил привратник. – Хотя… Когда он Хуба, сменщика моего, укусил, тот потом долгонько ходить не мог. Нога распухла, как колбаса стала. И лихорадило. А что за тварь, толком я и не знаю. Зверь. Ночной. Жрет что попало. Возле кухни частый гость. Молоко любит. Девчонки подкармливают, считают – мангуст. Кусаем зовут. Но мангуста я видывал, он подлиннее и поуже будет.
– Александр, ты мне клюшечку не одолжишь? – спросил Иван, напрягая слух, не подкрадывается ли злопамятный Кусай. Нога как колбаса – этого только не хватало! Ой-ой.
Однако, сколько он ни вслушивался, услыхал только кукушку где-то далеко да комара поблизости. Иван подождал, пока комар приблизится, и хлопнул себя по шее. Оказалось, впустую. Счастливо избежавший гибели кровопийца сгинул в зарослях.
– Ну так как насчет клюшечки? – переспросил Иван.
– Нет, – сказал Александр.
– Нет? Да почему ж?
– Во-первых, я его который год знаю, а тебя – минут пять. Во-вторых…
Привратник остановился, словно чего-то выжидая.
– Что – во-вторых?
– Ничего. Мы уже пришли.
Вход в келью Ипполиты оказался крайне низким, с темной от старости деревянной дверью. Посередине двери была глубоко вырезана полудева-полуцапля. Мучительно запрокинутая к спине голова, а также острые грудки и живот были у нее вполне человеческими, зато все остальное – птичьим. Из камышей, выполненных довольно-таки небрежно, парой штрихов, за превращением наблюдал обнаженный молодец в шапке набекрень и с луком через плечо. Сцена превращения цапли в деву не на шутку возбудила охотника – резчик постарался, чтобы сомнения в этом не оставалось. Вместо лица у молодца было сплошное угольное пятно, и только на месте глаз поблескивали крошечные, превосходно отполированные шляпки медных гвоздиков.
Привратник сунул руку в круглое отверстие в стене рядом с дверью, с силой что-то потянул. Послышался шум льющейся воды, дверь начала медленно приотворяться. Александр, не дожидаясь завершения работы водяного механизма, подтолкнул створку плечом.
Чтобы войти, пришлось склониться едва не до земли.
– Ей кланяемся? – спросил Иван, коснувшись рукой девы Цапли.
– Соображаешь, – сказал Александр.
– Тяжеловато, наверно, вашей настоятельнице отпирать такую щеколду?
– Есть маленько, – согласился Александр. – Но она тут редко бывает. А без меня вообще никогда.
Он отступил в сторону, пропуская Ивана. А когда тот, войдя внутрь, распрямился и начал недоуменно озирать комнатенку (темноватую с единственным табуретом в дальнем углу), вдруг вскрикнул, предупреждая:
– Сзади! Пятки береги! Кусай!
Иван тотчас отпрыгнул, да неудачно: палка привратника будто специально подвернулась под колени. Имяхранитель сделал кувырок, тут же вскочил, чтобы увидеть, как со скоростью и неотвратимостью падающей гильотины захлопнулась за Александром дверь.
– Тут пока побудь! – глухо донеслось снаружи.
Иван с досадой плюнул и… расхохотался.
Так ловко его провели впервые.
Дипломатические изыски
Приглашение Ипполиты Ивану передали, когда он, как на грех, был изрядно занят. «Выпасал» сразу двух на редкость непоседливых ноктисов, поэтому выматывался ночами до крайности. В первоочередных планах по завершении контрактов у него стоял отдых, и ничего кроме. Полноценный, ленивый, ни к чему не обязывающий отдых. Неделька-другая на водах или нега где-нибудь на Островах, среди нив и пастбищ. Там, где румяные пейзанки шелестят по сочным травам пышными юбками, где парное молоко в старинной глиняной кружке, шашлык из козленка, виноград прямо с лозы – и никаких торгов, никаких капризных полноименных, каменных мостовых, гудящих и плюющихся отработанным воздухом автомобилей.
Разумеется, он отказал. С порога. Хорошенькая кудрявая девчонка, которая принесла ему залог, может, Цапля, а может, и нет, не особенно расстроилась. Вместо того чтобы ныть или уговаривать, она строго и грубовато поинтересовалась: какого дьявола? Дело весьма срочное и отлагательств не терпит. Поэтому Ивану придется принять предложение.
Имяхранитель усмехнулся ее суровости и легко шлепнул девчонку по заду, направляя к лестнице:
– Объявись ты чуть пораньше, может, и послушал бы, что за дело. Но тебя принесло совершенно не вовремя. – Он широко зевнул. – Стражу требуется вздремнуть перед ночным бдением. Чем он и намерен заняться. Прощай, милая.
Уходя, она многозначительно сказала «ха!».
Иван и в самом деле прилег, только поспать ему не довелось. Сначала не шла из головы нахальная девчонка, имяхранитель ворочался и вспоминал ее густые кудри и вздернутый носик, а потом вдруг приперлись один за другим оба охраняемых полноименных. Мямля и спотыкаясь на каждом слове, они сообщили, что договоры об охране Имен аннулируют. Объяснения сводились к тому, что опасность нападения торгов преувеличена, едва ли не искусственно, а уж чрезмерно-то наверняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
В ведении парламента состоят также вопросы бюджета и обложения налогами. Коллегии подотчетны только императору, причем кандидатуру главы канцелярии финансов и налогообложения басилевсу представляет парламент.
Исполнение указов и распоряжений Коллегий осуществляется многочисленной армией чиновников. Всякий чиновник сочтен и помещен в особую нишу на служебной лестнице. Взбираясь на ступеньку повыше, чиновник получает следующую должность, следующее звание и соответствующее жалованье. Ничего нового – внутри Пределов, как везде. Чиновный люд представляется многоголовой гидрой, которая размножается почкованием, и счастье, что на самом верху находятся люди, патологически не терпящие чиновничества. Крупные промышленники, буржуа и дворянство время от времени прореживают головы «гидры», ибо змея начинает кусать руку, ее кормящую. Но уничтожить ее вовсе нельзя; вся беда в том, что таково любое современное общество. Чиновничество – это своеобразная цепь велосипеда, соединяющая педали, а стало быть, самого велосипедиста с колесами.
(М.Маклай, М.Поло.«Стоя у границ безграничного»)
Отвыкла Женщина быть куртизанкой даже!
«Какой печальный фарс!» – с усмешкой горькой скажет
Мир, помнящий богинь святые имена…
…О если бы вернуть былые времена!
Артюр Рембо
Он самый
В ворота громко колотили. Били азартно, со вкусом, и уже чуть ли не башмаками. Александр Планид, привратник гелиополисского храма Цапли, одним глотком допил кофе и поморщился. Будьте нате – обварил нёбо. Он в сердцах пожелал пришельцу весь год завтракать примерно так же: наспех, обжигаясь, имея под дверью очередь из нежданных, зато предельно нетерпеливых гостей. Александр потрогал языком онемевшую плоть и добавил вполголоса:
– Да и следующий тоже!
Бум! Бум! Бум! – отозвались ворота. Баммм!!!
– Экий заноза! – Александр отставил кофейную чашку, неспешно поднялся из-за стола и бросил взгляд в угол на тяжелый дубовый костыль. В его хозяйстве костыль являлся вещью не только полезной, но подчас незаменимой. Храм Цапли привлекал разных людей. Посетитель посетителю рознь, иногда попадались такие молодцы-удальцы, что пробовали буянить, если что-то не по ним. Большинству бывало достаточно просто взглянуть на Александра, чтобы образумиться, но иного приходилось и взгреть легонько. Весьма полезная процедура, между прочим. Вытянешь ретивца разок по хребту – и шелковый делается.
Александр задумчиво почесал подбородок. В ворота опять заколотили. «Решено, возьму», – недобро подумал он, подхватывая костыль.
Столь ранних посетителей он не просто недолюбливал – на дух не выносил. Едва успело солнце подняться, а какой-то сластолюбец уже на взводе и ломится в ворота. Штырь у него, понятно, морковкой и гонору по самые брови. Планид обругал нетерпеливого пришельца «торговым хвостом». Под нос, разумеется. Правила он соблюдал строго. Гость, пока на него не покажет мизинцем левой руки Цапля, священен. И вообще, мужчина в храм – Фанес в храм.
Ага, Фанес, как бы не так! Вакх, не иначе. Сатир.
«Приспичило же ему, – размышлял Планид, колдуя с запорами. – Ведь пешком, надо думать, топал! Ни шума двигателя, ни стука копыт слышно не было. А до города-то пять верст с гаком. Что же получается? Что выбрался блудострастец еще затемно. Только для того, чтобы похоть унять?»
Вряд ли, понял вдруг Планид. Привело его, стало быть, дело безотлагательное. О-хо-хо, не к добру такая спешка. Привратник загрустил и вдругорядь обругал пришельца. На сей раз «торговым пометом».
Когда же он увидел посетителя, закручинился по-настоящему.
То, что перед ним обломок, Планид понял с первого взгляда.
Пришедший был высок ростом, с тяжелыми, покатыми плечами и необыкновенным, пожалуй, в какой-то степени даже страшноватым лицом. А уж глаза… Холодные, глубокие. И скрытое до поры полыхание в глубине зрачков. Точно пламя за запертой дверцей топки. В них не было того смешения обреченности и смертной тоски с яростью, как у подавляющего большинства обломков. Только предупреждение: за мной – сила; берегись! Планиду совершенно некстати подумалось, что в наружности обломка есть что-то от крупного хищника, чудовищно опасного, но сейчас сытого, а потому спокойного. Или от атамана разбойничьей шайки, объявившего себя истинным императором и поднявшего волну грандиозного мятежа. Предводителя, беспощадного к себе, соратникам и врагам, но только что принявшего доклад о первой великолепной победе, потому щедрого на милости и великодушного к побежденным.
Впрочем, привратник недолго занимался упражнениями в области метафор. Заметив, что изнутри на него смотрят, обломок загрохотал вдвое энергичней:
– Эй, засоня Ермолай, ну-ка живо отпирай!
«Языкастый», – сердито подумал Александр. Из самого привратника слово можно было вытянуть с немалым трудом и исключительно по необходимости. Да и с кем тут поговоришь, с Цаплями? Ох, не приведи Фанес, вскружит голову – пиши пропал! Потому всех многословных людей он искренне считал болтунами.
Он приоткрыл малую дверцу в воротах на ширину ладони. Буркнул:
– Кому, может, и Ермолай, а тебе дядюшка. Чего буянишь? Хмелен?
– Трезвехонек, дядюшка, – миролюбиво сказал обломок. – Дело у меня.
– Кому, может, и дядюшка, а тебе, обломку, благородный эв Планид. – Привратник заметил, что сам совершенно неожиданно начал болтать, и прикусил язык. Зато щель в двери увеличилась еще на палец-другой. – Что за дело? В мотне зудит?
– Грубовато для благородного эва, – заметил с укоризной обломок.
Планид фыркнул:
– Ты-то, ясно, к изысканному обхождению привык.
– Угу, привык. Особенно когда прибываю не для пикировки с охраной, а по настоятельному приглашению хозяев. Меня эвисса Ипполита ждет. Тебя должны были предупредить.
Привратник подвигал челюстью. Его действительно предупреждали. Еще с вечера.
– Имяхранитель, что ли? – спросил он.
– Он самый, – сказал Иван.
Без титулов
Несмотря на огромный горб, коротышкой привратника назвать язык не повернулся бы. Иван шел за ним и вспоминал, как опешил, когда ворота распахнулись и пред ним во всем великолепии предстал «дядюшка Ермолай», он же «благородный эв Планид». Рослый горбун-альбинос с внушительной дубиной под мышкой и тонкими переливами Имени над плечами. Расчесанные на пробор пушистые волосы ниспадали до ключиц, пряча лицо. Только длинный острый нос наружу да костистый подбородок резким углом. Обнаженные мускулистые ручищи начиная от пальцев, обвивала ржаво-красная татуировка в виде якорной цепи. Из-за контраста с наколкой и без того бледная кожа горбуна казалась еще белее. Последние звенья цепи уходили под короткие рукава овчинной душегрейки, широко распахнутой на груди, где той же татуированной цепью был «прикован» к развалам впечатляющих мышц извивающийся грифон.
Короче говоря, мужественного колорита у привратника хватало. Пожалуй, с избытком. С крошечным таким перебором. И перебор этот навевал мысли о театре. Да и костыль, если задуматься… Кривоватая суковина, которой Планид непринужденно постукивал по булыжникам дорожки, была определенно лишней. Привратник оказался сравнительно молодым человеком с точными и уверенными движениями – и никакой хромоты. Поразмыслив, Иван остановился на мысли, что узловатая палка с крепкой перекладиной на верхнем конце служит альбиносу этаким церемониальным оружием, довершающим облик сурового стража. Нечто вроде парадных алебард у императорских преторианцев… что совсем не обязательно мешает Планиду ловко той дубиною владеть. Не помешала же дворцовым гвардейцам позолота и вычурная форма алебард, когда полторы сотни «Дерзких» (с целями, до сих пор не вьысненными толком) рвались к гробу предпоследнего императора. «Расфуфыренные истуканы», как выяснилось, умели не только красиво бряцать своими огромными топорами, но и рубить ими сплеча. За считаные минуты был рассеян и уничтожен почти четырехкратно превосходящий противник – сильный, жестокий, специально натасканный на борьбу с алебардистами.
Вот и решай – то ли этот костыль реквизит, призванный пугать пугливых, то ли орудие труда, призванное ставить на место чрезмерно бесстрашных.
Однако главной загадкой для Ивана явилось Имя Планида. Подобной разновидности он не встречал никогда и затруднялся определить, чем одарен привратник. Имя начиналось от затылка Планида подобием щетинистой холки матерого кабана-секача, переходило на горб и заканчивалось почти у поясницы. Оно составляло с телом полноименного единое целое, прорастало сквозь овчину душегрейки, и его плотная, плотская тяжеловесность, почти грубость, поражала.
«Любопытно было бы взглянуть на его ноктиса, – подумал Иван. – Вряд ли это отрок с одухотворенным лицом и восторженным взглядом. Скорей, похожий на беспризорника звереныш». Мысль тут же приняла профессиональное направление. В обязанности привратника входит не только дневная служба. Ноктису же для воскресения в телесном образе абсолютно необходим крепкий ночной сон хозяина. Как они нашли выход?
«Впрочем, – спохватился Иван, – я почему-то совершенно упустил из виду возможность существования напарника. А то и не одного».
– Послушай-ка, эв Планид, – окликнул он.
– Александр, – сказал тот, оборачиваясь и отбрасывая волосы с лица. – Давай без титулов. Не люблю.
Прозрачные бледно-голубые глаза блеснули острыми льдинками. Иван успел разглядеть высокие скулы и глубокий круглый шрам вроде кратера на щеке. Через миг волосы упали обратно.
– Давай без титулов, – согласился имяхранитель. – Я Иван.
Альбинос слегка наклонил голову. Руки, правда, не подал.
– Слушай, Александр, – сказал Иван, – может быть, я как-нибудь сам дорогу отыщу? Представь только, уйдешь ты со мной, а у ворот как раз нашествие студиозусов или кадетов случится. Вчера в университете и мореходке выпуски состоялись. Гелиополис до конца будущей недели на осадном положении. Не приведи Фанес, принесет сюда нелегкая этих жеребцов застоявшихся. Дверь вышибут. Девушек напугают.
– Наших девушек пьяными студентами пугать, – горбун презрительно хмыкнул, – все равно что морскому ежу голым задом грозить. Да и в пять утра на моей памяти сюда только однажды жеребца принесло. Смекаешь?
Иван смекнул. И, чтобы не остаться в долгу, ехидно поинтересовался:
– Да я тебя никак разбудил? Или от важного чего оторвал? Ворчишь не переставая.
– Ну и ворчу. Манера у меня такая. Мужики-то сюда обычно не по делу приходят, а чтобы гетеру для какой-нибудь забавы заковыристой выбрать. Вот и отвык я… А вообще, если по правде… Я глотку из-за тебя кипятком обжег, – добавил он, коротко хохотнув.
– Тогда оно конечно, – с пониманием сказал Иван и тоже улыбнулся. Привратник был, оказывается, не таким уж букой.
Береги пятки!
Вскоре они свернули с широкой, чисто выметенной дороги на тропку, убегающую в кусты. Иван тут же зацепил плечом ветку яблони и зябко поежился – листья были влажными от росы. Кто-то приземистый, плотный и широкий вроде барсука с пронзительным писком бросился из-под ног, побежал поодаль, угрожающе фырча. Иван подобрал камешек и бросил на звук. Шмякнуло, раздался короткий визг – и снова тишина.
– Зря ты это, – сказал Александр без одобрения. – Злопамятный он. Выждет и кэ-эк тяпнет за лодыжку.
– А кто он? – обеспокоенно спросил Иван, ускоряя шаги. – Ядовитый?
– Ну не то чтобы… – уклончиво ответил привратник. – Хотя… Когда он Хуба, сменщика моего, укусил, тот потом долгонько ходить не мог. Нога распухла, как колбаса стала. И лихорадило. А что за тварь, толком я и не знаю. Зверь. Ночной. Жрет что попало. Возле кухни частый гость. Молоко любит. Девчонки подкармливают, считают – мангуст. Кусаем зовут. Но мангуста я видывал, он подлиннее и поуже будет.
– Александр, ты мне клюшечку не одолжишь? – спросил Иван, напрягая слух, не подкрадывается ли злопамятный Кусай. Нога как колбаса – этого только не хватало! Ой-ой.
Однако, сколько он ни вслушивался, услыхал только кукушку где-то далеко да комара поблизости. Иван подождал, пока комар приблизится, и хлопнул себя по шее. Оказалось, впустую. Счастливо избежавший гибели кровопийца сгинул в зарослях.
– Ну так как насчет клюшечки? – переспросил Иван.
– Нет, – сказал Александр.
– Нет? Да почему ж?
– Во-первых, я его который год знаю, а тебя – минут пять. Во-вторых…
Привратник остановился, словно чего-то выжидая.
– Что – во-вторых?
– Ничего. Мы уже пришли.
Вход в келью Ипполиты оказался крайне низким, с темной от старости деревянной дверью. Посередине двери была глубоко вырезана полудева-полуцапля. Мучительно запрокинутая к спине голова, а также острые грудки и живот были у нее вполне человеческими, зато все остальное – птичьим. Из камышей, выполненных довольно-таки небрежно, парой штрихов, за превращением наблюдал обнаженный молодец в шапке набекрень и с луком через плечо. Сцена превращения цапли в деву не на шутку возбудила охотника – резчик постарался, чтобы сомнения в этом не оставалось. Вместо лица у молодца было сплошное угольное пятно, и только на месте глаз поблескивали крошечные, превосходно отполированные шляпки медных гвоздиков.
Привратник сунул руку в круглое отверстие в стене рядом с дверью, с силой что-то потянул. Послышался шум льющейся воды, дверь начала медленно приотворяться. Александр, не дожидаясь завершения работы водяного механизма, подтолкнул створку плечом.
Чтобы войти, пришлось склониться едва не до земли.
– Ей кланяемся? – спросил Иван, коснувшись рукой девы Цапли.
– Соображаешь, – сказал Александр.
– Тяжеловато, наверно, вашей настоятельнице отпирать такую щеколду?
– Есть маленько, – согласился Александр. – Но она тут редко бывает. А без меня вообще никогда.
Он отступил в сторону, пропуская Ивана. А когда тот, войдя внутрь, распрямился и начал недоуменно озирать комнатенку (темноватую с единственным табуретом в дальнем углу), вдруг вскрикнул, предупреждая:
– Сзади! Пятки береги! Кусай!
Иван тотчас отпрыгнул, да неудачно: палка привратника будто специально подвернулась под колени. Имяхранитель сделал кувырок, тут же вскочил, чтобы увидеть, как со скоростью и неотвратимостью падающей гильотины захлопнулась за Александром дверь.
– Тут пока побудь! – глухо донеслось снаружи.
Иван с досадой плюнул и… расхохотался.
Так ловко его провели впервые.
Дипломатические изыски
Приглашение Ипполиты Ивану передали, когда он, как на грех, был изрядно занят. «Выпасал» сразу двух на редкость непоседливых ноктисов, поэтому выматывался ночами до крайности. В первоочередных планах по завершении контрактов у него стоял отдых, и ничего кроме. Полноценный, ленивый, ни к чему не обязывающий отдых. Неделька-другая на водах или нега где-нибудь на Островах, среди нив и пастбищ. Там, где румяные пейзанки шелестят по сочным травам пышными юбками, где парное молоко в старинной глиняной кружке, шашлык из козленка, виноград прямо с лозы – и никаких торгов, никаких капризных полноименных, каменных мостовых, гудящих и плюющихся отработанным воздухом автомобилей.
Разумеется, он отказал. С порога. Хорошенькая кудрявая девчонка, которая принесла ему залог, может, Цапля, а может, и нет, не особенно расстроилась. Вместо того чтобы ныть или уговаривать, она строго и грубовато поинтересовалась: какого дьявола? Дело весьма срочное и отлагательств не терпит. Поэтому Ивану придется принять предложение.
Имяхранитель усмехнулся ее суровости и легко шлепнул девчонку по заду, направляя к лестнице:
– Объявись ты чуть пораньше, может, и послушал бы, что за дело. Но тебя принесло совершенно не вовремя. – Он широко зевнул. – Стражу требуется вздремнуть перед ночным бдением. Чем он и намерен заняться. Прощай, милая.
Уходя, она многозначительно сказала «ха!».
Иван и в самом деле прилег, только поспать ему не довелось. Сначала не шла из головы нахальная девчонка, имяхранитель ворочался и вспоминал ее густые кудри и вздернутый носик, а потом вдруг приперлись один за другим оба охраняемых полноименных. Мямля и спотыкаясь на каждом слове, они сообщили, что договоры об охране Имен аннулируют. Объяснения сводились к тому, что опасность нападения торгов преувеличена, едва ли не искусственно, а уж чрезмерно-то наверняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52