Служительницы картинной галереи уже заприметили мощного здоровяка, коему больше подходили трибуны ипподрома или цирка в день соревнований по борьбе. Но старушкам-смотрительницам слезой умиления застило глаза; кроме восхищенной физиономии здоровяка, они ничего не замечали. А молодой человек подолгу замирал подле картин и что-то записывал. Отойдет, склонит голову, посмотрит, запишет. Подойдет поближе, склонит голову в другую сторону, запишет.
– Поздний О, согласитесь, академичнее. – Одна из старушек решилась поделиться с молодым человеком соображениями на предмет новаторства О в живописи.
– Да-а-а, – атлет с готовностью поддержал разговор, – с перспективкой он явно перестарался.
– Вы тоже это заметили? – Смотрительница всплеснула руками.
– Разумеется! Всякий имеющий глаза увидит!
– Увы, молодой человек, – старуха покачала головой, – большинство слепо. Таких, как вы, мало. В основном сюда приходят убедиться, что великое искусство им непонятно.
Иван молча развел руками. Ничего не поделаешь, такова жизнь. Масса сера и довольствуется самым простеньким, понятным без усилий. Он многословно извинился и вышел, пообещав смотрительнице скорое продолжение приятной беседы.
Прошествовал в фойе, дождался пересменки охраны и тенью скользнул в служебный коридор, к запаснику. В иное время подобраться к хранилищу на расстояние вытянутой руки было невозможно. Но сейчас один охранник скрылся в караульном помещении, а второго еще не было видно. Времени, конечно, в обрез, но, если не плестись, подобно престарелому мерину, должно хватить.
Четким парадным шагом охранник вошел в караулку. Иван, считая про себя «один, два, три…», метнулся к запаснику, рывком распахнул дверь и нырнул внутрь. Аккуратно прикрыл. «…Четыре», готово! За дверью уже отбивал твердый шаг новый караульный. Четырнадцать шагов от караулки до поста – и весь коридор как на ладони. В обе стороны.
Впрочем, теперь это уже неважно.

По счастью, в запаснике не обнаружилось обзорной линзы под потолком, иначе сюда уже сбежалась бы вся дворцовая стража. На руку вышло и то, что дверь в запасник не запиралась. Видимо, оттого, что за той или иной надобностью сюда иногда заходили служительницы галереи. Иван достал из сумки стеклянную трубку с грибом-люминофором, встряхнул и в разлившемся голубовато-лунном свете двинулся вдоль стеллажей с картинами. Запасник оказался огромным залом, под стать выставочным Красному и Фуксиновому. Если Иван правильно сориентировался, запасный, пожарный выход располагался на противоположном конце и выводил во внутренний двор. Замечательно, если он тоже не заперт. Убедиться, так ли это, Ивану предстояло через несколько минут. Конечно, если дверь не на замке, снаружи как пить дать торчал караульный… Рядом или неподалеку.
Имяхранитель добрался до конца зала, осторожно отжал ручку двери. Язычок мягко спрятался в бронзовый замок, дверь еле заметно приоткрылась. Не заперта. Теперь оставалось только ждать темноты. Иван прикрыл дверь, обследовал зал по периметру. Нашел старый, жесткий диван в закутке между ранним Като и поздним Бебела. Укрылся тканым полотном с изображением боя кентавров и, не обращая внимания на пыль и отсутствие удобств, задремал.

Глубокой ночью Иван, как по команде, проснулся и несколько минут лежал, сонно моргая. Потом спрыгнул с жесткого ложа, принял упор лежа и отжимался, пока сонная леность окончательно не ушла. В коридоре и галереях царила тишина. Имяхранитель прокрался к двери черного хода, осторожно приоткрыл ее. Та даже не скрипнула. Светлые брюки и рубаха остались в номере отеля. Теперешний костюм Ивана был практически неразличим на фоне темнорозового гранита. Для этого пришлось побегать – имяхранитель полдня рыскал по тряпичным лавкам в поисках одежды подходящего цвета. Нашел, слава Фанесу и островным мануфактурщикам.
Некоторое время он настороженно оглядывал двор. Через пару минут глаза привыкли к темноте и стали что-то различать. Караульный справа, караульный слева. Правый шагах в двадцати, левый подальше. Между ним и дверью – шагов сорок. Оба ходили взад-вперед как привязанные, каждый до своего угла и обратно. Возможность избежать встречи с ними представлялась Ивану весьма призрачной. И замешенной на изрядной доле наглости.
Имяхранитель подождал, пока стражи почти одновременно развернутся от двери, и тихо «лег правому в кильватер». Когда до угла оставалось всего несколько шагов, а караульный готовился к развороту, Иван ужом скользнул в тень стенного барельефа. Пропустил караульного мимо себя и спокойно, без спешки завернул за угол. Теперь ему нужно было отыскать кухню.
Иван решил положиться на интуицию – направление, в котором нужно двигаться, он знал достаточно условно. Здравый смысл подсказывал, что кухня чаще всего располагается в непосредственной близости от складов. Связь эта не менее прочна, чем дихотомия алтарь – верующие. А продукты подвозили со стороны Южной площади.
Сиреневой тенью Иван скользил вдоль гранитной стены к южной части дворца. Иногда приходилось подолгу замирать в ожидании удобного момента, но темнота и крайняя осторожность имяхранителя позволяли ему оставаться незамеченным. По периметру дворца через каждые тридцать-сорок шагов архитектор «посадил на привязь» скульптуры монстров. Очевидно, чудовища были призваны отпугивать нечисть от императорских покоев. В сени каменных химер и находил Иван убежище, когда, казалось, деваться-то некуда. Имяхранитель прижимался к холодному боку страшилища, таил дыхание, и караульный благополучно проходил мимо. Благополучно в первую очередь для себя.
Добравшись до Южной площади, Иван взглянул на часы. Без четверти пять. Скоро ворота откроются и несколько автомобилей въедут на территорию дворца. На несколько минут двор уподобится ярмарке в воскресный день. Брусчатку заставят корзинами с зеленью, бочками с хмельным, мешками с мукой и прочими съестными припасами. А с прислуги сойдет семь потов, прежде чем снедь займет место на складе. Ровно полчаса отпущено на разгрузку продуктов, по их истечении площадь снова опустеет.
Наконец четверо дюжих караульных растворили чугунные ворота, и шесть грузовых автомобилей въехали на южный двор.
– Эта базарная суета не должна мешать императору и домочадцам спокойно почивать, – бормотал Иван, обозревая кухонный корпус. – Следовательно, покои басилевса располагаются с другой стороны, приблизительно там.
Иван подождал, когда двор наполнится гомонящей челядью, смешался с толпой, подхватил один из ящиков и вошел в распахнутые настежь двустворчатые двери. Уместил взятый груз на гору подобных же ящиков, двинулся в обратный путь… но исчез на полпути. И никто, никто не хватился здоровенного челядина.
Да и был ли он вообще?

– Эвисса Палома! – Невысокий человек с холодными серыми глазами и губами, стянутыми в одну узкую линию, мерно вышагивал перед Пальмой. – Не в нашем обыкновении давить на людей, но эта мера является вынужденной. Предупреждаю, не раскачивайте лодку, в которой находимся все мы. Не ровен час, перевернется – ко дну пойдем друг за другом!
Палома слушала молча, отвернувшись к окну. Места за окном были незнакомые. Понятно только одно: особняк, куда ее привезли, располагался где-то в ближайшем пригороде Пантеонии. Палома признавала, что охранка сработала виртуозно. Впрочем, искусство охранки обставлять исчезновение людей вряд ли превзойдет искусство одного здоровенного субъекта дарить окружающим неприятности. Невзирая на чины и различия.
Еще неизвестно, что переможет.
– Мне непонятно упорство, с каким вы цепляетесь за прошлое! – Палома гневно тряхнула волосами. – Тот, кого вы по привычке именуете императором, – гиря на ногах Переса! Осмельтесь ее сбросить – и через десяток лет вы не узнаете этот печальный мир!
– Неужели? – всплеснул руками тонкогубый. – И лунные звери исчезнут? Исчезнут тупость и жадность? На землю просыплется манна небесная, а безымянные обретут дар красноречия и поголовно обзаведутся Именами?
– Смейтесь, смейтесь, дем Лаон. – Палома снисходительно кивнула. – Вам недоступны полет мысли и широта воображения. Все это будет, но, увы, без вас.
– Да-да, – кивнул Лаон. – У меня полностью отсутствует воображение, а мысли ходят исключительно строем. Зато, – его голос стал строже, – мне очень хорошо знакомы понятия «честь мундира» и «присяга». Давайте покончим с демагогией и театральными восклицаниями. Лучше скажите, неужели вы на самом деле предполагали усадить на трон шестилетнего ребенка?
– Императорская кровь не имеет возраста, – высокомерно улыбнулась Палома.
– К сожалению, она имеет срок жизни и две даты на погребальной табличке. И это печалит сильнее всего.
– Вы не посмеете обидеть ребенка!
– Кто говорит о ребенке? – усмехнулся тонкогубый Лаон. – Против малыша мы ничего не имеем. Но, как охрана действующего монарха, хотим высказать несколько претензий эвиссе Уэве. Для нас вы – очередная заговорщица и подстрекательница к свержению монарха. Не первая и, увы, не последняя. К. сожалению, вы не понимаете, что, лишившись вашей поддержки, мальчик долго не протянет. Вы ведь знаете, сколько пастей клацает зубами у горлышка юного Ромаса. А что, он действительно Ромас?
– Сами знаете, что да. Настоящий и бесспорный. И наверняка стократ более…
Лаон прервал ее сердитым жестом:
– Умоляю, эвисса, больше ни слова о слабости монарха! Вы ходите по грани и вот-вот за нее свалитесь. Я просто обязан буду бросить вас в мрачные застенки. Забудьте свою бредовую идею, останетесь целы.
– Мне угрожает имперская охранка, призванная, наоборот, беречь пуще ока?
– Угрожаем? Спаси нас, Фанес всеблагой, от подобной глупости! Но, эвисса Палома! Ваш талант вносить еще большую сумятицу в, казалось бы, и без того полный хаос… Он просто поразителен! Изолировать вас на какое-то время – это просто реакция самосохранения, единственно разумный шаг для нас. Хотите начистоту? Если заговорщики проредят чересчур плотные ряды своих конкурентов, охранка, сами понимаете, не сильно опечалится. Впрочем, для вас важнее помнить вот о чем: на вас все еще лежат некоторые обязательства. Как то: преданное служение императору и Перасу. Ввязавшись в грызню за трон, вы об этом позабыли! Нехорошо, эвисса!
– Буква закона слепа! – отмахнулась Палома.
– А дух закона глух! – отчеканил тонкогубый. – Еще раз повторяю: услышьте наконец что вам говорят! Позвольте ребенку хотя бы достичь совершеннолетия. Кстати, где вы его прячете?
– Так я и призналась!
– Спросил только для порядка. – Лаон понимающе кивнул. – Знал, что не скажете. – Он устало потер лоб. – Вы свободны, эвисса Палома.
– Что? Свободна?
– Абсолютно. Формальных признаков заговора в вашем деле не находится. Для этого по уголовному уложению нужно как минимум двое заговорщиков. За вами, сколько бы вы ни утверждали обратное, нет клана. Скажите спасибо этому обстоятельству.
– А…
– Нет, обломка-имяхранителя не считаем, если вы об этом хотели спросить. Сейчас вас подбросят до города. Ради всего святого, сделайте так, чтобы некую Палому Уэва и шестилетнего Анатолия Ромаса долго искали и не нашли. Ко двору вернетесь, когда все утихнет. Ну что, уговорил?
Палома кивнула. Кивок этот можно было расценить как угодно, Лаон расценил его по-своему. Гримаса агента охранки на этот счет читалась достаточно прозрачно. Едва Палома вышла вслед за форейтором, Лаон склонился над линзой, стоявшей на столе, коснулся главной тильды и проговорил:
– Уехали. Глаз не спускать.

Темными складскими коридорами Иван выбрался к месту, где соединялись два корпуса – императорский и кухонный. Замер у стены, вгляделся в освещенный соединительный пандус. Как водится, у входа в карауле стояли двое стражников. Что-то подсказывало имяхранителю – ждать удобного случая, как это было в картинной галерее, бессмысленно. Гвардейцы с места не двинутся, пока не прибудет смена. Кроме того, этот пост наверняка не единственный.
– Зато теперь я спокоен за басилевса, – мрачно буркнул Иван, вжавшись в стену. – Монарший сон в надежных руках. Народ Пераса может не тревожиться на этот счет.
Нужно было искать другой путь. Подолгу замирая в тени, Иван вернулся в складской коридор. Прикусив губу, обозрел пол, стены, потолок, после чего усмехнулся и вернулся на лестницу. Там, вновь достав люминофор, заглянул в темный провал, насколько позволял призрачный синеватый свет, и ступенька за ступенькой, прислушиваясь к тишине, начал спуск. Четырьмя пролетами ниже, уже заведомо под уровнем земли, обнаружился еле-еле освещаемый тусклым газовым рожком пыльный коридорчик. Он очень кстати уходил как раз под императорский корпус. Имяхранитель довольно хмыкнул, спрятал люминофор и крадучись, шагом большой и очень осторожной кошки, скользнул вперед.
Двое чумазых кочегаров-колонов в поту и черной пыли, образовавших отвратительно липкую корку на их коже, большими лопатами забрасывали в гигантскую печь уголь. В топке яростно бушевало пламя, выло, просилось наружу, но его ярости хватало лишь на то, чтобы кипятить воду в басовито гудящем котле. Топливо в котельную поступало сверху, через наклонный желоб, внешнее отверстие которого находилось на южном дворе, рядом с угольной кучей внушительных размеров.
Внезапно дверь в котельную раскрылась, огромный человек с глазами, горящими как бойлерная топка, скользнул внутрь. Закрыв дверь, передернул челюстью, будто затвором арбалета. Кочегары раскрыли рты.
– Смена, парни, – объявил гигант. – Отдыхайте.
…Безымянные сидели на полу спина к спине, крепко связанные пеньковой веревкой толщиной в палец, и испуганно следили за незваным гостем. Страшенный обломок рыскал по котельной в поисках чего-то, видимо, чрезвычайно нужного ему. Иначе откуда это фырканье, схожее с паровозным гудком, и рык, будто тут, в четырех стенах котельной, мечется призрак с Химерии?
– Где ветошь? – отчеканил Иван.
Кочегары, не сговариваясь, показали глазами вбок от себя, на дверцу стенной ниши.
Имяхранитель рывком распахнул дощатые створки и смахнул с полок разноцветное тряпье. Ногой отбросил ворох ветоши в угол, вернулся к кочегарам, горой навис над ними.
– Недавно вы подновили фундамент котла. Я вижу это. Где цемент? Отвечать ясно и четко. – Холодный рокочущий голос жуткого обломка бросил колонов в дрожь.
– В мешке под рогожей, в углу.
– В сером мешке.
– Да, в сером, в сером!
– Здесь нет других, болваны. – Иван ухватил пятерней перевязанное горлышко мешка и одним рывком вздернул с пола. – Пуда на два потянет. Как раз хватит.
От каждого слова невероятного здоровяка безымянных колотило будто в приступе падучей. А уж в глаза обломку смотреть колоны не стали бы, хоть режь их, хоть вешай. Против этого восставало что-то глубинное, животное, для чего не нужно слов и что безымянные сохранили куда лучше, чем люди.
– Масло. Где оно?
Кочегары показали, где хранится машинное масло. Грубую оберточную бумагу имяхранитель нашел сам. Колоны во все глаза следили за его манипуляциями, всякий раз в ужасе зажмуриваясь, как только Иван начинал говорить. Он промаслил несколько листов и положил подле котла, чтобы бумага подсохла, но не сгорела.
– Сюда заходит стража? – Очередной его вопрос снова поверг безымянных в ужас. Бедолаги оказались весьма восприимчивы к Ивановым обертонам. Стоило ему снизить голос на полтона, кочегаров пронизывал животный страх.
Пленники истово замотали головами: «Нет, нет!»
Обломок холодно усмехнулся и вытряхнул на пол немногочисленное содержимое своей сумки. Заточенный в прочную стеклянную трубку гриб-люминофор с Островов, моток жгута, кистень и полотняный мешок, перетянутый у горлышка. Иван развязал тесьму на мешочке и высыпал на кусок ветоши порошок горчичного цвета. Запахло чем-то сырым, похожим на непропеченный хлеб. Порошка оказалось около трех полных горстей Ивана, а если брать горсти кочегаров, так и все пять. Обломок разделил кучку на три равные части и пересыпал две доли на другие тряпки. Добавил цемента, смешал, аккуратно завернул, туго перетянул жгутом. Каждый тряпичный мяч обернул уже подсохшей промасленной бумагой и, холодно улыбнувшись, сказал безымянным:
– Помолясь, приступим?
Кочегары, под коркой грязи даже не бледные, а уже просто белые, механически кивнули. Как кивали последние пять минут на всякий звук, будь то слова обломка или просто шорох угольной кучи.
– Я отлучусь. Скоро буду. Не скучайте.
Иван покинул котельную, прошел дальше по коридору и в замызганной, давно не чищенной уборной кочегаров замер над провалом клозета.
Грозно лязгнули челюсти.


Два дня до полной луны

Иван, облаченный в далеко не новую, но старательно выстиранную форму, прошел через ворота «Солнечного пламени».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52