– Хорошо, – сказала она, – брат мой может положиться на мое обещание.
– Да, – отвечал вождь, – молодая девушка больна; лучше пусть она выздоровеет... она будет женой вождя.
Красавица улыбнулась с неописанным выражением. Дон Тадео, услыхавший эти слова, нахмурил брови.
– Пусть Великий Орел белых следует за мной, – продолжал Антинагюэль, – чтобы я вверил его надзору моих воинов, если он не предпочтет дать мне свое слово, как уже сделал однажды...
– Нет, – лаконически отвечал дон Тадео.
Оба вышли из палатки. Антинагюэль приказал своим воинам караулить пленника и сел перед огнем.
Мы уже имели случай заметить, что ароканы чрезвычайно суеверны, так же как и все другие индейцы; они верят с величайшей легкостью чудесам, которые обещают им совершить белые, это объясняет легкость, с какою Антинагюэль согласился на трехдневную отсрочку, которой потребовала Красавица.
С другой стороны индейцы, хотя имеют решительную наклонность к испанским женщинам, не сладострастны по природе; привыкнув обращаться с женщинами как с существами низшего разряда, они считают их рабынями и в своей слепой гордости предполагают, будто они должны быть слишком счастливы, пользуясь их добрым расположением. Антинагюэль любил дону Розарио и, по причине этой самой любви, не прочь был добиться взаимности, это льстило его гордости и возвышало его в собственных глазах.
Еще одно обстоятельство было в пользу молодой девушки: токи вернулся в лагерь в лучшем расположении духа, потому что его экспедиция имела благоприятные результаты, которых он не смел ожидать. Приехав в лагерь чилийцев, он нашел генерала Фуэнтеса, который командовал войсками вместо дона Грегорио, уехавшего в Сантьяго, куда народ призвал его принять временно сан президента республики в отсутствие дона Тадео.
Фуэнтес был человек характера кроткого и благосклонного; он принял токи почетным образом; оба долго разговаривали. Разговор их кончился тем, что все окасские пленные, кроме заложников, взятых доном Грегорио, были освобождены чилийцами; со своей стороны, Антинагюэль обязался освободить через неделю дона Тадео, уверяя, что он находится под караулом далеко в Кордильерах.
У Антинагюэля был тайный умысел, вот какой: с первого взгляда он угадал, что чилийскому генералу надоела война; тогда он постарался выиграть время, чтобы набрать довольно людей и попытаться сделать набег; это было тем легче, что большая часть чилийской армии направилась во внутренние земли и у генерала Фуэнтесса было только около двух тысяч человек кавалерии и пехоты.
Освобождать же дона Тадео Антинагюэль вовсе не был намерен. Но ему не хотелось казнить его прежде чем обстоятельства сделаются так благоприятны, что он мог бы в безопасности удовлетворить свою жажду. В эту неделю, которую он выговорил себе, он хотел разослать повсюду гонцов, чтобы собрать воинов как можно более.
На восходе солнца лагерь был снят. Окасы шли целый день по горам без определенной цели. Вечером они остановились по обыкновению. Антинагюэль, прежде чем идти отдыхать, зашел к Красавице и сказал ей только:
– Сестра моя начала?
– Начала, – отвечала дона Мария.
Целый день напрасно старалась она заставить молодую девушку разговориться с нею; та упорно молчала, но Красавица была не такая женщина, чтобы легко отказаться от своей цели. Как только вождь оставил ее, она подошла к доне Розарио и, склонив голову, сказала ей тихим и печальным голосом:
– Сеньорина, простите мне все зло, которое я вам сделала; я не знала с кем я имела дело; ради Бога, сжальтесь надо мной, я ваша мать!
При этом признании молодая девушка зашаталась, как громом пораженная, она ужасно побледнела и протянула руки, как бы отыскивая опоры. Красавица бросилась поддержать ее. Дона Розарио оттолкнула ее с криком ужаса и убежала в свою палатку.
– О! – вскричала несчастная мать со слезами в голосе. – Я буду так любить ее, что она непременно простит меня.
И она легла у входа в палатку, чтобы никто не мог войти туда без ее ведома.
ГЛАВА LXXXII
По следам
Вечером через неделю после происшествий, рассказанных нами в предыдущей главе, в двадцати милях от Ароко, в девственном лесу, состоящим из миртов и кипарисов, который покрывает своим зеленым ковром подножия Кордильерских гор, четыре человека сидели вокруг костра, на котором жарилась дичь; двое из них были индейцы, другие двое европейцы. Читатель, без сомнения, уже узнал в них двух французов и друзей их Трангуаля Ланека и Курумиллу.
Граф, оперев голову на правую руку, размышлял. Валентин, сидя на некотором расстоянии, прислонившись спиной к огромному мирту, метров в тридцать вышины, курил индейскую трубку, лаская одной рукою собаку, лежавшую у его ног, а другой чертя шомполом на земле геометрические фигуры, которые тотчас же машинально стирал.
Место, на котором остановились наши путешественники, было одной из тех прогалин, которыми наполнены американские леса. Эта прогалина была велика и усыпана деревьями, засохшими от старости или разбитыми молнией; она углубилась между двух холмов и составляла тупой треугольник, у одного угла которого журчал один из безымянных ручейков, льющихся с Кордильер и через несколько миль теряющихся в больших реках.
Место прекрасно было выбрано для остановки на несколько часов днем, чтобы отдохнуть в тени, пока спадет солнечный зной; но для ночлега это была самая худшая из возможных стоянок, по причине соседства источника, к которому приходили пить хищные звери, как ясно показывали их многочисленные следы в тине обоих берегов. Индейцы были слишком опытны для того, чтобы добровольно остановиться в этом месте; они согласились провести тут ночь только из-за невозможности ехать далее.
Индейцы надели на лошадей путы и пустили их неподалеку от огня; туша великолепного кабана, который был убит Курумиллой и которому недоставало одной ноги, жарившейся для ужина, висела на одной из главных ветвей большого дерева.
День был ненастный, но к ночи буря начала утихать. Путешественники храбро принялись за ужин, чтобы раньше отойти ко сну, в котором очень нуждались. Четверо собеседников не обменялись ни одним словом во время ужина.
Окончив его, индейцы бросили в огонь несколько сухих ветвей и, завернувшись в свои плащи и одеяла, заснули; этому примеру немедленно последовал граф, валившийся от усталости.
Валентин и Цезарь остались одни охранять общую безопасность. Конечно, никто не узнал бы в этом человеке, суровом и задумчивом, того насмешливого и беззаботного француза, который восемь месяцев тому назад вышел на берег в Вальпараисо, гордо подбоченившись и покручивая усы.
Случившиеся события мало-помалу изменили этот характер, порою сбивавшийся с прямого пути. Благородные задатки, дремавшие в сердце молодого человека, пробудились от соприкосновения с величественной, грандиозной и могучей природой Южной Америки. Тесная связь с Луи де Пребуа Крансэ, у которого была душа любящая, ум здравый, обращение деликатное, со своей так же оказывало благотворное влияние на Валентина.
Эта перемена, произведенная его дружбой с человеком, которого он спас от самоубийства, безмолвием пустыни и таинственным присутствием божества, которое сердце человека созерцает под сводами девственных лесов, была еще только внутренняя. Для поверхностного наблюдателя он показался бы почти тем же самым человеком; однако ж глубокая бездна разделяла его прошлое и настоящее.
Между тем ночь близилась к концу, луна достигла двух третей своего бега. Валентин разбудил Луи, чтобы он сменил его, пока он насладится несколько часов необходимым отдыхом. Граф встал; он также очень изменился; это не был уже изящный и блистательный дворянин, который готов был почти упасть в обморок от сильного запаха; он тоже переродился в пустыне; лоб его загорел под американским солнцем, руки загрубели, суждения стали более зрелыми, словом, он совершенно преобразился: это был теперь человек закаленный физически и морально.
Уже около часа прошло с тех пор, как он сменил Валентина, как вдруг Цезарь, до сих пор лениво и беззаботно гревшийся у огня, приподнял голову, понюхал воздух и глухо заворчал.
– Ну! Цезарь, – сказал шепотом молодой человек, лаская животное, – что с тобою, моя добрая собака?
Водолаз устремил свои умные глаза на графа, завертел хвостом и заворчал во второй раз еще сильнее прежнего.
– Очень хорошо, – возразил Луи, – бесполезно нарушать покой наших друзей прежде чем мы не узнаем в чем дело; мы оба пойдем разузнавать, не так ли, Цезарь?
Граф осмотрел свои пистолеты и винтовку и сделал знак собаке, которая подстерегала все его движения.
– Ну! Цезарь, – сказал он, – ищи, мой милый, ищи!
Собака, как будто только ожидавшая этого приказания, бросилась вперед; за нею последовал ее хозяин, который осматривал кусты и останавливался время от времени, чтобы бросить вокруг внимательный взгляд. Цезарь, предоставленный самому себе, побежал прямо через ручей и углубился в лес, обнюхивая землю и весело вертя хвостом, как обыкновенно делают ньюфаундлендские собаки, когда нападут на знакомый след.
Человек и собака шли таким образом около трех четвертей часа, останавливаясь иногда затем, чтобы прислушаться к звукам, которые без всякой причины возмущают ночью тишину пустыни и которые есть не что иное, как могучее дыхание спящей природы. Наконец, после многочисленных поворотов собака присела, повернула голову к молодому человеку и жалобно завыла. Граф задрожал; с предосторожностью раздвинул ветви и взглянул.
Он с трудом удержался от крика горестного изумления при страшном зрелище, представившемся его взорам. В десяти шагах от того места, где он находился, посреди обширной прогалины, человек пятьдесят индейцев лежали как попало вокруг потухающего огня, погруженные в пьяный сон, что легко можно было угадать по мехам из козлиной кожи, разбросанным без всякого порядка по песку. Но внимание Луи было особенно привлечено видом двух человек – мужчины и женщины, крепко привязанных к деревьям и, казалось, находившихся в сильном отчаянии.
Мужчина склонил голову на грудь, из его больших глаз лились слезы, глубокие вздохи вырывались из груди его, когда взгляд его обращался на молодую девушку, привязанную напротив него.
– О! – прошептал граф с тоскою. – Дон Тадео де Леон! Боже мой! Даруй, чтобы эта женщина была не его дочь!
Увы! Это была она. У ног их валялась Красавица, привязанная к огромному бревну. Тело молодой девушки трепетало время от времени, и ее крошечные ручки с розовыми и тонкими пальчиками судорожно прижимались к груди. Молодой человек почувствовал, как кровь вдруг прилила к сердцу; забыв о своей собственной безопасности, он схватил по пистолету в каждую руку и хотел лететь на помощь к той, которую любил.
В эту минуту чья-то рука дотронулась до плеча его, и тихий голос прошептал ему на ухо два слова:
– Будьте осторожны!
Граф обернулся. Трангуаль Ланек был возле него.
– Вы говорите, чтобы я был осторожен... – повторил молодой человек тоном горестного упрека, – посмотрите!..
– Я все видел, – отвечал вождь, – но пусть брат мой посмотрит в свою очередь, – прибавил он, – он поймет, что уже слишком поздно.
И Трангуаль Ланек указал на восемь или десять индейцев, которые, пробудившись от ночного холода, а может быть, и от невольного шума, который производили эти два человека, вставали, бросая вокруг настороженные взгляды.
– Это правда! – прошептал Луи с унынием. – Боже мой! Боже мой! Неужели Ты не придешь к нам на помощь!
Вождь воспользовался унынием, своего друга, чтобы отвести его на несколько шагов назад и не возбудить более подозрений индейцев, слух которых так тонок, что малейшей неосторожности достаточно для того, чтобы заставить их остерегаться.
– Но, – возразил молодой человек через несколько секунд, остановившись перед Трангуалем Ланеком, – мы их спасем, не правда ли, вождь?
Индеец покачал головой.
– Это невозможно, по крайней мере в настоящую минуту, – сказал он.
– Брат, так как теперь мы напали на их след, мы должны спасти их немедленно; вы видите, время уходит, они в опасности.
Улыбка мелькнула на губах индейского воина.
– Мы попробуем, – сказал он.
– Благодарю, вождь! – с жаром вскричал молодой человек.
– Но прежде вернемся к нашим, – продолжал Трангуаль Ланек. – Терпение, брат мой, – прибавил он торжественным голосом, – не к чему торопиться; прежде чем мы приступим к действию, надо держать совет вчетвером, чтобы хорошенько условиться на счет того, что мы должны делать.
– Это справедливо, – отвечал граф, потупив голову с покорным видом.
Оба друга возвратились к своей стоянке, где нашли Валентина и Курумиллу глубоко спящими.
ГЛАВА LXXXIII
Рысь
В течение нескольких дней в Арокании случились происшествия, о которых мы должны рассказать читателю.
Политика Фуэнтеса имела превосходные результаты. Вожди, которым возвращена была свобода, приехав в свои селения, сильно уговаривали своих воинов заключить окончательный мир с Чили. Эти убеждения повсюду были приняты с поспешностью и вот почему.
В приморской области живут гуйличесы, племена, возделывающие землю, разводящие скот и ведущие большую меновую торговлю со своими соседями, чилийскими фермерами. Война происходила на морском берегу и во всех долинах, до первых склонов Кордильерских гор. Гуйличесы видели с отчаянием, что посевы их уничтожены, селения сожжены, а скот перебит или уведен. Словом, война совершенно их разорила; они боялись, что и остатки их собственности, которые с огромными затруднениями успели они спасти, будут уничтожены, если они не поторопятся заключить мир.
Эти важные причины заставили гуйличесов призадуматься, а они составляют большинство ароканского народа. Вожди дружественных племен и ульмены, которых чилийцы привлекли на свою сторону, искусно воспользовавшись этим расположением, чтобы показать им в самых мрачных красках неисчислимые бедствия, которые непременно должны их постигнуть, если они захотят продолжать войну. Гуйличесы, желая кончить войну и приняться опять за свои мирные труды, легко приняли эти доводы и поспешно согласились на условия, предложенные им ульменами.
Великий совет был торжественно созван на берегах Карампаньи, и вследствие этого совета шесть депутатов, выбранных между самыми мудрыми и самыми уважаемыми вождями, которыми предводительствовал апо-ульмен, прозванный Рысью, в сопровождении тысячи всадников, хорошо вооруженных, были отправлены к Антинапоэлю затем, чтобы сообщить ему решение совета и просить его согласия.
Посланные скоро приехали в лагерь Антинагюэля, который беспрестанно переменял место своего лагеря, не очень однако ж удаляясь от того места, где он назначил собраться разным ароканским племенам, чтобы с новыми силами возобновить войну. Когда он увидел вдали это многочисленное войско, поднимавшее на пути своем вихри пыли, он вздохнул с облегчением, думая, что к нему едет подкрепление для набега, который он хотел предпринять на чилийскую землю.
Мы должны объяснить одно обстоятельство относительно этого набега.
Антинагюэль поклялся умертвить дона Тадео на том самом месте, где его первый предок, токи Кадегуаль, был изувечен испанцами; а это место находилось в окрестностях Талки, то есть в Чилийской провинции. Вот по какой причине до сих пор токи как будто позабыл о своей ненависти к своему пленнику: он дожидался, пока у него соберется довольно войска, чтобы обеспечить его мщение и принести в жертву последнего потомка рода, которого он ненавидел, на том самом месте, где пал его предок.
Индейцы очень любят утончать свое мщение; для них дело состоит не только в том, чтобы враг их был умерщвлен, но чтобы казнь его могла произвести сильное впечатление на тех, которые присутствуют на ней.
Между тем войско, замеченное Антинагюэлем, приближалось. Скоро токи узнал с тайным неудовольствием, что им предводительствует Рысь, один из апо-ульменов, имевших наиболее влияния на народ и всегда тайно ему сопротивлявшийся. На расстоянии нескольких шагов от лагеря Рысь знаком велел своим всадникам остановиться. К Антинагюэлю и к его ульменам, которые соединились в группу, чтобы принять его, подъехал герольд. Он остановился перед вождями и почтительно им поклонился.
– Токи четырех уталь-мапусов, – сказал он громким голосом, – и вы, ульмены, слушающие меня! Рысь, уважаемый апо-ульмен Ароко в сопровождении шести ульменов, не менее его знаменитых, присланы к вам с приказанием повиноваться повелениям великого совета, собравшегося два дня тому назад на берегах Карампаньи возле того места, где в него впадает Красная река, перед лицом солнца. Огонь совета будет зажжен вне вашего лагеря, совет повелевает вам отправиться туда.
Говоря таким образом, герольд сделал почтительный поклон и удалился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59